Дорогу в лесу кружило, заворачивало то вправо, то влево, на открытых участках, где ее занесло снегом «Уралу» приходилось напрягаться, с ревом и пробуксовкой преодолевать препятствия. Но были и такие отрезки, когда машина точно отрывалась от земли и летела.
Я внимательно наблюдал за своими соседями по кузову и заметил такую особенность: Когда мы ехали тихо, они сидели свободно, без напряжения, вертели головами, и громко обсуждали следы зверей, которых, по обе стороны дороги было в изобилии. Как ни как, а вогулы одни из лучших охотников по всему Северу. Но едва машина набирала скорость все трое, как по команде поворачивали головы по ходу движения и смотрели вперед, не замечая, что делается по сторонам, переставали даже жевать, а тем более пить. Так замерев, они пережидали скоростной участок дороги, а когда машина сбавляла ход, они снова принимались пить, закусывать рыбой и обсуждать следы.
Через небольшое заднее окно в кабине мне был хорошо виден спидометр и я, время от времени фиксировал скоростные режимы автомобиля, при которых мои соседи-охотники-оленеводы вели себя либо так, либо иначе. Получалось, что при скорости более двадцати километров в час они терялись, в глазах появлялась растерянность, тела напрягались и все как по команде устремляли взгляды вперед на дорогу, по ходу движения.
Так мы и ехали. Я наблюдал, чувствуя, что начинаю постепенно мерзнуть под грудой мешков. Вогулы продолжали пить. Мне было уже не интересно, что парень похожий на снежного человека достает очередную бутылку и пьет только по тому, что перед ним целый мешок этой водки. Это была уже какая-то бессмысленность. Убери мешок, он не будет пить, а поставь, снова примется.
Мы проехали часа полтора или два пока мои попутчики постепенно не опьянели, причем абсолютно. Пьяным был и парень-Йети. Он что-то бубнил себе под нос и зачем-то передвигал с места на место мешки, переворачивал их, то поднимал, то опускал. Другие двое выглядели несколько спокойнее.
Неожиданно машина резко остановилась, вогулы повалились вперед, едва не раздавив мою голову. Из кабины вылез директор и, показывая рукой куда-то в сторону, протянул ружье. Протянул именно горбуну, который, в чем я был абсолютно уверен, едва соображал. Я взглянул туда, куда показывал директор. На высоченной лиственнице, одиноко торчащей среди низкорослого осинника, примерно в ста метрах от дороги грациозно восседал огромный глухарь. Мне показалось, что и директор пьян, если не видит, кому дает свое ружье. Однако парень, мельком взглянув на лиственницу, принял двустволку и, едва подняв ружье, тут же выстрелил. Выстрелил, не целясь или почти не целясь. Для меня это до сих пор осталось цирковым трюком. Но что было еще более странным и непостижимым для меня, так это действия двух других вогулов. Когда директор протягивал ружье парню, по другую сторону борта один из вогулов уже слезал с машины. Еще не прозвучал выстрел, а он уже брел к лиственнице.
Минут через десять в кузове на мешках лежала краснобровая птица необыкновенных размеров. Я был ошеломлен и находился в таком состоянии долго, а именно до следующей внезапной остановки, которая произошла примерно через полчаса. Снова лиственница, глухарь, выстрел. Все повторилось точно так, как и в первый раз. Три раза останавливалась машина, три выстрела и три глухаря лежали в кузове поверх мешков.
- Невероятно! – сухо произнес Дмитрий Николаевич.
- Класс! – горячо отозвался Игорь.
- И что же дальше, Павел Иванович? – подала голос и Наталья Ивановна.
- А дальше было еще интереснее, - загадочно улыбаясь, проговорил я. Дальше вся троица продолжила пить. Да, это трудно себе представить, но они доставали одну бутылку за другой, и пили, уже не закусывая. Они пили, как пьют воду. Не морщась, не чувствуя вкуса, крепости. Мешок был наполовину пуст, когда парень неожиданно повернулся ко мне и уперся взглядом. Вот теперь я рассмотрел его глаза. Точнее не глаза, а два малюсеньких холодных огонька, мерцающих глубоко в глазницах-пещерках, прикрытые «занавеской» проволочных волос.
Как сейчас помню, от этого взгляда табун мурашек пробежал по моему телу.
- Че зыришь?! - проговорил он по-русски. В голосе чувствовалась угроза. – Я не мог ответить, горло перехватило от страха и холода, не мог и пожать плечами, поскольку был зажат мешками.
- Я тебя спрашиваю?! – угроза в голосе нарастала. Что мне оставалось, если смотреть больше было некуда. Не закрывать же глаза.
- Щас я… ухо твое… съем! - добавил парень решительно и начал продвигаться в мою сторону.
Мне показалось, что я ослышался. Но по мере приближения этого монстра меня все больше и больше охватывал ужас. Я попробовал освободиться, но куда там, за дорогу мешки, бухты веревок, ящиков, тюков утряслись, осели, плотно зажав меня в свои объятия, и теперь без посторонней помощи из этого «одиночного окопа» я уже не мог выбраться
Ужас нарастал. Неожиданно прорезался голос, и я стал просить о помощи остальных попутчиков. Те долго приглядывались, соображая, что собственно происходит, наконец, поняли и навалились на ноги напарника, остановив тем самым его продвижение в мою сторону. Тогда парень стал тянуть ко мне свои руки. Вот это было уже действительно страшно. Перед твоим лицом, закрывая половину неба, нависли широченные ладони с растопыренными пальцами, которые то и дело в неистовом вожделении сжимались и разжимались, пытаясь дотянуться, ухватиться, зацепиться за мое лицо. Я как мог, до боли в затылке отжимал и отжимал свою голову назад, упираясь в борт машины.
Наконец поняв, почему он не может дотянуться до своей жертвы, то есть до меня, парень развернулся и стал отрывать от себя своих напарников. Однако те крепко вцепились, и как мне теперь кажется не столько из-за меня, им попросту нужен был выход энергии. Возникла обыкновенная пьяная возня. Я начал уже было успокаиваться, как произошло неожиданное и еще более страшное. На очередном повороте машину хорошо тряхануло и «куча мала» поменяла свою конфигурацию, в результате прямо передо мной возникло лицо парня. Лицом к лицу. Я смотрел на него с безумным страхом, а он с тупым, бессмысленным выражением, которое медленно переходило в удивление, радость и, наконец, восторг. Борьба продолжалась, его руки были заняты, вернее в них вцепились его же приятели, а парень все больше приходил в дикое возбуждение, поскольку противник, то есть я, теперь был от него в нескольких сантиметрах. Если я скажу что было в высшей степени страшно, значит, я ничего не скажу.
Через мгновение парень тянулся ко мне своим распахнутым оскаленным ртом. Я не видел его глаз, не замечал черных как смоль волос, которые закрывали ему половину лица, я смотрел на зубы. Огромные, желтые от табака, широкие и влажные они ровными полукружьями «капкана» приближались к моему лицу все ближе и ближе, норовя как минимум откусить половину головы, которой я изо всех сил крутил и стучался о борт. Хрипло воя, я пытался перекричать шум мотора, скрип кузова, визг колес, снега, мычание трех вогулов. Однако в кабине то ли спали, вместе с водителем, толи вели какой-то оживленный разговор, не замечая кроме дороги ничего.
Время от времени зубастый «капкан» с клацаньем срабатывал буквально в сантиметре-двух то от моего уха, то от носа, то снова от уха, обдавая таким животным духом, смешенным с перегаром, точно я уже был у него в желудке.
Каждый раз, прежде чем захлопнуться изо рта парня вырывался свирепый и хищный вопль зверя повергнувшего свою жертву. Может все же кто-то из сидящих в кабине, заметил нашу возню или директор снова решил «поохотиться» или еще по какой-то причине, только «Урал» вдруг заскрипел тормозами и через мгновение замер. Голова парня, шаркнув по моей щеке, с хрустом врезалась в борт. Оба его приятеля накрыли меня. Стало темно и душно.
– Ну, вот и все! - Я развел руками, дескать, вот и весь сказ.
- Слушайте, Павел Иванович, это же ужас!
- Да, бывали случаи и похлеще. Хотя не скрою, для меня та поездка могла закончиться весьма плачевно.
Все надолго замолчали.
- Ну, это надо как-то отметить, - после затянувшейся паузы проговорил Дмитрий Николаевич, и разлил остатки колбы себе и Игорьку. Я наполнил свою стопку сам.
- А чем мы лучше? – вскинула брови ответственный редактор, - такими темпами и мы к вечеру станем неузнаваемы.
- И начнем, есть друг у друга уши, – весело отозвался Игорек.
- Давайте лучше есть уху, - отозвался я и первым взялся за ложку. – Хотя ее можно есть и горячей и холодной. Это кому как.
Мы еще посидели некоторое время…
Ночь была безумной. Невыносимый холод не давал уснуть. Я воздвиг на себе целый сугроб из всего текстиля, что был в номере. И все равно было холодно. Зарывался с головой – было теплее, но задыхался от нехватки воздуха. Выбирался подышать – замерзал. Так промаявшись ночь, я наконец-то услышал из под матрасно-одеяльного завала телефонную трель и с облегчением выбрался на поверхность. Звонил водитель. Он уже прибыл к гостинице и терпеливо дожидался в холле. Я «сыграл» подъем своим компаньонам и стал собираться сам. Собственно я был собран еще с вечера, поэтому через пару минут уже покидал номер.
- Нет, ну не менее шестидесяти! – выйдя на улицу и прокашлявшись, сообщил Игорек.
- Да нет – пятьдесят семь, - спокойно ответил водитель. Его машина – ГАЗ-69 громко тарахтя, была окутана облаком собственных выхлопных газов. Сидения были словно из жести. Окна в толстом слое снежного льда. Лишь у водителя небольшое прозрачное пятно на лобовом стекле.
- Ну что поехали?!
- Слушайте, неужели где-то сейчас тепло?! Не верю! Это повсеместный, глобальный апокалипсис! Солнце погасло! На Земле наступила космическая зима! – то и дело подавал реплики Игорь, которого посадили в серединку и сплющили с боков мы с Дмитрием Николаевичем. Наталья Ивановна сидела впереди рядом с водителем. Там было немного теплее от бешено гудящей печки.
Снег под колесами скрипел настолько сильно и отчетливо, что казалось, у автомобиля совсем нет пола. В машине было темно, тряско, шумно и холодно, как на улице. Водитель вел машину осторожно и неторопливо. Да и как иначе, если вся связь с дорогой и остальным миром осуществлялась через небольшое прозрачное пятнышко.
- И часто у вас так? – заговорила Наталья Ивановна, чтобы хоть как-то сбавить напряженность.
- Как так? Морозно, что ли? – не отрываясь от дороги, проговорил водитель. – Да нет. Нынче вот что-то приморозило. Обычно чуть за сорок и не выше. Мороз это еще полбеды. Вот ветер – это да! Тогда на улицу лучше не выходи – в момент поморозишся.
- А сколько до вокзала? Я имею ввиду по времени? – не удержался Игорь.
- Да как дорога. У нас время можно сказать вторично. Занесет дорогу – какое тут время. Главное до места добраться.
- Но у нас поезд!
- Успеем. – Спокойно проговорил водитель, чем немного успокоил москвичей.
Между тем машину продолжало трясти. Она урчала, скрипела и стонала. Прыгающее перед ней светлое пятно от фар все же придавало некоторый уют. В салоне стало заметно теплее. Спало напряжение. Когда машина круто пошла вниз, водитель прокомментировал: - Ну, вот и Обь.
- Что прямо по льду поедем?! И сколько?!.. Сколько будем ехать по льду?! – не унимался Игорь.
- Я же говорю как дорога, - спокойно ответил шофер и полез в бардачок. Достал пачку папирос. – Вы не против? – обратился он к Наталье Ивановне.
- Курите, курите, - ответила та равнодушно.
Однако меня и это закуривание и нарочитое спокойствие водилы насторожило. Мне много раз приходилось переправляться через Обь, и вдоль по реке до поселка Яр-Сале по зимнику и каждый раз главная трудность после заносов – мороз. Когда мороз – тогда жди наледи.
- А какой толщины лед под нами? – заинтересовался Игорь.
- Ну, сейчас где-то под метр будет.
- И что, он достаточно надежен? – не унимался юноша.
- Раньше, – включился я в разговор, - между Лабытнанги и Салехардом было железнодорожное сообщение. Прямо по льду ходили составы.
- Да вы что?! – воскликнула Наталья Ивановна и попыталась повернуться в нашу сторону.
- С началом зимы в лед вмораживали бревна, несколько слоев к ряду, на них укладывали рельсы. За зиму успевали много перевести.
- Это когда было?
- Давно. Сразу после Отечественной войны. Слышали про пятьсот первую стройку?
- Не приходилось. Вы расскажете?
- Ну, это долгий разговор, - я решил не затевать еще одну бесконечную и тяжелую северную тему. - О пятьсот первой стройке много написано. Так что лучше прочитать. Поищите.
Мы были уже ближе к середине реки, когда машина уперлась в красные огоньки. Огоньками оказались катафоты стоявшего грузовика. Его колеса были наполовину вморожены в лед.
- Что это?! Что с ним случилось?! А где люди?! – заговорили почти все и сразу.
- Ничего страшного, - ответил водитель с плохо скрываемой тревогой, - это все наледь…. А людей подобрали или они самостоятельно…. – он не договорил, огибая замершую машину.
- Подождите, а вдруг…. -
- Да нет, - перебил водитель, она здесь давно. Видите, объезд накатан.
И вот тут, как у меня бывает почти всегда, я почувствовал крайнюю степень тревоги. Мы уже отъехали от грузовика метров сто, ощущение опасности перехватило горло.
- Послушайте. Как Вас по имени отчеству, - обратился я к водителю.
- Сергей, – ответил тот, немного смущаясь.
- Сергей, будьте внимательнее, пожалуйста, - выдавил я через силу.
- Да я и так….
И в этот момент под ногами раздался треск, и наша машина рухнула вниз. Плюхнулась днищем, разразившись диким шипением и глухим постукиванием осколков льда. Нас так тряхнуло, что шейные позвонки ломануло от боли. Из-под ног повалил пар с запахом горелого металла. Забулькало, зафыркало, заурчало. Сидения, стекла, дверцы кабины, потолок моментально стали влажными.
- Ой!.. Что это?!.. Откройте же двери!.. – в салоне стало тесно от страха и отчаяния.
- Поднимите ноги!.. Поднимите ноги на сидения!.. Ничего страшного!.. Ничего страшного!.. – орал водитель, – мы провалились в наледь!.. Ноги, поднимите ноги на сидение!.. Вещи!… Не выходите из машины!.. Вокруг вода!..
Зловещее бульканье воды и гулкое постукивание обломков льда о металл наводило ужас. Слева от меня бился Игорь. А я всей силой навалился на плечи Натальи Ивановны, чтобы она не смогла открыть свою дверь и не попопыталась выйти из машины. Водитель зажег свет в салоне. Однако лампочка над головой была еле видна через плотные слои пара. Тем не менее, все стали понемногу успокаиваться.
- Все, вода выше не поднимется. Я мотор выключать не буду. Да успокойтесь, вы же взрослые люди, - осуждал водитель-Сергей своих пассажиров, в которых сидел животный ужас.
- Ты куда смотрел! Тебя же предупреждали!.. Ты же угробил нас!.. Какой там поезд!.. В живых бы остаться, - канючил Игорек, барахтаясь между мною и Дмитрием Николаевичем.
- И что теперь? – довольно спокойно проговорил фотокорреспондент.
- Щас пойдут машины в ту и другую сторону, – очень неуверенно ответил водитель и поскреб боковое стекло, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида.
Мне было тошно оттого, что я как дешевый фрайер, как последний пижон вляпался в неприятность, если не в беду. А ведь чувствовал, ливером своим чувствовал опасность….
Страшно было и то, что Наталья Ивановна молчала.
- Ладно, Сергей, - с невозмутимостью проговорил фотокорреспондент, - надо как-то выбираться. Здесь в салоне мы все равно промокнем, а когда выберемся из машины, околеем в секунду.
- Щас, погодите, погодите…. Вроде огни!… - водитель быстро открыл свою дверь и, развернувшись всем корпусом, замахал руками. Сзади действительно шла какая-то машина. Ее фары то и дело били по нашему газону, вселяя надежду на спасение. Сначала мы услышали музыкальный лязг гусениц с тонким повизгиванием, потом раздался хруст льда и могучее урчание железного чудовища. Это был Газ-71 – самый распространенный и надежный северный транспорт. Вездеход замер, в нескольких метрах от нас обдав волной колотого льда гулко застучавшего о корпус легковушку. Сергей что-то орал водителю, вылезшему наполовину из своей маленькой дверцы, перекрикивая рев сразу двух моторов. Вездеход крутанулся и подошел еще ближе, ровно на столько, чтобы мы перебрались на его, не касаясь воды.
Перебирались долго, тяжело панически, точно с тонущего корабля. Водитель Сергей остался в плену наледи, медленно вмерзая в лед вместе с машиной. Но до него уже ни у кого не было дела.
В полной темноте, забираясь в кузов под тентовую крышу, под крики, ругань, мат находящихся там людей мы наступали на какие-то вещи, ноги, колени, руки. С резким рывком вездехода все разом успокоились, и казалось, были удовлетворены и позами и темнотой и холодом и накуренностью трясущегося и визжащего металлом пространства.
Я позвал Наталью Ивановну. Та печально отозвалась и на этом наша связь прекратилась. Она была рядом, ехала, и это уже было хорошо. Вездеход шел то, ровно и плавно покачиваясь, то внезапно проваливался в наледь, шелестя водой и осколками льда, то снова выскакивал на невидимый простор и несся дальше.
Когда машину резко подбросило, и в кузове снова образовалась «куча мала» кто-то из пассажиров с вздохом облегчения произнес – «ну все, слава Богу – берег!». А еще минут через десять после крутого виража и последующего за ним резкого торможения всех опять под ругань, и крики повалило друг на дружку, перевернуло и перемешало. Все, вокзал. Машина замерла сыто поурчивая.
Конец первой части
/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
Часть вторая
- И мне не спится… - послышался за спиной полушепот.
Я оглянулся. В дверном проеме, немного смущаясь, стоял Дмитрий Николаевич.
- Да-а, после такого трудно заснуть, – охотно поддакнул я.
- Для кого как. Вон как молодежь принялась отсыпаться. – Он кивнул головой в темноту купе, где действительно, если прислушаться, доносился слабенький, ровный храп Игорька. – А я так уже не могу, – добавил он, по-детски виновато улыбаясь.
- Ну что ж, тогда давайте вместе службу нести, – попробовал и я улыбнуться.
Фотокорреспондент вышагнул из проема и взялся за деревянный поручень, который тянулся во всю длину вагонного коридора. – И что ж это так болтает вагон?! Скорость вроде бы не ахти, а качка как на море.
- Ну, это все та же вечная мерзлота. Это она и землю ломает, и метал гнет.
- Да-а, у меня никак из головы не выходят ваши рассказы об этом Севере.
- Теперь и Вы побывали, и у Вас будет что рассказать.
- Это точно. Одна переправа через Обь что стоит. Или вот этот ледяной вагон!
Когда, звонко поскрипывая снегом, мы подбегали к вагону номер восемь, то и представить себе не могли, что нас ждет еще один шок.
- Ну, че торопимся, че торопимся?! До отправления еще двадцать минут! - грубо и громко проговорила рослая проводница, обдав четверку подбежавших к ней пассажиров перегарочным выхлопом. Она была вся закутана, завернута в какие-то одежды, которые скрывали ее служебное положение. – Че торопимся! Че спешим! В вагоне не теплее! - неожиданно добавила она.
- Вы хозяйка вагона?! – спросил недоверчивый Игорек и уставился на странно упакованную бабу.
- Я сынок, я… Билеты потом…. Сколько вас?! Еще есть пассажиры? Тогда выбирайте любое купе, любые места… Вы все вместе или как?
Чугунная печь в тамбуре гудела и побрякивала. В узенькие щели дверцы с ожесточением и тягучим подвыванием бился огонь. Это обнадеживало. Но когда вошли в сам вагон – не поверили! Полумрак, запах горелого угля, пыли, прелого белья, заброшенного человеческого жилья и чего-то еще были ни что по сравнению с тем, что предстало перед глазами. А предстала совершенно фантастическая картина - наросты белого льда толщиной сантиметров в двадцать точно ребра перечеркивали длинный, узкий коридор, соединив окна с полом.
- Это что, Павел Иванович?! – чуть не в голос прозвучал не менее ледяной вопрос моих компаньонов.
- А что, есть варианты?! – я развел руками. Что можно было сказать. Я и сам не был в восторге от увиденного. Хотя мне и раньше приходилось встречаться с подобными явлениями на северных ветках. Ну, я не знаю…! Надо ехать.
- Ничего, приспособимся, - добродушно проговорил Дмитрий Николаевич и первым шагнул в полумрак нереального. – Где будем устраиваться? - добавил он, не оборачиваясь.
- Далеко не ходите! Чем дальше от печки, меньше тепла, – ответил я ему в том же бодром, как мне казалось, тоне.
- Логично.
Наталья Ивановна молчала. Она молчала ровно с тех пор, как мы провалились в наледь. Я понимал, что у женщины совершенно сдали нервы и, если сейчас ее нечаянно и неосторожно потревожить, то с ней случится, если не истерика, то такого наслушаешься – мало не покажется. И за это затянувшееся молчание я был ей благодарен.
- Вот сюда, давайте все сюда. Надышим, натаскаем матрацев из других купе, ничего, дотянем до Москвы. – Бодрил своим голосом и энергичными действиями фотокорреспондент.
- Да Вы что, Дмитрий Николаевич! - вскрикнул Игорек фальцетом. - Здесь же, как… в могиле!
И действительно, когда зажегся слабенький свет, все на мгновение замерли. Во-первых, в выбранном купе картина с ледяным наростом была еще страшнее, чем в коридоре. Толстенный слой льда вморозил в себя даже оконные шторки вместе со стержнем, на котором они висели, плавно «стек» на столик этаким полупрозрачным языком и, накрыв собой всю столешницу, «спрыгнул» на пол, где замер полуметровым мерцающим сталагмитом. А во-вторых, при дыхании от нас шел пар точно также, если бы мы были на улице.
- Это абзац! – обреченно выдохнул из себя Игорек. Я прошел дальше по вагону, заглядывая в остальные купе. Во всех картина была точно такой же. Вагон был заморожен. Я наклонился и пощупал трубу системы отопления. Как ни странно, но она была теплой, а точнее не холодной. Значит, была какая-никакая надежда. Либо что-то с самой системой, либо проводница поздно затопила.
- Слушайте, а давайте посмотрим, что делается в соседних вагонах. Не может быть, чтобы они все были морозильниками.
- Посмотрим, посмотрим, по ходу, а пока давайте располагаться, – спокойно отреагировал фотокорреспондент и первым стал укладывать вещи. – Главное чтобы мы ехали, Игорь. Потому что когда поедем, то Москва с каждой секундой будет все ближе и ближе, - философски изрек Дмитрий Николаевич и стал стаскивать сверху матрацы. – Сколько там до отправления?
И действительно, когда поезд, скрипя, треща, свистя, визжа колесами, рельсами, всеми своими промороженными сочленениями двинулся, покатился, поехал, стало как будто теплее.
- Билетики мои дорогие, билетики и паспорта, - в проеме стояла проводница все в той же экипировке.
- Слушайте, хозяюшка, а почему у вас так холодно? – Игорек едва сдерживался, чтобы не сказать менее миролюбиво.
- Белье брать будете? – продолжала «хозяюшка» грубым, прокуренным и пропитым голосом, не глядя на журналиста-стажера. – Значит, белье брать не будете, - выдохнула она, и в купе вообще стало нечем дышать.
- А-а, туалет?! Туалет у вас работает?! – став совсем маленьким робко спросил стажер.
- Туалет не работает и не будет работать, - бесцветным, монотонным голосом проговорила проводница.
- Извините, - не унимался Игорек, - а-а куда прикажете… ходить?!
- Ходить будете в... бутылочку, или баночку, - она бросила ненавистный взгляд на Наталью Ивановну, - А по «большому» в пакетик целлофановый. Думаю найдете. – И тут же выдохнула – так белье будете брать - нет?!
- Э-э, любезная, ну-ка выйдем на минутку, - проговорил я, едва сдерживая нахлынувший гнев.
- Че-е-е?! – она смерила меня презрительным взглядом и, мне показалось, хотела даже сплюнуть, чтобы окончательно добить.
Я крепко взял ее за локоть и грубо вытолкнул из купе.
– Слушай, лебедь ты моя хрустальная! Фуфлыга кукольная! Еще раз свою «поганку» раззявишь…, - меня трясло как в драке.
- Ты че-е, «Козырь», в натуре?! – у бабы округлились глаза.
- Мухой четыре стакана горячего чаю…
- Чифирку что ли? – баба немного оживилась
На моем лице отразилась вся ненависть, злость и огромное желание натыкать ее в грязь, лед, в ее собственную грубость и хамство.
- Я сказал чаю, - повторил я сквозь зубы.
- И что я буду иметь?
- Мое «мерси», - проговорил я тихо, продолжая смотреть так, как будто уже рвал ее голыми руками. Она выдержала взгляд.
- А че тогда под фраера косишь? – она шмыгнула бордовым носом, будто я уже сделал ей больно. – Эти тоже блатные? – кивнула она на дверной проем.
- И что б туалет через полчаса работал! – добавил я сквозь зубы и открыл дверь в купе.
- Сначала фрайерами прикинутся, а потом…. - забурчала она негромко и, судя по всему, отправилась выполнять «просьбу».
Когда я вернулся, Наталья Ивановна устраивалась на верхней полке. Дмитрий Николаевич обкладывал ее со всех сторон матрацами и одеялами, которые Игорек таскал из других купе.
- Сейчас чай будем пить, – проговорил я, как мог бодро.
- Классно! Хорошо, если он будет, хотя бы теплым! - Игорек тоже хорохорился. – Значит, уговорили хозяйку? – юноша с любопытством смотрел на меня. – Вы так галантно с ней обошлись!
- Да, девушка оказалась очень… понимающей, сердечной и отзывчивой. Обещала напоить хорошим чаем.
- Вот это да! Будем ждать.
Долго ждать не пришлось. Минут через пять в дверном проеме показалась проводница. Она держала поднос с четырьмя стаканами чая в мерцающих подстаканниках и горстью белоснежных кубиков сахара на плоском блюдечке. На этот раз на хозяйке одежды было гораздо меньше, зато поверх того, что осталось, она натянула мятую бело-серую куртку, что носят работники вагонов-ресторанов.
- Ваш заказ… дорогие… вы мои… пас-с-сажиры, – проговорила она со странной полуулыбкой и поставила поднос прямо на стопу одеял, собранных Игорьком.
- О! Вот это да! Какой аромат! А пар-то как валит! Да Вы же волшебница, спасительница! – Игорек первым схватился за ручку подстаканника. - Слушайте, кипяток! Честное слово кипяток!
То ли от горячего чая, то ли отопление, наконец, раскочегарилось, только в купе действительно стало чуточку теплее. Ледяной нарост на окне стал прозрачным. Он медленно таял. Капли, срывались с края стола и, падая на пол, снова превращались в… лед. Сталагмиты не думали таять.
Напившись чаю, стал укладываться и Игорь, за ним по-стариковски - Дмитрий Николаевич.
Я вышел в коридор. Чертовски хотелось спать, но такова дорога, вернее негласный закон северных направлений – кто-то спать не должен. В поездах всякое может случиться.
Вагон продолжало качать, дергать, трясти. Он издавал то жалобные стоны, даже вопли, то взвизгивал и лихо свистел, ликующие гудел, то вновь жалобно стонал и жаловался на судьбу.
И в коридоре лед на окнах стал прозрачнее. Он заметно светился сиреневым светом. На часах было начало одиннадцатого. Я собрался с мыслями, чтобы подытожить и саму поездку, и последние события, как сзади послышалось шуршание. «Кому-то все же не спится», - едва я подумал, как услышал голос Дмитрия Николаевича. – Не помешаю?
- Ну что Вы! - что ж придется вдвоем охранять сон молодежи.
С минуту-две мы молча смотрели в кривую темноту льда наросшего на окно, крепко держась за поручни, поскольку вагон изрядно качало. Я уже было собрался вновь вернуться к своим мыслям, но фотокорреспондент опередил.
- …До редакции я ведь где только не поработал, Павел Иванович, а вот пришел в этот журнал и как-то сразу успокоился, осел, что называется.
- А какое Ваше базовое образование? – я решил поддержать откровения фотокорреспондента.
- Вы не поверите - высшее военное, - ухмыльнулся он.
- Военное?! Вы хотите сказать, что Вы бывший военный?! – я действительно был крайне удивлен.
- Подполковник в отставке, представьте себе. – Он принял военную выправку и даже вскинул подбородок как по команде «смирно». – Конечно, годы свое берут, вернее уже взяли, но кое-что еще можем… – и он тихо рассмеялся.
Я представил его в военной форме старшего офицера и, честно говоря, не «увидел» статного и блестящего вояки.
- Я служил на границе. Начинал с замполита - заместителя начальника заставы по политической подготовке. Потом перевели в отряд в политотдел, потом снова на заставу уже начальником. Потом снова в отряд, ну и так далее. Строевой подготовкой я не очень-то себя утруждал. Ни фигурой, ни выправкой, увы, как вы видите, не вышел… - он, словно прочитал мои мысли.
- Как интересно! – мне действительно стало интересно. – Ловили шпионов, берегли покой любимой страны?
- С полной отдачей сил! Верой и правдой! Двадцать пять лет! – проговорил он не без гордости. Но через мгновение расслабился, обмяк, превратившись в прежнюю бесформенную массу пожилого человека.
- И как же Вас угораздило?! – не удержался я.
- Угораздило стать военным или фотокорреспондентом.
- Ну, как военными становятся, я догадываюсь. А вот как угораздило на творческую стезю переключиться, вот это интересно.
- Во-первых, и в армии есть место творчеству ровно в том смысле, в каком Вы нам говорили. А во-вторых, я с детства рисовал. Участвовал в выставках, конкурсах, ну и так далее. Перед тем как уйти в отставку, в штабе округа сделал выставку своих работ. Картины раздарил друзьям, по отрядам, по заставам, где служил.
- И что же, - я был искренне удивлен. - Вы забросили это занятие?