- Да ну что Вы, Павел Иванович, продолжаю рисовать, пишу картины, да вот еще в колледже подрабатываю. Часов не много, зато удовольствие!
- А что Вы преподаете?
- Рисунок и композицию.
- О! Так мы коллеги! Ну что ж, за это и не грех по чуть-чуть. – Мне на самом деле захотелось выпить, вернее, согреться.
- Давайте перейдем в соседнее купе. Не будем молодежи мешать. Все же наволновались ребята.
- Это точно. Наталья Ивановна, молодец, держится, я вам скажу, на уровне!
- Она у нас такая.
Тихо, как заговорщики, взяв все необходимое для выпивки и закуски, мы прошли дальше по вагону и нырнули в открытый проем. Включили свет. Достали с верхних полок матрацы и подложили под себя.
- Ну вот, теперь можно и не шептать.
- Слушайте, ну холод-то, какой!
- Думаю, все системы разморожены. Видели печь? Вот-вот взорвется. А тепла в вагоне нет.
- Главное, Павел Иванович, едем! Едем домой. В тепло и уют. – Дмитрий Николаевич за разговором скрутил пробку и налил в стаканы грамм по пятьдесят. По холодному купе поплыл запах Юга, Армении, лета. – Давайте за тех, кто остался там в Салехарде.
- Вот это правильно. – Мне стало немного стыдно, что вот так втихаря, как партизаны мы покинули замерзающий город и теперь катим, хоть и в ледяном вагоне, но все-таки катим домой в тепло.
Чокнулись, выпили, взяли по пластинке сыра. Помолчали с минуту.
- Ну что, между первой и второй промежуток небольшой? - Дмитрий Николаевич посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул.
- А вот теперь я хотел бы выпить за вас, Павел Иванович.
- Ну, вот нашли героя, - мне даже стало досадно.
- Напрасно Вы так, я ведь на полном серьезе. Нам никак нельзя было опаздывать. Всем троим. А сейчас, кажется, успеваем…
- Рано говорить – «хоп»…
- И, тем не менее, Павел Иванович… Ближе к Москве мы Вам поведаем причину нашей спешки и треволнений. Ну ладно, тогда давайте за всех нас.
- Ну, вот это лучше.
Мы еще сколько-то посидели, выпили по третьей, сходили, проверили редакторшу со стажером. Вернулись и только тогда разговорились.
- Никак не могу понять, почему у студентов такая пассивность к учебе? Ведь что интересно, Павел Иванович, поступали, переживали, тряслись на экзаменах, баллы подсчитывали, думаю, ночи не спали, родителей измучили и что? Поступили и словно уснули. Расскажите, что Вы думаете по этому поводу или у Вас не так?
Я задумался. Начинать будоражить душу о больном, а, пожалуй, самом больном в моей преподавательской практике, и хотелось, и не очень. Время - да время было, и собеседник - не дурак и даже коллега, но что-то тормозило, хотя, если честно, наверное, небольшая робость - кому приятно показывать незнакомому человеку свое сомнительное и трепетное, хрупкое и ранимое профессиональное честолюбие…
- Разумеется, Дмитрий Николаевич, - после некоторого раздумья решился я, - у нас в институте проблема та же, да и в других учебных заведениях. Дети-то те же самые, только одни к вам пошли, другие к нам, а поколение-то… Мы любим учить, но не учиться. Причем все. С малолетства и до седин.
- Я с Вами согласен, Павел Иванович, полностью согласен.
После выпитого стало теплее и голова странным образом прояснилась.
- Однажды, - я решил рассказать байку своему собеседнику, - сын моей знакомой, пятнадцатилетний Сергей, парень интересный, неплохо воспитанный задал мне потрясающий вопрос: «Дядя Паша, посоветуйте – кем мне стать?!» Удивительно простой вопрос, на который безумно трудно ответить. Не правда ли? Поэтому я не смог ответить ему сразу, попросил подождать до утра. Весь вечер ломал голову, плохо спал, весь измучился, но утром когда Сережа пришел за ответом я сказал следующее: «Знаешь Сергей, если бы вместо тебя сейчас стоял я сам, такой же, как ты пятнадцатилетний, то я бы посоветовал себе стать… великим! Великим в любом деле, которое для себя выберешь.»
«Ого! Но это же невозможно! – Сергей был крайне удивлен моим ответом. – Это Вы себе бы так ответили, потому что этого хотели, но я этого не хочу!» «Да, - говорю я, - это почти невозможно. Но ты меня спросил, я ответил» – я немного был разочарован реакцией юноши. «Но почему именно великим?!» - вновь раздосадовано проговорил Сергей. «Потому, что все остальное - доступно, - ответил я ему. – Цель надо ставить недостижимую. Так интересно жить. Очень вероятно и, скорее всего, что ты не станешь великим, но жить с мечтой о высоком даст тебе много, даже очень много. И ты не будешь жалеть о прожитых годах. Если ты идешь, к примеру, в спорт и не собираешься стать олимпийским чемпионом, значит, ты не тот выбрал путь и в спорте мало чего добьешься или попросту разочаруешься в своем выборе. А когда мечтал о золотой медали, а получил серебро или бронзу - это здорово. Когда не стал олимпийцем, а выиграл первенство города или области - и это тоже здорово. Но у тебя была мечта, она грела, она вела тебя, она давала тебе шанс...»
- Должна быть цель. И не просто цель, а сверхцель – вот что дает стимул к жизни, оправдывает предназначение, обогащает судьбу, делает жизнь человека интересной и полноценной.
- Ну да, какой солдат не мечтает стать генералом, - вставил свою реплику Дмитрий Николаевич.
- Совершенно справедливо. Хотя то, что я сказал это сугубо мое мнение. Для кого-то это неприемлемо, это его дело. Почему я вспомнил этот случай? А потому, что мы не создаем нашим детям атмосферы романтического будущего. Мы с самого детства подгоняем их под стандарты и стереотипы обыкновенного обывателя. Сейчас объясню, что я имею ввиду. – Меня понесло. Я чувствовал, что говорю не совсем то, что хотел сказать, и надо было как-то возвращаться к основной мысли. – Дело в том, что мы заставляем учиться. Заставляем насильно, требовательно, а порой и жестоко. А где насилие, там нет свободного полета, там нет энтузиазма. При насилии искажается мечта. Я несколько упрощаю, но Вы, я надеюсь, понимаете, Дмитрий Николаевич. Разумеется, под учебой я вижу идеальный учебный процесс и обязательно творческий с большой амплитудой креатива, инициативности и так далее…
Трудно определиться, а тем более увидеть свое будущее в таком возрасте, если нет условий в самораскрытии, самоощущении, самовидении что ли и самослышании. Легко ошибиться. Но желание должно появиться, вызреть, сознательно или подсознательно, не важно. Должно быть, страстное желание заглянуть за горизонт.
Вспомните, как мы учились. Что душой кривить, мы точно так же с нежеланием ходили в школу. Тоже терпели насилие своих родителей и педагогов. В результате, сколько поломанных судеб среди наших ровесников, и причина поломки была заложена в той же школе и семье.
- Да-а, Павел Иванович, и каждое новое поколение повторяет ошибки предыдущих.
- В том то и дело, - развел я руками. – Но что происходит дальше? А дальше едва молодой человек выскакивает из ненавистной школы, как тут же попадает в то или иное учебное заведение. Попадает чаще всего под жестким давлением родителей, но отнюдь не в поисках себя, истины или профессионального образования, а так побалдеть, потусоваться, от армии откосить, замуж выйти…. И только совсем небольшая часть, буквально единицы, связывают свою судьбу с будущей профессией, которую получат в том или ином учебном заведении.
- Да, и в чем же проблема, Павел Иванович?! Как, по-вашему, где здесь собака порылась?!
- Разумеется, есть и должны быть какие-то сверхметоды обучения, но мне видится пока один и очень древний, а стало быть, проверенный. Он заключается в крайне простой формуле, а именно – «делай как я». Я думаю, Вы Дмитрий Николаевич могли бы привести немало примеров из армейской практики, когда командир говорит подчиненным: «Делай как я!» и бежит вместе с солдатами кросс или стреляет на стрельбище, или подходит к спортивному снаряду и безупречно выполняет упражнение?
- Сколько угодно, Павел Иванович, - оживился подполковник запаса.
- Так вот, нам крайне не хватает таких преподавателей, которые могли бы сказать «делай как я», а не читали бы многочасовые лекции, как надо делать. Вспомните, все великие художники начинали подмастерьями у больших мастеров. Годами толкли, мешали краски, грунтовали, делали массу вспомогательных работ, не беря в руки кисти. Зато видели, как мастер творит чудо. Видели собственными глазами, после чего у них оставалось всего два пути: либо повторить мастера, либо превзойти его, другого быть не могло.
В наших учебных заведениях написано множество всевозможных методик на тему «Как научить», и я пока не встречал - «Как научиться».
Но ведь древние говорили: «Готов ученик – готов учитель»?! Не зря слово аспирант, переводится как алчущий знаний. А у нас бывает жалко смотреть на преподавателя, который всего себя отдает равнодушно скучающей группе студентов. Честное слово его жаль. Но виноват в этом он сам.
- Это как?!
- Понимаете, если следовать древнему тезису, который я только что привел, должно происходить следующее: не преподаватель набирает себе студентов, а наоборот, студент ищет, подбирает себе учителя, мастера и просит взять, включить его в процесс разработки научного направления, которое тот ведет. А что значит ведет? Это значит, у преподавателя есть своя программа выполнения этапов или разделов исследования, он собирает и обрабатывает научный материал, экспериментирует, ставит опыты, пишет статьи и так далее. То есть преподаватель, работая над проблемами своего направления, сам… учится.
- Как это?! – фотокорреспондент перестал жевать.
- Знаете, однажды одного известного ученого спросили, что он может сказать по такой-то проблеме. Он ответил, что, мол, знаете, а я об этом еще не писал. То есть не изучал проблему. А изучать проблему это в том числе и учиться. Вот и выходят, что настоящий ученый все время учится. Он всегда в курсе последних научных событий, информации, жизни, как спортсмен в физической форме. Он является образцом. Ему хочется подражать. Рядом с ним интересно и обязательно научишься тому, что умеет он, а со временем и больше него….
Поэтому первое – студент должен желать учиться. А если таковые есть, то учитель обязательно найдется. И не просто найдется, а его выберет сам студент, ведь это он хочет научиться.
Примерно так, Дмитрий Николаевич.
- Интересно, интересно! Значит, преподаватель может научить тому, что делает сам. И не просто научить, а дать возможность студенту научиться у него. Подражая, копируя действия, мысли, процессы…. Действительно, получается – «делай как я». – Задумчиво как бы рассуждая вслух, задумчиво проговорил Дмитрий Николаевич.
- И еще, - продолжил я, - любой ВУЗ ценится результатами своего труда. Выпускники, как «продукция» вуза не сразу приносят желаемые результаты. А вот текущая научная деятельность – открытия, изобретения, монографии, диссертации, результаты экспериментов, выступления на конференциях, публикации, выставки и так далее, вот тот результат, по которому можно и нужно оценивать учебное заведение.
И преподаватели должны оцениваться не по красивой, четкой и своевременной отчетности за свою преподавательскую деятельность, а за вклад в Вузовскую науку. Моя бы воля, я отбирал специалистов на ту или иную должность по их научным направлениям, которые совпадают с вузовскими интересами. Это должны быть масштабные фундаментальные исследования в области и данной профессии и региона в целом, а может быть и шире.
- Что Вы имеете ввиду?
- Я имею ввиду то, что претендент на ту или иную преподавательскую должность обязан продемонстрировать ученому совету направление своих научных интересов. Именно своих. Так сказать, перспективу своего научного или творческого пути. Причем не только и не столько тему диссертационного исследования, тем более не тему его коммерческого интереса, а свой главный научно-исследовательский вектор.
Что здесь важно для студента? А то, что учится, будет, как я уже говорил, не только студент, но и преподаватель. Лично мне нравится модель некой научной лаборатории, где руководитель и студенты идут к одной цели. Это по сути одна команда. Профессор структурирует деятельность, при необходимости делится со студентами мыслями, сомнениями, источниками информации, они анализируют результаты, делают выводы, оформляют публикации, и так далее. Что от этого получает студент?! Вот именно… Ничего здесь мудреного нет. Опять же все по тому же принципу - «делай как я». Учебное заведение обязано заниматься наукой сверху донизу, то есть от профессора до студента первого курса в тесной связке.
- Слушайте, а ведь на самом деле интересно! Хотя такое впечатление, что я это уже слышал или догадывался.
- Ну конечно! И слышали, и сами догадывались, поскольку это очевидно, очевидно и элементарно. Нас губит отчетность, плановость, программность, ну и другая чиновничья белиберда, которая подменяет истинное творчество иллюзией некой профессиональности. Ради красивых отчетов вышестоящим организациям мы предаем профессию.
- Ну не скажите, Павел Иванович.
- И скажу. А вот Вы скажите, уважаемый Дмитрий Николаевич, кому нужны эти отчетности? Лично Вам или может студентам, или их родителям? Да никому они не нужны. Они отнимают время, силы и здоровье, а главное, они отвлекают от научно-учебного процесса. Мы начинаем бояться, что нас накажут, если вовремя не сдадим, не так заполним, не в ту папку положим. Это бездельники придумали. Придумали, чтобы никто не подумал, что они ничего не делают. Это, знаете, как «эффект присутствия».
А главный отчет, как я уже сказал, это живая, реальная деятельность, это открытия, учебники, практическая реализация. Наука нужна для того, чтобы человек жил долго и счастливо.
……………………………………………………………………………………………
…………………………………………….
Мы долго молчали. Я, потому что выговорился и немного устал. Дмитрий Николаевич, должно быть, переваривал то, что мы наговорили или вспоминал нечто подобное из своей практики.
Мне все больше нравился этот неуклюжий, медлительный и, в общем-то, симпатичный мужик. Он был уютным. Его голос, движения, манера говорить, располагали, вызывая доверие, провоцируя откровенность. Я и отвечал ему откровенно.
- Да-а, - наконец проговорил фотокорреспондент, поскрипывая двухдневной щетиной водя по подбородку ладонью, - только с годами начинаешь понимать и ценить время.
- Вы о чем?
- Да о своем. Понимаете, столько планов настроил, столько хочется успеть, столько сделать….
- Ну и что мешает?
- Возраст. Возраст мешает, уважаемый Павел Иванович.
- Кто-то из великих сказал, что даже тогда, когда жить осталось всего один день – начинать с начала не поздно!
- Не знаю, не знаю…, - задумчиво проговорил собеседник и еще яростнее заскрипел щетиной.
Вагон то мерно покачивало, то вдруг начинало дергать, трясти как спичечный коробок, то колотить снизу чем-то тяжелым. А содержимого в нем за исключением проводницы было по-прежнему четыре человека, то есть мы. Двое спали, двое спать не могли.
Окна посерели, потом стали грязно сизыми, как цвет ягоды черники, - почему-то подумалось мне, а еще через полчаса приобрели свое окончательное бледное ледяное свечение. Спать по-прежнему не хотелось. Хотелось полежать, поразмышлять.
Проводница выключила свет, и в вагоне как будто стало еще холоднее. Хотя через некоторое время мы с Дмитрием Николаевичем заметили, как на полу стали образовываться лужи. Лужи ширились, блестели, важно покачивались. Все чаще стала появляться проводница с тряпицей. Некрасиво раскорячившись почти на всю ширину коридора, она с тихим стоном вперемежку с матом собирала воду, отжимая ее в черное ведро. Она несколько раз прошлась мимо нашего купе продолжая ворчать и нести всякую чушь, не обращая на нас внимания. А вода между тем продолжала прибывать.
- Ну что было стоить отколотить ей этот лед, а не ждать когда он начнет таять. – В крайнем недоумении проговорил Дмитрий Николаевич.
- Попробуйте у нее спросить, - съерничал я.
- Да я представляю, что бы она ответила, – не заметив моей иронии, проговорил собеседник. – А ведь действительно стало теплее, значительно теплее. Стало быть, на Юг едем. А. Павел Иванович?
- Нет, уважаемый Дмитрий Николаевич. Пока всего лишь строго на Запад. Мы едем по великой дороге, построенной в прямом смысле на костях заключенных. Поэтому так и качаемся из стороны в сторону как в затянувшейся беде.
- Неужели?!
- Да, это так называемая 501 стройка. Стройка века. Начатая в 1947 году и со смертью Сталина в 1953 году брошенная по полпути.
- И мы едем по достроенному участку?
- Совершенно верно. Это первый участок до Лабытнанг. А вот второй от Салехарда до Игарки – увы. И, слава Богу.
- Отчего?
- Так представьте себе, сколько бы еще людей полегло под насыпью.
- А почему именно под насыпью?
- А куда людей хоронить, если вокруг мерзлота. Если даже отрыть могилку и захоронить, то мерзлота все равно через некоторое время вытолкнет на поверхность.
- Действительно иная планета, - в задумчивости проговорил фотокорреспондент и надолго замолчал.
Поезд катил себе. Лед таял. Проводница шарашилась с тряпицей и ведром. Молодежь спала.
- Ложитесь, Дмитрий Николаевич, я покараулю. Дорога длинная.
- Что Вы, что Вы, какой сон?! – собеседник даже немного обиделся. – Это Вы ложитесь, я-то привычный. На границе, знаете ли, все наоборот. Днем спишь, а ночью служишь.
Я пожал плечами, дескать, как знаешь бывший подполковник. Хочешь, служи, только не затягивал бы ты меня в свои разговоры.
- Вы, наверное, устали от меня Павел Иванович?
- А Вы знаете, действительно устал Устал от холода, дискомфорта, от потери времени, от всей этой неопределенности. От того что поездка получилась впустую.
- Значит и Вам комфорт не чужд?
- А как иначе?! – я с удивлением уставился на собеседника. – Комфорт в определенной степени и есть искомая гармония.
- Стало быть, значение интерьера для вас тоже много значит.
- Так Вас интересует интерьер?! – я догадался, куда клонит бывший военный.
- Вы уж извините, но это для меня действительно тема новая и необычная. Понимаете ли, я сначала сделал ремонт в одном месте, потом в другом. Стали заказывать. Ну и пошло-поехало. А что такое я делаю, ни как не могу определить. Что такое? Говорят евроремонт. Но поскольку я не специалист, а как у Вас в вашей науке об этом говорится. Что же такое – интерьер? Ощущение будто не в свои сани сел.
- Да-а, правильно говориться - не в свои сани не садись.
- Если Вы действительно не устали от меня, моих вопросов поясните, интерьер это дизайн или что-то иное?
- Мне стало вдруг забавно, и я широко улыбнулся.
- Ну вот, видите, я опять сморозил что-то не то.
- Да нет, я о том, что все словно с ума сошли на этих интерьерах, на евроремонтах и так далее.
- А что же здесь плохого.
- Дело не в этом. Дело в целеполагании.
- Ну-ка, ну-ка.
- Интерьер, уважаемый Дмитрий Николаевич это очень сложный, многоплановый и многопредметный объект. Главное в интерьере – пространство. Оно доминирует. А раз пространство – это прерогатива архитектора, а ни как не дизайнера. Это, во-первых. Во-вторых, поскольку пространство оно как бы дано, то есть пол, стены, потолок, окна и двери, то акцент смещается в сторону деталей, то есть содержания пространства. А это поле дизайнера. И очень часто дизайнер, занимаясь деталями, выходит за рамки этих деталей в то самое пространство, которое, как правило, он чувствует не профессионально, а интуитивно.
- Что-то Павел Иванович, простите не очень понятно.
- Я имею ввиду индукцию, то есть переход или движение от частного к общему не совсем верный метод в проектировании. Хотя, - я на мгновение задумался, поскольку почувствовал некоторое противоречие в сказанном, - это умение мыслить по иному, по своему…. По-настоящему одаренные люди видят общее в частности, у них есть какое-то предчувствие того, что является подлинным. Но это, я повторяю, одаренные, сверх талантливые люди. В нашем случае настоящие художники.
Помните, в пятидесятые годы ведь никто не предполагал, что открытие транзисторного эффекта – частный случай, приведет к полнейшей компьютеризации всей нашей цивилизации, то есть станет делом общим.
- Тогда, - робко проговорил фотокорреспондент, - нужно, наоборот, от общего к частному.
-
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА СЕВЕР
или
МОЙ СЕВЕРНЫЙ ДИЗАЙН
К вечеру мороз усилился. Окна обросли мохнатым льдом и потемнели.
Закончился первый день международной конференции «Экология Севера - состояние и перспективы». Участники форума, насидевшись за день в мягких, удобных креслах, шумно вываливали из дверей Конгресс-центра на почерневшую улицу, ахали от неожиданности и торопливо кутались в свои одежды. Поднимали воротники, втягивали головы в плечи, прятали руки, и звонко поскрипывая мерзлым снегом, торопливо направлялись в гостиницу.
Но были и такие, которые, несмотря на стужу, задирали головы вверх и любовались фантастическим зрелищем. Северное сияние было ярким, ровным, живым. Оно походило на размытую светло-зеленую акварель, на черной фотобумаге, которая плавно перетекая с одного места на другое, едва заметно меняла свою густоту и положение. Зрелище было поистине волшебным. Однако мороз точно издевался над людьми, гнал из своей северной сказки, загоняя в тепло, под крышу.
У меня перехватило дыхание, когда я, наконец, вышел наружу и попробовал глубоко вздохнуть. До гостиницы всего-то было метров двести, тем не менее, дойдя до крыльца, у меня щипало и нос, и щеки, и колени, не говоря о руках, хотя они и были в утепленных перчатках. То есть промерз основательно.
Вбежав в гостиницу, я поднялся на свой этаж, деревянными руками открыл дверь в номер и, сбросив прямо на пол одежду, залез в душевую кабину. Простояв под горячими струями минут тридцать, я вышел распаренным и… голодным. Вспомнив график дня, я удивился, что действительно кроме утреннего чая с блинчиками ничего не ел.
Оделся. Спустился в ресторан и, замер от неожиданности - все столики были заняты.
Я уже хотел, было уходить, думая, пережду часик в номере и затем сделать новую попытку.
- Проходите, пожалуйста, - неожиданно пропел сладкий голосок миловидной официанточки. - Туда, - она показала рукой, - за второй колонной. Пойдемте, я провожу.
И действительно, за одним из столиков чуть ли не посередине зала было как раз одно свободное место. На остальных стульях сидела компания из трех человек. Неприметная на первый взгляд дама немногим за тридцать с приятными ямочками на пухловатых щеках. Значительно моложе был юноша. Броско одетый с нежным лицом и стыдливо-розовыми щеками. Его порывистость, резкость и нетерпеливость делало его еще более молодым. В полной противоположности ему был их третий компаньон. Невысокого роста, плотного телосложения, с солидной плешиной обрамленной венчиком реденьких, но довольно длинных волос, забранных на затылке в хвостик-пучок. Он был здорово похож на артиста Евгения Леонова. Такой же широченный картофелеобразный нос, набыченный вид, но очень кроткий и мягкий взгляд исподлобья с мягкими детскими глазами. Ему было слегка за пятьдесят
Почему это была компания, потому что они довольно энергично о чем-то спорили. Мало того, у них висели бейджи, на которых вверху крупно светилось «пресса», а в самом низу, под фамилиями «Москва».
Я осторожно присел, но мои соседи даже не взглянули на меня, продолжая о чем-то живо спорить. Сделав заказ, я прислушался.
…- Не может у них быть будущего, - говорила женщина немного громче, чем стоило бы, - единственное, что их ждет это резервации как в Америке.
- Погодите, Наталья Ивановна, - осторожно возражал юноша, - но этот, как его, ну такой высокий молодой не то профессор, не то академик сегодня говорил, что численность коренного населения Севера активно растет.
- Знаешь это что Игорь, - тут же отреагировала дама, - это за счет того, что у смешенных пар, скажем, он русский, а она ненка, так вот их детки стали регистрироваться под маминой и фамилией и национальностью. И все для того, чтобы получить льготы. Тем более, если на их родовых угодьях нашли нефть или газ.
Я присмотрелся к даме повнимательнее и… сделал открытие! За кажущейся простотой, и ямочками на щеках главным в ней были глаза. Темно ореховые, слегка навыкат, они были настолько живыми, что, казалось, именно в них происходила вся жизнь их хозяйки. Энергичная мимика, пластичная жестикуляция, даже голос были вторичны. Глаза! Они вбирали все, что происходило вокруг, переосмысляли и отражали явственно, адекватно, а главное откровенно. Именно откровенностью они были полны. Глядя в них не надо было спрашивать или гадать – глаза отражали состояние души, эмоций, страсти или безразличия. Они говорили…
Или это только мне так казалось, поскольку такой «подсказкой» увы, не пользовались ее компаньоны. Они то и дело о чем-то переспрашивали даму, пытались с ней спорить, доказывать. Хотя в ее глазах был отчетливо виден настрой, напор, упрямство и азарт. Поэтому я скорее увидел по глазам, чем догадался, что эта молодая женщина является, как ни странно старшей по званию, то есть их начальницей.
Дама охотно спорила, демонстрируя свою хоть и малую, но все же власть. Она то вскидывала брови, то крутила головой в категорической форме, то слегка хлопала ладонью по столу, обрывая оппонента.
- Да нет, Наталья Ивановна, - прокуренным голосом проговорил лысеющий собеседник, - Игорек прав, там говорилось именно о росте чисто национальных семей.
- Ребята, - еще больше горячилась дама, - ну о чем вы говорите?! Посмотрите вокруг, как здесь можно жить?! Это же, как… на Луне. Дикий холод, ветер. Под ногами вечная мерзлота. Ну-ка, Дмитрий Николаевич выйди на улицу прямо сейчас минут на двадцать, а я посмотрю…
- Нет плохой погоды, есть плохая…, - начал было тот отвечать, но дама его резко прервала:
- Кроме того, они, надеюсь не дураки, и видят плоды цивилизации. Или жить в грязном, вонючем чуме или в комфортабельной квартире. Думаю, эту разницу они видят. Нет, милые мои их дни сочтены. Еще десяток лет и только в самых отдаленных уголках Севера останутся вымирающие старики.
Глаза ее сверкали, губы приобретали четкость, а руки красивой пластичной жестикуляцией помогали словам. Я представил ее в любовной страсти и поежился.
Между тем им принесли заказ. Резко прервав дискуссию, мои соседи принялись вслух оценивать предполагаемое качество еды и напитков. Наталье Ивановне, как ее называли собеседники, подали бокал белого вина и салат из морепродуктов, а мужчинам поставили шарообразный графинчик, в виде химической колбы, судя по всему с водкой и, на внешний вид салат оливье.
- А Вы, кажется, еще не выступали на конгрессе? - неожиданно проговорила женщина, повернув голову в мою сторону. – Перед тем как меня спросить она медленно отпила из бокала, вскинула брови, выразив скорее удовлетворение, чем удивление напитком. После чего и решила заговорить с незнакомцем, то есть со мной, у которого, как и у всех на шее болтался бейджик форума с фамилией и титулами, который, к тому же являлся еще и пропуском в ресторан.
Я не успел ответить, как последовал следующий вопрос:
- Интересно, а причем здесь дизайн?! – Выгнув в явном недоумении красивые губы, и близоруко щурясь, она рассматривала мою пластиковую «визитную карточку» на шнурке. – Вы на самом деле дизайнер?! – был очередной вопрос дамы. По всему она не была намерена скрыть по этому поводу иронию и сомнение.
- Добрый вечер всем и приятного аппетита! - проговорил я без намека на ответную иронию.
- Добрый вечер! Здравствуйте! - вразнобой и заметно смущаясь, ответили мужчины.
- Добрый вечер! – с небольшой задержкой ответила дама и поджала губы. Она была явно ущемлена в своей бестактности. Ее «добрый вечер» прозвучало как «прощайте навеки». И действительно, разве можно было продолжать разговор, после того как тебя ткнули в твое же собственное невежество.
- Я действительно дизайнер, - абсолютно миролюбиво проговорил я. Принимая от официантки точно такой же колбообразный графинчик, но с содержимым раза в два меньше чем у моих соседей. Я торопливо, с вожделением налил себе рюмку, и, кивнув компании, с удовольствием выпил. Пищевод вспыхнул и не на шутку загорелся. Я на секунду-другую замер, ощущая, как огонь прошел ниже и стал терзать желудок. С той же поспешностью, я нацепил на вилку кусочек слегка оттаявшего муксуна и отправил в рот следом за водкой. Пожевал, в блаженстве прикрыв глаза. После этого откинулся на спинку стула-кресла, продолжил:
- А что, не похож?! – я демонстративно оглядел себя и развел руками. – Хотя на мне нет широкого галстука в виде фрагмента английского флага, и одет не столь экстравагантно, я все же дизайнер.
- Но почему сразу английский галстук? – неожиданно проговорила дама с небольшим раздражением, - насколько я знаю, английский дизайн считается одним из лучших. И нет ничего плохого, если мы в России будем заимствовать их дизайн. Разве не так?
- Ну-у, Во-первых, английский дизайн хорош для Англии, финский для Финляндии, японский для Японии и так далее.
- А почему нельзя заимствовать?! – перебила Наталья Ивановна, несколько театрально вскинув голову.
- Потому, что мы не умеем заимствовать. Мы грубо и пошло, воруем, завистливо подстраиваемся, стесняемся своего происхождения и при этом безумно хотим походить на европейцев. Кроме того, вся история России – именно такое заимствование. И Вы это отлично знаете. Так вот, - тут же продолжил я, чтобы женщина снова не успела перебить,– во-вторых, импортировать, чью либо культуру, а дизайн является проводником культуры и, мало того, ее проектировщиком, как и революцию, помните из истории, дело бесполезное, политически близорукое и если хотите аморальное.