Оуэн проворно вылез из машины и обошел ее, чтобы открыть мне дверь. Его руки были липкими и холодными.
– Все будет нормально, – сказала я. – Главное, держись поближе ко мне.
Не успели мы ступить на дорожку, что вела к дому Стэна Олсена, из моей сумочки послышалось разъяренное жужжание, точно я ненароком придавила африканскую пчелу (спасибо каналу «Нэшнэл Джиэграфик»!), которая норовила выбраться наружу.
– Это не устройство дистанционного управления? – забеспокоился Оуэн.
– Думаю, нет.
Это же мой мобильник! – осенило меня. Я специально переключила его на вибрацию, поскольку терпеть не могу, когда на вечеринках кто‑то болтает по сотовому телефону. Я полезла в сумочку, стараясь не задеть кнопки пульта управления ошейником, и проверила, кто мне звонит. Это была Клэр. Я не могла не ответить – как‑никак я была ее лучшей подругой, – и, рассудив, что я еще не на вечеринке, я приняла вызов.
– Привет, Клэр! Что случилось?
– Этот ПОДОНОК! – она завопила так пронзительно, что я едва не оглохла на левое ухо. Я поднесла телефон к правому уху. – ПОДОНОК! – вновь завопила она, и я окончательно потеряла слух.
– Клэр, держи себя в руках, – сказала я. Во всяком случае, мне показалось, что я сказала именно это. В ушах у меня все еще звенело от ее крика. – В чем дело?
– Дело в этом подонке, – заплакала она, сжалившись надо мной и убавив уровень громкости. – Он меня бросил.
– Кто? Возбудимый Знанием?
– Где ты? – спросила она.
Не подумав, я брякнула:
– У Стэна Олсена. В Бел‑Иэр. – Я мгновенно пожалела об этом, но было поздно.
Ответа не последовало. Наверное, Клэр захлебывается рыданиями и не в силах вымолвить ни слова, подумала я.
– Клэр, все будет нормально, успокойся.
В трубке было тихо. Я поняла, что нас разъединили; должно быть, она проезжает туннель или каньон. Я отключила телефон и улыбнулась Оуэну.
– Неприятности в раю,[16]– пояснила я. – Это моя подруга.
– Надеюсь, все образуется, – сказал он, демонстрируя потрясающий талант сопереживания.
– Я тоже. – Я поправила прядь волос, которая упала ему на глаза. – Бог с ней, идем веселиться.
– Идем, – откликнулся он.
В огромной гостиной Стэна Олсена уже толпилось человек сорок. Все они потягивали напитки, болтали и смеялись. Издалека приглушенно доносилась восхитительная джазовая мелодия. Тихонько позвякивали бокалы. Оуэн остановился в дверях, и мне пришлось легонько шлепнуть его пониже спины.
– Не робей, тебе это по плечу.
Через холл мы прошли в дом. Мне было приятно видеть, что все женщины с интересом и восхищением поглядывали на Оуэна, любуясь его фигурой, пластикой и изяществом. Их взгляды были равноценны беззвучному шквалу аплодисментов моим усилиям.
Многих из присутствующих я встречала раньше, но почти ни с кем не была знакома лично. Все это были представители высшего руководства, сплошь вице‑президенты и адвокаты из юридического и коммерческого отделов со своими женами и любовницами. Я провела Оуэна к бару, где хорошенькая девушка, нанятая специально по этому случаю, разливала напитки.
– «Космополитэн», – заказала я. – Оуэн?
– Диетическая кола? – Он вопросительно посмотрел на меня, и я кивком одобрила его выбор.
Я огляделась, ища в толпе Арлин Оберст, но ее не было видно. Ничего, рано или поздно она появится. Я понятия не имела, что делать, когда это случится, но решила, что, когда придет время, я что‑нибудь придумаю.
Способность к импровизации. Четверка на трезвую голову, пятерка после первой порции «Космополитэн» и ноль после третьей порции.
Я просто обязана расправиться с первым коктейлем, пока не показалась Арлин. Мы с Оуэном стояли у бара с бокалами и разглядывали толпу, не зная, что делать и о чем говорить. Я учила мальчиков любой ценой избегать неловкого молчания на первом свидании. Разумеется, при этом я предостерегала их и от излишней болтовни, ведь женщину так легко оскорбить какой‑нибудь неуместной глупостью или замечанием чересчур личного характера. Возможно, они получили избыточное количество противоречивых инструкций. В следующий раз надо пересмотреть методику подачи материала.
– Как насчет «Доджерс»? – спросила я.
– Как они в этом году?
– Не знаю, – созналась я. – Я просто помню, что ты любишь бейсбол.
– Не очень, – сказал он. – Вообще‑то я скорее футбольный болельщик.
– Но мы познакомились на игре «Доджерс». Ряд «Джи», место двенадцать.
Мимо нас проплыла официантка с подносом хрустящего чесночного хлеба, и мы с Оуэном взяли по кусочку.
– Меня затащил туда товарищ по работе, – объяснил Оуэн. – До этого я ни разу не был на бейсболе и решил взглянуть, что он собой представляет. Он же подвез меня на машине.
– И он же бросил тебя пьяным на стоянке.
– Именно. Кажется, его звали Чарли.
– Он обошелся с тобой довольно скверно.
Оуэн прикрыл мою ладонь своей.
– Если бы он не бросил меня на стоянке, я бы не попал в твой дом.
В тот вечер, когда мы с Оуэном встретились на бейсбольном матче, я отправилась на свидание вслепую с приятелем приятеля Клэр, парнем, который жил в Аркадии и каждый день ездил на работу в Лос‑Анджелес, где подвизался в должности офис‑менеджера в крупной юридической фирме. Приятель Клэр решил, что раз мы оба постоянно вращаемся среди юристов, то составим отличную пару. Он не учел, что в наши дни юристы составляют 20 процентов населения Соединенных Штатов. К тому же этот тип не был юристом, ему просто нравилось ошиваться среди юристов, что, по‑моему, явное извращение, ничуть не лучше пристрастия к пирсингу или татуировкам.
Вместо обычного для первого свидания предложения выпить кофе или поужинать он пригласил меня на бейсбольный матч. В ту пору я уже около полугода ни с кем не встречалась, и не стала возражать. Это было нетривиально, а значит, могло оказаться забавным и любопытным. Я рассудила, что, если мне будет очень скучно, я всегда смогу уйти.
Вместо этого ушел он. Во время второго иннинга он встал, извинился и вышел. Я решила, что он отправился купить хот‑доги или что‑нибудь попить, но его и след простыл. К середине пятого иннинга я поняла, что он не вернется. Как только я это подумала, я услышала за своей спиной голос:
– Похоже, твой приятель отвалил с концами.
Я обернулась и увидела торжествующую улыбку и широченные плечи – это был Оуэн. Он уже был под хмельком, а у его ног стояла наготове еще одна кружка пива, и все же он выглядел куда привлекательнее мистера Как‑там‑его.
– Думаю, ты заблуждаешься, – ответила я.
– Какая досада, – сказал он, перемахнул через скамейку и плюхнулся рядом со мной. – Теперь тебе некому объяснить, что происходит на поле.
– Ты полагаешь, мне это необходимо? – спросила я, подыгрывая ему. – Думаешь, мне не обойтись без комментатора?
– Мне кажется, это не повредит, – ответил Оуэн. – Смотри, вон тот парень… это хиттер.
– Хиттер? Я думала, его называют бэттер?
– Смотря в каком штате, – нахально заявил Оуэн. – Я родом с востока, и там этого игрока называют хиттером.
Меня сразу потянуло к нему. Мне нравятся выдумщики. На нем была легкая хлопчатобумажная рубашка и джинсы, очень простые, классического покроя. Было видно, как под рубашкой перекатываются мускулы.
Я решила прикинуться дурочкой.
– А что делает вон тот тип в черном, что стоит за кэтчером?
– Судья? Объявляет количество ударов. И промахов тоже.
– Ты имеешь в виду мячи? – уточнила я.
– Мячами называются маленькие круглые штучки, по которым они бьют. Господи, да ты и правда новичок?
Следующие два часа мы провели, не глядя, как «Доджерс» проигрывают «Брэйвз», и единственной трещиной в восхитительной броне Оуэна было пиво. Он опорожнял кружку за кружкой, точно его мучила неутолимая жажда. Старик, который бродил по стадиону, торгуя спиртным по четыре доллара за порцию, мог бы взять бочонок пива и преспокойно посиживать рядом с Оуэном, не утруждая себя подъемами и спусками по лестницам.
Несмотря на чудовищное количество выпитого, Оуэн держался как ни в чем не бывало. Мы болтали о фильмах, еде и работе, и внезапно я поняла, что пришла на стадион не для того, чтобы встретиться с омерзительным менеджером из Аркадии, а для того, чтобы поболтать с Оуэном Картером, электриком из Вудлэнд‑Хиллз, обаятельным и остроумным.
Когда «Брэйвз» разделали «Доджерс» подчистую, толпа начала расходиться. Оуэн поднялся, и я заметила, что его слегка пошатывает. Когда мы выбрались со своих мест, его ноги заплетались, последствия двенадцати выпитых за три часа кружек пива были налицо. Внезапно на лестнице на меня обрушились двести шестьдесят фунтов мужской плоти.
Мы кое‑как поднялись по ступенькам. Когда мы оказались наверху, я прислонила Оуэна к стене.
– Ты сумеешь добраться домой? – спросила я.
Он кивнул и пробормотал что‑то насчет приятеля, который будет ждать его на парковке.
Больше всего мне хотелось сунуть ему свой номер телефона и улизнуть, прежде чем он выкинет какой‑нибудь номер и все испортит. Мне хотелось верить, что я встретила красивого, остроумного, обаятельного и образованного парня, который обладает всем, что я ищу с пятнадцати лет.
Я обернулась к Оуэну спросить, нет ли у него визитки, на которой я могла бы записать свой телефон, и в этот миг он облапил меня за плечи и рывком швырнул на корявую бетонную стену. Я просто обомлела, когда он навалился на меня всем телом и слюнявым ртом принялся неловко искать мои губы.
Мне в нос ударила невообразимая смесь пивного перегара и чипсов, я изо всех сил оттолкнула его, но его вес в пять раз превышал привычную нагрузку на силовом тренажере в спортивном зале. Жаль, что я не слушала тренера.
Поцелуй, если некоординированные действия слюнявых губ и неуклюже болтающегося языка можно назвать поцелуем, продолжался добрые десять секунд, все это время я колотила и пинала Оуэна что было сил, но мои усилия были тщетны. Однако в конце концов я почувствовала, что его мышцы обмякли, а губы сползли с моего рта. Он навалился на меня всей тяжестью, но мне удалось выскользнуть, и он рухнул на грязный бетон, исторгнув из себя с полпорции содовой.
Это было омерзительно. Меня мутило. Я чувствовала себя пятилетней девочкой, которой дали поиграть с самой восхитительной куклой на свете – она могла петь, танцевать, писать в штанишки и умываться, – но, едва она успела к ней привязаться, прибежал какой‑то хулиган, выхватил игрушку и растоптал ее, превратив чудо в кучу пластмассовых обломков.
Слез у меня не было. Может быть, мне нужно было выплакаться или на худой конец выругаться, но я чувствовала, что внутри меня зреет что‑то иное. Оуэн лежал на полу, посмеиваясь никому не ведомой шутке, время от времени безуспешно пытаясь подняться на ноги.
Мне больше не хотелось смотреть на мою поломанную игрушку, и не хотелось, чтобы Оуэн смотрел на меня. Он этого не достоин. Никто из них этого не достоин. Пятнадцать лет сплошных неудач, парни, которые распускают руки, парни, которые не понимают, когда пора распустить руки, одни бросали меня, другие не давали мне уйти. Никто из них не заслужил права войти в дом, держа под руку Кассандру Френч.
Я крутанулась на пятке и направилась в туалет. Те, кто строит стадионы, в первую очередь думает о мужчинах, и в подобных местах вечно не хватает женских туалетов. В туалете было всего три кабинки, и к ним выстроилась огромная очередь. Выйдя из кабинки, я привела себя в порядок (судя по туши, из моих глаз все же выкатилось несколько слезинок) и отправилась назад, к торговым павильонам. Оуэн куда‑то исчез.
От злости на себя, на Оуэна и на негодяя, который испарился во время второго иннинга, я никак не могла вспомнить, где оставила свою машину. Стоянки для машин стадиона «Доджерс» расположены вокруг всего стадиона, а я не помнила даже, у какого входа припарковалась.
Прочесывая во второй раз стоянку номер восемнадцать, я услышала, что кто‑то громко исторгает из себя рвотные массы. Обычно в таких случаях я не интересуюсь подробностями происходящего, однако на сей раз я пошла на звук и увидела своего героя, Оуэна Он, скорчившись, стоял у столба, а перед ним стремительно росла лужа блевотины.
Он заметил меня и помахал рукой.
– Привет, это ты, – простонал он. – Хорошо провела время? – По его подбородку стекала тоненькая желтоватая струйка. Я посмотрела на его губы и вспомнила его неуклюжие поцелуи.
Не знаю, почему я решила ему помочь. Вероятно, какая‑то часть меня чувствовала, что его можно спасти. Он был вовсе не так плох, просто у него были отдельные недостатки. Они есть у каждого, и все мы, как можем, скрываем их. Оуэн просто обнаружил свои пороки слишком рано.
Новый позыв к рвоте заставил Оуэна согнуться. Я помогла ему добраться до ближайшего мусорного бачка. Пять минут спустя его желудок опорожнился полностью, лишь алкоголь продолжал свое безумное странствие по его кровеносной системе.
Он был в полубессознательном состоянии. Я пощелкала пальцами у него перед носом.
– Где же твой приятель? Ты сказал, что приехал не один.
– Он уехал, – пробормотал он. – Заявил, что не желает, чтобы я блевал у него в машине. – Это обстоятельство показалось Оуэну чрезвычайно забавным, и он зашелся смехом.
– Как насчет такси? – спросила я. – Ты можешь взять такси? Где ты живешь?
Он пробормотал нечто невразумительное. Даже если мне удалось бы поймать такси – почти невозможная задача по окончании матча «Доджерс», поскольку все добропорядочные граждане, намеренные выпить лишку, позаботились о том, чтобы заказать такси заранее, а значит, разобрали все машины в Лос‑Анджелесе, – не думаю, что Оуэн был в состоянии объяснить водителю, где он живет. Стоянка быстро пустела, солнце село, и вокруг стало темно. Один за другим вокруг стоянки зажглись прожекторы, и теперь она была залита больнично‑белым светом галогеновых ламп.
Я опустилась на колени и посмотрела на Оуэна. Его глаза были по‑прежнему затуманены, но мне показалось, что теперь он вполне может встать.
– Ты можешь идти? – спросила я.
В ответ Оуэн сделал несколько нетвердых шагов задом, споткнулся о собственную ногу, но сумел удержать равновесие.
– Ладно, дружок, – сказала я, взяв его под руку и пытаясь насколько возможно принять на себя часть его веса. – Давай‑ка поищем мою машину.
Вспоминая об этом теперь, я думаю, что в ту минуту мои намерения были более‑менее благими. Я хотела отвезти его в какую‑нибудь забегаловку и влить в него немного кофе (я не рассчитывала, что он протрезвеет, но надеялась, что он немного придет в себя), после чего я смогу выяснить адрес и отвезти его домой. Прежде чем он потерял человеческий облик и стал распускать руки, он развлекал меня несколько часов кряду, и в определенном смысле я не хотела оставаться в долгу.
Когда парковка опустела, найти мою машину оказалось не так трудно. Она одиноко стояла на стоянке номер двадцать два. Пока мы шли, Оуэн наваливался на меня все грузнее, и казалось, что, вместо того чтобы приближаться, моя машина отдаляется с каждым шагом. Когда мы наконец добрались до нее, от перенапряжения у меня ныла вся правая половина тела. Одной рукой я открыла заднюю дверь, а другой втолкнула Оуэна внутрь. Он рухнул на кожаные сиденья, как колода. Его длинные ноги остались снаружи, и у меня мелькнуло, не поехать ли мне прямо так – пусть его ботинки волочатся по тротуару, а металлические наконечники шнурков высекают из асфальта искры. Собравшись с силами, я сложила его гармошкой – колени к груди – и захлопнула дверь.
Проехав по дороге минут десять, я поняла, что напоить его кофе мне не удастся. Оуэн громко храпел на заднем сиденье, и думаю, его не разбудили бы и иерихонские трубы. Официантки терпеть не могут обслуживать спящих пьяных – от того, кто находится в отключке, чаевых не дождешься.
– Как ты там? – спросила я. Ответа не последовало. – Оуэн, хочешь пива? – По‑прежнему никакой реакции.
Не знаю, что заставило меня так поступить, но, въехав в жилые кварталы, я свернула в боковую улицу и припарковала машину под раскидистым платаном. Я обернулась и посмотрела, что делается на заднем сиденье. Мой спутник спал как дитя, утомленное игрой в парке. Несомненно, он был силен и хорош собой, но для меня это было не ново. Кроме того, он был остроумен. И обаятелен, пока не напился. На стадионе я почувствовала, что нас связывает очень многое, подобного ощущения я не испытывала давным‑давно.
«Он был так хорош, – подумала я. – Поначалу мне показалось, что я наткнулась на нечто особенное. Но в конце он стал таким же, как все. Так уж устроены парни. Их не переделаешь».
«Глупости», – неожиданно возразил знакомый голос.
С тех пор как мы в последний раз говорили с папой, утекло немало воды. Отец умер, когда мне было тринадцать, и пока я была подростком, он частенько беседовал со мной, но, по мере того как я взрослела, мы разговаривали все реже. Но сегодня его голос прозвучал громко и отчетливо. Глядя на Оуэна, я почувствовала, как что‑то внутри меня встрепенулось, и я снова услышала папин голос:
«Помоги ему, Кесси».
– Помочь ему? – переспросила я вслух. – В чем?
«Помоги ему стать лучше».
– Папа, это невозможно. Он таков, какой есть.
«Любой человек может измениться. Ты это знаешь».
– Не уверена. По моим наблюдениям, люди меняются очень мало.
«Не верь тем, кто так говорит, детка. Скажи, на каком предмете ты специализировалась в колледже?»
– Папа…
«Ответь мне, дочка».
– Основы права и педагогика.
«Значит, ты владеешь нужными инструментами. Ты умеешь обучать и убеждать. Помоги этому мальчику, Кесси. Ты нужна ему».
– Для чего? – спросила я, но ответа не последовало. Отец как всегда исчез без предупреждения.
Несмотря на мое скептическое отношение к возможности изменить человека, папа был прав. Оуэн действительно нуждался в моей помощи. Я видела, как он близок и вместе с тем бесконечно далек от того, чтобы стать настоящим джентльменом. Как антикварному креслу, которое с годами потеряло былое великолепие, требуется рука мастера, так Оуэн нуждался в помощи умелого наставника.
Ответ пришел сам собой, вдохновение было подобно удару молнии – должно быть, так Эйнштейн открыл теорию относительности, а Кальвин Кляйн понял, как изменить отношение Америки к хлопку.
Внезапно я поняла, что нужно делать. Я завела машину и направилась к дому. До него было добрых полчаса езды, но самой поездки я не помню. Мой мозг лихорадочно работал, споря сам с собой, строя планы и взвешивая все «за» и «против». Если бы уже тогда я оценивала себя прямо и беспристрастно, я бы могла поставить себе пять за усердие и изобретательность в стрессовой ситуации.
Я поставила машину в гараж и проверила, что делается сзади. Если бы Оуэн проснулся, это разрушило бы все мои планы. Но он продолжал громко храпеть, и, потыкав его в грудь, шею, щеку и, наконец, в глаз, я убедилась, что разбудить его может разве что ядерный взрыв.
Я оставила его в машине, а сама поспешила в дом. Я осмотрела комнаты. Спальни не годятся – в них есть окна, а значит, они сообщаются с внешним миром. У меня была одна внутренняя ванная комната, но для крупного Оуэна она была слишком тесной. Кроме того, там начали отслаиваться обои, а значит, сначала ее следовало отремонтировать.
Подвал. Три года назад, въехав в этот дом, я собрала весь ненужный хлам, сложила в коробки и отнесла вниз. Это было заброшенное помещение, темное и мрачное. Я спускалась туда всего несколько раз – когда отключала бойлер на время отпуска или переключала рубильник, и каждый раз мне казалось, что я отчетливо слышу попискивание крыс. Подвал определенно был не самым уютным местом в доме.
Однако Оуэну придется с этим смириться. Я кое‑как вытащила его из машины. На мое счастье, ему снилось, что он куда‑то идет, и, пока я волокла его в дом, он послушно переставлял ноги. За двадцать минут мне удалось затащить его внутрь и подтащить к лестнице, которая вела в подвал. Сделав это, я взмокла от напряжения. Я была совершенно обессилена, но работы был еще непочатый край.
Я перешагнула тело Оуэна и включила единственную лампочку на шестьдесят ватт. В ее тусклом свете я увидела ряды коробок вдоль стен и ржавую раскладушку, что осталась от прежних жильцов, студентов из Индонезии. Стараясь не наступать на крысиный помет, я на цыпочках пробралась к раскладушке и расставила ее. Ржавые шарниры жалобно заскрипели. Когда я вылезла из подвала, Оуэн лежал на прежнем месте, не проявляя интереса к происходящему и не реагируя на болевые раздражители.
После нескольких неудачных попыток подтолкнуть Оуэна поближе к лестнице, с тем чтобы осторожно спустить его вниз, придерживая за ноги, я поняла, что мне придется сконструировать какое‑то вспомогательное приспособление. Используя свои обширные познания в области плотницкого дела (свидетельство об окончании соответствующих курсов; я посещала их вместе с парнем, который утверждал, что обожает мастерить что‑нибудь своими руками; чем закончился наш роман, можете догадаться сами), я соорудила из скейтборда, досок и эластичного каната подобие тележки и взгромоздила на это хитроумное сооружение тело Оуэна.
При помощи фанеры я превратила лестницу в импровизированный пандус и, пыхтя, подтолкнула тележку с Оуэном к краю ската. Я намеревалась медленно спустить тележку вниз, передвигая за собой фанеру, но как только тележка немного наклонилась, под тяжестью Оуэна она рванулась вперед, как судно на всех парусах, и я едва успела вцепиться в нее сзади.
– Стой! – закричала я, повиснув на ней всем телом, и почувствовала резь в желудке. Я испугалась, что от напряжения могу порвать мышцы или заработать грыжу, выпрямилась и немного ослабила хватку. Боль прошла, но тележка понеслась вниз по лестнице, увлекая за собой меня, фанера угрожающе затрещала, а я зажмурилась, как пилот потерявшего управление самолета, что вот‑вот рухнет на скалы.
Не помню, кричала ли я. В мгновение ока перед моими глазами мелькнула нижняя ступенька, и через долю секунды тележка врезалась в стену подвала. Мы лежали на полу у подножия лестницы. К счастью, я отделалась несколькими синяками и ободранным локтем. Оуэн так и не пришел в себя, хотя застонал от удара.
Думаете, после этого я присела отдохнуть? Как бы не так. Я упорна и трудолюбива, как Мария Кюри, вот только с радиацией стараюсь не связываться. Потная, запыхавшаяся, с окровавленным локтем, я ухватила Оуэна под мышки и дернула изо всех сил. Дюйм за дюймом я втащила его в подвал. Поскольку пол был усыпан пометом и другим мусором, по пути он ужасно перепачкался, и я немного расстроилась. Но я знала, что у меня будет время привести его в порядок. Потом он еще будет благодарить меня, что я не бросила его в куче помета и не дала ему заразиться тифом.
Мне понадобилось пятнадцать минут, чтобы уложить Оуэна на раскладушку, и еще десять – чтобы связать его веревкой, найденной в коробке с рыболовными снастями. Это была отличная старая веревка, в наше время такую встретишь не часто. Хорошую веревку невозможно разорвать без ножа. Я убедилась, что Оуэн надежно привязан к раскладушке, а его руки и ноги стянуты не слишком сильно. Мне хотелось устроить его поудобнее. Оборудуя помещение для занятий, помните, что оно должно быть комфортным и практичным. Это первая из двух вещей, которые я узнала, заплатив восемьдесят тысяч долларов за учебу в колледже. Может, если я поделюсь своими знаниями с теми, кто докучает мне, напоминая о сроках погашения ссуд, они прекратят звонить мне во время обеда?
В ту ночь я впервые прошлась по секс‑шопам на бульваре Санта‑Моника и купила первые наручники и кандалы. От избытка адреналина я была как на иголках, мне приходилось сдерживаться, чтобы не бежать по проходу вприпрыжку. Мечтая помочь Оуэну реализовать его потенциал, я испытывала возбуждение сродни сексуальному. Я чувствовала себя Опрой Уинфри,[17]и надо сказать, Кассандра Сьюзен Френч никогда не испытывала столь восхитительного ощущения.
Приятные воспоминания о первых днях Оуэна в моем доме уступили место реальности, когда кто‑то облапил меня за плечи, а в нос мне ударила зловонная смесь несвежего дыхания и виски. Это Стэн, тяжело дыша, подошел облобызать меня, и я вынуждена была слегка отвернуться, чтобы его поцелуй пришелся куда‑нибудь поближе к виску.
– Кесси, – воскликнул он, достаточно громко, чтобы перекрыть музыку и гул голосов. – Я знал, что ты придешь. Ты встретила своего друга? – Он засмеялся и отхлебнул виски из быстро пустеющего стакана.
Я дала Оуэну знак встать; он был выше Стэна дюймов на восемь.
– Стэн, это Оуэн. Он из… Детройта – Сама не знаю, почему я назвала именно Детройт. Я подумала, что Стэн скорей всего никогда там не был.
– Детройт, вот как? Там мне бывать не приходилось.
Они пожали друг другу руки; Оуэн вел себя весьма деликатно и не стал сжимать руку Стэна слишком сильно. Стэн втиснулся между мной и Оуэном и спросил:
– Мы могли бы поговорить? Чуть позже. С глазу на глаз.
– Гм, – находчиво ответила я. – М‑да.
Не знаю, на каком языке «гм» означает «разумеется», но Стэн воспринял мое замешательство как радостную готовность, лукаво подмигнул и растворился в толпе. Я даже не успела спросить, приехала ли Арлин. Впрочем, пока нас ожидали более насущные дела.
– Мне нужно в туалет, – сказала я, взяв Оуэна за руку и увлекая его за собой. Мой мочевой пузырь теперь уже не тот, что раньше; пара глотков алкоголя немедленно заставляют меня мчаться в туалет.
Оуэн покорно последовал за мной, и с любезной помощью одного из гостей мы быстро нашли туалет в отдаленной части дома. Женщины провожали нас пристальными взглядами, полагая, наверное, что мы с Оуэном решили поразвлечься в одной из задних комнат. Пусть думают, что хотят. Думаю, любая из них была не прочь иметь такого парня; что ж, если они не пожалеют времени, чтобы воспитать его, у них наверняка получится.
Я оставила Оуэна у дверей туалета.
– Стой здесь, – приказала я, – и постукивай по двери примерно каждые три секунды.
– Так? – Он легонько постучал по двери, сделал небольшую паузу и постучал снова.
– Да. Продолжай в том же духе. Если ты прекратишь стучать…
– Этого не случится, – пообещал он.
Оказавшись в туалете, я первым делом извлекла из сумочки устройство дистанционного управления. Оуэн прилежно постукивал по двери, а я спустила колготки и сделала свои дела, держа палец на кнопке пульта, готовая немедленно нажать ее, если стук прекратится.
Но Оуэн меня не подвел. Он подошел к делу творчески и постукивал по двери в ритме джазовой мелодии в стиле фанк. Я спустила воду и сунула пульт управления в сумочку, чтобы Оуэн не знал, что я не выпускаю его из рук. Мне хотелось, чтобы он понял – ему доверяют. Доверие – важный фактор взаимоотношений между учителем и учеником. Это второе, что я узнала во время обучения, под которое дается федеральная ссуда в размере восьмидесяти тысяч долларов. Спасибо тебе, Салли Мэй![18]
Мы под руку вернулись к остальным гостям. Не успели мы слиться с толпой, как я заметила на некотором отдалении пучок ярко‑рыжих волос. Без сомнения, это была Арлин, и, чтобы подойти к ней поближе, мне оставалось лишь пробраться через толпу.
И в эту минуту случился Прокол Номер Один.
Как только мы двинулись в сторону Арлин, я услышала голос Клэр. Я привыкла к тому, что со мной время от времени разговаривает отец. Иногда я слышу голос совести, который нашептывает, скажем, что пашмина,[19]которую я только что купила, для меня дороговата, но это было что‑то новенькое. Но до сих пор мне не приходилось слышать голос Клэр.
– Кесси Френч? Вы не видели Кесси Френч?
Фраза тоже была странной. Знакомый голос произнес ее несколько раз, и я сообразила, что он звучит не у меня в голове, а за моей спиной.
– Наконец‑то! – выдохнула Клэр и упала в мои объятия, заливаясь слезами. На ней было черное мини‑платье и черные туфли, в ушах бриллиантовые серьги‑висюльки, а лицо перемазано потеками туши, смешанной со слезами.
Изумление на лице Оуэна могло сравниться, пожалуй, лишь с ужасом на моем лице; встреча Клэр и Оуэна никак не входила в мои планы. Такое слияние миров меня совершенно не устраивало. У меня заколотилось сердце. Я вспыхнула. Мне стало жарко, словно у меня досрочно начался климакс.
– Клэр, – резко спросила я, – что ты здесь делаешь?
Она выпрямилась и вытерла слезы, еще больше размазав тушь.
– Этот подонок сказал, что он больше не желает меня видеть.
– Я понимаю, но…
– И ты знаешь почему, Кесси? Ты знаешь, что он сказал?
Лучший способ от нее избавиться – немного подыграть ей, решила я.
– Нет, и почему же он решил порвать с тобой?
– Потому что я чересчур нормальная! Ты представляешь, чересчур нормальная! Он сказал, что больше не воспринимает меня как вызов. Я не интересую его, как интересовала раньше.
Похоже, Возбудимый Знанием перестал возбуждаться при виде Клэр.
– Дорогая, мне очень жаль.
– Я его, видите ли, не интересую! – возмущенно повторила она. – Да его всю дорогу в первую очередь интересовала моя задница!
На нас начали поглядывать. Уголком глаза я заметила, что Арлин Оберст, в вечернем платье до иолу, пожалуй, излишне традиционном и все же элегантном, движется в нашу сторону.