– Нет, просто продолжение мне известно: ее доставили обратно в Штаты.
– Какая авиакомпания, в какой город, в какую больницу? Вы все это знаете, мистер репортер?
Эндрю примчался и уселся на единственный имевшийся в кабинете Долорес Салазар стул.
– Частный самолет и беспосадочный перелет Женева – Бостон, – торжественно объявила она.
– А она еще болтает, что ей не на что купить себе новый матрас! – не сдержался Эндрю.
– Что вы сделали с ее матрасом?
– Ровным счетом ничего, успокойтесь, Долорес.
– Мне нет до этого никакого дела. Она вряд ли разорилась на билет: самолет принадлежал Агентству национальной безопасности. Но почему она летает на самолете, принадлежащем правительственному агентству, да еще такому? Об этом мне ничего не известно, тут моей компетенции недостаточно. Я обзвонила все больницы Бостона и его окрестностей, но в их досье нет следов Сьюзи Бейкер. Теперь в игру вступаете вы, старина. Когда вам захочется поделиться раздобытой информацией со мной, не стесняйтесь, я вам всегда рада.
После разговора с Долорес Эндрю почувствовал, что окончательно запутался. Вернувшись на свое рабочее место, он, поразмыслив, отложил намеченный на этот вечер переезд домой. Предстоящую ночь он проведет в здании редакции.
Вашингтон‑сквер, 8 часов вечера.
Арнольд Кнопф шагал по главной аллее, разглядывая каждого встречного. Вот бродяга спит на краю лужайки, завернувшись в старое одеяло; трубач разучивает гаммы под деревом; гуляющие с собаками обходят одиноких курильщиков; пара студентов обнимается, сидя на бортике бассейна; художник при свете фонаря творит на мольберте собственный красочный мир; какой‑то тип, воздев к небу руку, призывает в свидетели Создателя.
Сьюзи ждала его на скамейке, глядя перед собой отсутствующим взглядом.
– Кажется, ты не горела желанием снова со мной встречаться? – спросил Арнольд Кнопф, устраиваясь с ней рядом.
– Вы верите в проклятия, Арнольд?
– Я такого насмотрелся за свою карьеру, что мне и в Бога‑то слабо верится.
– А я верю и в проклятия, и в Бога. Кажется, все вокруг меня проклято. Моя семья, все, кто к ней приближается…
– Ты позволила себе неоправданный риск и теперь пожинаешь плоды. Что меня поражает, так это твое упрямство. Откуда этот встревоженный взгляд? Только не говори, что переживаешь за своего журналиста!
– Он мне нужен. Нужна его решимость, его сноровка. Но не хочется подвергать его опасности.
– Понимаю. Охотиться хочешь сама, а он только пусть выгонит зверя из леса. Тридцать лет назад тебе нашлось бы место в моей команде, но то было тридцать лет назад! – усмехнулся Кнопф.
– Ваш цинизм вас старит, Арнольд.
– Мне семьдесят лет, но если мы с тобой побежим наперегонки до вон той ограды, то я наверняка приду первым.
– Я бы поставила вам подножку.
Кнопф и Сьюзи умолкли. Кнопф глубоко вздохнул и стал вглядываться в дальний конец сквера.
– Как мне тебя разубедить, бедняжка Сьюзи? Ты – сама невинность!
– Я утратила невинность в одиннадцать лет. Хозяин лавки, где мы покупали сладости, вызвал полицию, когда я якобы попыталась стянуть две шоколадки. Меня отвезли в участок.
– Хорошо помню, как я тебя оттуда забирал.
– Вы приехали слишком поздно, Арнольд. Я сказала полицейскому, который меня допрашивал, всю правду: хозяин лавки подсматривал за школьницами, он заставлял меня его трогать, а кражу придумал, когда я пригрозила на него донести. Полицейский отвесил мне пощечину и обозвал извращенкой и лгуньей. Вторую пощечину мне отвесил дома дед. Бакалейщик Фигертон был безупречным прихожанином и по воскресеньям всегда ходил к мессе. А кто я? Просто наглая девчонка. Дед повез меня на место преступления, заставил попросить прощения и признаться, что я все выдумала. Он дал Фигертону денег, и мы уехали. Я навсегда запомнила, как бакалейщик ухмылялся, когда я с пылающими щеками садилась в машину.
– Почему ты мне ничего не сказала?
– А вы бы мне поверили?
Кнопф промолчал.
– Вечером я заперлась в своей комнате. Никого не желала видеть, ни с кем не могла разговаривать, не хотела жить. Матильда вернулась спустя два дня. Я слышала, как они с дедом скандалили. Они часто ссорились, но так ужасно – еще никогда. Ночью она пришла ко мне и села в ногах кровати. Чтобы меня успокоить, она стала рассказывать о других несправедливостях и впервые упомянула судьбу своей матери, то, что ей пришлось пережить в нашей семье. В ту ночь я поклялась отомстить за бабушку. Я сдержу свою клятву!
– Твоя бабушка умерла в 1966 году, ты ее не знала.
– Она не умерла, ее убили!
– Она изменила родине. Тогда были другие времена. Холодная война – своеобразная война, но в ней тоже были жертвы.
– Она ни в чем не была виновата.
– Ты ничего не знаешь.
– Матильда в этом ничуть не сомневалась.
– Твоя мать пила.
– Все из‑за них.
– Твоя мать была тогда молодой, у нее была вся жизнь впереди.
– Какая жизнь? Матильда все потеряла, даже собственное имя, право продолжать учебу, всякую надежду на карьеру. Ей исполнилось всего девятнадцать, когда она потеряла мать…
– Мы так и не узнали, при каких обстоятельствах…
– …ее убили? Ведь это самое подходящее слово, Арнольд?
Кнопф достал коробочку мятных леденцов и предложил Сьюзи.
– Допустим, ты каким‑то чудом восстановишь ее доброе имя. Что это даст? – спросил он, отправляя в рот леденец.
– Ее реабилитация позволит мне вернуть настоящую фамилию и заставить государство возвратить незаконно конфискованное имущество.
– Фамилия Бейкер тебе больше не нравится?
– Мне дали чужую фамилию, чтобы спасти от унижений, выпавших на долю Матильды. Чтобы передо мной не захлопывали двери так же, как перед ней. Не пытайтесь меня убедить, что для вас честь – пустой звук.
– Зачем ты позвала меня сюда? – спросил Кнопф.
– Предлагаю стать моим сообщником.
– Я отказываюсь. Не намерен участвовать в твоих затеях. Я обещал твоему деду…
– …заботиться о моей безопасности. Сто раз это слышала!
– И я сдержу свое обещание. Помочь тебе сейчас значило бы его нарушить.
– Я не передумаю, и вы, отказываясь мне помочь, обрекаете меня на серьезный риск.
– Не пытайся мной манипулировать, со мной это не пройдет. Запомни, у тебя нет никаких шансов на успех.
– Что она такое натворила, из‑за чего ее решили убрать?
– Забавно. Ты любишь, чтобы тебе что‑то повторяли, а о чем‑то, наоборот, помалкивали. Она вздумала торговать государственными тайнами, но попалась еще до того, как успела совершить непоправимое. Она попыталась бежать, и это плохо кончилось. Она совершила серьезное преступление. У людей, которым пришлось ее остановить, не было другого способа защитить интересы нашей страны и тех, кого она могла выдать.
– Вы бы себя слышали, Арнольд! Прямо шпионский роман!
– Если бы! Гораздо хуже.
– Это же смешно! Лили была умницей, высококультурной женщиной, авангардисткой и гуманисткой, никому не способной причинить зла, не говоря уж о том, чтобы предать своих.
– Что ты обо всем этом знаешь?
– Матильда не только пила. Когда мы оставались с ней вдвоем, она рассказывала мне о своей матери. Мне не довелось посидеть у бабушки на коленях, но я все о ней знаю: какими она пользовалась духами, как одевалась, что читала, как гневалась, как смеялась – у нее был неподражаемый смех…
– Согласен, она опережала свое время и обладала твердым характером.
– Кажется, она вас ценила.
– Это слишком сильно сказано. Твоя бабушка не любила общество мужчин, льнувших к ее мужу, вернее, к его власти, ей претила их услужливость, а тем более их лесть. Ей импонировала моя скромность. На самом деле я был с ней так сдержан, потому что она производила на меня сильнейшее впечатление.
– Она была красива?
– Ты похожа на нее, и не только внешне, это меня как раз и тревожит.
– Матильда говорила, что вы принадлежали к тем немногим, кому она доверяла.
– Никому она не доверяла! А ты никак не можешь заставить себя называть свою мать «мама», как это принято у всех нормальных людей?
– Матильда никогда не была нормальной матерью, к тому же ей самой нравилось, когда я обращалась к ней по имени. Кто выдал Лили?
– Она сама себя приговорила, и твой дед при всем желании не смог бы ее спасти.
– Мой дед превыше всего ставил власть. Но защитить ее он мог. Она же была его женой, матерью его дочери. У него были для этого возможности.
– Не смей его судить, Сьюзи! – вспылил Кнопф. – Лили зашла слишком далеко, и ей никто уже не сумел бы помочь. Если бы ее арестовали и судили за измену, она угодила бы на электрический стул. Твой дед стал первой жертвой этого дела: оно стоило ему карьеры, состояния и чести. Партия прочила ему пост вице‑президента при Джонсоне!
– Но Джонсон не стал баллотироваться. Карьера, состояние, честь – в каком грустном порядке вы перечисляете эти ценности! Всем вам, сотрудникам зловещих правительственных органов, успешно промыли мозги. Вы думали только о том, как победить в ваших междоусобных войнах и заслужить новые звания.
– Дурочка, люди, павшие во имя того, чтобы ты жила в свободном мире, безымянны. Они служили своей стране, оставаясь в тени.
– И кто же из этих «теней» стрелял в мою бабку? Кто из этих доблестных «слуг родины» открыл огонь по беззащитной женщине, попытавшейся всего лишь от них сбежать?
– Хватит с меня, довольно! – Кнопф поднялся со скамейки. – Если бы все это слышал твой дед, он бы в гробу перевернулся.
– Мне самой интересно, как бы он прореагировал на вашу речь в защиту убийц его жены!
Арнольд Кнопф стремительно зашагал по аллее, Сьюзи бросилась вдогонку.
– Помогите мне вернуть ее доброе имя – это все, о чем я прошу!
Кнопф обернулся и долго смотрел на Сьюзи.
– Было бы очень полезно преподать тебе урок смирения. Самый лучший способ – оказаться лицом к лицу с реальностью, – пробормотал он.
– Что вы сказали?
– Так, просто мысли вслух. – И Кнопф удалился в направлении Ла Гуардиа.
При его приближении зажглись фары автомобиля. Он сел на заднее сиденье и укатил.
В 10 часов вечера Эндрю собрался уходить от Саймона.
– Тебе обязательно надо вернуться к себе прямо сегодня?
– Ты уже в пятый раз меня об этом спрашиваешь, Саймон.
– Просто хотел убедиться, что правильно тебя понял.
– Я думал, ты ждешь не дождешься, когда я съеду, – отозвался Эндрю, закрывая чемодан. – Завтра заберу остальное барахло.
– Учти, если передумаешь, можешь возвращаться.
– Не передумаю.
– Тогда я тебя провожу.
– Нет, останься. Обещаю позвонить тебе, когда доберусь домой.
– Если в течение получаса от тебя не будет известий, я поеду к тебе.
– Все будет хорошо, уверяю тебя.
– Знаю. Главное, ты будешь спать на новых простынях.
– Вот именно!
– Ты мне обещал, что пригласишь поужинать ту, которая их тебе подарила.
– Я помню. Кстати, ты не хочешь позвонить своей Кэти Стейнбек?
– Какие странные мысли! С какой стати ты ее вспомнил?
– Ни с какой, просто так. Но ты подумай.
Саймон озадаченно смотрел на друга. Эндрю забрал вещи и вышел за дверь.
Доплетясь пешком до своего дома, он задрал голову. Занавески в его окнах были задернуты. Прежде чем войти, он сделал глубокий вдох.
Лестничная клетка тонула в потемках до третьего этажа. Поднявшись на свою площадку, Эндрю поставил чемодан на пол и стал искать в карманах ключи.
Дверь его квартиры распахнулась сама, какой‑то человек отбросил его сильным ударом в грудь. Эндрю отлетел и ударился о перила. Время замерло, он зашатался над темным провалом. Человек схватил его за воротник, опрокинул на пол и метнулся к лестнице. Эндрю бросился за ним, сгреб за плечо, но незнакомец, повернувшись, сильно двинул его правым кулаком в лицо. Эндрю показалось, что глаз у него провалился внутрь черепной коробки, но он, превозмогая боль, попытался удержать обидчика. Два удара, под дых и по печени, заставили его отказаться от этой попытки. Он согнулся пополам и смирился с поражением.
Незнакомец побежал вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Дверь на улицу захлопнулась за ним с ехидным скрежетом.
Эндрю долго не мог отдышаться. Наконец он кое‑как выпрямился, подобрал с пола чемодан и вошел в свою квартиру.
– Добро пожаловать домой, – пробурчал он себе в бороду.
В квартире все было перевернуто вверх дном, ящики книжного стола были выдвинуты до отказа, все папки выпотрошены, бумаги раскиданы по полу.
Эндрю побрел в кухню, открыл морозильник, положил в полотенце несколько кусочков льда и прижал к веку. После этого он направился в ванную изучать в зеркале полученные повреждения.
Он уже целый час пытался навести порядок, когда в дверь позвонили. Эндрю набросил куртку, достал из кармана револьвер и засунул его за пояс за спиной. И только после этого отпер дверь.
– Ты что, совсем рехнулся? Я десять раз тебе звонил! – набросился на него Саймон.
Оглядев друга, он сменил тон.
– Тебя избили?
– Правильнее сказать, я позволил себя избить.
Эндрю впустил Саймона в квартиру.
– Ты разглядел того, кто это сделал?
– Одного со мной роста, кажется, брюнет… Все произошло слишком быстро. Ты сам видел, как темно на лестничной клетке.
– Что у тебя украли?
– Что тут можно украсть?
– Ты проверил, не ограблены ли другие квартиры в твоем доме?
– Это не пришло мне в голову.
– А полицию вызвал?
– Еще нет.
– Пойду взгляну, не взломаны ли другие двери, – сказал Саймон. – Я мигом!
Пока Саймон бродил по этажам, Эндрю спрятал револьвер и подобрал упавшую с каминной полки фотографию в рамке.
– Ты все это видела? – спросил он шепотом у улыбающейся бывшей жены. – Что здесь искал этот тип?
– Все, едем ко мне, – распорядился подошедший сзади Саймон и отнял фотографию.
– Нет, я тут приберу и лягу.
– Хочешь, я останусь?
– Спасибо, не надо, справлюсь сам.
Он забрал у Саймона фотографию, поставил ее на место и проводил друга до двери.
– Завтра я тебе позвоню, честное слово.
– Я нашел это на лестнице. – Саймон протянул Эндрю мятый конверт, оброненный, возможно, грабителем. – Я держал его кончиками пальцев за самый уголок, чтобы не стереть отпечатки.
Эндрю закатил глаза. Схватив конверт всей пятерней, он заглянул внутрь: Сьюзи и он под домом в тот вечер, когда он отдал ей ключи. Фотография была темная, снимали без вспышки.
– Что там? – спросил Саймон.
– Рекламный проспект, – ответил Эндрю, пряча конверт в карман.
Выпроводив Саймона, он уселся за письменный стол, чтобы получше рассмотреть снимок. Фотограф стоял на углу Перри и 4‑й Западной улицы. На оборотной стороне красовались три полосы черным фломастером. Эндрю поднес фотографию к лампе, чтобы разобраться, что за надпись зачеркнута, но ничего не разглядел.
Никогда еще ему так не хотелось напиться. Он обыскал все кухонные ящики. Уборщица потрудилась на славу: не оставила ничего, кроме посуды. Ближайший винный подвальчик находился на углу Кристофер‑стрит, но вряд ли он был открыт после полуночи.
О сне на трезвую голову даже мечтать не стоило. Эндрю машинально открыл холодильник – и обнаружил там бутылку водки с запиской, прикрученной проволочкой к горлышку:
«Желаю вам приятной первой ночи. Спасибо за все. Сьюзи».
Эндрю не был поклонником водки, но лучше она, чем вообще ничего. Он налил себе полный стакан и улегся на диван в гостиной.
Следующим утром, сидя под колонной наверху лестницы в библиотеку, с кофе в руке и с газетой на коленях, Эндрю то и дело поднимал голову и озирался.
Увидев поднимавшуюся по ступенькам Сьюзи Бейкер, он бросился к ней навстречу и схватил за руку, заставив вздрогнуть от неожиданности.
– Простите, не хотел вас пугать…
– Что случилось? – спросила она, увидев кровоподтеки у него на лице.
– Я как раз собирался задать вам тот же вопрос.
Эндрю потащил Сьюзи вниз. Видя, что она недовольно хмурится, он объяснил:
– В читальном зале запрещено разговаривать, а нам с вами надо объясниться. К тому же мне пора заморить червячка. Вот и киоск с ход‑догами!
– В это время?!
– А что, в девять утра они хуже, чем в полдень?
– Дело вкуса.
Эндрю купил огромный «джамбо» с приправами и хотел угостить Сьюзи, но та ограничилась кофе.
– Может, нам немного прогуляться в Центральном парке? – предложил он.
– Мне надо работать, ну да ладно, работа подождет.
Эндрю и Сьюзи зашагали по Пятой авеню. Пошел мелкий холодный дождь. Сьюзи подняла воротник плаща.
– Не лучшее время для прогулки, – проворчала она, когда они подходили к парку.
– С удовольствием накормил бы вас завтраком в «Плазе», но вот незадача, я уже сыт. Забавно, столько лет живу в Нью‑Йорке – и ни разу не ездил в этих колясках. – Эндрю указал на кучеров, суетившихся вокруг лошадей. – Исправим это упущение, а заодно спрячемся.
– От дождя? Сомневаюсь.
– От чужих ушей, – ответил Эндрю, переводя ее через 59‑ю улицу.
Кучер подсадил Сьюзи на банкетку, подождал, пока Эндрю усядется рядом, и накрыл им колени широкой попоной. Потом сел на козлы, щелкнул кнутом – и кабриолет тронулся.
– Ход‑дог на завтрак, полезная для пищеварения прогулка в ландо – почему бы и нет? – проговорила Сьюзи.
– Вы верите в совпадения, мисс Бейкер?
– Нет.
– Я тоже. Даже если ежедневное количество краж на Манхэттене вполне позволяет нам обоим стать жертвами ограбления на одной неделе.
– Вас ограбили?
– А вы решили, что я ударился о ночной столик?
– Я подумала, что вы подрались.
– Мне случается немного перебрать на сон грядущий, но чтобы превратиться в пьяного драчуна? Никогда!
– Я этого и не говорила.
– Лучше прокомментируйте эти совпадения. – Эндрю протянул ей конверт.
Сьюзи взглянула на фотографию из конверта.
– Кто вам это прислал?
– Человек, набросившийся на меня с кулаками, обронил это, когда меня бил.
– Даже не знаю, что вам сказать… – пролепетала она.
– А вы постарайтесь.
Сьюзи предпочла промолчать.
– Тогда я вам помогу. Вдвоем мы добьемся большего. Случаю было угодно усадить вас в библиотеке напротив меня. В главном читальном зале четыреста мест, но жребий выпадает мне. Вам сообщают о взломе вашей квартиры, я случайно оказываюсь рядом с вами. Вы возвращаетесь домой, но не вызываете полицию из‑за управляющего и незавидного состояния ваших финансов. Стоит вам покинуть мою квартиру – и ко мне тоже влезают, как к вам. Совпадениям нет конца, методы одни и те же: обе квартиры перевернули вверх дном, но ничего не унесли. Случайность, что тут скажешь! Мне продолжать?
– Разве случайность то, что вы заговорили со мной в библиотеке? Случайно ли вы взялись за мной следить? Случайно ли стали копаться в моем прошлом, пригласили обедать, поселили в своей квартире?
– Нет, во всем этом виноват только я, – смущенно признал Эндрю.
– Тогда на что вы пытаетесь намекать?
– Честно говоря, сам не знаю.
– Не припомню, чтобы я о чем‑то вас просила. Велите кучеру остановиться! Здесь воняет мокрой лошадью. Выпустите меня! И оставьте в покое!
– А мне нравится конский запах. Раньше я боялся лошадей, но это в прошлом. Я оплатил полный круг. Если вы не успеете ответить на мои вопросы, мы сделаем второй круг. Мне спешить некуда.
– Мы так тащимся, что я могу спокойно выйти.
– Ну и характер у вас!
– Это у нас семейное.
– Я согласен начать этот неудачно сложившийся разговор заново.
– Кто виноват, что он так сложился?
– Один глаз у меня наполовину заплыл, и вы еще хотите, чтобы я принес извинения?
– Не я же вас отлупила!
– Не вы. Но не будете же вы утверждать, что эта фотография никак с вами не связана?
Сьюзи Бейкер с улыбкой вернула фотографию Эндрю.
– На ней вы выглядите лучше, чем сейчас.
– Ночью, перед тем как позировать, я хорошенько выспался. К тому же мне тогда не нужно было лепить на физиономию пластырь, видите?
– Больно? – спросила Сьюзи, ласково касаясь брови Эндрю.
– В какую историю вы вляпались, мисс Бейкер? Кто нас выслеживает, кто взламывает наши двери?
– Вас это не касается. Я вам очень сочувствую. Завтра попрошу пересадить меня в читальном зале за другой стол. Держитесь от меня подальше – и будете в полной безопасности. А теперь велите кучеру меня высадить.
– Кто тот человек, который вышел незадолго до вас из бакалеи в тот вечер, когда мы столкнулись на улице?
– Не знаю, кого вы имеете в виду.
– Его. – И Эндрю достал из кармана полученные из Франции фотографии.
Сьюзи внимательно их рассмотрела и помрачнела.
– На кого вы работаете, мистер Стилмен? – спросила она.
– На «Нью‑Йорк таймс», мисс Бейкер, хотя сейчас нахожусь в длительном отпуске по состоянию здоровья.
– Вот и занимайтесь своими статьями! – И она потребовала, чтобы кучер остановил коляску.
Спрыгнув на землю, Сьюзи зашагала по главной аллее Центрального парка пешком. Кучер оглянулся на пассажира, ожидая дальнейших инструкций.
– Будьте так добры, – обратился к нему Эндрю, – спросите у меня, во что я опять собираюсь вляпаться. Мне необходимо услышать собственный ответ.
– Прошу прощения, сэр? – Кучер не понял ни слова.
– Развернете вашу клячу за лишних двадцать долларов?
– За тридцать я даже нагоню вашу даму.
– Двадцать пять!
– Идет!
Кучер развернулся, лошадка пошла рысью. Доехав до Сьюзи, кучер натянул поводья.
– Садитесь! – приказал Эндрю.
– Лучше отстаньте, Стилмен, я приношу несчастье.
– Я ничем не рискую, я неудачник с рождения. Сказано вам, садитесь, а то промокнете.
– Уже промокла.
– Тем более. Укройтесь, иначе простудитесь.
Дрожа от холода, Сьюзи вскарабкалась в коляску, плюхнулась на банкетку и забилась под плед.
– После несчастья в горах вас погрузили в самолет необычной компании. На такой ведь не купишь билет в аэропорту?
– Вам виднее.
– Кто такой Арнольд Кнопф?
– Доверенное лицо моей семьи. Отца я не знала, Кнопф был мне за крестного.
– Кто вы, собственно, такая, мисс Бейкер?
– Внучка покойного сенатора Уокера.
– Это имя должно мне что‑то говорить?
– Он был одним из ближайших советников президента Джонсона.
– Линдона Бейнса Джонсона, преемника Кеннеди?
– Его самого.
– Какая связь между дедушкой‑сенатором и вашими злоключениями?
– Странный вопрос для репортера! Вы что, не читаете прессу?
– Джонсона избрали президентом аж в 1964 году. Меня тогда не было даже в проекте – какая пресса?
– Вокруг моей семьи разразился скандал общенационального масштаба. Из‑за этого деду пришлось отказаться от дальнейшей карьеры.
– Любовница? Присвоение общественных средств? То и другое?
– Его жену обвинили в государственной измене и убили при попытке побега.
– Оригинально! Но вы‑то при чем, вас тогда еще на свете не было?
– Моя бабушка ни в чем не была виновата, и я дала себе слово, что докажу это.
– Благородно! И что, по прошествии сорока шести лет это может кому‑то навредить?
– Похоже, что так.
– В чем состояла ее измена?
– Она якобы собиралась продать наши военные секреты Советам и китайцам. Тогда вовсю шла война во Вьетнаме, она была женой высокопоставленного советника правительства и могла подслушать важные разговоры.
– Ваша бабушка была коммунисткой?
– Я в это никогда не верила. Она была яростной противницей войны и социального неравенства. Кроме того, она имела некоторую власть над мужем, но разве это преступление?
– Смотря в чьих глазах, – ответил Эндрю. – Думаете, это было ложное обвинение из‑за влияния, которое она оказывала на вашего деда?
– Матильда ничуть в этом не сомневалась.
– Матильда?
– Их дочь, моя мать.
– Оставим в стороне мнение вашей матушки. Вы располагаете какими‑нибудь уликами?
– У меня есть принадлежавшие Лили бумаги и записка, написанная ею перед бегством. Она шифрованная, я никак не могу ее прочесть.
– Да, маловато…
– Мистер Стилмен, я должна вам кое в чем признаться. Я вас обманула.
– Всего один раз?
– Мое восхождение на Монблан не имело ничего общего с паломничеством, тем более для Шамира. Матильда пила, я вам уже об этом говорила. Сколько раз я забирала ее из баров, где она засыпала у стойки, сколько раз вытаскивала ее, бесчувственную, из машины посреди парковки! Когда ей становилось совсем худо, она всегда звала на помощь меня. И всякий раз принималась говорить о моей бабушке. Обычно это были бессвязные фразы, непонятные речи. Однажды вечером, напившись сильнее обычного, она вздумала искупаться в бостонском порту. Это было в 3 часа утра в разгар зимы, 24 января. Мимо проезжал патруль, и полицейский вытащил ее из воды полумертвую.
– Она была так пьяна или решила свести счеты с жизнью?
– То и другое.
– Почему именно той ночью?
– Вот и я задавала ей тот же самый вопрос: почему именно в ту ночь? Она отвечала, что это была сороковая годовщина ее последней надежды.
– Как это понимать?
– Единственное доказательство, что ее мать невиновна, находилось на борту самолета, врезавшегося в Монблан 24 января 1966 года. После того, как моя мать попыталась покончить с собой, я приступила к поискам.
– Вы полезли на Монблан, чтобы через сорок шесть лет после катастрофы самолета найти находившееся на борту доказательство? Ну и ребячество!
– Я изучала эту катастрофу несколько лет и собрала о ней больше информации, чем кто‑либо другой. Я изучала схему перемещений ледника, перебирала все обломки, которые он соблаговолил вернуть людям…
– Самолет врезался в гору. И вы думали, что‑то останется?
– «Канченджанга» оставил на горном склоне след длиной восемьсот метров. Он не врезался в склон под прямым углом. Пилот успел поднять нос лайнера, и самолет ударился о гору хвостовой частью. Среди тысяч обломков, найденных за сорок с лишним лет, не было ни одного от кабины! В момент столкновения передняя часть отвалилась от остального фюзеляжа. Я поняла, что она упала на дно пропасти под скалами Турнет. Посвятив годы чтению отчетов, показаний, справок, изучив все доступные фотографии, я решила, что нашла эту пропасть. Но я не могла предугадать, что мы сами рухнем именно в нее!
– Допустим… – недоверчиво проговорил Эндрю. – И что, нашли вы кабину «Канченджанги»?
– Нашли, вместе с салоном первого класса – почти нетронутыми! Увы, та улика, которую я искала, оказалась не такой очевидной, как я надеялась.
– Что за улика?
– Письмо в атташе‑кейсе индийского дипломата из вашего списка пассажиров.
– Вы читаете на хинди?
– Письмо было написано по‑английски.
– Вы считаете, что наш неаккуратный визитер ищет у вас именно его? И как, нашел?
– Я оставила его у вас в квартире.
– То есть как, простите?..
– Я решила спрятать его в надежном месте, у вас за холодильником. Вы сами навели меня на эту мысль. Разве же я знала, что за мной следят, да и за вами тоже!
– Мисс Бейкер, я не частный детектив, а репортер, к тому же не в лучшей физической и профессиональной форме. В порядке исключения я прислушаюсь к своему внутреннему голосу: он подсказывает мне заняться своими делами, а ваши семейные трудности оставить вам.
Коляска выехала из Центрального парка и остановилась на 59‑й улице. Эндрю помог Сьюзи сойти и подозвал такси.
– Письмо, – напомнила она ему, прощаясь. – Верните мне письмо.
– Получите завтра в библиотеке.
– Тогда до завтра. – Сьюзи захлопнула дверцу такси.
Эндрю остался стоять на тротуаре, погруженный в сумбурные мысли. Проводив взглядом такси, увозившее Сьюзи, он позвонил Долорес Салазар.
Эндрю зашел в редакцию за почтой. Фредди Олсон ползал по полу на четвереньках, виляя задом.
– Ты вообразил себя пуделем, Олсон? – спросил Эндрю, открывая первый конверт.
– Чем говорить глупости, лучше ответь: ты случайно не видел моего журналистского удостоверения?
– Вот не знал, что оно у тебя есть! Так мне сходить за собачьим кормом?
– Как же ты меня достал, Стилмен! Я уже два дня его ищу.
– Два дня не вылезаешь из‑под стола? Расширь зону поиска.
Эндрю собрал свою почту – два проспекта и письмо ясновидца, обещавшего предъявить доказательства наступления конца света до конца текущего месяца – и сунул ее в уничтожитель.
– Если ты соизволишь выпрямиться, я подарю тебе сенсацию, Олсон.
При попытке выпрямиться Олсон ударился затылком о крышку стола.
– Что за сенсация?
– Один кретин треснулся башкой. Желаю здравствовать, Олсон.
Эндрю, насвистывая, направился к лифтам. Следом за ним в кабину вошла Оливия.
– Хорошее настроение, Стилмен? По какому поводу? Поделитесь!