Они поехали в объединение.
Аюрзан, Сандаг и Тимяков были старыми друзьями. Пушкарев безмолвно наблюдал за председателем объединения. Ему сразу понравилось широкое добродушное лицо этого человека. Его чуть косо поставленные глаза с толстыми нависающими веками светились таким неподдельным юмором, что невольно хотелось улыбаться.
Аюрзан взял Сандага за руку и повел к сенокосилке. Араты расступились, давая им дорогу.
– Вот о такой машине я и мечтал! Спасибо, что привезли.
Аюрзан бережно провел шершавой ладонью по ярко‑зеленой поверхности сенокосилки, сказал:
– Я побывал в Цзамтуйском объединении – там в прошлом году заготовили пять тысяч центнеров сена. Чистого дохода – семь миллионов тугриков. Богато живут цзамтуйцы. Жаль, членов партии у нас мало – я да Арабдан. Бадзар аратов уговаривает, чтобы в объединение не шли. И сладить с ним трудно – опутал всех долгами.
Аюрзан кивнул туда, где стояли юрты Бадзара. Пушкарев заметил, как сжались его кулаки.
– Большое дело ты затеял, – сказал Сандаг. – И мы тебе поможем. А это подарок… – Сандаг порылся в сумке и вынул альбом с конструкциями хашанов – загонов для скота.
Трудно было понять, обрадовал ли подарок Аюрзана.
– Бадзар продал нам семь коней, – сказал Сандаг. – Завтра едем за ними на дальние пастбища, за Девичий перевал.
Аюрзан понял, зачем к нему приехали.
– У нас тоже есть кони на тех же пастбищах. Пошлю с вами Дамчига и своего Тумурбатора, помогут отобрать коней, да и за пастухами Бадзара посмотрят, чтобы не обманули вас, не подсунули плохих лошадок. У Тумурбатора глаз острый. Все дадим вам – и лошадей и верблюдов. Рабочие нужны – все пойдем работать. Только бы поскорее выкурить всю эту нечисть, которая тянет аратов назад…
В тот же день Накамура сказал Цокто:
– Ты со своими русскими друзьями поезжай за Девичий перевал. Там займешься важным делом.
– Каким? – спросил Цокто охрипшим от волнения голосом.
– Нужно посеять недовольство среди аратов. Всякое недовольство ведет к бунту. Я кое‑что покажу тебе…
Он достал из потайного места желтый ящик и открыл его. Из слоя ваты извлек несколько черных округлых предметов.
– В этих ампулах заключены самые страшные болезни скота и людей: молниеносная сибирская язва. Животное погибает через несколько минут после заражения в страшных судорогах. Желудочно‑кишечная сибирская язва. Опухольная сибирская язва. Это – сап. А вот это – чума! Теперь ты видишь, Цокто, какое страшное оружие у нас в руках. Кто пойдет против нас, тот умрет от болезней. Если ты вздумал бы изменить нам, то тебе пришлось бы отказаться от еды и питья: всюду стерегла бы тебя смерть. Так вот, я доверяю тебе. Нужно напустить чуму на аратское объединение. Сперва на скот, а потом и на людей, если до этого они не разбегутся. Госхоз появится – мы и госхоз уничтожим! Всех уничтожим! Поезжай на дальние пастбища объединения. Я подошлю Очира, чтобы ты не вздумал обмануть. Ну, а если нужно, то Очир и русских заодно пристукнет. Он кого хочешь может пристукнуть.
Цокто сидел с широко раскрытым ртом. Он с недоверием и боязнью смотрел на японца. Все это было похоже на сказку. В этих маленьких штучках сидели самые ужасные болезни, И японец безбоязненно брал их руками.
– Брось ампулы в родник и колодцы. Мы хотим проверить, насколько ты нам предан.
Трясясь от страха, взял Цокто страшные ампулы, сунул в карман.
В горы отправлялись Сандаг, Пушкарев и Цокто. Пришли из кочевья Дамчиг и Тумурбатор. Проводником на свои пастбища Бадзар прислал разбойника Жадамбу.
Завидев пограничника, который уже сменил военную форму на халат, Пушкарев почему‑то изумился:
– Это вы – сын Аюрзана? Тумурбатор?
– Я.
– Прямо‑таки глазам своим не верю! Ехали от самого Улан‑Батора вместе, а оказывается, вы и есть тот самый Тумурбатор… Цокто вчера сказал: сын Аюрзана и есть тот человек, который принес в учком красные камешки. Значит, вы их тогда принесли?
Тумурбатор рассмеялся:
– Дедушка Дамдин попросил передать, ну я и передал. Я у него вчера был. Боялся, не свалил ли ураган его юрту. Цела, и Дамдин цел. Работает, хоть юрта вся трясется.
– Как жаль, что я не знал… Мне очень нужно поговорить с Дамдином. Очень. Я, по сути, из‑за этих красных камней и приехал сюда. Где пиропы – там ищи алмазы…
Пограничник заинтересовался.
– Вернемся с дальних пастбищ – проведу вас к дедушке, – сказал он. – Алмазы… Дедушка никогда не говорил об алмазах. Где подобрал красные камешки – тоже не знаю. Наверное, поблизости, раз решил послать в Ученый комитет. Он обо всем охотно расскажет.
Александру хотелось сразу же поехать к Дамдину, и в то же время его манила дальняя поездка. Там – неизведанное… За Девичий перевал… Падь ягнятников… Еще какие‑то пади и котловины, где можно собрать геологические образцы, получить хотя бы общее представление о горах Гурбан‑Сайхан, воспетых всеми великими путешественниками по Центральной Азии.
– На обратном пути проведаем Дамдина, – пообещал Сандаг.
Дальние пастбища Бадзара находились в котловине Галын‑Алам, что значит «Огненная щель». Странное название. Почему – огненная? Может быть, в памяти людей сохранились воспоминания о каких‑то геологических процессах, имевших место там?
– Все гораздо проще, – разъяснил Сандаг, – В этой котловине очень много пещер. Все они заброшены. Когда‑то в пещерах жили монахи, был у них якобы свой храм – дацан под землей, где находилась огромная статуя прекрасной богини – женщины Тары. Ее в народе называют Дулмой. И якобы перед статуей на алтаре горел вечный огонь. Об этом вы от здешних кочевников еще не раз услышите.
Но все это, разумеется, сказка. Такая же, как вера в подземных жителей биритов, по‑вашему – гномов.
Воображение Пушкарева мигом воспалилось. Пещеры, где, по словам Сандага, до сих пор лежат древние книги и иконы; подземный храм с гигантской статуей богини; вечный огонь…
Пусть сказка. Но он прикоснется к сказке…
Провожать машину вышли все сотрудники экспедиции. Шофер Аракча сидел в кабине строго‑величавый и хмурил брови: проедут ли они там, где никогда не бывало ни одной машины?
Машина заурчала. Чимид, который вертелся около нее, крикнул:
– Кочуйте счастливо!
– Эй, эй, я тебя!.. – погрозил шофер кулаком. – Не знает, проклятый, что нельзя доброй дороги перед отъездом желать! Несчастье случится. Деревенщина!..
Лагерь скоро скрылся из виду. Дорога вела в горы. Поднялось багряное солнце, и вершины загорелись медным блеском.
Какая здесь четкость света и тени… Краски яркие, без полутонов, воздух прозрачен и сух. Лесов по склонам гор нет, и оттого они кажутся еще более пустынными и древними. Пади покрыты бело‑розовыми тюрбанами дикого лука, и кажется, будто лежит снег.
Вот полуразвалившаяся дозорная башня. Когда‑то на ее верхушке по ночам полыхало яркое пламя. Рядом на темно‑коричневой скале «знаки Гэсэра», искоренителя десяти зол на земле, – изображение меча. Или покажется на утесе гробница какого‑то древнего богатыря, к ней ведет широкая дорога, уставленная по обочинам каменными глыбами.
Странные горы здесь, в Гоби. Они поднимаются без всяких предгорий и покоятся как бы на едином, общем пьедестале. Какие силы вознесли на этот пьедестал массивы хребтов Дзун‑Сайхан, Дунду‑Сайхан и Барун‑Сайхан? Эти три расчлененных глубокими каньонами хребта и есть массив Гурбан‑Сайхан, Три Красавицы: Восточная, Средняя, Западная.
Машина пробиралась на северо‑запад, к загадочному Девичьему перевалу, за которым и находятся дальние пастбища.
Разбойник Жадамба, которого усадили в кабину, за всю дорогу ни разу не заговорил с водителем Аракчей. Да и о чем им говорить? Жадамба был угрюмого характера. К сорока годам он отпустил усы и бородку, и они придавали ему еще более мрачный вид.
Жадамба смотрел на шофера и на всех сидящих в кузове, кроме Цокто, как на обреченных. И хотя Бадзар не дал Жадамбе никаких прямых указаний, разбойник решил действовать по своему усмотрению. Он всегда отличался самостоятельностью. Пора начинать! Нужен случай, который всколыхнул бы весь аймак, а то и всю Монголию…
Он испытывал сладкое томление в груди от мысли, что все эти экспедиционные люди находятся в полной его власти и он может погубить их запросто. В пустынных, безлюдных горах всякое случается… Ни один следователь не найдет концов преступления. Жадамба знает такие места, откуда никто живым еще не выходил. Можно обрушить камнепад на спящих людей и на машину, можно завести их в черное болото, столкнуть в пропасть… Да мало ли что можно придумать, если хочешь погубить. Хорошо, когда у тебя есть такой сообщник, как Цокто.
На привале он отвел Цокто в сторону и сказал:
– Ты меня знаешь: я не люблю, когда мне перечат. Револьвер с собой взял?
– А зачем? Мне он не нужен.
– Ты ошибаешься. Ну да ладно. Я сам их всех перестреляю.
Цокто помертвел, его начала трясти лихорадка.
– Ну ты, ученый! – прикрикнул на него Жадамба. – Твое дело – держать язык за зубами. Мы порешим их ночью, когда не будет артельных пастухов – они уедут на свои пастбища.
Эти артельные Дамчиг и Тумурбатор не нравились Жадамбе: очень уж с подозрением поглядывали они на него. Да только здесь, в горах, хозяин он, а не они, эти пастухи. Он может хоть сейчас перестрелять их всех по одному.
«Хоть бы машина со всеми нами свалилась в пропасть…» – в отчаянии думал Цокто. Он теперь жалел, что ввязался в эту поездку, надо было сказаться больным. Разбойнику Жадамбе что: он скачет по Гоби как ветер – попробуй поймай его! А Цокто привык к спокойной жизни. Ему вся эта затея с восстанием прямо‑таки ни к чему… Да, герой Максаржав вырвал из груди его отца сердце. Но разве то же самое не делал его отец с десятками недовольных аратов? Почему Цокто навеки должен быть прикован к своему прошлому, к скрипучей арбе своих предков? Народная власть его ничем не обидела…
Нужно немедленно предупредить всех о злых замыслах Жадамбы. Он знал, что будет за этим: начнется стрельба, и первую пулю разбойник вгонит в живот изменника Цокто.
И Цокто малодушно смолчал. Пусть все будет так, как будет.
…Джаргалантын‑Хондий – «Долина счастья» осталась позади. Горы были совершенно лишены почвенного покрова и блестели крутыми гранитными боками. На других кряжах виднелись пирамидальные, конусообразные, ребристые и даже цилиндрические горки. Многочисленные ручьи несли свои прозрачные или желтые, словно впитавшие солнце, воды по ступенчатым ложам и мощными струями низвергались по вертикальным скалистым стенам в долины.
Машина шла по усыпанной обломками скал крутой горной тропе, и было страшно смотреть вниз. Но Аракча искусно выруливал на самых опасных участках.
Был жгучий полдень, когда машина, пройдя сквозь теснины узких и извилистых ущелий, поднялась на перевал, с которого открывался далекий вид. Внизу лежала глубокая долина, покрытая светло‑зеленой травой и можжевельником.
Пришлось остановиться: закипела вода в радиаторе. Аракча повернул машину против ветра, но вода в радиаторе по‑прежнему шипела, булькала, из открытого отверстия наверху вырывались клубы пара.
– Чутхур[28]проклятый, этот Чимид – пожелал счастливой дороги! – ругался шофер. – Из‑за него теперь придется останавливаться через каждый километр.
Но все обрадовались случаю размять ноги. Пушкарев сразу же стал набивать сумку образцами пород. Геология гор Гурбан‑Сайхан до сих пор была не изучена, а неисследованное всегда манит.
– Как называется место? – спросил он у Сандага. – Любопытные обнажения…
– Мы на Девичьем перевале.
– Почему у него такое странное название?
– Легенда. В давние времена некий князек‑старик решил взять в жены красавицу из бедной семьи. Чтобы погубить соперника, молодого арата, князь приказал ему достать птенца ягнятника. Для этого юношу привязали ремнем к решетчатой стене юрты и спустили на веревке к гнезду ягнятников. Могучие птицы растерзали его. А князь взял красавицу в жены. Но она любила юношу и во время свадьбы бежала в горы. Здесь и замерзла во время снежной бури. А перевал с тех пор называют Девичьим… Падь ягнятников перед нами!
Если существует угрюмая красота, то она воплотилась именно вот в этих громадных сиреневых осыпях Пади ягнятников, в таинственных черных расщелинах, острых иззубренных скалах, на которых повсюду виднеются дикие бараны и козлы с массивными рогами. В радужной дымке, застилающей щербатые утесы, медлительно кружили темные птицы с двухметровым размахом крыльев. То была редкая вымирающая разновидность грифа с «бородкой».
На склонах гор лежал вечный снег, и от него тянуло прохладой. Снег в самом сердце Гоби!.. Он казался розовым, легким, почти нереальным.
Здесь, на Девичьем перевале, Тумурбатор и Дамчиг вылезли из кузова и сказали, что прибыли на место, – артельные табуны пасутся неподалеку; завтра в полдень они, пастухи, пригонят отобранных лошадей на перевал, будут ждать ученых людей.
Пушкарев заметил, как пограничник и Дамчиг вроде бы с опасливым интересом поглядывают на Жадамбу, а он старательно отворачивается от них, но не придал этому значения.
Жадамба тихо сказал Цокто:
– Светлый князь, сын князя, боюсь, пастухи догадались, кто я. Мне придется сегодня же покончить с учеными людьми и скрыться. Не страшись, я придумал, как избежать кровопролития: мне не нужно стрелять, убивать, они умрут сами. Я решил заманить их в пещеру, где всегда лед, и заморозить там. Твой друг японец научил меня кое‑чему. У меня в кожаной сумке взрывчатая сила – любую скалу своротит. Да что тебе объяснять – сам знаешь про нее, ученый…
Цокто весь сжался. Может быть, все‑таки рассказать обо всем Сандагу? Схватить Жадамбу, связать веревками… А потом? Потом будет допрос. Приедут люди в красно‑зеленых фуражках, и Цокто придется рассказать о заговоре. Но кто‑то из заговорщиков все‑таки успеет унести ноги, и тогда за Цокто начнется медленная, но упорная охота. Его могут прикончить конокрады из шайки Жадамбы. Возможно, они уже бродят в здешних местах и только ждут сигнала своего вожака…
А Жадамба наседал и наседал.
– Это дело я сделаю и без тебя… – шептал он. – Иди с пастухами в стада объединения и делай свое дело!.. Ампулы не забыл?
– Взял.
– Вот и хорошо. Просись у Сандага!
Мрачный и совсем упавший духом Цокто сказал Сандагу:
– Не могу ехать дальше – укачало. Всю «простоквашную посуду» растрясло. Передышка нужна. Отпустите с Дамчигом и Тумурбатором.
– Вид у него неважный, – согласился Сандаг. – Ладно, идите. Меня тоже в первые годы укачивало, а потом привык. Теперь на машине не укачивает, а на верблюде укачивает.
А до конца путешествия было еще далеко. Они взбирались на перевалы и опускались в глубокие каньоны.
Наконец в глубокой котловине с желтыми, будто ржавыми, и красными обрывистыми стенами показалась юрта величиной с «корзиночку».
Навстречу машине выскочили два огромных черных тибетских дога, затем показался табунщик на пегой лошади с длинным деревянным шестом в руках.
Спрыгнув на землю, он надавал собакам пинков, а когда они убежали, подошел к машине. Его широкое лицо выражало радость, изумление. И только тогда, когда он увидел Жадамбу, сразу как‑то погас, насторожился, насупился.
– Эй, хозяин, принимай дорогих гостей, ученых людей из Улан‑Батора! – весело крикнул ему Жадамба, нимало не смущаясь тем, что табунщик стал потихоньку пятиться к своей юрте. – Бадзар прислал меня, – пояснил Жадамба, – ездовых лошадок отобрать для экспедиции. Я ведь теперь у Бадзара в работниках, вроде приемного сына. Кумыс давай! Холодный кумыс.
Табунщик несколько успокоился. Он сообразил, что только один знает, кто такой этот Жадамба. Да и глупо было бы принять ученых людей за соучастников конокрада.
Пообедав консервами и сухим творогом, приступили к отлову лошадей. Нужно было управиться дотемна. По котловине, словно вихри в степи, неслись кони. Табунщик на пегой лошади бросался им наперерез. Ловко накинув аркан, с маху осаживал норовистого полудикого скакуна. Все это требовало предельной ловкости и немалой отваги.
Не прошло и часа, как семь быстроногих иноходцев были отделены от основного табуна и отведены в загон с каменной оградой.
Пушкарев смотрел на табунщика и удивлялся: живет человек совершенно один, принимает жеребят, ухаживает за ними и в бурю и в зной, доит кобылиц, делает из их молока кумыс. Да, подобная жизнь требует большой выдержки и выносливости.
– Кумыс у тебя холодный, а кругом жара, собаки визжат от нее, – сказал Сандаг табунщику. – Где хранишь его?
– Он для подобного дела пещеру приспособил, – подал голос Жадамба.
– Пещеру?
– Да. Тут неподалеку, в конце ущелья. Пещере конца нет; пол у нее изо льда, как речка зимой. Там есть дворец хана Гэсэра – так старики называют, тоже весь ледяной, большие сосульки, величиной с верблюда, с потолка свисают.
Все заинтересовались.
– А вы были в пещере? – спросил Пушкарев.
– Много раз. Тут ведь много пещер. Говорят, есть очень глубокая и большая, где каменный бурхан – женщина высотой с уланбаторский храм Джанрай, а перед бурханом всегда горит огонь. И сейчас, наверное, горит. Он испокон веков горит.
– Сами вы в той пещере были, знаете к ней дорогу?
– Нет, не знаю. А где табунщик бурдюки с кумысом прячет, тут был. На стенах знаки Гэсэра и рисунки.
– Какие рисунки?
– Разные. Лошади, верблюды, козлы и бараны, драконы.
– Драконы?!
– Да.
Жадамба был хорошим психологом. Он знал, что ученые, оказавшиеся в этих местах, и даже иностранные торговцы всякий раз спрашивают о костях дракона, ищут их. И находят. Совсем недавно он побывал у такого торговца, своего старого знакомого, передал ему большой коричневый пакет от Бадзара, за что получил в подарок хороший револьвер и целую пачку тугриков. То были тайные дела, и знать о них никому, кроме Бадзара, не полагалось.
Теперь он направил, как ему казалось, верную, испытанную стрелу в сердце вот этих. Но Жадамба был человеком невежественным, он представления не имел, когда жили драконы, а ученые знали всё.
– Чепуха! – сказал Сандаг. – Изображение дракона в пещере? Только этого недоставало! Да видели ли вы сами рисунок дракона?
– Видел, – не моргнув глазом, отвечал Жадамба. – Вот он, табунщик, может подтвердить мои слова. Да тут и доказывать нечего: пройдите в пещеру – сами увидите. Наш хозяин понесет бурдюки в пещеру, покажет вам рисунки.
– А ты видел нарисованного дракона? – спросил Сандаг у табунщика.
Тот засмущался, потом признался:
– Я рисунки видел, но никогда их не разглядывал: некогда, табуны стеречь надо. Мои бурдюки лежат сразу же у входа, а дальше я не ходил – боюсь.
– Чего же ты боишься?
– Биритов. Ну, тех маленьких людей, которые живут под землей.
– А биритов видел?
– Нет.
– Да и не мог увидеть: нет никаких биритов. Стариковские сказки.
Табунщик спорить не стал.
И Пушкарев, и Сандаг были приятно возбуждены. Им казалось, что они стоят на пороге какой‑то тайны. Ледяная пещера – по всей видимости, подземный лабиринт, никем не исследованный… И рисунки, письмена… Почему древние письмена неизменно волнуют наше воображение? Может быть, потому, что за непонятными значками и иероглифами нам чудится тайна давно отшумевшей жизни?
Всякий раз, увидев плиту, испещренную древними знаками, или же статую Будды, высеченную в скале, обелиск или субурган, Пушкарев невольно останавливался. В горах близ Улан‑Батора он встречал наскальные рисунки каменного века, древнетюркского и древнемонгольского времени. Но попадались и такие, которые невозможно было отнести ни к одной из названных групп – они словно бы свидетельствовали о неких цивилизациях, неведомых современному человечеству.
Обследовать ледяную пещеру решили после вечернего чая. Идти к ней придется по узкому и глубокому каньону, у входа в который они и остановили машину. Это был вход в неведомое, в неисследованное…
– Расщелина, по всей видимости, появилась после давнего землетрясения. Оно и раскололо гору надвое. Вам, Александр Сергеевич, представляется исключительная возможность исследовать гору в разрезе, – сказал Сандаг.
– Да мне прямо‑таки не терпится приняться за дело! На склонах я вижу отверстия: должно быть, пещеры. И среди них та, где каменная богиня…
– Найти изображение ящера намного важнее. А если хотите знать, не верю я этому типу: все это он слышал от кого‑нибудь, да напутал. Далась вам каменная богиня!
– Но вечный огонь на алтаре…
– Да я в разных местах слышал нечто подобное. Если верить всем этим россказням, то во всех пещерах или груды сокровищ лежат, или статуи необычайной высоты, или же пещера обязательно ведет в мифическую «страну света» Шамбалу, где отсиживается великий Гэсэр‑хан. А исток легенд один: караванщики, побывав в соседнем Китае, в Датуне, слышали рассказы о знаменитых Юньганских пещерах, где сохранились колоссальные статуи будд, сделанные искусными скульпторами полторы тысячи лет назад. Или вот – пещеры Могао близ Дуньхуана. В течение девятисот лет никто не подозревал об их существовании. Почти тысячу лет назад монахи, спасаясь от ужасов бесконечных войн, замуровали эти пещеры, оставив там около тридцати тысяч картин в свитках, священные книги, статуи. И лишь в 1900 году некий Ван, остановившись на ночлег в горах, обнаружил тайник. Потом нагрянули иностранные археологи и предприниматели и вывезли сокровища. Так они и рассеяны по всему свету. К этому делу приложил руку и небезызвестный бандит от археологии и палеонтологии Карст, международный авантюрист.
– А как же вечный огонь перед статуей?
– Вам‑то как геологу положено знать, что Синьцзян и те места, о которых я упомянул, находятся в нефтяном районе. Там и нефть, там и газ. В Монголии не может быть вечного огня, так как нет промышленных запасов нефти, да и вообще на монгольском плато, как считают ученые, нефти нет и быть не может.
– Почему?
– Мы с вами находимся на первоматерике, где до сих пор прямо на поверхности находят отпечатки лап динозавров. Нефтяная полоса, тянущаяся от Сахалина через Иран до Румынии, лежит намного южнее.
– А я в этом не совсем уверен. Нефть находят и на Урале и в Сибири.
– Но почему‑то не добывают.
– Еще будут добывать.
– Сдаюсь. Но за монгольское плато все‑таки ручаюсь. Хотите пари?
– А что с меня взять?
– Значит, уверены, что проиграете?
– Это еще ровным счетом ничего не значит. Мне нравится ваша трубка с перламутровым мундштуком.
– Найдите в Монголии нефть, и вы получите трубку. Даже если уголь найдете, все равно отдам. За горючие сланцы готов отдать. Найдите хотя бы что‑нибудь.
Они рассмеялись.
Место для ночлега Жадамба выбрал не очень уютное, но приходилось мириться. Палатку раскинули у каменной стены. Глубокое ущелье сквозило синим туманом.
На закате, сидя у костра и попивая чай из узорных пиал, они любовались игрой красок. Теснина переливалась пурпурно‑красным и зеленым полымем, отдельные скалы тлели малиновыми и темно‑сиреневыми огнями. Другие были иссиня‑черные. Пушкарев жалел, что рядом нет Вали. Ему хотелось поскорее попасть в пещеру и там, при свете электрических фонарей, зарисовать загадочные письмена, пока еще не известные цивилизованному миру. Возможно, сообщение о знаках произведет фурор в науке: ведь до сих пор ведутся споры, обитал или не обитал человек в Гоби в древности. Как бы там ни было, но записки Пушкарева обогатятся еще одним открытием, приобретут особый привкус необычности. И когда он вернется в Москву…
Шофер Аракча, намаявшись за день, после чая залез в кабину грузовика и сразу же забылся тяжелым сном.
– Я тоже накрутился, хочется прилечь, – сказал Жадамба. – До сих пор тошнит от бензина. Рисунки вам покажет табунщик.
Надели теплые вещи, захватили термосы с горячим чаем: исследование пещеры могло затянуться на несколько часов. Только табунщик был в своем обычном замызганном дэли[29]и в помятой шляпе с большими обвисшими полями. Он захватил бурдюки с кумысом и, наказав Жадамбе присматривать за лошадьми, повел ученых к пещере.
– Не особенно торопи ученых людей! – крикнул ему вслед Жадамба. – Покажи знаки Гэсэра и ледяной дворец. Вот, чтоб не скучал, возьми от меня. – И он бросил табунщику пачку табаку.
…Скалы над головой сужались всё больше, и наконец осталась лишь полоска темно‑синего неба. Пушкарев шел вслед за табунщиком и освещал дорогу электрическим фонариком. Идти было легко. Сумрачная глубь ущелья манила, затягивала.
Они едва протиснулись в узкое отверстие – и сразу очутились в пещере. На них дохнуло могильным холодом. Чистый, прозрачный лед под ногами зеленовато искрился.
– А где рисунки и знаки? – спросил Сандаг.
Табунщик протянул руку в глухую темноту:
– Там. Долго идти надо.
– Веди.
На них были шерстяные свитеры, шапки, сапоги с портянками, и все‑таки очень быстро руки и ноги окоченели. У Пушкарева зуб на зуб не попадал.
Табунщик уводил их все дальше и дальше.
– Здесь был каток первобытных людей, – пошутил Сандаг. – Хорошо, что прихватили термос с горячим чаем.
Наконец они очутились в огромном зале, стены которого были покрыты непонятными знаками и многочисленными рисунками. Тут были изображения коней, верблюдов, ланей, диких козлов, бегущих охотников.
– А где же драконы? – строго спросил Сандаг у табунщика. – В другом зале? Веди нас туда.
Табунщик переминался с ноги на ногу.
– Я не знаю, о каких драконах толковал тот человек, – сказал он. – Я же говорил, что никогда не смотрел на рисунки, боясь ослепнуть. Тут живут бириты.
– А ледяной дворец Гэсэр‑хана существует?
– Да, дарга.
– Веди!
Шли по узкому естественному коридору, который внезапно как бы раздвинулся – и они застыли в немом изумлении: подземная пустота, куда можно было вместить все гигантские храмы мира, была заполнена ледяными колоннами, ажурными арками, хрустальными башнями– сверкающий всеми огнями фантастический город, молчаливый, холодный, оцепеневший навеки и в то же время струящийся, оживающий от малейшего лучика.
Такого ледяного грота им еще не приходилось видеть.
– Не заговори мы о пещерах, возможно, так и не увидели бы всю эту красоту! – горячо воскликнул Пушкарев. – В конце концов, обойдемся и без драконов.
Нечто нереальное было в архитектуре ледяного грота, словно сотканного из миражей. Даже пронизывающего холода сейчас они не замечали. В благоговейном молчании возвращались к выходу из пещеры.
Очнулись от своего забытья, когда услышали пронзительные крики, гулко перекатывавшиеся под сводами пещеры.
– Кто‑то зовет на помощь! – громко сказал Сандаг. – Побежали!..
У выхода из пещеры, возле бурдюков с кумысом, они увидели Аракчу. Шофер трясся всем телом.
– Что случилось?! – Сандаг схватил его за плечи.
– Там, возле машины…
– Говори, говори!
– Приехали пастухи объединения, пять человек, навалились на Жадамбу, связали его ремнями. А мне сказали, чтобы вас позвал.
– А почему связали Жадамбу?
– Не знаю.
К машине они бежали во весь дух. Первое, что увидели, – лежащего у костра, связанного по рукам и ногам Жадамбу. Вокруг стояли артельные пастухи с длинными арканами.
Были здесь и Тумурбатор, и Дамчиг, и Цокто.
– Почему вы связали его? – спросил Сандаг.
– Араты давно пытались напасть на его след, – сказал Тумурбатор, указывая шестом на лежащего Жадамбу. – Это разбойник. Он много лет угонял наших коней, грабил со своей шайкой юрты аратов. Теперь отрастил бороду, а мы его все равно признали. Сразу признали! Взяли коней – и сюда.
– Вот так происшествие! – озадаченно проговорил Сандаг. – Просили у Бадзара проводника, а он подсунул нам разбойника.
– Бадзар – сам разбойник, – сказал Дамчиг. – Ну и до него, придет время, доберемся. А этого, – он пнул носком сапога Жадамбу, – я сам доставлю в Дунду, сдам в «черный дом».
– Отвезем на экспедиционной машине, – сказал Сандаг.
Пушкарев с тревожным любопытством разглядывал Жадамбу. Разбойник… Только этого еще не хватало!
Жадамба заворочался, бросил на геолога взгляд, полный ненависти. Он хотел что‑то сказать, но промолчал.
Тумурбатор протянул Сандагу сумку Жадамбы.
– Здесь взрывчатка и патроны. Собирался что‑то взрывать.
Сандаг задумался: в самом деле, зачем разбойнику взрывчатка? И невдомек было Сандагу, что всего лишь несколько минут тому назад сама их жизнь была поставлена на карту.
Жадамбу всю ночь караулили Дамчиг и Тумурбатор. Сандаг и Пушкарев тоже не сомкнули глаз до рассвета. Они говорили о пещерах, о вечном огне, о том, что Котловину пещер обязательно нужно обследовать, если не сейчас, то в недалеком будущем.
– А почему не сейчас? – спросил Пушкарев. – Если мы найдем вечный огонь…
– Опять вы за свое… – сердился Сандаг. – Все это легенды!
– И все же в нашем положении даже легенды следует проверять! – сказал Александр. – Где‑то здесь – пещеры, и они, как я понимаю, никем из ученых не обследованы…
– Руки не дошли, – отозвался Сандаг. – Еще успеем обследовать. А впрочем, вы правы…
Он задумался и неожиданно сказал: