Глава 7, часть 2
Манона обдумала это предложение. Потом пожала плечами.
— Я сделаю это безболезненно. Считай это как оплату моего долга перед тобой. Мгновение
Манона набрала воздуха в грудь, приготовившись к удару.
— Подожди, — выдохнул паук — Подожди.
— От оскорблений мы перешли к мольбам, — пробормотала Астерина. — Ну и кто сейчас является бесхребетным, м?
Паук проигнорировал слова Второй, её бездонные глаза внимательно изучили сначала Манону, потом Дорина.
— Вы знаете, что движется на Юге? Какие ужасы надвигаются?
— Старо предание, — фыркнула Веста.
— Как ты думаешь, я тебя нашла? — спросил паук. Манона застыла.
— В Морате осталось много вещей. Твой запах абсолютно на каждой из них.
Если даже паук так легко нашел их здесь, им придётся убраться отсюда. Сейчас же.
Паук прошипел:
— Рассказать вам, что я узнала в пятидесяти милях к югу отсюда? Кого я видела, Черноклювая, хм?
Манона напряглась.
— Крошанок, — сказал паук, затем глубоко вздохнул. Жадно вздохнул.
Манона моргнула. Только раз. Тринадцать застыли.
Астерина спросила:
— Ты видела крошанок?
Паук кивнул своей массивной головой, и снова вздохнул.
— Крошанки всегда были на вкус как то, что я называю летним вином. Каким был бы на вкус шоколад, кажется так это называется.
— Где, — требовательно спросила Манона.
Паук назвала то место, где разместились крошанки, для них это название было абстрактным и незнакомым.
— Я покажу вам, где именно, — сказала паучиха. — Я проведу тебя.
— Это может быть ловушка, — сказала Соррель.
— Это не так, — сказал Дорин, по-прежнему держа руку на эфесе меча.
Манона заметила ясность его взгляда, расправленные плечи. Безжалостное лицо, но любознательный наклон его головы.
— Давайте посмотрим, подтвердится ли её информация — и потом решим её судьбу.
Манона выпалила:
— Что?..
Тринадцать поддержали его идею об отложенном убийстве.
Дорин указал подбородком в сторону дрожащего паука.
— Не убивай её. Пока что. Возможно, она знает куда больше, чем просто местоположение лагеря крошанок.
Паук прошипел:
— Мне не нужна милость юнца...
— Ты получаешь милость короля, — холодно сказал Дорин, — и я предполагаю, что тебе следует помолчать, чтобы и дальше её получать.
Редко, так редко Манона слышала этот голос от него, тот тембр его голоса, который заставлял холодеть её кровь. Голос короля.
Но он не был её королем. Он не был лидером ковена Тринадцати.
— Мы позволим ей жить, и она продаст нас по самой высокой цене.
Сапфировые глаза Дорина вспыхнули, рука сжала меч. От этого созерцательного, холодного взгляда Манона напряглась. Это был лишь небольшой намёк на умного хищника, скрывающегося под маской прекрасного лица короля.
Он только сказал пауку:
— Кажется, ты освоила искусство перевоплощения всего за несколько месяцев, не так ли?
...
Его судьба найдёт его здесь, сказал ему Гэвин.
Путь в Морат. Не физическая дорога, и не само путешествие, но это.
Она долго молчала, прежде чем всё-таки произнесла:
— Наши дары - весьма странны и ненасытны. Мы питаемся не только вашими жизнями, но и вашими особыми силами, если вы обладаете ими. Как только магия была освобождена, я научилась использовать эти способности, которые позволили мне перевоплощаться в иных существ.
Эфес Дамариса потеплел в его руке. Истина. Каждое слово, которое говорил паук, было правдой. И это... Способ попасть в Морат — как нечто совсем другое. В чужой шкуре.
Возможно, в качестве раба, какой была Элида Лочан. Тот, чье присутствие останется незамеченным.
Его первозданная сила могла приспособиться к любой другой магии, она была способна изменяться от пламени и льда до исцеления. Менять своё обличие... возможно, он и это сможет делать?
Дорин спросил паука:
— У тебя есть имя?
— Король без короны просит имя у ничтожного паука, — пробормотала она, ее бездонные глаза уставились на него. — Ты не сможешь произнести его на своем языке, но ты можешь называть меня Сайрин.
Манона скрипнула зубами:
— Неважно, как мы тебя называем, потому что скоро ты умрешь.
Но Дорин бросил на нее косой взгляд.
— Руннские горы являются частью моего королевства. Таким образом, Сайрин — одна из моих подданных. Я думаю, это дает мне право решать, живет ли она или умирает.
— Вы оба зависите от того, что скажет мой ковен, — прорычала Манона. — Отойди в сторону.
Дорин слегка улыбнулся:
— Я?
Ветер холоднее, чем горный воздух, заполнил перевал.
Он мог убить их всех. Будь то удушье или ломание шей. Он мог убить их всех, включая виверн. Осознание этого пробило внутри него ещё одну дыру. Ещё одно пустое место. Беспокоило ли когда-нибудь обладание такой силой его отца, или Аэлину?
— Берём её с собой — более подробно допросим её на следующем привале.
Манона огрызнулась:
— Ты собираешься взять это с нами?
В ответ на это замечание паук превратился, приняв облик темноволосой женщины с не загорелой кожей. Маленькой и незаметной, за исключением нервирующих черных глаз. Не особо красивой, но обладающей смертельным, древним видом очарования, которого не могло скрыть даже новое обличье. И совершенно голой женщины. Она вздрогнула, потирая руками свои предплечья.
— Такой облик подойдёт для вашего путешествия?
Манона проигнорировала слова паука.
— И что будет, если она ночью вернётся в своё обличье, чтобы убить нас?
Дорин только наклонил голову, на кончиках его пальцев плясали ледяные искры.
— Она не будет этого делать.
Сайрин втянула воздух в лёгкие.
— Редкий магический дар — её взгляд стал хищным, когда она взглянула на Дорина. — Для редкого короля.
Дорин только нахмурился, испытывая отвращение.
Манона взглянула на Астерину. Глаза её Второй настороженно следили за пауком, её губы были сжаты в тонкую ниточку. Соррель, стоявшая в нескольких футах от неё, сердито посмотрела на паука, но её рука перестала касаться эфеса её меча.
Тринадцать, подчиняясь какому-то невысказанному приказу, вернулись к своим вивернам. Только Сайрин смотрела на них, эти ужасные, бездушные глаза время от времени моргали, когда её зубы начали стучать от холода.
Манона наклонила к нему голову.
— Ты сегодня... какой-то другой.
Он пожал плечами.
— Если ты хочешь, чтобы твою постель согревал тот, кто подобострастно ловит каждое твоё слово и подчиняется каждой твоей команде, то ты явно ошиблась в выборе.
Её взгляд скользнул к бледной полосе вокруг его горла.
— Я всё ещё не убеждена, князек, — прошипела она, — в том, что я не должна просто убить её.
— И что же, ведьмочка, тебе нужно, чтобы убедить тебя? — он не потрудился скрыть чувственное обещание в своих словах.
В челюсти Маноны дрогнул мускул.
Создания из легенд — вот кто его окружал. Ведьмы, паук... Он мог бы быть персонажем в одной из книг, которые он одалживал Аэлине прошлой осенью. Хотя ни один из этих персонажей никогда не знал такой пустоты внутри себя.
Хмуро смотря на свои босые ноги в снегу, Сайрин дернула своими руками, прислонив их к бокам, это был лишь отголосок тех жвал, присущих её истинному облику.
Дорин постарался не вздрогнуть.
Проникновение в Морат – это просто самоубийство, даже как только он узнает, что ему нужно от этой твари.
Он снова почувствовал тяжесть взгляда Маноны, и выдержал его. Он выдержал слова Маноны, когда та сказала:
— Если ты так невысоко оцениваешь свою жизнь, доверяя этой твари, тогда, пожалуйста, пусть она летит с нами.
Это было испытанием посмотреть не в сторону Мората или паука, но внутрь себя. Она точно видела то, что грызло его изнутри, хотя бы потому, что подобный зверь грыз и её.
— Мы скоро узнаем, действительно ли она говорила правду о крошанках.
Паучиха сказала правду. Когда Сайрин говорила, эфес Дамариса потеплел в его руке.
И когда они найдут крошанок, когда Тринадцать будут отвлечены, он узнает то, что ему нужно от паука.
Манона повернулась к Тринадцати, ведьм терзало нетерпение.
— Мы вылетаем сейчас же. Мы можем добраться до лагеря крошанок уже к вечеру.
— И что тогда? — спросила Астерина. Единственная из них, у кого было разрешение на такие вопросы.
Манона проследовала к Аброхасу, и Дорин последовал за ней, бросив Сайрин запасной плащ, в то время как его невидимая магия связала её с ним.
— И затем мы сделаем наш ход, — сказала Манона. И на этот раз она не стала встречаться с ними взглядами. Она лишь посмотрела на юг.
У ведьмы тоже были свои секреты. Но были ли её тайны такими же ужасными, как и его?..
Глава 8, часть 1
Чернота встретила Аэлину, когда она пришла в сознание. Плотная, сдержанная чернота. Сдвиг ее локтей заставил их уткнуться в боковые стенки ящика, цепи отражались через небольшое пространство. Ее босые ноги могли двигаться, если она слегка извивалась.
Она положила свои руки на твердую стену из железа, расположенную прямо над ее лицом. Смотря на вихри и солнце, выбитые на ее поверхности. Даже с внутренней стороны Маэва приказала им их выгравировать. Поэтому Аэлина, возможно, никогда не забудет, что этот гроб был сделан для нее задолго до ее рождения.
Но это были ее собственные голые пальцы, касающиеся прохладного, грубого металла. Он снял железные перчатки. Или забыл вернуть их после того, что он делал. То, как он держал их на открытой жаровне, пока металл не раскалился вокруг ее рук, и она кричала, кричала...
Аэлина прижала ладони к металлической крышке и нажала.
Разбитая рука, осколки кости, выступающие из ее кожи ушли.
Или их никогда не было. Но это казалось реальным.
Более того, чем другие воспоминания, которые поднимались, требуя, чтобы она признала их. Приняла их.
Аэлина положила ладони на железо, напрягая мышцы.
Это не дало даже сдвига.
Она снова попыталась. То, что у нее были силы, чтобы сделать это, было только благодаря другим услугам, которые лекари Маэвы предоставляли: удерживая мышцы от атрофии, когда она лежала здесь.
В ящике раздался мягкий скрип. Предупреждение.
Аэлина опустила руки так же быстро, как захлопнулась решетка, и дверь застонала. На этот раз шаги Каирна были быстрее.
Срочные.
— Иди в холл и подожди за этой дверью, — огрызнулся он на Фенриса. Аэлина приподнялась, когда эти шаги остановились. Раздалось хрюканье и шипение металла, и на него набежал огонь. Она моргнула, но все равно остановилась. Они привязали цепи к гробу. Она поняла, что пытаться разорвать их бесполезно.
Каирн ничего не сказал, поскольку он отстегнул цепи от ящика.
Самое опасное время для него, прямо перед тем, как он направил ее к алтарю. Даже с ногами и руками он не рискнул.
Он тоже этого не делал, несмотря на то, что не потрудился надеть перчатки.
Возможно, они расплавились в этой жаровне вместе с ее кожей.
Каирн дернул ее вверх, когда полдюжины охранников молча вошли в дверной проем. Их лица не испытывали ужас от того, что с ней было сделано.
Она уже видела этих мужчин. На окровавленной части пляжа.
— Варик, — сказал Каирн, и один из охранников вышел вперед, Фенрис стоял рядом с ним у двери, волк такой же высокий, как лошадь. Меч Варика упирался в горло Фенриса.
Каирн схватил цепи, потянув ее за них, когда они подошли к охранникам, волку.
— Ты делаешь шаг, и он умрет.
Аэлина не стала говорить ему, что не совсем уверена, что у нее есть силы попробовать что-нибудь, не говоря уже о побеге. Тяжесть поселилась в ней.
Она не сражалась с черным мешком, накинутым на голову, когда они проходили через арочный дверной проем. Не сражалась, когда они шли по этому залу, хотя она считала шаги и повороты.
Ей было все равно, был ли Каирн достаточно умен, чтобы добавить несколько дополнительных вещей, чтобы дезориентировать ее. Она все равно их считала. Прислушивалась к шуму реки, которая становилась все громче с каждым поворотом, поднимающимся туманом, который охлаждал ее обнаженную кожу, скользил по ее ногам.
Затем на открытом воздухе. Она не могла этого видеть, но она провела влажными пальцами по ее коже. Бежать. Сейчас.
Слова были далеким шепотом.
Она не сомневалась, что клинок охранника остался на горле Фенриса. Что он пролил бы кровь. Приказ Маэвы о сдерживании связан с Фенрисом слишком хорошо — вместе с тем странным даром прыгать между короткими расстояниями, как будто он двигался из одной комнаты в другую.
Она давно потеряла надежду, что он найдет способ использовать его, чтобы унести их отсюда. Она сомневалась, что он чудесным образом восстановит эту способность, если меч охранника ударит его.
Но если бы она прислушалась к этому голосу, если бы она побежала, стоило ли это его?
— Ты обдумываешь это, не так ли? — прошипел Каирн ей на ухо. Она чувствовала его улыбку даже сквозь мешок, надетый на ее. — О том, справедливая ли цена за побег — жизнь волка. — смех любовника прозвучал над ее ухом. — Попытайся. Посмотрим, как далеко ты доберешься. У нас есть несколько минут.
Она проигнорировала его. Игнорировала этот голос, шепчущий, чтобы она бежала, бежала, бежала.
Шаг за шагом, они шли. Ее ноги дрожали от напряжения.
Это рассказало ей достаточно о том, как долго она здесь была. Как долго она не могла нормально передвигаться, даже с помощью целителей, которые могли бы удержать мышцы.
Каирн подвел ее к извилистой лестнице, ступая по которой она тяжело дышала, туман угасал, охлаждая ночной воздух. Сладкие запахи. Цветы.
Цветы все еще существовали. В этом мире, в этом аду, цветы где-то все еще цвели.
Голос воды шумел позади них пока не перестал, вскоре сменившегося каплями впереди.
Фонтаны. Холодная, гладкая плитка впилась в ее ноги, и сквозь мешок мерцал огонь, бросающий золотую рябь. Фонарики. Воздух затянулся, застыл. Возможно, во дворе.
Мышцы пульсировали по ее бедрам, ее телу, предупреждая ее замедлиться, чтобы отдохнуть.
Затем открытый воздух снова зазвенел вокруг, вода снова ревела.
Каирн остановился, дергая ее против своего возвышающегося тела, его разнообразное оружие уперлось в ее цепи, ее кожу. Одежда других охранников шелестела, когда они тоже остановились. Когти Фенриса щелкнули по камню, звук, несомненно, означал, что он рядом.
Она поняла, почему он чувствует необходимость делать это, когда женский голос, который был молодым и старым, забавным и бездушным, промурлыкал:
— Сними капюшон, Каирн.
Он исчез, и Аэлине потребовалось всего несколько миганий, чтобы понять все. Она была здесь раньше.
Была на этой широкой веранде с видом на могучую реку и водопады, проходившие через древний каменный город, который она знала, маячивший у нее за спиной.
Стояла в этом самом месте, лицом к темноволосой королеве, сидящей на каменном троне на возвышенности, туман, окутывал воздух вокруг нее, белая сова сидела на спинке трона.
На этот раз на ее ногах лежал только один волк. Черный, как ночь, черный, как глаза королевы, остановившиеся на Аэлине, и сузившиеся с удовольствием. Маэва, казалось, довольна тем, как Аэлина выглядела. Пусть она порадуется.
Глубокое фиолетовое платье Маэвы блестело, как туман позади нее, его длинный подол лежал в несколько шагов на помосте. Аэлина увидела, что сверкнуло в основании помоста и окаменела.
Красные губы Маэвы изогнулись в улыбке, когда она махнула рукой с перстнем из слоновой кости.
— Если хочешь, Каирн.
Тот не колебался, когда подталкивал Аэлину к тому, что лежало на земле.
Разбитое стекло, сложенное в аккуратный круг.
Он остановился прямо перед ним, первый из толстых осколков оказался в дюйме от голых пальцев Аэлины.
Маэва жестом указала на черного волка у ее ног, и он поднялся, вырвав что-то из трона, прежде чем отправиться к Каирну.
— Я думаю, что твоя власть должна быть хотя бы признана, — сказала Маэва с паучьей улыбкой, когда Аэлина увидела, что волк предложил охраннику рядом с Каирном.
— Одень на нее, — приказала королева.
Корона, древняя и мерцающая, сияла в руках охранника. Изготовленная из серебра и жемчуга, вылепленная как поднятые крылья, которые встретились в своем остроконечном центре, окруженном шипами из чистого алмаза, они мерцали, как лунный свет, когда охранник положил ее на голову Аэлины. Страшный, удивительный вес, прохладный металл, у нее на коже. Гораздо тяжелее, чем казалось, словно у него было твердое железо. Другой вид кандалов. Это всегда было так. Аэлина отшатнулась от желания шевелиться, сталкивая предмет с ее головы.
— Корона Мэбы, — сказала Маэва — Твоя корона, по крови и первородству. Ты ее истинная наследница.
Глава 8, часть 2
Аэлина проигнорировала слова, смотря на круг стеклянных осколков.
— О, это, — сказала Маэва, заметив ее внимание. — Я думаю, ты знаешь, как это пройдет, Аэлина Лесной пожар.
Аэлина ничего не сказала.
Маэва кивнула.
Каирн толкнул ее вперед, прямо в стекло.
Ее босые ноги порезались, ее кожа визжала, когда разрывалась.
Она резко вдохнула сквозь зубы, проглатывая крик, когда Каирн подтолкнул ее на колени. Дыхание остановилось при ударе. На каждом осколке, который разрезал остался глубоко в коже.
Дыхание было жизненно важно.
Она вытащила свою боль прочь, вдохнула и выдохнула. Волна уходит с берега, а затем возвращается.
Согревая ее колени и лодыжки, медный запах ее крови поднимался, чтобы влиться в туман.
Ее дыхание остановилось в зубах, она начала дрожать, когда в ней раздался крик.
Она прикусила губу, клыки пронзили плоть. Она не будет кричать. Еще нет.
Кровь заполнила ее рот, когда она прижалась сильнее.
— Жаль, что нет никакой аудитории, чтобы засвидетельствовать это, — сказала Маэва, ее голос раздавался издалека и все же слишком близко. — Аэлина Огненное Сердце, наконец коронованная своей короной королевы Фэ, стоит на коленях у моих ног.
Аэлина содрогнулась, достаточно двигая телом, чтобы стекло нашло новые углы. Каждый вздох вытаскивал ее отсюда в место, где слова, чувства и боль становились отдаленными.
Маэва щелкнула пальцами.
— Фенрис. — волк проскользнул мимо и сел рядом с ее троном. Но он не взглянул на черного волка. Даже не повернул голову.
Черный волк вернулся, мягкий и холодный. И этого было достаточно, чтобы Маэва сказала: — Коннэлл, ты, наконец, можешь сказать своему близнецу, все что ты хотел.
Вспышка света.
Аэлина вдохнула через нос, выдохнув через рот, снова и снова. Едва рядом оказался красивый темноволосый мужчина, который теперь стоял вместо волка. Бронзовая кожа, как у его близнеца, но без дикости, без озорства на лице как у того. На нем была многослойная одежда воина, черная, с обычными ножами как у Фенриса, висящими по бокам.
Белый волк уставился на своего близнеца, посаженного на месте этой невидимой связью.
— Говори свободно, Коннэлл, — сказала Маэва, ее слабая улыбка осталась. Сова, сидевшая на ее троне, смотрела торжественными, немигающими глазами. — Пусть твой брат знает, что эти слова твои, а не мои. — Нога в ботинке подтолкнула позвоночник Аэлины вперед. Сильнее в стекло. Никакое дыхание не могло вытянуть ее достаточно далеко, чтобы обуздать приглушенный крик.
Она ненавидела его — ненавидела этот звук, настолько как она ненавидела королеву перед ней и садиста за спиной. Но он все еще пробивался сквозь зубы, едва слышимый за громовыми звуками.
Темные глаза Фенриса устремились к ней. Он моргнул четыре раза.
Она не могла заставить себя моргнуть. Ее пальцы скривились и развернулись у нее на коленях.
— Ты принес это на себя, — сказал Коннэлл Фенрису, снова привлекая внимание брата.
Его голос был таким же ледяным, как у Маэвы.
— Твое высокомерие, твое бесконтрольное безрассудство — это то, что ты хотел? — Фенрис не ответил. — Ты не мог позволить мне иметь это — иметь любую часть этого для себя. Ты принес клятву на крови не для того, чтобы служить нашей королеве, но чтобы ты не мог быть побежден мной хоть раз в твоей жизни.
Фенрис оскалил зубы, даже когда что-то вроде печали затуманило его взгляд.
Еще одна горящая волна опустилась через ее колени, через ее бедра. Аэлина закрыла глаза. Она вытерпит это, согласится на это.
Ее люди страдали в течение десяти лет. Скорее всего, сейчас страдают. Ради них она сделает это. Примет это. Оставит это. Грохочущий голос Коннэлла пронесся мимо нее:
— Ты позор для нашей семьи, для этого королевства. Ты превзошел себя ради чужой королевы и для чего? Я умолял тебя контролировать себя, когда тебя отправили на охоту за Лорканом. Я умолял тебя быть умным. Ты мог бы плюнуть мне в лицо.
Фенрис зарычал, и звук, должно быть, был тайным языком между ними, потому что Коннэлл фыркнул.
— Покинуть? Почему я когда-нибудь захочу уйти? И для чего? Для этого? — даже когда ее глаза закрылись, Аэлина поняла, что он указал на нее. — Нет, Фенрис. Я не уйду. И ты тоже.
Низкий хнык разрезал влажный воздух.
— Все, Коннэлл, — сказала Маэва, и свет вспыхнул, пронизывая даже темноту за глазами Аэлины.
Она дышала, дышала и дышала.
— Ты знаешь, как быстро это может закончиться, Аэлина, — сказала Маэва. Аэлина закрыла глаза. — Скажи мне, где ты спрятала Ключи, поклянись кровной клятвой... Приказ не имеет значения, я полагаю.
Аэлина открыла глаза. Подняла ее руки перед собой.
И подарил Маэве непристойный жест, такой грязный, какой она когда-либо делала. Улыбка Маэвы сжалась — едва ли.
— Каирн.
Прежде чем Аэлина смогла вдохнуть, руки опустились на ее плечи. И нажали.
Теперь она не могла остановить ее крик. Не тогда, когда он пустил ее в жгучую яму агонии, которая поднималась по ее ногам, позвоночнику.
О боги, боги. Рычание Фенриса перебивало ее крики, а затем голос Маэвы:
— Очень хорошо, Каирн.
Давление на ее плечи ослабло.
Аэлина поднялась на колени. Полное дыхание — ей нужно было полностью вздохнуть.
Она не могла. Ее легкие, ее грудь, позволяли сделать только тяжелые, грубые вдохи.
Ее видение размылось, кровь, которая текла из ее коленей, покрылась рябью. Терпи.
— Сегодня утром мои глаза рассказали мне интересную информацию, — протянула Маэва. — Люди, которые в настоящее время находятся в Террасене, готовят маленькую армию, которую вы собрали для войны. Но принц Рован и моих два опозоренных воина исчезли по твоему приказу.
Аэлина не поняла, почему она держится за это. Эта капля надежды, глупая и жалкая. Эта надежда, что он придет за ней.
В конце концов, она сказала ему не делать этого. Приказала ему защитить Террасен. Он устроил все, чтобы вести отчаянную борьбу против Мората.
— Полезно, чтобы иметь оборотня, который может сыграть роль королевы, — размышляла Маэва. — Хотя я задаюсь вопросом, как долго может длиться уловка без ваших особых умений, когда сожгут их легионы Мората. Как долго до тех пор, пока вы соберете союзников, и они не спросят, почему Огненное сердце не может создавать огонь. — это была не ложь. Детали, ее план с Лисандрой... Маэва не знает, что они знают. Может, ей повезло, и Маэва предположила, что она лжет? И все же...
Рован ушел с ними. Все поедут на север. И она доберется до Террасена.
Небольшая милость. Небольшая милость, и все же...
Стекло вокруг нее искрилось в тумане и лунном свете, ее кровь пробивалась сквозь него.
— Я не хочу уничтожать этот мир, как это делает Эраван, — сказала Маэва, как будто они были не более, чем двумя друзьями, беседующими в одной из лучших чайных Рафтхола. Если кто-то еще существовал после того, как Железнозубые уничтожили город. — Мне нравится Эрилея именно такой.
В ее видении было лишь стекло, кровь, веранда и лунный свет.
— Я видела много войн. Отправляла моих воинов, чтобы сражаться в них. Я видела, насколько они разрушительны. Ты сама знаешь, что стекло на котором ты стоишь, происходит от одной из этих войн. Из стеклянных гор на юге. Когда-то они были песчаными дюнами, но драконы сожгли их до стекла во время древнего и кровавого конфликта. Некоторые утверждают, что это самое твердое стекло в мире. Самое неуступчивое. Я думаю, что, учитывая твое огненное наследие, ты можешь оценить его достоинство.
Глава 8, часть 3
Щелчок языком, а затем Каирн снова оказался здесь, руки на ее плечах. Нажимая тяжелее и тяжелее. Боги, боги, боги...
Не было Богов, которые могли бы спасти ее. На самом деле, нет.
Крики Аэлины эхом отражались от камня и воды. Одинокая. Она была одна в этом. Было бы бесполезно просить белого волка помочь ей. Руки на плечах отодвинулись.
Желчь сжигала ей горло, когда Аэлина снова поднялась на колени. Терпи.
Маэва просто продолжила:
— Драконы не пережили эту войну. И они никогда не возрождались снова.
Ее губы изогнулись, и Аэлина поняла, что Маэва это им обеспечила. Другие обладатели огня были подвержены охоте и были убиты. Она не знала, почему она это чувствовала. Эту печальную скорбь существ, существовавших очень давно, века назад. Кто никогда больше не будет замечен на этой земле. Почему это сделало ее столь невыразимо грустной. Почему это имело значение вообще, когда ее кровь была в агонии.
Маэва повернулась к Коннэлу, оставшегося в форме Фэ рядом с троном, и на его брата все еще смотрели яростные глаза.
— Угощение.
Аэлина встала на колени в этом стекле, когда принесли еду и напитки. Коннэл, как и Маэва, ел сыр и виноград, все время улыбаясь ей.
Аэлина не могла остановить дрожь, которая настигала ее жестоким оцепенением. Глубоко, глубоко, она улетала прочь.
Не важно, придет ли Рован. Если остальные повиновались ее приказу сражаться за Террасен. Она тоже спасала его по-своему. До тех пор, пока она могла. Она так задолжала Террасену. Никогда полностью ей не погасить этот долг.
Издалека раздались слова, и воспоминания замерцали. Она позволила им потянуть ее назад, вытащить ее из ее тела.
«Она сидела рядом с отцом на ступеньках, спускающихся в подземелье под открытым небом замка.
Это был больше храм, чем замок, окруженный выветренными, бледными колоннами, которые на протяжении веков были свидетелями могущественных войн Террасена и спутниками его воинов. В конце летнего дня он был пуст, светло-золотистый свет струился по нему.
Рой Галантий провел рукой по круглому щиту, темный металл покрытый шрамами и на долгое время отстраненный от ужасов.
— Когда-нибудь, — сказал он, проведя по одной из длинных царапин на древней поверхности, — этот щит я передам следующему воину. Как это было дано мне, и твоему великому дяде передо мной.
Ее дыхание все еще было неровным от тренировки, которую они сделали. Только они двое, как он и обещал. Час раз в неделю, который он отложил для нее.
Ее отец поставил щит на каменную ступень ниже их, его конец отражался сквозь сандалии. Он весил почти столько же, сколько и она, но он носил его, как будто это просто продолжение его руки.
— И ты, — продолжал ее отец, — как многие великие женщины и мужчины этого Дома, будешь использовать его для защиты нашего королевства. — ее глаза поднялись на его лицо, красивое и без бороды. Торжественное и царственное. — Это твоя единственная обязанность. — он приложил руку к краю щита, постукивая по нему. — Защищаться, Аэлина. Защищать.
Она кивнула, не понимая. И ее отец поцеловал ее в лоб, как будто он наполовину надеялся, что ей никогда это не понадобится».
Каирн снова опустил ее в стекло. В ней не было звука для крика.
— Мне все это надоедает, — сказала Маэва, ее серебряный поднос с продуктами забыт. Она наклонилась вперед к своему трону, сова на нем зашелестела крыльями. — Ты веришь, Аэлина Галантия, что я не принесу жертвы, необходимые для того, чтобы получить то, что я ищу? Она забыла, как говорить. Во всяком случае, не произнесла ни слова.
— Позволь мне продемонстрировать, — сказала Маэва, выпрямляясь. Глаза Фенриса вспыхнули предупреждением.
Маэва махнула рукой на Коннэлла, стоящего рядом с ее троном. Где он остался с тех пор, как он принес пищу королеве.
— Сделай это.
Коннэлл вытащил из пояса один из ножей.
Подойдя к Фенрису. Нет.
Слово прошло сквозь нее. Ее губы даже сформировали его, когда она дернулась от цепей, огонь прошелся по ее ногам, обжигая.
Коннэлл сделал еще один шаг.
Стекло сжалось и треснуло под ней. Нет, нет. Коннэлл остановился над Фенрисом, его рука дрожала. Фенрис только зарычал на него.
Коннэлл поднял нож в воздух между ними. Она не могла подняться на ноги. Не могла подняться против цепей и стекла. Не могла ничего сделать, ничего.
Каирн схватил ее за шею, пальцы нажали в достаточной степени, чтобы остались синяки, и он снова толкнул ее на залитые кровью осколки. Из ее губ вырвался хриплый, разбитый крик. Фенрис. Ее единственная привязанность к жизни, в этой реальности. Клинок Коннэлла блестел. Он пришел помочь в Страже Тумана. Тогда он бросил вызов Маэве; возможно, он сделает это сейчас, возможно, его ненавистные слова были обманом.
Лезвие опустилось. Не в Фенриса. Но в сердце Коннэлла.
Фенрис двигался — или пытался. Но звук в том, что могло быть криком, он пытался и пытался схватиться за своего брата, когда Коннэлл врезался в кафельную веранду. Когда кровь начала вытекать.
Сова на троне Маэвы один раз, как будто в ужасе, хлопнула крыльями. Но Каирн издал низкий смех, звук, грохочущий мимо головы Аэлина.
Реальность. Это было реально. Должно быть. Что-то холодное и жесткое пронзило ее. Ее руки расслабились. Свет осветил темные глаза Коннэлла, его черные волосы вились на пол вокруг него в темном зеркале, а кровь просачивалась.
Фенрис трясся. Возможно, и Аэлина.
— Ты испортила то, что принадлежало мне, Аэлина Галантия, — сказала Маэва. — И теперь от этого нужно избавиться.
Фенрис кричал, все еще пытаясь ползти к мертвому брату на земле. Он мог исцелить его, возможно, сердце Коннэлла могло застучать.
Тело Коннэлла содрогнулось. Он больше не двигался. Рык Фенриса прорезал ночь. Каирн отпустил ее, и Аэлина упала на стекло, сжав руки в кулаки.
Она позволила себе лежать там, наполовину растянувшись. Позволила короне упасть с ее головы и покатиться по полу, раскидывая драконье стекло, которое отскакивало. Отскочить, затем повернуться, покатившись по веранде. К каменным перилам. И в ревущую, ненавистную реку внизу.
— Здесь нет никого, кто мог бы помочь тебе. — голос Маэвы был пустым, как темнота между звездами. — И никто не придет за тобой.
Пальцы Аэлины сжались в старинном стекле.
— Подумай об этом. Подумай в эту ночь, Аэлина. — Маэва щелкнула пальцами. — Мы закончили здесь.
Руки Каирна схватили ее цепи.
Ее ноги сгибались, ноги раскалывались снова. Она едва ощущала это, едва ощущала это через ярость и море огня глубоко, глубоко внизу.
Но когда Каирн поднял ее, его руки схватили ее, она ударила.
Два удара.
Осколок стекла погрузился в его шею. Он отшатнулся, ругаясь, когда кровь потекла. Аэлина закрутилась, стекло разрывало ее ноги, и швырнула осколок из другой руки. Прямо в Маэву.
Растрепались волосы. Осколок коснулся бледной щеки Маэвы, прежде чем отскочило к трону позади нее. Сова взлетела над ним. Грубые руки схватили ее, послышался крик Каирна, его бушующие крики.
— Ты, маленькая сука, — но она их не слышала. Не тогда, когда струйка крови потекла по щеке Маэвы. Черная кровь. Черная, как ночь.
Такая же черная, как глаза, когда королева посмотрела на нее, ее рука поднялась к ее щеке. Ноги Аэлины ослабли, и она не сражалась с охранниками, которые отталкивали ее. Мигание, и кровь стала красной. Ее запах стал таким же медным, как и у нее.
Трюк света. Галлюцинация, еще одна мечта. Маэва посмотрела на красное пятно, покрывающее ее бледные пальцы. Ветер обдувал шею Аэлины, когда Каирн схватил ее и сжал. Она провалилась в пустоту.