Жизнь в условиях Севера – всегда испытание. Все должно быть у кочевника предельно полезным. И кто лучше самого кочевника может создать предельно функциональную вещь, которая станет, как бы продолжением его тела и в которой учтены особенности характера человека и множество самых интимных его черточек. Возьмем топор или нож – продолжение руки, ее возможность рубить, колоть или резать, лыжи – это продолжение ступни, причем до такого размера, при котором человек не проваливается в рыхлый снег, одежда – это дополнительная кожа. То есть личные вещи человека, живущего в экстремальных условиях, должны быть не просто надежными помощниками, снимающими те или иные проблемы среды, а в буквальном смысле продолжением его органов, его тела, которые как бы срослись с ним, сроднились с ним самым тесным образом, стали органической частью его, одухотворились им.
Естественно, что такую вещь купить невозможно. Невозможно сделать и на заказ, сколь бы искусным ни был мастер. Невозможна и передача личных вещей по наследству от отца к сыну. В любом случае какая-то незначительная деталь вещи, особенность ее формы, веса, размеров являлась совершенно характерной, скажем для отца, для его характера, антропометрических данных, физических возможностей, и совершенно не неприемлема для сына, что, кстати сказать, может обернуться в самый неподходящий момент бедой для последнего. Вот и получается, что такие вещи должны создаваться только самими для себя, и каждый таежник или тундровик должен быть искусным ремесленником. Другой вопрос, как достигается такое мастерство? Кто обучает ему?
Я перевел дыхание и обежал взглядом членов комиссии. У всех, даже Ксении Андреевны в глазах был неподдельный интерес.
- Обучает сама жизнь. – Я с большей энергией взялся отвечать на собой же поставленные вопросы. – Каждый ребенок с самых ранних лет наблюдает за тем, как отец или мать, дед или бабушка занимаются изготовлением тех или иных вещей, предметов. Передача опыта от отца сыну, от матери дочери – процесс уникальный. И сегодня можно видеть как после длительного и трудного каслания, на очередной стоянке мужчины, берутся за инструменты, А вокруг моментально рассаживаются ребятишки и вообще все кто свободен. Собравшись вокруг мастера, дети ведут себя шумно, много разговаривают, двигаются, играют. Но все как один не сводят глаз с мастера. Детские глаза день за днем точно фиксируют, запечатлевают движение его рук, особенность изготовления и заточки инструмента, отношения к рабочему месту и так далее. Перед детскими глазами обнажается природа материала: его мягкость или жесткость, упругость, теплота, структура, и тому подобное. После таких «уроков» еще неокрепшая детская рука сама правильно возьмет инструмент и в точности повторит движение. Она это будет делать по памяти, копируя последовательность подготовительных и технологических этапов. Ни одного лишнего движения, никакого баловства в работе с инструментом, что позволит повторить, скопировать традиционную культурную форму.
К моменту перехода к самостоятельной, семейной жизни все молодые люди умеют в точности воссоздать предметную среду своего образа жизни. Умеют предельно точно подогнать под себя любую вещь, вдохнуть в нее свою душу.
У нас же, - для убедительности я пожал плечами, - в условиях индустрии и массового производства товаров наоборот – человек подстраивается под вещь. Подстраивается, меняя свои привычки, особенности, характер, ломая свою физиологию.
Ни одному тундровику не придет в голову мысль – позаимствовать, попросить, а тем более украсть чью-то личную вещь. Он просто возьмет и сам для себя ее сделает.
Поэтому умирает человек – «умирают» его личные вещи, которые уже никому не смогут сослужить столь же полноценную службу, какую они сослужили хозяину-создателю. Нет смысла ими кому-то пользоваться. Умер человек, перешел в иное качество бытия, сломался – умирают, переходят в иное качество, то есть ломаются и его надежные помощники – «органические части его тела» - его вещи. Толь так они продолжают свою иную теперь «жизнь» с хозяином в ином «верхнем мире». И там они будут так же служить ему - согревать, кормить, защищать от зверей, и врагов. Оленевод будет каслать, охотник – охотиться.
Стоял, слушал легкий мелодичный звон колокольчиков над тундрой, и очень хотелось верить, что жизнь бесконечна, что она просто-напросто однажды перейдет из одного качества в другое. – Закончил я совсем не по научному.
- Ну и где здесь дизайн?! – Ксения Андреевна гнула свое. Хотя где-то была права.
- Да, соблаговоли, пожалуйста, объяснить комиссии, - Георгий Борисович вовсю улыбался.
- Поскольку тема моей диссертации «Принцип преемствования аборигенной культуры Севера в современном дизайне», то выводы моего изложения, как мне видится, вполне очевидны. То есть дизайн для экстремальной среды, коей является Крайний Север, должен быть принципиально иным. А именно с индивидуальным подходом.
- Ну, это мы поняли. А как в формате вообще дизайна.
- Дело в том, что экстремальность Севера очевидна. Природно-климатические факторы сами за себя говорит. Поэтому пример с кочевниками весьма показателен. У нас же здесь в средней полосе России свой экстрим. Может даже похлеще северного, но он не виден. Он скрыт, поскольку факторы невидимы, они другие. Они носят в большей степени психологический характер, нежели природно-климатический. И дизайн возник главным образом, для того чтобы решать проблемы людей связанных с гармонизацией среды, с ее искусственным благополучием, не влезая в глубины социальных противоречий.
- Ну-ка, ну-ка, отсюда поподробнее, пожалуйста, - Ксения Андреевна аж развернулась ко мне всем корпусом.
«Все абзац, кердык, финиш! - пронеслось в моей голове. - Напросился умник! Остается идти напролом».
- В моем понимании дизайн это некая искусственная дисциплина, которая решает ту или иную, а в принципе любую проблему путем создания видимости некого эмоционального комфорта или как мы говорим художественного образа. Под художественным образом можно понимать и отдельную вещь и структуру и систему. То есть дизайнер как массовик затейник снимает проблему как очередной «стресс», через создание искусственной атмосферы, положительных эмоциональных впечатлений от вещи или системы вещей. И этот путь очень длинный. А длинный, потому что дизайнер не берет во внимание главный или основополагающей научный тезис – «Чтобы человек жил долго и счастливо».
Существующий дизайн легкомысленен. Отсюда его фрагментарный, праздный и, если хотите, десертный характер. Хотя у дизайна потрясающие возможности. Он как искусный психотерапевт с помощью своих средств может изменить настроение, спасти, дать надежду и даже вылечить.
- Эт-то куда тебя понесло!
- Ничего, ничего, продолжай, - благосклонно кивнул Минервин.
И я продолжил, понимая, что сумбурно и эмоционально. А что делать, если я отстаиваю свою позицию в профессии. Это я так чувствую, так вижу и думаю. У каждого дизайнера свой дизайн.
Путь этически чистого, высоконравственного дизайна, чего почти нет и трудно это себе представить, тем не менее, это создание «идеальной вещи». Что это такое. А это как раз «необходимое и достаточное», ее величество – мера. Вот мы и подошли к Северу только с другой стороны. Набор вещей кочевника их количество строго определено, выстроено эволюцией, историей, культурой. Эти вещи совершенны, они завершили свой эволюционный путь. Они больше не развиваются.
Лев Николаевич Гумилев на своих диаграммах демонстрирует этапы рождения, пути развития и завершение жизненного пути любого этноса. Диаграмма в осях координат выглядит как трапеция. Начало которой «ноль» и далее подьем под сорок пять градусов. После чего плавный переход в горизонталь и, пробегая этот путь почти крутое падение на ось «х».
Идеальная вещь. Необходимое и достаточное. Гумилев.
А вот вторая мысль была иной. Здесь явно просматривался какой-то древний и мудрый обряд.
Ты тактически поступил неверно. Тебя спровоцировали, ты и кинулся сломя голову. Тут надо держать ухо востро. Не торопись открывать козыри.
Так или примерно так я рассказал о своем «начале» пути в свой северный дизайн.
Вечер, глаза, намеки.
А еще через мгновение они уже завораживали своей нерастраченной страстью, втягивали в себя и не давая опомниться, осмыслить в происходящее, брали в плен. Это было до умопомрачения и сладко и вязко. Кроме того плен был многообещающим
Иначе и видел в них Смотрел и видел Я смотрел в них и к своему удивлению чувствовал как они какое-то забытое, черезчур зыбкое, что со мной что-то происходит. Что-то забытое, из далекого прошлого зачарованно. Они вдруг открыли для меня свою двойственность. С одной стороны, как бы снаружи, они лучились, сияли необыкновенным светом, притягивали к себе, но не более...
УТРО
Утро наступало долго. Просыпаться пришлось мучительно и тяжело. Лень опутала тело, парализовала волю. И это результат совсем не от выпитого накануне алкоголя, а от… холода! Холод в номере стоял невыносимый. Я с шумом выдохнул из себя собственное тепло, сделав – «хо-о», и увидел легкий парок. «Отключили батареи сволочи! Всех эвакуировали, а меня оставили, забыли в этой бетонной могиле!».
На часах было половина десятого, когда я, собрав остаток воли совершил подвиг - отшвырнул одеяло и вскочил с кровати.
По ледяному полу я бросился в ванную. Слава Богу, вода была, чуть ли не кипяток. Я наполнил поддон горячей и стал греть ноги. Полностью мокнуть не хотелось. Через полчаса должны начаться доклады.
Прогревшись, я спешно залез во все теплое и торопливо вышел в коридор. В коридоре было еще холоднее. «Да что они там думают! – с возмущением подумал я об администрации гостиницы. - Столько съехалось авторитетных ученых, а у них!…». Проходя мимо ресторана, я заглянул через стеклянные двери и обомлел. Зал быт набит людьми. Не было сомнения, что это были участники форума. «Вот те на! – я был в полнейшем недоумении». Снова посмотрел сначала на свои часы, потом на настенные электронные, - нет, все правильно десять пятнадцать было и на тех и на других. Значит, что-то случилось. Я вошел в зал.
- Проходите, пожалуйста, - пропел знакомый голосок девушки-официантки. – Туда, где вчера сидели, - добавила она.
В ресторане было теплее, хотя все сидели в накинутой на плечи верхней одежде.
- Ну, Вы и поспать! - такой репликой встретил меня нетерпеливый Игорь. – А мы тут уже, - он мельком взглянул на часы, - около часа.
- Могли бы спать еще, - слегка порозовев, проговорила Наталья Ивановна.
- Доброе утро! – хрипло отозвался я. - Но кто-то поспать еще более горазд, - добавил я победно.
- А-а, Вы имеете в виду Дмитрия Николаевича? Так он, убежал на улицы Салехарда снимать мороз. Вы слышали, с двух часов ночи пятьдесят семь градусов! Фантастика! Наш Конгресс-центр разморожен, там сейчас как на улице. Вот и сидим, ждем, что организаторы предложат. – Все это скороговоркой проговорил Игорек, не замечая нашего с Натальей затянувшегося взгляда.
- Ну что ж предлагаю еще по кофейку, - все, что я мог ответить на нерадостные новости.
Подошел совершенно окоченевший Дмитрий Николаевич и, невнятно поздоровавшись, тут же схватился за горячий напиток. – Слушайте, ну это мороз! - проговорил он через минуту. – Какая там съемка! Мой «кормилец» отказался работать, - он похлопал по кожаному кофру, где лежала его аппаратура.
- Э-э, батенька, на такой случай надо особо готовить приборы, – полез я с ненужными советами.
- Да я знаю. Мне приходилось снимать в морозы, но чтобы в такой!.., – фотограф понемногу отходил. – За полчаса встретилось пятеро людей и жутко дымящая машина и это в окружном центре! Как тут жить?!
- А я что говорила, - не удержалась Наталья Ивановна и начальственно посмотрела на своих подчиненных. – Павел Иванович, - она порывисто обняла меня своим взглядом, - я права?
- Вне всякого сомнения, но! - я сделал достаточную паузу, чтобы все среагировали на «но». - В это самое время, - я взглянул на часы, - еще дальше на Севере, а стало быть, там, где еще морознее в чумах топятся неприхотливые печки-буржуйки. На мягких шкурах сидят обыкновенные люди, пьют чай с сушками, едят дымящееся мясо. Рядом ползают пузатые, писклявые щенки, старушки что-то шьют, мужчины мастерят, режут, плетут, маленькие дети играют ну и далее «по тексту».
- С ума сойти! – не выдержала Наталья Ивановна, - но это же…, в голове не укладывается!
- А рядом с чумом, - продолжил я, - поскрипывая снегом, ходит живое мясо, их еда, одежда и средство передвижения. И никому, ни людям, ни оленям не холодно.
- Что, оленям действительно не холодно в такие жуткие морозы?! – не выдержал Игорь.
- Ну, это я так для настроения. А на самом деле, когда очень холодно, оленеводы, выходя на улицу, надевают на себя дополнительную шубу, которая называется совик. Шуба огромная, мехом наружу. Это, как я вчера говорил, на ноги сначала одеваются чижи мехом вовнутрь, а потом кисы мехом наружу. Вот примерно так и с верхней одеждой. Так вот в такой одежде любой мороз не мороз.
ОДЕЖДА
Сегодня мало кто сомневается, что перспектива дальнейшего развития Западно-Сибирского региона связана не только с ее общеизвестной ценностью – нефтью и газом. Все понимают, что природные ресурсы исчерпаемы. Поэтому перспектива края должна строится на иной, гораздо большей ценности Югорской земли – на культуре коренного населения, на синтезе ее с культурой пришлого населения, что в результате даст «Новую культуру» или «Культуру будущего».
Что же это за ценность, которая значительно превосходит все запасы недр!?
Не просто говорить о воздухе, которым дышишь, или воде, которую пьешь, поскольку это более чем очевидно и предельно ясно. Так и о культуре. Все мы живем в оболочке своей культуры, являемся ее носителями, обогащаем или видоизменяем ее относительно текущего времени…
Культура вобрала в себя все, что достиг человек во благо себя и своего потомства, снабдил грядущие поколения «инструментом» жизни, с помощью которого они выживут и приумножат эти блага... Это и есть культура.
Нет культуры – нет человека.
По мельчайшим крупицам сотни, тысячи лет формируется культура любого этноса, региона, государства. А если это культура людей, живущих в неординарных или, как принято сейчас говорить, в экстремальных природно-климатических условиях, как, например, наш Крайний Север!? А там, где экстремальные условия, там обязательно - экологическая уязвимость во всех ее природных и социальных проявлениях. Один неверный шаг и последствия непредсказуемы. Сколько таких шагов мы сделали за последние 50 лет, так называемого, промышленного освоения Севера? Много, если не каждый. Сначала считали эти шаги, потом перестали, теперь даже как-то некорректно вроде упоминать их, поскольку целое государство живет за счет нефти и газа.
А рядом с вышками и трубами продолжают жить люди - коренные жители Севера, для которых появился дополнительный экстрим из-за этих вышек и труб, дорог и нефтетанкеров. И тихо, малозаметно рушится выстроенная веками, доведенная до совершенства система природопользования, причем рушится с теми же темпами, с которыми «осваивается» тот или иной нефтегазовый район.
Не готова оказалась Наука решать проблемы ни на начальном этапе освоения края, ни сегодня.
Так что же делать!? И нефть нужна, и людей жалко.
Первое, что необходимо сделать - это признать, а не отмахиваться как от чего-то назойливого, наличие противостояния двух мощных, встречных культурных потоков, увы, почти недружелюбных по своей сути: с одной стороны, монолитной, чуткой к местным условиям культуры коренного населения (монокультуры), с другой, пришлого населения (поликультуры). Одна гармонично «вплетена» в окружающую среду, другая совершенно не адаптирована, не подготовлена к новым, необычным для нее природно-климатическим условиям, да еще «калейдоскопична» по своему этническому и национальному составу.
И трагизм проблемы в том, что в промежутке этих двух встречных культурных потоков, как между двух жерновов, находятся люди, и те, которые приехали сюда «осваивать» ресурсы, и коренные жители.
Разумеется, Время как великий мудрец когда-то примирит эти различные по форме и содержанию культуры, нивелирует их главные различия, выработает нечто синтетическое, удовлетворяющее как одну, так и другую сторону. Но чтобы господство стихийного процесса завершилось, чтобы возникла Новая культура, культура, которая снимет проблемы всех людей, живущих в этом крае, этого времени должно пройти много.
А сколько это - много времени!?
По опыту последних 50 лет ясно, что это не год и не десятилетия. Это не одно и не два поколения. Новая культура, если ничего не предпринимать, возникнет очень не скоро. А как поторопить ее приход, это вопрос к Науке с ее прогнозами, открытиями и находками.
Вот и надо попробовать начать снова с самого начала - с образованности и воспитанности тех, кто сегодня на профессиональном уровне «занимается» Севером. И в первую очередь - проектировщиков.
Невежество (от неведения) - болезнь крайне запущенная в нашем обществе, особенно по отношению к чужим культурам.
Желание заглянуть в будущее крайне ответственно.
Цель - создание «синтетической» или «новой» культуры Севера», «Культуры будущего» пусть в гипотетическом контексте с виртуальными решениями, сегодня важна и крайне актуальна. Это будущее стремительно приближается, набегает на нас, опережая время, прогнозы и ожидания.
Без изучения культурных явлений, происходящих в регионе, реализация научных гипотез в проектных предложениях поистине абсурдна.
За 50 лет так и не удалось реализовать хотя бы «на удовлетворительно» ни одно проектное решение, а научные методы дискредитировали себя. Да и нет на сегодня в России ничего подобного, что было бы ориентировано на проблемы Севера.
Поскольку не было и до сих пор нет систематизированных по общенаучным направлениям и структурированных по отраслям знаний добротных, исчерпывающих, профессиональных, высоконравственных, глубоко этических, пронизанных искренним уважением, вниманием и пониманием окружающей среды Знаний, которые проходили бы через призму экологии природы, культуры, человека. Знаний, с помощью которых ярче и интереснее стал бы смысл жизни.
Не секрет, что для тех, кто приехал на Север, кого судьба свела с ним, Север вдруг оказался другой планетой. Да жить можно, но хотелось бы жить лучше. И тогда приезжий человек начинает использовать все свои знания, умения и технологии, полученные там, откуда он приехал, чтобы применить их здесь, чтобы адаптироваться к новым условиям и неплохо зажить, и это, как ему кажется, как-то удается.
Коренной житель у себя дома, но он видит, что качество жизни заметно меняется, он следует за ним, отталкивается от своего (культурного) берега, но не хватает современных знаний, технологий, материалов, чтобы достигнуть противоположного берега (другой культуры), изменить жизнь к «лучшему». И что печально, порой поздно повернуть назад к своему берегу, к прежней жизни.
В обоих случаях противоречия оборачиваются устойчивой проблемой.
А если этим двум нашим героям поделиться: одному - своими знаниями окружающей среды и секретами, как к ней приспособиться, а другому - знаниями современных технологий, искусственных материалов, не наносящих вреда среде?..
Задача науки - помочь этим людям, помочь поделиться секретами, ускорить время их стихийного примирения…
Будущее невозможно без прошлого, новое - без знаний старого, синтетическое - без натурального. Нельзя недооценивать культуру даже самой малочисленной народности или этноса. Сегодня это уже недопустимо, если не преступно…
На самом деле все не так просто. Никто не хочет, а точнее даже и не понимает, что, значит, поделиться секретами. Их надо добывать и добывать самим, тем, у кого профессия - сделать жизнь на Севере лучше.
Будет уместным проиллюстрировать вышесказанное на примере создания одежды для Севера с учетом экологического опыта кочевого и полуоседлого коренного населения региона.
Итак, пример:
При обследовании человека на тепловизоре мы поражаемся пестроте и многоцветности экрана, который передает температурные перепады, существующие внутри нашего тела. По конфигурациям этих цветовых пятен (их раскраске) легко читается расположение внутренних органов (почки, сердце, легкие и т.д.). Перепады по температуре незначительны, в десятые и сотые доли градуса, однако прибор четко фиксирует их и выдает соответствующий цвет на дисплее. То есть каждый орган внутри нашего тела имеет свою устойчивую индивидуальную температуру.
Нам не важно, какая температура и на сколько один орган теплее или холоднее другого, для нас важен факт, что она различная и неизменная, что нарушение нормативного температурного баланса приводит к изменению всей температурной системы организма. Иными словами, если в какой-либо из комнат многоквартирного дома добавить или убрать несколько секций радиатора, то во всем доме произойдет перераспределение температур. Что, в свою очередь, может привести (в определенных значениях) к сбою всей системы теплоснабжения.
Так и в организме, перегрев или переохлаждение одного из органов заставляет всю систему работать в авральном режиме. Отсюда – потовыделение при избытке тепла или озноб при переохлаждении и так далее. То есть, от стабильности температурного режима отдельно взятого органа зависит устойчивое функционирование всего организма. Перепад температур ведет к дискомфорту и как следствие к заболеванию.
Для людей, проживающих в умеренных широтах и выше, абсолютно важное значение в поддержании температурного баланса человеческого организма имеет одежда – вторая кожа. Но как раз одежда чаще всего и вызывает аномалии в поддержании автономного температурного режима каждого из внутренних органов человека. Попробуем это показать на примерах.
Когда прохладно или холодно мы надеваем на себя больше одежды, создавая, таким образом, некий панцирь, защищающий от агрессивности внешней среды и в первую очередь от пониженных температур. Что это за одежда? Как правило, нательное белье, состоящее из свободно облегающей тело майки или футболки, затем рубашка, свитер, далее куртка-аляска, полушубок или пальто с подкладом. И все это, заметьте, свободно облегает наше тело – попросту висит на наших плечах и лишь несколько обжимает в талии или на бедрах, когда надет свитер и куртка с резинкой или шнуровкой. Теперь давайте представим, что в такой одежде мы сделали наклон вперед, например, чтобы присесть на скамейку или поднять что-либо с пола. Наша одежда под собственной тяжестью немного отошла от тела и провисла в области груди и живота, образовав зазор. В этот зазор через ворот, рукава снизу немедленно ринется свежий поток воздуха, чтобы заполнить это пространство. Заполнил. Но вот мы выпрямились. Одежда, вновь прижимаясь к телу, начнет вытеснять из недавнего зазора излишки воздуха. И опять его потоки торопливо разбежались кто, куда через ворот, рукава, скользнули еще куда-то, где появились новые пустоты. При таких движениях мы не можем не почувствовать как наше тело в области груди, боков, спины слегка обдало прохладой, обдуло «ветерком», «сквозануло». Особенно это хорошо чувствуется, когда одежда совсем свободно облегает тело. Этот «сквозняковый эффект» происходит даже при незначительных движениях во время ходьбы, активных манипуляциях руками, при поворотах корпуса и так далее.
В жарких странах подобные сквозняковые эффекты особо желательны, и длинные балахонистые одежды этому способствуют. Во время движения они активно омывают перегретое тело, снимают излишки температуры.
На Севере же все наоборот. «Европейские» или южные типы одежды в более холодных широтах попросту неуместны. В них нас поджидает беда, связанная с переохлаждением. От «внутриодежных» сквозняков нивелируются индивидуальные температурные режимы каждого внутреннего органа, сбивая их с привычного температурного уровня, внося дискомфорт, нарушая привычный баланс системы жизнеобеспечения самого организма.
Что делать!? Как остановить это продольное скольжение воздуха под одеждой!? Как добиться температурной автономии каждой из зон жизненно важных органов, а вместе с тем давать коже свободно «дышать»?!
Если мы так чувствительны даже к незначительным показателям отрицательных температур, то, что можно сказать о коренных жителях Севера:
«На север (или по направлению к полюсу) от булгар находится страна вису (или ису), за ней народ йура и «страна мрака». Йура – народ дикий, охотится на зверей, питается их мясом, одевается в их шкуры…» (Справка по арабским источникам IХ – Х вв. о народах Северного Урала).
Интересно, что радикальных изменений в одежде коренного населения севера с тех далеких исторических времен не произошло. Мы имеем в виду меховую национальную одежду.
Рассмотрим самый распространенный и универсальный вид мужской зимней одежды – малицу, которую носят оленеводы от Кольского полуострова до Якутии. С недавних времен ее носят и многие женщины-зырянки, чей образ жизни связан с оленеводством.
Малицу еще называют микрожилищем или индивидуальным чумом (ниже мы это покажем). Это далеко не случайно. Материал, конструкция, крой, размеры, швы, эксплуатационные возможности защищают человека от агрессивности всего того, что его окружает, позволяя качественно и эффективно вести привычный образ жизни (охотиться, управлять оленьей упряжкой, бежать на лыжах, хозяйствовать и так далее). Как ни странно и не обидно для современной проектной мысли, но ничего подобного, даже отдаленно похожего на малицу до сих пор не придумано.
У Ювана Шесталова – поэта-манси есть такие строки: «…И чум, как бы старик-волшебник в оленьей шубе до земли…». Подобных сравнений в литературе встречается немало. Сравнения эти не случайны.
Целостность кроя малицы и некоторая конусообразность как наиболее характерные особенности формы способствуют аналогично чуму сохранению и концентрации тепла в верхней части внутреннего объема одежды в районе спины, груди и плеч. Благодаря капюшону, а вернее вырезу для лица, и рукавицам с прорезями в некоторой степени регулируется общий тепловой режим внутри одежды, а стало быть, человека.
Следует пояснить, что на протяжении многих веков у северян выработались различные специфические физиологические особенности. Так, теплообмен тела осуществляется только через лицо и кисти рук. Это результат длительного ношения меховой одежды. Европеец, к примеру, не сможет долгое время носить малицу, надетую на голое тело. Мех быстро сопреет и вылезет, а повышенная влажность под одеждой (от чрезмерного потовыделения) вызовет простудные и другие заболевания.
Итак, в малице, как и в чуме нельзя допускать перегрев. Для регуляции оптимального теплового режима служат упомянутые отверстия в самой верхней части (капюшоне) малицы.
Теперь рассмотрим внутреннюю поверхность малицы – мех. Вполне понятно, что главное его назначение – сохранение тепла путем создания стабильного воздушного зазора между телом и холодным мездровым слоем шкуры. Эта стабильность достигается толщиной мехового покрова. Длинный волос оленьего меха надежно охватывает все участки тела человека, особенно наиболее уязвимые для холода – спину, затылочную часть, бока и другие. Мех, прилегая к телу, создает как бы маленькие, локальные зоны микроклимата для каждого участка тела. Теплоотдача самого оленьего волоса в силу того, что он полый (трубчатого сечения), крайне мала, почти равна нулю. Но мех при контакте с телом исключает и различные воздушные потоки вдоль тела. Этим создается общий режим тепла для всего тела. Хочется отметить, что «пористость» меха как бы копирует поверхность тела, не допускает малейшей возможности для образования сквозняковых эффектов, что, кстати, повсеместно встречается в нашей европейской одежде.
Ношение меховой одежды (мехом внутрь), надетой непосредственно на голое тело, уходит своими корнями в глубины истории самого человека. Свойства меха, его положительное воздействие на людей поразительны. Трудно переоценить мех как основной материал для одежды в условиях Крайнего Севера. Олений мех обладает прекрасными теплозащитными свойствами. Но это далеко не все. Когда человек двигается, мех малицы постоянно массирует его кожу, ее самый верхний слой, способствуя кровообращению (это в свою очередь опять же срабатывает в «копилку» теплозащиты). Помимо массажа, мех при контакте с кожей постоянно очищает ее от выделяемых ею шлаков, впитывает чрезмерную влагу. Это происходит за счет далеко не гладкой поверхности каждого отдельного волоса. А точнее, каждый волосок выглядит так, как будто бы набран из множества конусков, вставленных один в другой, края которых и составляют большую часть боковой поверхности волоса. За счет конусков волос эластичен, хорошо гнется, но до определенного угла, далее он ломается.
Чтобы понять свойства оленьего волоса, кроме теплозащитных, можно проделать простейший опыт. Возьмем отдельный волос, положим его на какую-нибудь ткань (можно прямо на одежду) и будем воздействовать на него путем поглаживания легкими круговыми движениями ладони. Вскоре мы заметим, что волос «пополз». Деформируя его, лежащего не на гладкой поверхности, мы заставляем его слегка гнуться то в одну, то в другую сторону, и волос «идет». Если волос не остановить, он заберется в совершенно немыслимые места.
То есть при сгибании и разгибании края конусков действуют как «локотки», проталкивая себя только в одну сторону – вперед.