- Это как понимать?! А фильмы, продукты, вещи, да и в языке у нас изрядно иностранных слов! – это уже не выдержал молодой человек, которого дама называла Игорем.
С первой рюмки, да на голодный желудок меня слегка повело. Теперь, уже неторопливо я налил себе вторую, наколол на вилку хороший кусок рыбки, предварительно мазнув, по ее перламутровому тельцу горчичкой и взяв в правую руку рюмку, ответил:
- Представьте себе, для примера, что Вы привезли в Россию экзотическое растение, то есть такое которое у нас не растет. Скажем пальму. – Тут я махнул вторую рюмку и неспешно закусил. Все это время мои соседи дожидались, что же я скажу дальше. – Так вот, привезя это растение, Вы должны будете создать ему условия, похожие на те где оно родилось и выросло. Поставите теплицу, подключаете искусственное солнце, настроите тепловой и влажностный режимы, организуете обслуживание и так далее. А в результате кроме как экзотики проку от этой пальмы нет, и не будет. Так и с чужим дизайном. Тем более что это, как я уже намекнул, культурообразующая дисциплина.
- По-моему Вы слегка загнули, господин дизайнер, – культурообразующая?! – барышня-пресса даже развела руками, в которых хищно сверкнули вилка с ножом. Она поочередно посмотрела на своих компаньонов, ожидая подобной реакции, но те молча жевали, вопросительно поглядывая на меня
- Павел Иваныч Вагранов, - отрекомендовался я, слегка привстав с кресла-стула. Я назвался, несмотря на то, что все они успели прочитать на бейдже не только кто я по профессии. Мои соседи поочередно проделали тоже самое, добавляя еще и должности. Так Игорь оказался стажером-практикантом, а Дмитрий Николаевич фотокорреспондентом. Наталья Ивановна как я и предполагал, назвалась ведущим редактором журнала «Планета Север», в котором все они и работали.
- А теперь, я охотно, но очень кратко объясню, причем здесь дизайн. Так вот дизайн в первую очередь проектная деятельность. Проект, значит, видение того, чего пока нет, то есть будущего. По дизайн-проектам создается наше будущее предметно-вещное окружение. А источником проектного процесса служит ее величество Культура. И если культура английская, то и будущее английское. Вспомните, что я говорил об экзотическом древе. Так не лучше ли посадить и вырастить свое, на нашей почве, то есть культуре, чтобы результат приносил пользу и радовал людей пусть не такой яркой, как за морями-океанами, но все же красотой.
С чувством выполненного долга я вылил остатки из колбы и, кивнув соседям по столику, тут же выпил. Рыба была съедена, горячего еще не принесли, поэтому я «закусил» ароматом оставшегося хлеба, шумно втянув его в себя.
- Ну, а что, - проговорил лысеющий фотокорреспондент Дмитрий Николаевич, - наверное, так и есть.
- Но, извините, я все-таки не понимаю, почему дизайн участвует в северном конгрессе?! – Наталья Ивановна развернулась ко мне почти всем корпусом. - Ну, экология и дизайн я еще как-то могу понять. А Север, культура и дизайн, не могу осилить?!
После выпитого мне стало тепло и даже комфортно. Голод я утолил, теперь нужно было зрелище. И это зрелище - реакция московской журналистки, практиканта и фотографа. Мне действительно было забавно говорить с ними на свою тему, которой они, судя по всему, никогда не касались.
- Ну что ж, переключимся сначала на Север и культуру, хотя мы кое-что об этом уже говорили. - Здесь, на Севере происходит уникальный процесс, который я называю синтезом культур.
- Что-о?! Какой синтез? – Наталья Ивановна полностью повернулась ко мне. Она становилась все интереснее.
- А вот слушайте: Этот синтез культур, начало которому было положено еще в пятьдесят третьем году, с открытием нефтегазовых залежей – был вызван переселением людей из различных областей, тогда еще Советского Союза сюда на Западно-Сибирский Север. А основа или, если хотите, фундамент любой культуры это география с ее природно-климатическими условиями. Поменял человек местожительства, претерпевает изменения и его культура. Так и в нашем случае в результате переселения людей стала формироваться новая синтетическая культура, формироваться совершенно стихийно, без научных исследований, а стало быть, и прогнозов. Прошло пятьдесят лет, а мы так и не знаем, как жить на севере. Не знаем, какие строить дома, какая должна быть одежда, транспорт, еда…. Не знаем, как люди будут жить здесь через десять, пятьдесят лет. И это в двадцать первом веке!
- Погодите, погодите, - вдруг заговорил фотокорреспондент, - так вы полагаете, что проблемы Севера как-то связаны со смешением людей переселившихся из других регионов страны? Скажем, украинцев, армян, азербайджанцев, русских, ну и так далее?
- Именно так. Процесс взаимоотношения этих культур, казалось бы, не столь заметен, не столь очевиден, но это борьба, порой достаточно агрессивная, борьба за лучшее место, зарплату, должность, вид из окна…. И это продолжается по сей день по умолчанию и начальства и властей. Это серьезнейшая из проблем. И так всегда, когда формируется новая общность людей, то есть этнос, которому здесь жить может не одну сотню лет. Другая не менее важная проблема это взаимоотношения уже самих этих различных между собой культур, с культурой аборигенного населения.
Я был неплохо подогрет алкоголем, и поэтому меня продолжало нести. – Вот такая каша заварилась пятьдесят лет назад, все еще варится и кто его знает, когда поспеет!
- Послушайте, я опять не понимаю, - Наталья Ивановна поставила пустой бокал на стол. – Если взаимоотношения между людьми, а тем более, различных национальностей всегда и во всех странах были достаточно болезненными, пока не наступало единство или как Вы сказали, не зарождалась новая общность людей, то есть этнос, то, причем здесь дизайн и аборигены. Это-то сочетание, с какого места?!
- Ну да, Вы же определили судьбу аборигенам. – Я дал понять, что слышал ее измышления по поводу резерваций. – Все вышесказанное – фрагменты моего завтрашнего доклада, только в более упрощенном и крайне сжатом варианте. Так сказать эскиз.
- И все же поясните, пожалуйста, сочетание Вашего дизайна и Севера, экологии и культуры?! Расставьте их по местам, по очередности, – дама оживилась, глаза ее округлились, щеки стали розовыми, а губы пунцовыми, но это скорее от выпитого вина, чем от интереса. Короче говоря, Наталья Ивановна стала почти красивой.
- Есть такое понятие - экология культуры, - начал, было, я.
- Да, да! Это у Лихачева Дмитрия Сергеевича! Я читал! – перебил меня молодой человек. – Это у него появилось определение «экология культуры», - не без гордости проговорил сияющий Игорь.
- Очень хорошо, - похвалил я начинающего журналиста. – Так вот экология культуры это социальная составляющая экологии вообще. И сегодня, прежде чем подступать к экологии вообще необходимо разобраться в экологии культуры. Я, наверное, немного путано и неубедительно объясняю, но вот пока так. Завтра в выступлении я буду говорить более подробно с цифрами и схемами.
Принесли горячее, и я с охотой принялся поедать тушеную картошку с грибами в сметане. Обожаю все натуральное. Мои соседи тоже склонились над своими тарелками.
- Знаете, - неожиданно проговорил фотокорреспондент, когда отодвинул от себя пустую посуду, положив в нее с мелодичным звоном вилку с ножом, - а я, как-то не понял где во всей этой культуре и дизайне место аборигенов. Понятно, что их крайне мало, и они почти не участвуют в освоении Севера. Что за интерес дизайнеру изучать, как вы говорите их культуру?
Я пожалел, что в графинчике больше нет водки. От такого вопроса захотелось сначала выпить, а потом объяснять. Вслед за фотографом и дама, и юноша тоже уставились на меня, но уже гораздо миролюбивее, чем до еды.
- Сначала я Вас поправлю, - обратился я к лысеющему фотографу, - аборигены освоили здешний край с незапамятных времен. Освоили и живут себе и живут, причем достаточно неплохо, как ни странно вам покажется. Вот, к примеру, сейчас, - я посмотрел на часы, - они сидят в своих чумах и пьют чай. Топится печка-буржуйка. Они сидят, по-восточному поджав ноги на теплых оленьих шкурах вокруг низенького столика заваленного всевозможной едой. На длинных деревянных тарелках дымятся горы вареного мяса, ах, если бы вы его попробовали, рядом, масло, варенье из морошки, сухари, сушки, печенье, подтаявший муксун, - я кивнул на свою пустую тарелку. Сидят все от мала до велика, едят и ведут неспешный разговор о прошедшем дне, о завтрашнем, о проблемах и удачах. А за стенкой чума поскрипывает снег под копытами оленей и ни для животных, ни для людей мороза не существует.
- Слушайте, а мы не отвлекаемся? - не выдержала дама, - все же хотелось бы….
- Хорошо, - перебил я ее. - А теперь представьте себе, что эти люди, я имею в виду аборигенов, чем больше ходят по траве, тем она лучше растет, становится выше и сочнее. А на том месте, где летом стоял чум на следующий год вырастает трава раза в три выше.
- Это как?! - не выдержал Игорь.
- Или, - продолжал я, не обращая внимания на реплику молодого человека, - ловят местные жители рыбу в озере или реке, а ее все больше становится.
- Простите, а это-то как?!… - ведущий редактор, в недоумении вскинула брови.
- Охотятся, - я и ее реплику оставил без внимания, - а зверь продолжает размножаться. – Не знаю почему, но мне вдруг захотелось слегка ошарашить моих соседей-журналистов. Шокировать, поломать их предвзятое отношение и к Северу и к его жителям. – Будет ли подобное у нового, пришлого населения Севера?! – продолжил я. - Навряд ли. Индустрия, технологии, химия.… Но культура аборигенов - образец, так сказать, для подражания. Вот и получается, хотим мы этого или нет, но два по своему мощных культурных потока, я имею ввиду культуру аборигенов и поликультуру новых северян идут навстречу друг другу и вероятно когда-то найдут между собой компромисс. Что-то, позаимствовав у одних, предложив свое, более удобное и уместное. Таких примеров много. Но все это на сегодня во власти стихии. А надо спрогнозировать время и место возникновения этого компромисса. Сократить время, силы, сохранить людей. И это дело за наукой, в том числе искусствоведческой, то есть дизайна.
Несколько секунд мои соседи сидели, замерев, не решаясь что-либо спросить или возразить. А я наслаждался эффектом, произведенным на них.
- Ну, - я начал подниматься из-за стола, одновременно отсчитывая деньги за ужин, - спасибо за компанию, за интересные вопросы, интерес к северу. До завтра!
Однако увидеться пришлось гораздо раньше.
Поднявшись в номер, я снова полез в душ. Хотел основательно прогреться и уже после этого либо посмотреть телевизор, либо почитать прихваченную с собой книжку, которую пока так и не открывал.
Стоя под упругими струями, я вновь и вновь вспоминал недавний застольный разговор и чем подробнее вспоминал, тем неприятнее становилось на душе. «Какого все же черта меня понесло?!» За едой впопыхах, рвано и рыхло! Кому метал бисер, про культуру, науку, тьфу глупость какая…. А все эта редакторша Наташка! Хороша девка, ой хороша! Я который раз представил ее в запредельной близости с горящими глазами и ярким ртом, и даже поежился под горячим потоком.
Я бы еще «парился», но мне показалось, что кто-то стучится в дверь. Набросив на плечи одно полотенце, и обмотав себя другим, я подошел открывать. В возникшем проеме, виновато улыбаясь, стоял Игорь.
- Извините, Павел Иванович, - молодой человек был смущен и растерян, что прервал мои водные процедуры и, видя меня почти голым, - но не могли бы Вы спуститься к нам в триста двадцатую?
- А что случилось? – спросил я, хотя уже догадывался. Если они меня нашли, значит, я действительно им понадобился, причем, прямо сейчас, не откладывая на завтра. Я повернулся, прошел в номер и взглянул на часы. Было без четверти семь – детское время.
- Наталья Ивановна просила. Она Вам все объяснит, – продолжал юноша говорить в мою спину. – Мы долго спорили между собой, размышляли…. Так вы придете?! – вопрос был просящим.
- Хорошо, обсохну и приду.
Я остро почувствовал, что хочу не только еще раз взглянуть на Наталью, но и выговориться. Выговориться, как бывает в поезде начинаешь вдруг откровенничать с совершенно случайным попутчикам, подробно, открыто, просто. Я действительно этого хотел. Было одно «но», то есть обстоятельство, которое меня немного настораживало – слушатели были журналистами.
Минут через двадцать, я оделся и спустился на первый этаж. В баре было шумно, дымно и пьяно. Я заказал пятьдесят грамм коньяку. Выпил, пожевал ломтик лимона и поднялся на третий этаж.
Меня ждали. На маленьком столике стояла бутылка пятизвездочного «Арарата» и кое-какая закуска.
- Ого! – начал я с порога, – и чем же обязан? – Я прошел и сел на единственно свободное место – мягкое кресло напротив дамы, которая утопала точно в таком же. Игорь уселся верхом на тумбочку, а фотограф на краешек кровати. Значит, подумал я, мы в ее номере.
- Павел Иванович, мы…, вернее я хотела бы извиниться за свою бестактность за столом и предложить Вам провести с нами, так сказать творческий вечер.
«О! Это делает ей честь! – с нежностью подумал я»
- Если честно, то за два дня конференции нас мало что удивило. В беседе с Вами мы почувствовали, что проблемы Севера, культуры и экологии Вам далеко не безразличны. Что Вы этим живете и азартно защищаете свои позиции. Вот мы и решили взять у вас расширенное, так сказать, интервью. Вы не против? – теперь дама была сама корректность. Она не сомневалась, что где еще, как ни здесь, в скуке и бездействии любой бы дал интервью да еще поблагодарил.
- Против! - рубанул я своим ответом.
- А что так? - дама сдержалась и осталась в рамках этикета.
- Я знал, что именно это Вы мне и предложите. Но я пришел и пришел, потому что захотелось поговорить, а точнее выговориться. То, что я наговорил там, за столом, было, извините, непоследовательно и сумбурно. Тем не менее, Вам захотелось превратить этот разговор в формат интервью, то есть в рабочий процесс. Но я бы хотел просто поговорить. Вы бы меня потеребили вопросами, которые завтра навряд ли будут и я уеду неудовлетворенным. А вы как «акулы пера» меня бы как следует погрызли. Но я повторяю не для прессы.
Вот такой мой ответ. Принимаете мое предложение - я остаюсь, нет, - прошу прощения. Я даже сделал попытку привстать.
- Согласны, согласны, - без паузы на раздумье ответила за всех Наталья Ивановна, и кивнула фотографу. Тот ловко подхватил «Арарат» и скрипнул пробкой.
- Послушайте, Павел Иванович, а как все же так, ходишь по траве, а она становится выше?! - первым задал вопрос нетерпеливый Игорь. Полюбовавшись янтарем Арарата, и посмаковав его изумительный вкус, я выдержал небольшую паузу и дал пояснение. Все трое уставились на меня так, словно ожидали услышать как минимум чудо. Пришлось разочаровать их своим ответом или мне так показалось.
- Дело в том, – начал я в раздумье, - что почва здесь в тундре весьма специфичная. Ее специфичность как вы знаете - вечная мерзлота, которая распространяется далеко на юг, аж до самого Ханты-Мансийска. В этой зоне, в зоне полярного круга глубина промерзания полкилометра. И все эти пятьсот метров под нашими ногами почти сплошной лед. Если взять, например, стакан такой мерзлоты, то двадцать процентов будет взвесей, то есть песка, а восемьдесят замерзшей воды, то есть льда. И на поверхности всей этой вечномерзлой глыбы тонкий, всего сантиметров пятнадцать гумус – растительный слой – трава, мхи, стелющиеся кустарники. Люди, которые здесь живут сотни лет, давно поняли хрупкость этого слоя и что под ним. В результате они создали единственно правильную для этих мест меховую обувь – кисы. На вид это длинные до паха чулки, сшитые из шкуры лося или оленя. Кисы имеют удивительную подошву. Она, эта подошва сшивается из небольших кусочков очень твердой шкуры, которая находится между копытами животного и называется «щеткой». У оленя, когда почва мягкая или рыхлая, будь это снег или болото, копыто расширяется, значительно увеличивая площадь опоры. Так вот этот совсем небольшой кусочек шкуры с очень прочным и жестким волосом, похожим на крупные кудряшки, при ходьбе по снегу не позволяет скользить, трудно изнашивается и… не пропускают влагу.
- Как это?! – нетерпеливый Игорь пересел на пол, вытянув ноги, - а швы?!
- Эти шкурки сшиваются, как и все что шьется на севере, с помощью оленьих сухожилий, взятых со спины животного.
Я пригубил свой бокал, чтобы немного передохнуть и продолжил:
- Сшитые между собой эти кудрявые кусочки «щетки» подвешивают в чуме над очагом. Дым и повышенная температура коптят и сращивают, то есть происходит спайка их между собой ровно так, как срастается живая ткань при порезах или царапинах.
- Ничего себе! А коптят зачем?
- А прокопченная в дыму шкура не гниет.
Я снова слегка пригубил краешек бокала.
- Но прежде чем надеть кисы, северянин сначала, то есть на голую ногу надевает такие же меховые чулки только мехом внутрь. Эти внутренние чулки называются чижами. Так вот кисы или, чтобы вам было понятнее, наружные чулки, шьются из очень прочной шкуры, снятой с ноги лося или оленя, то есть из камуса, если вы слышали. А теперь представьте себе, что эта тонкая и необычная на вид обувь воспринимает всю механическую нагрузку и от снежной корки, которая часто бывает ледяной, и от сучьев, и от кустарников и так далее.
Чижи, то есть внутренние чулки, очень мягкие и нежные шьются из «пешки» - шкуры новорожденного олененка. Между кисами и чижами в зимнее время по всей подошве укладывается сухая трава. Эта трава как губка пружинит при ходьбе и защищает от холода. Нога плавно с пятки до носка «прокатывается» по почве не нанося ей повреждений. И наоборот жесткая подошва нашего сапога или ботинка, особенно каблука, буквально рубит растительный слой, часто добираясь сразу до мерзлоты.
Мои слушатели сидели, не шелохнувшись.
- Но, отвечая на ваш вопрос, этого меховая обувь совершает очень важную экологическую функцию - она культивирует тундровую почву. Поясняю. Летом в тундре верхняя часть травы теплая, а ближе к основанию, к корням она гораздо холоднее, поскольку совсем рядом лед. Так вот при ходьбе подошва приминает верхнюю часть, прижимает теплые травинки к корешкам, передавая им свое тепло, культивирует почву чем и обеспечивает ее лучший рост. Но это происходит когда по одному и тому же месту люди достаточно часто ходят. Особенно, это происходит, как я уже говорил, на месте стоянки чума на следующий год трава вымахивает раза в три выше предыдущей. С вертолета легко видны эти бывшие стоянки – круглые изумрудные пятна на желто-зеленом массиве тундры.
Но и это еще не все. Третий фактор весовой. То есть площадь подошвы строго зависит от веса человека. Если нарушается баланс, скажем человек, даже в кисах несет очень тяжелую ношу – нарушается или ломается структура гумусного слоя. Это я думаю понятно.
И еще важный момент, может самый важный. Нога человека через эту обувь чувствует землю, как скажем, рука кору дерева, его шероховатость, теплоту. Чувствует в нем жизнь, если дерево растущее, как кожа лица чувствует дуновение ветра. Также и нога чувствует, как и куда встать, чтобы и ей и земле было удобно. Они «переговариваются» между собой «договариваясь» о компромиссе.
- Здорово! – через некоторое время, проговорил Игорь.
- Да-а!, - вслед за ним выдохнул фотограф. И лишь Наталья Ивановна сидела молча. Она смотрела на меня многообещающе.
- А транспорт?! – вдруг всполошился все тот же Игорь, - транспорт-то их как?! Как он-то, как по этой тундре ездит.
- Погоди ты, - перебил его фотограф и с явным удовольствием разлил еще грамм по двадцатьпять Арарата.
- Подумать только! – все же проронила Наталья Ивановна, принимая бокал от Дмитрия Николаевича, – какой-то маленький, едва заметный народец и такая мудрость.
- Ну, этот народец, как Вы сказали не такой уж и маленький. Когда-то, например Угры занимали территорию аж до самой Москвы. А мудрость у них от времени, от бесчисленного количества проб и ошибок. У нас времени нет, мы спешим. Поэтому любое решение в пользу экологии надо фиксировать и переосмыслив грамотно использовать.
Так и с транспортом. - Мы дружно чокнулись, и я продолжил. - Ненецкая нарта поистине уникальное сооружение. Именно сооружение. Вчера Вы ее видели в музее. Но Вы бы видели, как она создается, как подбирается материал, как он готовится, обрабатывается, подгоняются детали…, о, это длительный и очень ответственный процесс. Но Вы просили в рамках экологии – извольте:
Полозья нарты делаются из лиственницы, древесина строгается так чтобы не нарушать слоев, то есть вдоль волокон. У лиственницы массивный смоленной слой и при морозе эта смола, точно стекло, скользит замечательно, впрочем, как и летом по траве или кустам. Почти половину длины нарты составляет ее носовая часть. Она имеет плавный загиб. Наезжая на траву, происходит тот же процесс, как и с меховой подошвой, только в этом случае полозья загиба постепенно прижимают травинки к их корешкам, происходит их смачивание и уже по мокрой траве нарта скользит за милую душу.
Вообще-то о конструкции нарты, отдельных ее частей, уникальности ее как транспортной единицы, ее многофункциональности и, в конечном счете, растворении ее в тундре как органического вещества можно говорить и говорить.
- У меня только один вопрос. Можно? – проговорил Игорь просящее.
- Ну конечно. Слушаю.
- Вы говорили, что важный фактор это давление на грунт. А как же с нартой.
- А так что совокупный груз нарты давит на грунт примерно в полтора-два килограмма на квадратный сантиметр. Точно так же как и нога человека. У кочевников тундры насчитывается семь типов нарт. От легковой нарты до грузовой. Площади полозьев разные, а давление на грунт одинаковое.
ВОСПОМИНАНИЯ????????????????????????????????????????????????????
Вот, примерно так обстоят дела с экологией тундровой почвы, - закончил я маленький доклад.
Конечно, никакого чуда, как мне казалось, не произошло, тем не менее, мои слушатели долго сидели молча, переваривая сказанное.
- Ну что ж за такую экологию не грех и выпить, - нарушил молчание фотограф и снова потянулся к бутылке.
- Да-а! - покачал головой Игорь, - оказывается так просто….
- И так гениально! – добавила Наталья Ивановна.
Когда выпили, все тот же Игорь вновь поинтересовался: - А как с рыбой, которую ловишь, а ее все больше становится?
- Ну, это совсем просто, если хорошо подумать.
- И все же? – чуть кокетливо проговорила редакторша. Она хорошела с каждым часом, и мне это нравилось.
- Коренное население, - я продолжил доклад по «многочисленным» просьбам, - делится на фратрии, это что-то вроде родственных кланов. Так вот по их мифологии каждая фратрия берет начало от какого-нибудь зверя, птицы, рыбы, лягушки или даже жука. Люди, кочующие по рекам, как правило, произошли от того или иного вида рыб. Так, например тот, кто произошел от нельмы, эту рыбу не ловит и не ест. А на другой реке или даже протоке фратрия щуки не ловят и не едят щуку. И так по всему бассейну Оби и Иртыша. Если попадается в сети нельма, я собственными глазами видел на реке Таз, северяне этой фратрии отпускают ее на волю, поскольку это их предок, а другую рыбу оставляют. Неприкасаемая нельма спокойно мечет на этой реке икру и нагуливает вес, поскольку ее не трогают, а конкурентов все время отлавливают.
- Ну не так то это и просто как вы говорили. – Наталья Ивановна оставила, наконец, в покое пустой бокал и поставила его на столик. – Наверно со зверем так же? – добавила она и взглянула в мою сторону.
- И со зверем так же, - бесцветно ответил я и потянулся за кусочком черного шоколада.
- Павел Иванович, а расскажите еще что-нибудь про рыбу. – Игорь даже пересел с тумбочки на пол, чтобы быть поближе ко мне.
- Ну, например, - пожал я плечами.
- Вообще-то интересно как они ее ловят? – попросила Наталья Ивановна, а ей я уже не мог отказать. Она смотрела на меня, и я… как шоколад во рту таял. И снова более чем явственно я представил ее в близости, и у меня перехватило дыхание. Куда мужики смотрят, я с недоумением покосился на одного и другого. Это же….
- Может что-нибудь забавное, если можно.
- Конечно можно, - ответил я ей и, пробежав по памяти, отобрал пример.
Однажды, - начал я таинственным полушепотом, - я путешествовал по Гыданскому полуострову. Это по правую сторону от Обской губы. Плавал по многочисленным притокам реки Таз. Так на одном и притоков я наткнулся на два старых чума, в которых жили старик со старухой и кучей маленьких детишек, не менее пятнадцати.
- Ого! – выскочило у Игоря.
-Да, семьи у них большие. Не редко, когда бывает и по десять и даже по двенадцать детей. В данном случае, продолжил я, - это были внуки и правнуки стариков, а дети со взрослыми внуками ушли со стадом оленей на побережье Карского моря, на, так называемую «летовку».
Вокруг чумов выстроилась целая армада нарт с зимней поклажей. Дело в том, - я решил объяснить процесс миграции людей вместе со стадами оленей подробнее, - что с древних времен, люди приучились ходить за стадами оленей, которые по строгому «расписанию» с началом весны шли к морю, где меньше комара, больше травы, прохладнее. А с началом холодов обратно, то есть в лесотундровую зону. Где наоборот теплее, снег более рыхлый и в нем легче отрыть ягель. Так вот путь, который проходят люди с оленями – пятьсот километров в одну и пятьсот в другую сторону. То есть в год они проходят тысячу километров. И это каждый год.
Вещи и предметы людей делятся на летние и зимние. В их перечень входит укрытие - чум, одежда, постельные принадлежности, предметы промыслов и тому подобное. Так проходя примерно середину пути, то есть двести пятьдесят километров зимние вещи они меняют на летние. Это «переодевание» происходит в определенных местах. Ну, разумеется, на обратном пути, они вновь меняют летний скарб на зимний, и уходят с оленями в лесную зону.
Часто на месте «переодевания», то есть на местах зимней поклажи, которая, кстати говоря, надежно упакована на нартах и защищена от непогоды и зверя, остаются старики, которым уже тяжело каслать, то есть кочевать с более молодыми. С этими стариками оставляют и малых детей. Так вот, пока родители пасут оленей их дети, то есть внуки этих стариков живут, будто на даче, в условиях более теплых, чем на побережье, если так можно выразиться, где есть в достатке дрова и рыба. А рыбу ловят все, кто может держать удочку, причем с утра до вечера.
Но я обратил внимание на иное. Рядом с чумами точно «окна» на болоте были «разбросаны» небольшие водоемы, примерно по два метра в диаметре и с полметра глубиной. Было непонятно то ли искусственного происхождения, то ли естественного. Так вот, когда я заглянул в них, у меня от неожиданности волосы на голове шевельнулись. В каждом из водоемов на дне точно длинные толстые поленья стояли огромные страшные рыбины. Рыбины были настолько огромны, что я поначалу не поверил, что они настоящие, живые. Но, присмотревшись, заметил как они лениво «помахивали» плавниками. Это были осетры.
- А как, как они туда попали? - не выдержала Наталья Ивановна.
- Оказывается, как я потом выяснил, этих рыб по весне отлавливают в реке Таз. Приводят их на веревках по протокам на выбранное для летней стоянки место и запускают в эти лужи.
- Ни хрена себе! – у Игоря округлились глаза.
- Все лето старики и детки их кормят, точно поросят в наших деревнях. А когда наступает первая стужа, эти водоемы быстро промерзают до дна. Вместе с ними в лед вмерзают и осетры. С Севера приходят взрослые со стадом, вырубают этих осетров и прямо в виде ледяных глыб, как бревна привязывают на нартах. По дороге на зимнюю стоянку и потом зимой этих осетров пилят поперечной пилой, выпиливая необходимый кусок из серединки. Половинки сдвигают, поливают водой, замораживая стык, и едут дальше. Так, что в конце остается лишь хвост и голова.
- Охренеть! - снова не выдержал Игорь. А Дмитрий Николаевич все же задал свой вопрос. – Но зачем всю глыбу то везти, я имею ввиду со льдом, это же вес?!
- Чтобы не выветрилась и слишком не промерзла. Это, во-первых. А во-вторых, чтобы не было запаха. Собаки, знаете ли, тоже не прочь поживиться рыбкой, или на крайний случай метку поставить, - закончил я улыбаясь.
- Нет, но такого я даже представить себе не могла! А Вы или кто-то уже это написал? Я имею статью или может книгу?
- Пока не встречал, - честно ответил я. – Хотя, думаю, что у этнографов явно есть такой материал.
- Но почему такой материал не известен широко? – не сдавалась хорошенькая редакторша.
- Это тоже объяснимо.
- Будьте добры.
- Хорошо, – ответил я, проследив, как фотограф разливает очередную порцию Арарата. - Как-то, когда я делал еще первые шаги в науке, то ли меня пригласили, то ли я сам попал на достаточно солидную конференцию по этнографии. Было видно, что все участники друг друга хорошо знают, поэтому в самом конце конференции вдруг обратили на меня внимание. Я представился. Тогда они задали мне вопрос, аналогично тому, что задала Наталья Ивановна сегодня за столиком в ресторане.
- Ну, я же извинилась, - мило улыбнувшись, проговорила женщина.
- Я сравнил не в обиду, - ответил я не менее любезно, - просто к слову. Ну, так вот, сначала я стал выкручиваться, мол, все было интересно и так далее. Они снисходительно кивали. И вдруг я подумал, а какого черта?! Ну, и говорю, а знаете уважаемые этнографы, здорово, что вы ходите в экспедиции и собираете материал, классифицируете его, пишите диссертации, статьи, собираетесь на конференциях ну и так далее. Только одного не могу понять, почему положив этот материал в определенную для него ячейку, вы закрываете ее на ключ, который тут же выбрасываете в форточку?!