...
Светало, когда они вернулись в лагерь Крошанок. Глаза, которые горели огнем часами ранее, теперь смотрели на них настороженно, меньше рук поднималось к оружию, когда они устремились к большому круглому костру. Самый большой лагерь и в его сердце расположен... Очаг Гленнис.
Старуха стояла перед ней, согревая свои узловатые, окровавленные руки. Дорин сидел неподалеку, и его сапфировые глаза действительно убийственно смотрели на Манону.
Позже. Этот разговор будет позже.
Манона остановилась в нескольких футах от Гленнис, и Тринадцать заняли свои места на окраине костра, осматривая пять палаток вокруг него, котел бурлил в его центре. За ними Крошанки продолжали их ремонт и исцеление, но все еще следили за ними.
— Съешьте что-нибудь, — сказала Гленнис, указывая на бурлящий котел. К тому, что пахло тушеной козлятиной.
Манона не потрудилась возразить, прежде чем повиновалась, взяв у костра одну из маленьких глиняных чаш. Еще один способ продемонстрировать доверие: есть их пищу. Принять её.
Манона съела несколько кусочков, прежде чем Дорин последовал ее примеру и сделал то же самое. Когда они уже оба ели, Гленнис села на камень и вздохнула.
— Больше пятисот лет прошло с того момента, когда Крошанки и Железнозубые в последний раз делили трапезу. Так они стремились обмениваться словами, когда царил мир. Возможно, только твои мать и отец нарушили это молчание между двумя кланами.
— Полагаю, да, — мягко сказала Манона, перестав кушать.
Рот старухи дернулся в сторону улыбки, несмотря на битву, темную ночь.
— Я была бабушкой твоего отца, — пояснила она наконец. — Я сама родила твоего дедушку, который был мэйтом Крошанской Королевы, прежде чем она умерла, рожая твоего отца.
Еще одна вещь, которую они унаследовали от Фэйри: их трудности с зачатием и смертельная природа родов. Это способ для трехликой богини сохранить равновесие, чтобы избежать наводнения земель слишком большим количеством бессмертных детей, которые будут пожирать ее ресурсы.
Манона осмотрела полуразрушенный лагерь.
Старуха прочла вопрос в ее глазах.
— Наши люди живут в наших домах, где они в безопасности. Этот лагерь — форпост, пока мы ведем дела.
Крошанки всегда рожали больше мужчин, чем Железнозубые, и переняли привычку Фэйри выбирать себе мэйта, если не истинную связь мэйтов, то мэйта по духу. Она всегда считала это диковинным и странным. Лишним.
— После того, как твоя мать не вернулась, твоего отца попросили пожениться на другой молодой ведьме. Видишь ли, он был единственным носителем родословной Крошанок, и если бы твоя мать и ты не пережили рождение, родословная бы закончилась на нем. Он не знал, что случилось с вами. Была ты жива или мертва. Даже не знал, где вас искать. Поэтому он согласился исполнить свой долг, согласился помочь своему вымирающему народу. — ее прабабушка грустно улыбнулась. — Все, кто встречался с Тристаном, любили его. — Тристан. Это было его именем. Ее бабушка даже не знала, что убила его? — Молодая ведьма была выбрана специально для него. Но он не любил ее, не так как твою маму, его истинного мэйта, песню его души. Тем не менее, у Тристана все получилось. Рианнон была результатом этого.
Манона напряглась. Если бы мать Рианнон была здесь...
Опять же, старуха прочитала вопрос на лице Маноны.
— Она была убита стражем Желтоногих в речных равнинах Мелисанды. Много лет назад.
Проблеск стыда прошел через облегчение Маноны, которое затопило ее. Чтобы избежать этой конфронтации, чтобы не просить прощения, которое она должна была попросить.
Дорин положил ложку на стол. Такой изящный, непринужденный жест, учитывая, как он повалил ту виверну.
— Как получилось, что линия Крошанок выжила? Легенда гласит, что они были уничтожены.
Еще одна грустная улыбка.
— Можешь поблагодарить мою мать за это. Младшая дочь Крошанки Рианнон родила во время осады Города Ведьм. Наши войска пали, и были только стены, чтобы сдерживать легионы Железнозубых, и с таким большим количеством ее детей и внуков, убитых, ее мэйт подскочил к городским стенам, Рианнон приказала глашатаям объявить, что этот ребенок был мертворожденным. Поэтому Железнозубые не узнали, что одна из Крошанок осталась жива. В ту же ночь, незадолго до того, как Рианнон начала свою трехдневную битву против Железнозубых ведьм, моя мать тайно вывезла принцессу на метле. — горло старухи дернулось. — Рианнон была ее самой близкой подругой, сестрой. Моя мать хотела остаться, бороться до конца, но ее попросили сделать это для ее народа. Нашего народа. До дня своей смерти моя мать верила, что Рианнон пошла держать ворота против Высших ведьм, чтобы отвлечь их. Чтобы узнать, что последний отпрыск Крошанок уйдет живым, пока Железнозубые смотрели в другую сторону.
Манона не совсем понимала, что сказать, как озвучить то, что бурлило в ней.
— Ты обнаружишь, — продолжила Гленнис, — что в этом лагере у тебя есть двоюродные братья.
При этих словах Астерина напряглась, Эдда и Бриар тоже напряглись там, где они задержались у костра. Родные Маноны со стороны Черноклювых. Они, несомненно, были готовы бороться, чтобы сохранить это отличие для себя.
— Бронвен, — сказала старуха, указывая на темноволосую лидера шабаша с золотой метлой, теперь наблюдающую за Маноной и Тринадцатью из тени за огнем, — также моя правнучка. Твоя ближайшая кузина.
Никакой доброты не сияло на лице Бронвен, поэтому Манона не потрудилась выглядеть радостной.
— Она и Рианнон были близки как сестры, — пробормотала Гленнис.
Потребовалось немалое количество усилий, чтобы не задеть клочок красного плаща на конце ее косы.
Дорин, тьма, поглотившая его душу, вмешались.
— У нас была причина, по которой мы искали вас.
Гленнис снова согрела ее руки.
— Я полагаю, вы хотите просить нас присоединиться к этой войне.
Взгляд Маноны не смягчился.
— Так и есть. Тебя и всех Крошанок, разбросанных по всем землям.
Одна из Крошанок в тени у дерева рассмеялась.
— Это много.
Другие засмеялись вместе с ней.
Голубые глаза Гленнис не дрогнули.
— Мы не собирали войска со времен падения Города Ведьм. Это может оказаться более сложной задачей, чем ты ожидала.
Дорин спросил:
— А если Королева призовет их в бой?
Снег захрустел под топающими шагами, а потом подошла Бронвен, ее карие глаза горели.
— Не отвечай, Гленнис.
Такое неуважение, такая неформальность к старшему...
Бронвен отправила свой пылающий взгляд Маноне.
— Ты не наша Королева несмотря на то, что предполагает твоя кровь. Несмотря на эту небольшую битву. Мы не отвечаем и никогда не будем отвечать перед тобой.
— Морат только что нашел тебя. — хладнокровно сказала Манона. Она ожидала такой реакции. — Он будет делать это снова. Будь то через несколько месяцев или через год, они найдут вас. И тогда не будет никакой надежды победить их. — она держала руки по сторонам, сопротивляясь желанию обнажить железные когти. — Множество королевств сплотилось в Террасене. Присоединитесь к ним.
— Терасен не пришел нам на помощь пятьсот лет назад, — сказала другая, подходя ближе. Симпатичная, шатенка. Ее метла тоже была связана тонким металлом, серебром с золотом Бронвен. — Я не понимаю, почему мы должны сейчас им помогать.
— Я думала, вы — кучка самодовольных благодетелей. — нараспев сказала Манона. — Конечно, вам это понравится.
Молодая ведьма ощетинилась, но Гленнис подняла иссохшую руку.
Однако этого было недостаточно, чтобы остановить Бронвен, поскольку ведьма посмотрела на Манону и зарычала:
— Ты не наша королева. Мы никогда не полетим с тобой.
Бронвен и младшая ведьма умчались прочь, собравшиеся стражники Крошанок расступились, чтобы пропустить их.
Манон нашла глазами Гленнис, которая слегка поморщилась.
— У членов нашей семьи, как ты видишь, вспыльчивый характер.
...
Безжалостная.
То, что сделала Манона сегодня вечером, приведя Железнозубых в этот лагерь... Дорин не сказал ни слова, кроме как «безжалостная».
Он оставил Манону и ее прабабушку, Тринадцать и отправился на поиски паучихи.
Он нашел Сейрин там, где оставил ее, присевшую в тени одной из дальних палаток.
Она вернулась в свой человеческий облик, ее темные волосы были спутаны, она закутана в Крошанскую мантию. Как будто одна из них сжалилась над ней. Несмотря на голод в глазах Сейрин, она не ела тушеной козлятины.
— Где происходит изменение? — спросил Дорин, остановившись перед нею, положив руку на Дамарис. — Изнутри?
Глава 15, часть 2
Паучиха-оборотень моргнула и остановилась. Кто-то дал ей коричневую тунику, брюки и сапоги.
— То, что ты сделал, было великим подвигом магии. — она улыбнулась, обнажив острые зубки. — Каким королем это может сделать тебя… Бесспорно, непревзойденным.
Дорин не хотел говорить, что не совсем уверен, каким королем он хочет быть, если проживет достаточно долго, чтобы вернуть себе трон. Все и всё, кроме его отца, казалось хорошим местом для начала.
Дорин расслабился и снова спросил:
— А откуда в тебе эта способность изменяться?
Сейрин наклонила голову, как будто прислушиваясь к чему-то.
— Это было странно, смертный король, обнаружить, что с возвращением магии внутри меня появилось что-то. Чтобы узнать, что что-то новое пустило корни. — ее маленькая рука переместилась к середине живота, чуть выше пупка. — Немного семени силы. Я сменю обстановку, подумаю, кем я хочу быть, и перемены начнутся здесь. Всегда, тепло исходит отсюда. — паучиха остановила на нем свой взгляд. — Если ты хочешь быть кем-то, король без короны, так тому и быть. В этом секрет перемен. Будьте тем, кем хочешь.
Он избежал порыва закатить глаза, хотя Дамарис согрелся в его объятиях. Будь тем, кем ты хочешь, эту вещь гораздо легче сказать, чем сделать. Особенно с весом короны.
Дорин положил руку на живот, несмотря на слои одежды и плащ. Только подтянутые мышцы приветствовали его.
— Это то, что ты делаешь, чтобы вызвать изменения: сначала думаешь о том, кем ты хочешь стать?
— С ограничениями. Мне нужен ясный образ в моем сознании, иначе это не будет работать вообще.
— То есть, ты не можешь превратиться в то, чего не видела.
— Я могу придумать определенные черты: цвет глаз, телосложение, волосы, но не само существо. — отвратительная улыбка расцвела на ее губах. — Используй свою прекрасную магию. Измени свои красивые глаза, — осмелился паук. — Измени свой цвет.
Боги прокляли его, но он попытался. Он думал о карих глазах. Представил бронзовые глаза Шаола, ожесточенные после одной из их тренировок. Не такими, какими они были до того, как его друг отправился на южный континент.
Шаолу удалось исцелиться? Он и Несрин убедили Кагана послать помощь? Как бы Шаол узнал, где он был, что случилось со всеми ними, когда они были рассеяны по ветру?
— Ты слишком много думаешь, молодой король.
— Лучше, чем слишком мало, — пробормотал он.
Дамарис снова нагрелся. Он мог бы поклясться, что это было забавно.
Сейрин усмехнулась.
— Не думай о цвете глаз так, как это принято.
— Как ты научилась этому без инструкций?
— Сила теперь во мне, — просто сказала Паучиха. — Я прислушивалась к ней.
Дорин пустил в паучиху усик своей волшебной змеи. Она напряглась. Но его магия коснулась ее, нежно и любознательно, как кошка. Необузданная магия, чтобы придать ему форму, которую он хотел.
Он попросил её... попросил её найти то семя силы внутри нее. Научить этому.
— Что ты делаешь? — вздохнула паучиха, вскакивая на ноги.
Его магия окутывала ее, и он чувствовал это: каждый ненавистный, ужасный год существования.
Каждый...
Его горло пересохло. Желчь хлынула в горло, когда он почувствовал запах магии. Он никогда не забудет этот запах, эту мерзость. Он всегда носил отметину на горле в качестве доказательства.
Валг. Паучиха почему-то была Валгом. И не одержимая им, а рожденная им.
Он держал свое лицо нейтральным. Равнодушным. Даже когда его магия обнаружила этот светящийся, прекрасный кусочек магии.
Украденная магия. Как и все краденные Валгами вещи.
Они забирали все, что хотели.
Его кровь стала глухим, стучащим ревом в ушах.
Дорин разглядывал ее крошечное личико.
— Ты была довольно спокойна в отношении мести, которая отправила тебя на охоту через весь континент.
Темные глаза Сейрин превратились в бездонные ямы.
— О, я этого не забыла. Нисколько.
Дамарис остался теплым. Ожидание.
Он позволил своей магии обернуть успокаивающие руки вокруг семени силы, запертого в черном аду внутри паучихи.
Он не хотел знать, почему и как стигианские пауки были Валгами. Как они могли прийти сюда. Почему они задержались.
Они питались мечтами, жизнью и радостью. Были в восторге от этого.
Семя метаморфической силы мерцало в его руках, словно благодарность за доброе прикосновение. Человеческое прикосновение.
Это. Его отец позволял этим существам расти, править. Сорша была убита этими существами, их жестокостью.
— Знаешь, я могу заключить с тобой сделку, — прошептала Сейрин. — Когда придет время, я позабочусь о том, чтобы тебя пощадили.
Дамарис стал холоднее льда.
Дорин встретил ее пристальный взгляд. Забрал свою магию и мог поклясться, что семя изменяющей форму силы, запертое в ней, достигло его. Пыталось умолять его не уходить.
Он улыбнулся паучихе. Она улыбнулась в ответ.
А потом он нанес удар.
Невидимые руки обвились вокруг ее шеи и скрутили ее. Прямо как его магия погрузилась в ее пупок, туда, где находилось украденное семя человеческой магии, и обернулась вокруг него.
Он держал птенца в своих руках, пока паучиха умирала. Изучал магию, каждую ее грань, прежде чем она, казалось, вздохнула с облегчением и исчезла на ветру, освободившись наконец.
Сейрин упала на землю, ее глаза ничего не видели.
Полмысли и Дорин испепелил её. Никто не пришел узнать, что за вонь поднялась из ее пепла. Черное пятно, которое оставалось под ними.
Валг. Возможно, билет для него в Морат, и все же он обнаружил, что смотрит на темное пятно на полуоттаявшей земле.
Он отпустил Дамарис, лезвие неохотно затихло.
Он найдет свой путь в Морат. Однажды он освоит силу изменения внешности. Паучиха и все из ее вида могут сгореть в аду.
...
Сердце Дорина все еще билось, когда он обнаружил себя через час лежащим в палатке, не достаточно высокой, чтобы в нее можно было влезть, на одной из двух кроватей.
Как только Манона вошла в палатку, он снял сапоги и натянул на себя тяжелые шерстяные одеяла. Они пахли лошадьми и сеном, и, возможно, их выхватили из конюшни, но ему было все равно. Было тепло, и это было лучше, чем ничего.
Манона обследовала тесное пространство, вторую кровать и одеяло.
— Тринадцать — это нечетное число, — сказала она в качестве объяснения. — У меня всегда была палатка для себя.
— Прости, что испортил это.
Она бросила на него сухой усмехающийся взгляд, прежде чем усесться на кровать и расстегнуть сапоги. Но ее пальцы остановились, а ноздри вспыхнули.
Она медленно посмотрела через плечо на него.
— Что ты делал?
Дорин не отрывал от нее взгляда.
— Ты сделала то, что должна была сделать сегодня, — просто сказал он. — Я тоже так поступил. — Он не пытался дотронуться до Дамариса, который лежал неподалеку.
Она снова понюхала его.
— Ты убил паучиху.
В ее лице не было осуждения, только чистое любопытство.
— Она была угрозой, — признался он. И Валгским куском дерьма.
Настороженность захлестнула ее глаза.
— Она могла убить тебя.
Он подарил ей полуулыбку.
— Нет, она не могла.
Манона снова оценила его, и он выдержал это.
— Тебе нечего сказать о моем... выборе?
— Мои друзья сражаются и, вероятно, погибают на Севере, — сказал Дорин. — У нас нет времени, чтобы тратить недели на победу над Крошанками.
Вот она, жестокая правда. Чтобы получить хоть какую-то возможность на прием здесь, им пришлось пересечь эту черту. Возможно, такие бездушные решения были частью ношения короны.
Он хранил ее тайну, пока она этого хотела.
— Никаких самодовольных речей?
— Это война, — просто сказал он. — Мы прошли через такого рода вещи.
И это не будет иметь значения, когда его вечная душа станет той ценой, которую он заплатит за такую жестокую бойню? Он уже достаточно все разрушил. Если пересечение линии за линией избавит других от вреда, он это сделает. Он не знал, каким образом король создал его.
Дорин положил руку под голову.
— Проблема в том, что они все козыри у них. Они нужны тебе гораздо больше, чем ты им. Единственная карта, которая у тебя есть, это твоя кровь, и это они, похоже, отвергли, даже с этой битвой. Так как же сделать это жизненно важным для них? Как ты докажешь, что они нуждаются в их последней живой Королеве, последней из Крошанской родословной? — он размышлял над этим. — Есть также перспектива мира между вашими народами, но ты... — он поморщился. — Тебя больше не признают наследницей. Ты не можешь предложить им себя в качестве Черноклювой, только себя и Тринадцать, не остальных Железнозубых. Это не было бы настоящим мирным договором.
Манона закончила с ботинками и откинулась на кровать, укрываясь одеялом, она посмотрела на низкий потолок палатки.
— Тебя учили этому в твоем стеклянном замке?
— Да. — Прежде чем он разрушил замок на осколки и пыль.
Манона повернулась на бок, подперев голову рукой, ее белые волосы, рассыпавшиеся из ее косы, обрамили ее лицо.
— Ты не можешь использовать свою магию, чтобы просто... заставить их, не так ли?
Дорин усмехнулся.
— Насколько мне известно, нет.
Глава 15, часть 3
— Маэва пробралась в разум принца Рована, чтобы убедить его принять ложного мэйта.
— Я даже не знаю, в чем сила Маэвы, — сказал Дорин, съеживаясь. То, что королева Фэйри сделала с Рованом, то, что она сделала с королевой Террасена... — и я не совсем уверен, что хочу начать экспериментировать над потенциальными союзниками.
Манона вздохнула через нос.
— Мое обучение не включало в себя эти вещи.
Он не был удивлен.
— Ты хочешь услышать мое честное мнение? — ее золотые глаза прижали его к месту, и она покорно кивнула. — Найди то, что им нужно, и используй это в своих интересах. Что подтолкнуло бы их сплотиться позади тебя, чтобы увидеть тебя как их Королеву Крошанок? Борьба в битве сегодня завоевала некоторую степень доверия, но не немедленное принятие. Возможно, Гленнис может что-то знать.
— Мне придется рискнуть, чтобы спросить ее.
— Ты не доверяешь ей.
— Почему я должна?
— Она твоя прабабушка. И она не приказала казнить тебя на месте.
— Моя бабушка тоже не знала всего до конца. — нельзя было различить какие-либо эмоции на ее лице, но ее пальцы впились в ее волосы при этих словах.
И Дорин сказал:
— Аэлине нужны были Капитан Рольф и его люди, выбивающиеся из многовекового укрытия, чтобы сплотить Микенский флот. Она узнала, что они вернутся в Террасен, только когда наконец появится морской дракон, один из их давно потерянных союзников на волнах. Поэтому она спланировала все так: спровоцировала небольшой флот Валгов атаковать Бухту Черепов, пока он лежал в основном беззащитным, а затем использовала битву, чтобы продемонстрировать морского дракона, который прибыл, чтобы помочь им, вызванный из воздуха и магии.
— Оборотень. — сказала Манона. Дорин кивнул. — И Микены купились на это?
— Абсолютно. — подхватил Дорин. — Аэлина узнала, что Микены нужны для того, чтобы остальные присоединились к ней. Что может убедить Крошанок присоединиться к тебе?
Манона легла на спинку кровати, грациозная, как танцовщица. Она играла с концом своей косы, красная полоса на ней.
— Я спрошу Гислейн утром.
— Не думаю, что Гислейн узнает об этом.
Эти золотые глаза скользнули к его.
— Ты действительно веришь, что я должна спросить Гленнис?
— Я действительно так думаю. И я думаю, что она поможет тебе.
— Почему?
Он задавался вопросом, смогут ли Тринадцать когда-нибудь увидеть это, этот намек на отвращение к себе, который иногда мерцал на ее лице.
— Ее мать добровольно покинула свой город, свой народ, свою Королеву в последние часы, чтобы сохранить королевскую родословную. Твою родословную. Я думаю, она рассказала тебе эту историю сегодня, чтобы ты могла понять, что она сделает то же самое.
— Тогда почему бы не сказать это прямо?
— Потому что, если ты вдруг не заметила, ты не очень-то популярна в этом лагере, несмотря на твою уловку с Железнозубыми. Гленнис знает, как играть в эту игру. Тебе просто нужно догнать ее. Узнай, почему они вообще здесь, и планируй свой следующий шаг.
Её губы напряглись, а затем расслабились.
— Твои наставники хорошо тебя учили, князек.
— Быть воспитанным демоническим тираном, похоже, имело свои преимущества. — его слова звучали ровно, даже когда острие было заточено внутри него.
Ее взгляд скользнул по его горлу, по бледной линии. Он почти чувствовал ее взгляд, словно призрачное прикосновение.
— Ты все еще ненавидишь его.
Он нахмурился.
— Я не должен?
Ее лунно-белые волосы поблескивали в тусклом свете.
— Ты сказал мне, что он человек. В глубине души он оставался человеком и пытался защитить тебя, как мог. И все же ты его ненавидишь.
— Ты простишь меня, если я нахожу его методы защиты меня неприятными.
— Но демон, а не человек, убил твою целительницу.
Дорин стиснул челюсти.
— Это не имеет никакого значения.
— Да? — Манона нахмурилась. — Большинство из них едва выдерживают несколько месяцев заражения Валгами. Ты едва выдержал это. — он старался не вздрагивать от грубых слов. — Но он держался десятилетиями.
Он выдержал ее взгляд.
— Если ты пытаешься выставить моего отца каким-то благородным героем, то зря тратишь время. — он захотел закончить разговор на этом, но спросил:
— Если бы кто-то сказал тебе, что твоя бабушка была хорошей в тайне ото всех, что она не хотела убивать твоих родителей и многих других, что она была вынуждена заставить тебя убить свою собственную сестру, тебе было бы так легко поверить? Простить ее?
Манона взглянула на свой живот: на шрам, спрятанный под боевой кожей. Он приготовился к ответу. Но она только сказала:
— Я устала разговаривать.
Хорошо. И он тоже.
— Что ты будешь делать вместо этого, ведьмочка? — его голос стал грубым, и он знал, что она могла слышать его сердцебиение, когда оно ускорилось.
Ее единственный ответ состоял в том, что она легла рядом с ним, пряди ее волос падали вокруг них как занавески.
— Я сказала, что не хочу разговаривать, — она вздохнула и прижалась ртом к его шее. Провела зубами по ней, прямо через ту белую линию, где раньше был ошейник. Дорин тихо застонал и сдвинул бедра, толкаясь в нее. В ответ у нее перехватило дыхание, и он провел рукой по ее боку.
— Тогда заткни меня, — сказал он, протягивая руку в сторону, чтобы обхватить ее сзади, когда она укусила его за шею, за его челюсть. Никаких намеков на эти железные зубы, но обещание о них сохранилось, как изысканный меч над его головой.
Только с ней ему не нужно было что-то объяснять. Только с ней ему не нужно было быть королем или кем-то еще, кроме того, кем он был. Только с ней не было бы осуждения за то, что он сделал, кого он подвел, что ему, возможно, все еще придется сделать.
Только это, удовольствие и полнейшее забвение.
Рука Маноны нашла пряжку его ремня, и Дорин потянулся к ней, и через некоторое время после этого они оба не смогли найти время на разговоры.
...
Освобождение, которое она обнаружила той ночью, дважды, не могло полностью изменить тусклый край, когда наступило утро серое и мрачное, и Манона приблизилась к большей палатке Гленнис.
Она оставила короля спать, укутавшегося в одеяла, которыми они делились, хотя и не позволила ему обнять ее. Она просто повернулась на бок, повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Казалось, ему было все равно, он был сытым и сонным после того, как она оседлала его, пока они оба не нашли свое удовольствие, и быстро уснул. Он спал, пока Манона размышляла о том, как именно она проведет эту встречу.
Возможно, ей стоило привести Дорина. Он, конечно, знал, как играть в эти игры. Он думал, как настоящий король.
Он убил эту паучиху, как ведьму с голубой кровью. Ни капли милосердия.
Это не должно было ее так взволновать.
Но Манона знала, что ее гордость никогда не восстановится, и она никогда больше не сможет называть себя ведьмой, если позволит ему сделать это за нее.
Поэтому плечи Маноны прошли сквозь полог шатра Гленнис, не объявляя себя.
— Мне нужно поговорить с тобой.
Она нашла Гленнис, застегивающую ее зачарованный плащ перед крошечным бронзовым зеркалом.
— До завтрака? Полагаю, ты получила эту нетерпеливость от своего отца. Тристан все время врывался в мою палатку со своими неотложными делами. Я едва могла убедить его сидеть достаточно долго, чтобы поесть.
Манона отбросила эту информацию. У Железнозубых не было отцов. Только их матери и матери матерей. Это всегда было таким образом. Даже если это была попытка держать ее вопросы о нем в страхе. Как он встретил Лотиан Черноклювую, что заставило их забыть об их древней ненависти?
— Что нужно сделать, чтобы завоевать Крошанок? Убедить присоединиться к нам в войне?
Гленнис поправила свой плащ.
— Только Крошанская Королева может разжечь пламя войны, чтобы призвать всех ведьм из ее очага.
Манона моргнула от столь прямолинейного ответа.
— Пламя войны?
Гленнис дернула подбородком к щиткам палатки, к яме огня за ее пределами.
— У каждой семьи Крошанок есть очаг, который перемещается с ними в каждый лагерь или дом, который мы создаем; огонь никогда не гаснет. Пламя в моем очаге восходит к самому Крошанскому городу, когда Брэннон Галантий дал Рианнон искру вечного огня. Моя мать носила его с собой в стеклянном шаре, спрятанном в плаще, когда она тайно вывезла твоего предка, и с тех пор он продолжал гореть в каждом королевском очаге Крошанок.
— А когда магия исчезла на десять лет?
— У наших провидцев было видение, что оно исчезнет, и пламя умрет. Поэтому мы зажгли несколько обычных огней от этого волшебного пламени, и держали их горящими. Когда магия исчезла, пламя действительно пропало. И когда магия вернулась этой весной, пламя снова зажглось, прямо в очаге, в котором мы видели его в последний раз. — ее прабабушка повернулась к ней. — Когда Королева Крошанок призывает свой народ на войну, пламя берется из Королевского очага и передается к каждому очагу лагерей и деревень. Прибытие пламени — это повестка того, что может сделать только истинная Крошанская Королева.
— Значит, мне нужно только использовать пламя из этой ямы, и армия придет ко мне?
Карканье смеха.
— Нет. Ты должна сначала быть принята в качестве Королевы, чтобы сделать это.
Манона стиснула зубы.
— И как я могу этого достичь?
— Это не мне выяснять, не так ли?
Потребовалось все ее самообладание, чтобы не дать волю ее железным когтям и не начать рыскать по палатке.
— Почему вы здесь, почему этот лагерь?
Брови Гленнис поползли вверх.
— Разве я не рассказала тебе вчера?
Манона постучала ногой по земле.
Ведьма заметила нетерпение и усмехнулась.
— Мы были на нашем пути в Эйлуэ.
Манона начала:
— Эйлуэ? Если ты думаешь убежать от этой войны, я могу сказать тебе, что это королевство тоже в ней участвует. — Эйлуэ нес на себе тяжесть гнева Адарлана слишком долго. Во время ее бесконечных встреч с Эраваном, он был особенно сосредоточен на том, чтобы королевство оставалось разрушенным.
Гленнис кивнула.
— Мы знаем. Но мы получили известие от наших южных очагов, что возникла угроза. Мы отправились в путешествие, чтобы познакомиться с некоторыми из армий в Эйлуэ, с теми, кто выживал так долго, с теми, кто смог взять на себя весь ужас, который мог послать Морат.
Они отправлялись на юг, не на север, к Террасену.
— Эраван может спустить свои ужасы в Эйлуэ, просто чтобы разделить вас. — сказала Манона. — Чтобы уберечь тебя от помощи Террасену. Он догадался, что я пытаюсь собрать Крошанок. Эйлуэ уже потерян, пойдемте с нами на север.
Старуха просто покачала головой.
— Это может быть. Но мы дали свое слово. Так что мы пойдем в Эйлуэ.
Глава 16
Дэрроу ждал верхом на лошади на вершине холма, когда армия наконец прибыла к вечеру. Шествие на целый день, снег и ветер били их каждую проклятую милю.
Эдион, верхом на собственной лошади, вырвался из колонны солдат, целившихся в небольшой лагерь, и поскакал по покрытому льдом снегу к старому лорду. Он показал рукой в перчатке на воинов позади себя.
— Как просили, мы приехали.
Дэрроу едва взглянул на Эдиона, осматривая солдат в лагере. Изнурительная, жестокая работа после долгого дня, и битва до этого, но они хорошо выспятся сегодня. И Эдион откажется перемещать их завтра. Возможно, и на следующий день.
— Сколько потеряно?
— Меньше пяти сотен.
— Хорошо.
Эдион ощетинился на его одобрение. Эта армия не была собственностью Дэрроу или даже Эдиона.
— Зачем нужно было, чтобы мы так быстро тащили сюда свою задницу?
— Я хотел обсудить с тобой эту битву. Послушать, что вы узнали.
Эдион стиснул зубы.
— Тогда я напишу для вас рапорт. — Он собрал поводья, готовясь направить свою лошадь обратно в лагерь. — Моим людям нужно укрытие.
Дэрроу твердо кивнул, не подозревая об изнурительном шествии, которое он потребовал.
— На рассвете мы встречаемся. Пошли весточку другим лордам.
— Пошлите своего посланника.
Дэрроу бросил на него стальной взгляд.
— Расскажи другим лордам. — Он осмотрел Эдиона от забрызганных грязью сапог до его немытых волос. — И немного отдохни.
Эдион не стал отвечать, лишь призвал свою лошадь скакать галопом, жеребец без колебаний мчался по снегу. Прекрасный, гордый зверь, который хорошо служил ему.
Эдион покосился на завывание снега, как он потоком ударил ему в лицо. Им нужно было построить укрытие, и быстро.
На рассвете он отправлялся на собрание Дэрроу. С другими лордами.
И Аэлиной на буксире.