– Так сколько ты здесь уже работаешь? – спросила Тесс, когда они миновали участок с могилами жертв Войны за независимость.
– Тринадцать лет, – ответил Чарли. – Барнаби Суитланд дал мне эту работу, когда я еще в школе учился. Он сам лет тридцать служил здесь смотрителем. Помнишь его? У него еще голос был прямо ангельский, и он был регентом хора в Старой Северной церкви. Он целыми днями работал здесь – что‑нибудь сажал, полол, подстригал – и всегда пел. Пел не для кого‑нибудь, а, можно сказать, обращаясь к Небесам.
Чарли опустился на колени возле одной из могил и осветил фонариком влажную землю.
– Барнаби научил меня всему, что я знаю об этом месте. – Чарли помял в руке горсть земли, издававшей характерный, безошибочно узнаваемый запах. – Ты этот запах помнишь всю жизнь, стоит только выйти в сад во время дождя или сразу после. Издают его колонии особых микроорганизмов, которые выделяют особое вещество – геосмин. Барнаби объяснил мне, как все это по‑научному называется и какой имеет химический состав.
Тесс рассмеялась:
– Ну ты даешь! Умеешь девушку рассмешить.
Чарли улыбнулся в ответ. Он видел, что Тесс действительно хорошо с ним, но вовсе не был уверен, что девушка, которая вот‑вот должна отправиться покорять весь мир, может вот так, ни с того ни с сего, «запасть» на парня, который живет на кладбище и знает, почему трава и мокрая земля пахнут именно так, а не иначе.
– Теперь сюда, – сказал он, указывая путь светом фонаря.
– Слушай, а что случилось с Барнаби? Как он умер? – спросила Тесс, идя за ним.
– Однажды зимой он пошел гулять во время снежной бури и не вернулся домой. Потом я нашел его тело на Холме Вечной Памяти, – Чарли махнул фонарем в сторону соседнего холма. – С собой у него был сборник нот, а в нем записка. Он написал, что устал от чертовски тяжелой работы. Прожив семьдесят два года на этой земле, он был готов уйти в другой мир.
– Ты считаешь, это было самоубийство?
– Нет, я так не думаю. Он просто хотел провести оставшуюся в его распоряжении часть вечности, занимаясь пением. Он говорил, что я всегда смогу найти его. Ну, понимаешь: в пении хора и в звучании органа в церкви по воскресеньям.
– И он был прав? Ты действительно его до сих пор слышишь?
– Да, – ответил Чарли. – Если прислушаться внимательно, я всегда слышу в музыке его голос.
Наконец они поднялись на гребень холма, где две ивы склонялись над небольшим квадратным сооружением, фасад которого смотрел на залив. Вход в склеп обрамляли две колонны, а на фронтоне были скрещены две бейсбольные биты. Тесс вплотную подошла к ступеням. Чарли подсветил фамилию Сент‑Клауд, выгравированную на поперечной балке над входной дверью.
– Твой брат, – сказала она.
– Да. Сэм. – Чарли обвел лучом фонаря все мраморное строение и сказал: – Это тебе не просто фамильный склеп. Вон, целый мавзолей выстроили.
Тесс грустно улыбнулась, прикоснувшись к гладкому камню:
– Весь целиком из мрамора?
– Да, заказали и привезли прямо из Каррары. Денег не пожалели. Дальнобойщик, который в нас въехал, был пьяный в хлам. Компания – владелец грузовика оплатила тут все до последнего дюйма. Речь ведь шла о репутации фирмы, и отдел по связям с общественностью посоветовал хозяевам раскошелиться, чтобы загладить вину. Водителю дали пять лет, но через три года выпустили за хорошее поведение. Так что сейчас он, скорее всего, сидит где‑нибудь в баре и нагружается на дорожку.
– Мне так жаль. Я на самом деле очень тебе сочувствую.
– Да я‑то что. – Чарли покачал головой. – На самом деле это моя вина. Не нужно было брать Сэма на стадион, и не надо было ему сидеть на переднем сиденье, особенно когда мы проезжали мост. Если бы я был внимательнее, аварии могло бы и не быть, понимаешь, я мог бы попытаться объехать грузовик, хоть он и выскочил на нашу полосу.
Таким образом, Чарли, сам того не заметив, нарушил одно из своих самых главных правил. Он заговорил о Сэме. Ни с кем и никогда он не заводил разговора на эту тему. Она только заставляла людей чувствовать себя неловко и не в своей тарелке. Но Чарли мог уверенно сказать, что Тесс другая. С самого первого момента встречи он знал, что она поймет.
Он сел на ступеньки мавзолея и сказал:
– Ты все сама поняла сегодня днем. Я работаю здесь из‑за Сэма. Я обещал, что всегда буду заботиться о нем и никогда не брошу.
– Так ты думаешь, он где‑то здесь?
Чарли посмотрел на нее снизу вверх:
– Уверен в этом больше, чем в чем бы то ни было.
– Господи, если б я только могла быть уверена, что и мой отец где‑то недалеко. – Тесс села возле Чарли. Он чувствовал аромат ее шампуня и ощущал тепло ее тела. – Мне бы так хотелось знать, что папа где‑то рядом.
– А почему ты думаешь, что его здесь нет? – спросил Чарли.
– Он наверняка подал бы мне какой‑то знак.
– Мне кажется, эти знаки и послания от близких – они везде вокруг нас, нужно только уметь их видеть.
Он рассеянно описал в воздухе дугу лучом фонаря, и вдруг его взгляд наткнулся на выхваченную светом из темноты фигуру Сэма: тот свесился с толстой ветки вяза вниз головой и строил смешные гримасы. Чарли вздрогнул от неожиданности, отвел луч в сторону и вскочил на ноги.
– Что случилось? – спросила Тесс.
– Ничего. Просто замерз.
Он снова навел фонарь на то же место, где только что видел Сэма, но тот уже исчез.
– Ты рассказывал мне про Сэма, – напомнила Тесс.
Чарли посмотрел в ее изумрудные глаза. Неужели она действительно хочет знать ответы на все вопросы? Он уже собрался было начать говорить, но боковым зрением заметил какое‑то движение. За ее спиной в свете показавшейся из‑за туч луны по лужайке носились Сэм и Оскар.
– Ты скучаешь по нему? Чего тебе больше всего не хватает? – спросила Тесс.
– Вот жаль, что я больше не могу его за нос дернуть, когда он озорничает, – сказал Чарли громко, надеясь, что Сэм услышит. – Он любил подсматривать за людьми, причем даже в самые неподходящие моменты.
Чарли снова заглянул за плечо Тесс, но Сэма уже не было видно.
– А если серьезно, – продолжал он, – мне больше всего не хватает того чувства, с которым обычный человек ложится спать и просыпается утром. Это ощущение, что все в порядке в этом мире. Знаешь, как хорошо – ощущать, что ты жив и здоров и у тебя есть все, что тебе нужно, что все близкие с тобой. Иногда, когда я просыпаюсь, у меня бывает такое чувство – в первый момент. Но это длится только пару секунд, а потом я вспоминаю, что произошло.
– Думаешь, это когда‑нибудь пройдет?
– Сомневаюсь. – Потом, неожиданно для самого себя, он решил, что может еще больше довериться Тесс. – Некоторые дни бывают лучше других. Знаешь, иногда после работы я ухожу отсюда, «зависаю» в баре или играю в бильярд в клубе «Бэй стейт». Некоторое время мне кажется, что все прошло и что я такой же, как все. А потом, без всякого предупреждения, это возвращается и опять застревает у меня в голове. И я уже не могу чувствовать себя нормально среди других. Тогда я возвращаюсь, запираю за собой ворота, слушаю музыку, думаю и читаю книги. Когда это накатит на меня в очередной раз – я и сам не знаю. Это как погода. Один день голубое небо, на следующий – дождь и гроза.
– У меня бывает то же самое, – почти шепотом проговорила Тесс. – Но вот что странно. Сегодня первый раз за два года у меня не было такого чувства тоски по нему, которое обычно меня мучит.
Потом она улыбнулась и сделала нечто невероятное. Она потянулась и крепко схватила Чарли за руку.
За спиной Тесс хрустнула ветка. Девушка обернулась от неожиданности. Пригоршня хвойных иголок осыпалась ей на плечо. Она взглянула на Чарли и вопросительно подняла бровь:
– Ты что‑нибудь видел? Что это было?
Он засмеялся:
– Ты не поверишь, если я скажу.
– Нет, скажи, я постараюсь понять.
– Вполне возможно, это был твой отец.
Тесс недоверчиво усмехнулась:
– Если бы папа был здесь, он не стал бы заниматься такой ерундой. Что толку качать ветки и посыпать меня хвоей? Он бы по‑настоящему дал мне знать. – Она встала. – Скажи правду, ты в самом деле веришь во все это?
– Конечно. Мне доводилось видеть очень много вещей, которые не поддаются логическому объяснению.
Тесс хмыкнула:
– Ты имеешь в виду такие вещи, как хвоя, падающая с дерева?
– Нет, – ответил Чарли. – Я имею в виду такие вещи, как встреча с тобой. Как наш сегодняшний ужин.
Она долго смотрела на него. Она явно хотела его о чем‑то спросить, но не решалась. Потом внезапно сменила тему разговора:
– Скажи мне, Чарли, ты когда‑нибудь видел привидение?
Теперь Сэм как раз влез на фронтон склепа и растянул пальцами углы рта, изображая широкую комичную улыбку. Чарли был зол на него и на себя. Он прекрасно понимал, что на этот вопрос нет правильного ответа. Он и так зашел сегодня слишком Далеко и опасался идти дальше по столь зыбкой и ненадежной почве. Он не хотел врать, но не хотел и испугать Тесс в первый же день знакомства, поэтому выбрал самый безопасный маршрут.
– Я слышал знаменитую Стонущую Женщину вон там, внизу, у склепа Ловисов.
– Ничего себе! Это та, которую пираты убили?
– Да, именно она.
– Значит, ты думаешь, что твой брат и мой отец тоже могут быть где‑то здесь?
– Возможно. – Чарли поискал взглядом в темноте Сэма, и тот тотчас же нарисовался за могильным камнем. – Но я думаю, духи умерших остаются здесь ненадолго, и то, если очень захотят, – сказал он. – Я полагаю, что твой отец уже давно перебрался в место получше.
– Ты имеешь в виду рай?
– Ну да, рай. Или что‑то вроде того. В любом случае смерть не конец. На самом деле это лишь переход на другой уровень. Это то, что удается лишь раз в жизни. Ну, как луну поймать.
– Поймать луну?
– Это трудно объяснить, – сказал Чарли. – Где‑то я читал, что семьдесят пять миллиардов человек жили и умерли от начала истории, и думаю, что их души где‑то существуют. – Он взглянул прямо вверх, на небо. – Наверное, это происходит как в песне Джона Леннона. Помнишь? «Мы все сияем на луне, на звездах и на солнце…»
Тесс надолго замолчала. Она смотрела в просвет между облаками, где раскинулся Млечный Путь.
– Мне это нравится, Чарли, – сказала она. – Больше всего мне хотелось бы знать, что он где‑то есть. Понимаешь? Что ему хорошо.
– Ему хорошо, – ответил Чарли. – Поверь мне. Это трудно объяснить, но я в этом уверен.
– Ты это как‑то чувствуешь?
Он улыбнулся:
– Да, чувствую.
Тогда она повернулась к Чарли и сказала:
– Хорошо, что ты привел меня сюда сегодня ночью. Ты даже не представляешь, как много для меня это значит.
– И для меня тоже.
Они теперь стояли почти вплотную друг к другу, и Чарли показалось, что он действительно ощутил притягивающий их друг к другу электрический заряд. Он, конечно, слышал, как всякие странные люди вещали с телеэкрана об энергетических полях, и обычно это казалось ему полной чушью, но сейчас он не мог отрицать, что у Тесс действительно есть биополе. Он чуть подался вперед, надеясь, что и она среагирует так же. Несколько секунд все оставалось по‑прежнему, потом она внезапно вздрогнула и, словно очнувшись, посмотрела на часы и сказала:
– Я лучше пойду.
На мгновение Чарли даже согласился с тем, что сегодня они и так зашли слишком далеко и пора остановиться, но вспомнил, что через несколько дней Тесс уезжает, и кто знает, когда они снова увидятся и увидятся ли вообще. Не говоря ни слова, он обнял ее за талию и прижал к себе. Неожиданно для него Тесс даже не попыталась отстраниться. Она запрокинула голову и приоткрыла губы. Он поцеловал ее мягко и нежно, и на несколько коротких мгновений оба провалились в какую‑то бездну блаженства. Все тело его налилось необыкновенным внутренним теплом, наполнилось особым чувством восторга, какого он прежде никогда не знал.
– Тед Бэйлор, с сегодняшнего дня ты в пролете, – сказала Тесс, когда они разжали объятия.
Потом взяла фонарик, развернулась и пошла напрямую к огромным железным воротам.
Улицы были практически пусты, когда Тесс торопливо миновала Пять Углов и ресторан «Бурный прибой», – пожалуй, это было чересчур претенциозное название для грязной забегаловки, где она одно время подрабатывала официанткой в каникулы, пока училась в колледже. На другой стороне улицы она увидела растрепанного мужчину, который, пошатываясь, удалялся в сторону бокового переулка. В руках он нес здоровенную кружку пива и безуспешно пытался не расплескать драгоценный напиток. Тесс замедлила шаг. Это был Минти Уикс, вышедший на пенсию рыбак, один из самых больших выпивох во всей округе. Особую известность он получил морозной зимой семьдесят девятого года, когда его застукали катающимся на коньках по льду замерзшей гавани. Он был полуголый, но в каждой руке сжимал по бутылке перечно‑мятного шнапса. В редакторской колонке газеты «Марблхед мессенджер» его выходку назвали самым скандальным проявлением публичного нудизма с тех пор, как актриса Таллула Бэнкхед пробежала через весь город в чем мать родила. Ее тогда заперли до полного протрезвления и выяснения обстоятельств дела в оружейной комнате полицейского участка, поскольку в городе не было отдельной камеры для женщин.
– Эй, Минти! – крикнула Тесс. – Помочь тебе до дому добраться?
Старик пробурчал что‑то неразборчивое, отвернулся от нее и встал лицом к кирпичной стене. Для большей устойчивости он уперся лбом в стену, одной рукой расстегнул молнию на брюках и стал справлять нужду.
Девушка покачала головой, глядя на этого выдающегося представителя марблхедского населения.
– Желаю удачи, – сказала она.
Тесс миновала Вашингтон‑стрит и Миддл‑стрит, обошла Эббот‑Холл, часы на башне которого приветствовали ее, пробив один раз. Последний поворот на Лукаут‑Корт, и вскоре Тесс одним прыжком преодолела три ступеньки своего зеленого дома в колониальном стиле и вошла в незапертую переднюю дверь. В этом районе все знали друг друга и присматривали за соседскими домами, поэтому никто не пользовался засовами и замками.
– Эй, Бобо! – позвала она. – Ты где, мальчик? – Она забыла оставить свет в прихожей и была удивлена, что ретривер не ждет у двери ее возвращения. – Бобо?!
Она включила свет в гостиной и увидела своего пса на большой кушетке. Он лежал, опустив голову на подушку, и смотрел на нее в упор, но не сдвинулся ни на дюйм при ее появлении.
– Что такое? Больше не любишь свою девочку? – спросила она. – Я думаю, ты проголодался.
Она пошла в кухню, включила там свет и вдруг увидела возле тостера записку от Тинка.
Привет, девочка.
Выводил Бобо гулять, заодно доел все, что оставалось у тебя в холодильнике. Хотел попробовать надеть что‑нибудь из твоих платьев, но размер не подошел. Обидно. Завтра увидимся, твоя мама пригласила меня на ужин.
С любовью,
я
P. S. Сегодня вечером я занимаюсь йогой с Ла Чаннинг! Загляни ко мне, когда вернешься… проверь, жив я еще или нет.
Тесс хмыкнула. Йога! Тинк уже сколько лет не может не то что до пальцев ног дотянуться, но даже увидеть их – из‑за живота. Звонить было поздновато, поэтому она решила покормить собаку. Она насыпала сухого корма в миску Бобо и поставила ее на пол.
– Давай, мальчик. Пора перекусить.
Бобо было уже двенадцать лет, и в последнее время он стал немного туговат на ухо, хотя в остальном держался молодцом. Тесс получила его в подарок от папы, когда вернулась домой после первого дня занятий в средней школе. Бобо ждал ее в плетеной корзинке прямо на крыльце. Потом в ее жизни появлялись и исчезали парни и иногда даже разбивали ей сердце, но Бобо был верным всегда.
Тесс вернулась в гостиную.
– Эй, да что случилось, мальчик? – (Пес встряхнул головой, сонно зевнул и снова сунул нос под лапы.) – Ну ладно, утром я вытащу тебя на большую прогулку, добежим до самого маяка. А на завтрак я тебе яичницу с беконом сделаю. Идет?
Тесс увидела мигающий огонек автоответчика. Одно сообщение. Она подошла и нажала на клавишу. Она услышала голос мамы: «Тесси, это я. Напоминаю, что званый обед завтра в шесть. Если вернешься раньше и тебе не захочется убивать вечер на старых перечниц, хотя бы загляни утром в церковь. Все будут очень рады увидеть тебя, пока ты не уехала». Пауза. Потом мама добавила: «Я тебя люблю».
Тесс поднялась по крутым ступенькам на второй этаж.
– Ну иди, мальчик, – позвала она. – Бобо пора спать.
Девушка включила телевизор и выбрала канал погоды. Репортер как раз рассказывал о прошедшем шторме: дел он натворил немало. Целая бригада шхун‑тунцеловов была изрядно потрепана на обратном пути в Глочестер, где‑то неподалеку от Провиденса затонул буксир. Теперь шторм уходил дальше на юг, к Делавэру и Мэриленду. «Да, и меня этот чертов шторм чуть не угробил», – сказала Тесс, покачав головой.
Она сбросила рубашку и джинсы, сняла лифчик и натянула свой любимый потертый футбольный свитер – «Дрю Бледсоу», номер одиннадцать, – и толстые шерстяные носки.
Затем Тесс повалилась на кровать, устроилась поудобнее на подушках и поняла, что не заснет, скорее всего, еще долго. Волнение настолько переполняло ее, что она, казалось, готова была взлететь. Это было из‑за Чарли Сент‑Клауда и его невероятного поцелуя. Черт, жалко, что все так быстро кончилось. Ей стоило задержаться подольше и дать ему возможность еще немного поразмяться, но Тесс знала: это опасно. В таких ситуациях она не могла полагаться на собственное самообладание и благоразумие. Она была вполне способна вернуться с ним вместе в его коттедж и провести там ночь. Конечно, не обязательно было с ним спать. Ведь Тесс не такого типа девушка. Но они могли бы заняться еще чем‑нибудь.
Так почему же она убежала? Эта привычка выработалась у Тесс за долгие годы опыта и разочарований. Она даже не могла вспомнить, когда приняла для себя это правило, но так сложилось: она не могла даже вообразить, что потеряет вдруг голову из‑за мужчины. Она сознательно отключила часть эмоциональных рецепторов, и теперь они, заржавев за ненадобностью, пришли в негодность. Наверно, это и к лучшему. В свое время Тесс подсчитала, что даже по теории вероятности где‑то в мире есть человек – по крайней мере один из шести миллиардов трехсот миллионов населения, – который способен полюбить ее крепко и надолго. Она даже уверяла себя, что отправляется в кругосветку именно затем, чтобы найти его. Это была чрезвычайно романтическая идея, но в глубине души Тесс знала правду. Она проведет четыре месяца в море совершенно одна, заходя в порты лишь на самое короткое время, за которое невозможно завязать с кем‑нибудь отношения.
Девушка вылезла из постели, набросив большой красный купальный халат, и спустилась вниз в холл. Потом она опять поднялась – в так называемую вдовью комнату, небольшое помещение под самой крышей дома. Из этой маленькой квадратной комнатки с большим окном во всю стену видна была не только гавань, но даже мерцающие огни Бостона вдали на юго‑западе. Веками женщины карабкались по таким чердачным ступенькам и высматривали своих мужчин, возвращавшихся с моря. Тесс рассмеялась. Ей всегда нравилось переворачивать обычаи и традиции с ног на голову. Вот и на этот раз все будет наоборот: не она будет сидеть тут, у вдовьего окна, высматривая мачту судна, а ее друзья и родственники станут дожидаться ее возвращения с другого конца света.
Тесс зажгла свечи и поставила их на подоконник, потом она свернулась калачиком на маленькой кушетке и закуталась в плед. Прислонив голову к холодному стеклу, она смотрела, как появляется и исчезает на нем запотевшее пятно от ее дыхания. Отсюда было видно и Уотерсайдское кладбище. Впервые Тесс обратила внимание на слабый огонек за темными рядами деревьев. Судя по всему, это горит свет в окне дома Чарли. Что за странное и магическое место, где он живет! Там царят печальные и скорбные воспоминания о его потере, и в то же время там так тепло и уютно – в комнате со всеми этими книгами, картами, музыкой и едой.
Тесс боролась с собой как могла, но мысли снова и снова возвращались к одному и тому же: она ощущала его руки на своей талии и вспоминала то чувство восторга, которое испытала, когда прижималась к его телу. Ей хотелось целовать его снова и снова, и она едва преодолела в себе искушение вскочить, спуститься вниз по ступенькам, сесть на велосипед, пересечь город, позвонить в звонок. И броситься к нему прямо там, у ворот. От этого безрассудного поступка ее смогло удержать лишь предчувствие, что завтра все будет еще лучше. Она закрыла глаза и вообразила, что может ждать ее впереди. До рассвета оставалось всего несколько часов. Завтра будет незабываемый день.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Чарли сел на край деревянного причала возле Уотерсайдского грота, прислонился к старой деревянной свае и глотнул крепкого кофе. Он совсем не выспался: большую часть ночи провел, перебирая в памяти все детали вечера и надеясь, что Тесс делает то же самое. Уже после полуночи он проводил ее к огромным железным воротам и с большой неохотой попрощался.
– Ты уверена, что мне не стоит провожать тебя домой? – спросил он, надеясь еще на пару поцелуев.
– Нет, все в порядке, – ответила она.
– А как же привидения и всякие гоблины, которые по ночам ошиваются на улицах?
– Я уже большая девочка, и у любого ума хватит не связываться со мной.
И она исчезла в ночи.
Когда Чарли вернулся домой, у него кружилась голова, приятно щипало губы, и, вместо того чтобы прибраться на кухне и в гостиной, он достал себе еще пива, поставил в музыкальный центр соул голубоглазой Дасти Спрингфилд и предался блаженным воспоминаниям. Судя по всему, понял Чарли, с этого дня он уже никогда не будет тем человеком, каким был раньше. Внешне, может быть, ничего и не изменится. Так бывает, когда по весне оттаивает промерзшая за зиму земля. Со стороны – все по‑прежнему, но попробуй ступить на эту почву, и сразу поймешь, какие глубокие изменения произошли там, внутри.
Теперь он сидел на причале, смотрел, как пар из чашки растворяется в голубовато‑сером утреннем воздухе, и слушал, как салютуют рассвету сигнальные пушки яхт‑клубов по всему побережью. Так принято было встречать утро в Марблхеде. Кофе на причале. Капитаны рыбацких шхун обмениваются последними новостями и спорят о том, где застряли их подчиненные и где в прибрежных водах появились акулы. Ветеран Второй мировой войны жалуется на северо‑восточный ветер, из‑за которого обостряется артрит.
Потом – работа.
По воскресеньям жизнь протекала иначе. В этот день на кладбище не было официальной работы и Чарли мог распоряжаться своим временем. Ворота открывались для посетителей в восемь утра, но похороны по воскресеньям не проводились. Вскоре за ним должен был заехать Джо на своем катере, носившем название «Рогатая жаба», и они собирались отправиться на другую сторону залива, в ресторан «Дрифтвуд», чтобы позавтракать. Там всегда можно скоротать время, болтая с завсегдатаями – морскими волками и портовыми крысами: а потом начнется трансляция очередного матча Национальной футбольной лиги, и все уткнутся в телевизор.
– Берегись! Воздух! – послышался знакомый голос.
Чарли обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть пролетевший рядом с его головой теннисный мяч, за которым со всех ног помчался Оскар.
– Привет, большой брат, доброе утро, – сказал Сэм, ступая на причал из пелены утреннего тумана.
На нем был серый свитер‑кенгуру, капюшон которого он набросил на голову. Непокорные кудри лезли ему в глаза. Хотя ежевечерняя игра в мяч была залогом соблюдения данной клятвы, иногда Сэм являлся и по утрам – перед тем, как отправиться на целый день на поиски своих неведомых приключений.
– Доброе утро, – отозвался Чарли.
– Ну‑у‑у‑у‑у? – спросил Сэм, подсаживаясь к брату.
– Ну‑у – что?
– Да не прикидывайся идиотом! Как прошел вчерашний вечер?
Оскар успел догнать мяч, схватить его, примчаться обратно и теперь ждал следующего броска, радостно виляя хвостом.
– Не твое дело, – сказал Чарли и бросил мяч подальше на каменистый берег. – Не будь ты покойником, я бы тебе таких кренделей навешал за то, что шпионишь за мной.
– Эй, полегче. Я правила знаю. Я держался на расстоянии.
– Как же ты меня достал! Ты все время вертелся на границе дозволенного.
Одно время люди поговаривали, что Чарли сходит с ума и разговаривает вслух с призраком своего брата. Тогда Сэм согласился не появляться в присутствии посторонних. Но порой он просто не мог отказать себе в удовольствии заставить старшего брата понервничать.
– Мне она понравилась, – заявил Сэм. – Классная девчонка, хотя и болеет за «Патриотов».
Чарли не ответил.
– Посмотрел бы ты на себя со стороны, мистер Крутой. Что случилось‑то?
– Ничего.
– А почему она так быстро ушла вечером? Ты ее поцеловал, а потом она сразу слиняла. Ты что, язык ей прикусил или что‑нибудь в этом роде?
– По‑моему, просто было уже поздно. И потом, это ведь у нас только первое свидание.
– А ты не думаешь, что она испугалась болтаться с тобой ночью по кладбищу?
– Нет, ее, пожалуй, так легко не напугаешь.
– Может, ты ей наскучил до смерти своими лекциями про облака?
– Очень смешно.
Сэм стал ковырять ногтем старую сваю, пытаясь подцепить шляпку торчавшего из нее гвоздя. Оскар принес мяч и сел передохнуть, не переставая колотить хвостом по доскам причала.
– А целоваться по‑настоящему – это как? Что при этом чувствуешь? – спросил Сэм. Он сел на настил причала рядом с собакой. – Я имею в виду настоящий поцелуй, ну, со всем, что положено?
– Со всем, что положено? – улыбнулся Чарли младшему брату.
Несмотря на то что после аварии прошло столько лет, Сэм оставался все тем же двенадцатилетним мальчишкой и частенько задавал вполне невинные вопросы о том, чего не успел узнать в так рано оборвавшейся земной жизни. Он имел возможность забыть о неудавшемся эксперименте и перейти в другой мир, на другой уровень, где ему открылись бы вся мудрость и все величие Вселенной, но он решил задержаться здесь.
– Поцелуй – он ни на что не похож, – ответил Чарли, – да и сами поцелуи бывают такими разными. Некоторые – возбуждающие и сексуальные, и еще…
– Головокружительные? Так что земля уходит из‑под ног, да?
– Даже не знаю, как сказать.
– Ну давай, рассказывай. Я хочу знать!
Чарли задумался. Поцелуй… Как объяснить, что такое поцелуй и какой он?
– Помнишь тот матч в детской лиге, когда вы играли против «Гигантов»?
– Ну.
– Вот расскажи, как тогда все было.
Сэм улыбнулся:
– Последний иннинг мы продували со счетом один – четыре. Я вышел на подачу с двумя аутами за спиной, а Гиззи Грейвз перехватывал. Я промазал первые две подачи – пробил чуть ли не на милю мимо. Надо мной уже смеяться стали. И вдруг я сделал следующую подачу аж через ограждение поля с левой стороны, и мы успели сделать хоумран.
– Ну и как ты себя при этом чувствовал?
– Это было самое лучшее чувство в мире.
– Так вот, поцелуй – это почти так же, только без биты.
Сэм засмеялся:
– И без Гиззи Грейвза.
– Вот именно.
Чарли посмотрел на младшего брата и почувствовал боль. «Господи, как же многого оказался лишен Сэм по моей вине», – подумал он. Чисто абстрактно Сэм мог понять концепцию идеального поцелуя, но одно дело – понимать, а совсем другое – испытать самому. Какой же короткой и несправедливо неполной оказалась жизнь Сэма!
Чарли заметил пожилую женщину, которая спускалась по склону кладбищенского холма к заливу, пробираясь между надгробными памятниками. Это была миссис Фиппс, и Чарли увидел, что она уже начала переход в иной мир – контуры ее тела были слегка зыбкими и неясными. Иногда это происходило очень быстро, в других случаях занимало несколько дней или недель. В общем, люди переходили в иной мир, когда оказывались к этому готовы. Мягкий утренний свет уже просачивался сквозь тело женщины. Ее черное платье, чулки и остроносые туфли куда‑то делись. Сейчас на ней было летнее розовое платьице, шляпка в тон и серебристые сапожки. Черты ее лица смягчились. Кожа стала более гладкой, седые волосы вновь потемнели. Она не выглядела ни молодой, ни старой, а была хорошо сохранившейся дамой средних лет. Чарли сразу осознал причину этой трансформации. Так сама миссис Фиппс хотела бы выглядеть при жизни. Этот образ вобрал в себя сверкающие воспоминания о прошлом и в некотором роде мог быть спроецирован на будущее. Это было сочетание той женщины, какой она когда‑то была, и той, какой всегда надеялась быть. Так бывало всегда, когда люди окончательно переходили в иной мир.
– Доброе утро, – сказала она, ступая на причал.
– Вы прекрасно выглядите, миссис Фиппс, – откликнулся Чарли. – Как вы себя чувствуете?
– Гораздо лучше. Я думаю, это потому, что шок прошел, как ты и говорил.
Чарли жестом показал брату, чтобы тот встал в знак уважения.
– Миссис Фиппс, это мой брат Сэм.
– Здравствуй, как дела?
– Привет, – сказал Сэм. – Симпатичная шляпка у вас.
Миссис Фиппс покачала головой: