Глава 24, часть 1
Крошанки проигнорировали ее. И проигнорировали ведьм отряд Тринадцати. Слышались пронзительные оскорбления, когда они проходили мимо, но один взгляд Маноны и ведьм отряда Тринадцати держал их кулаки по бокам. Крошанки оставались в лагере в течение недели, чтобы ухаживать за ранеными, и Манона со своими Тринадцатью тоже оставались и были проигнорированы другими.
— Что это за место? — спросила Манона у Гленнис, обнаружив, что крошанка полирует ручку золотой метлы рядом с огнем. Две других лежали рядом с плащом. Мужская работа для ведьмы, отвечающей за этот лагерь.
— Это древний лагерь — один из самых старых, о котором мы знаем. — руки Гленнис протирали рукоятку метлы. — У каждого из семи великих очагов есть огонь здесь, как и у многих обычных. — действительно, в лагере было гораздо больше семи очагов. — Это было убежище для нас после войны, и с тех пор это стало местом, в котором некоторые из наших молодых ведьм входят во взрослую жизнь. Это обряд, который мы разрабатывали на протяжении многих лет, заключается в том, чтобы отправить их в глубокий лес в течение нескольких недель, чтобы они охотились и выживали, имея только метлу и нож. Мы остаемся здесь, пока они проходят его.
Манона тихо спросила:
— Вы знаете, каков наш обряд посвящения?
Лицо Гленнис сжалось.
— Я знаю. Мы все знаем. — у какого очага была ведьма, которую она убила в возрасте шестнадцати лет? Что сделала ее бабушка с сердцем Крошанки, которое она отдала Железнозубым, взяв себе плащ как трофей?
Но Манона спросила:
— Когда мы отправимся в Эйлуэ?
— Завтра. Те, кто был тяжело ранен в схватке, достаточно исцелились, чтобы путешествовать, или выживать здесь самим по себе.
Манона сжалась, но она не жалела об этом. Гленнис протянула одну из метел Маноне, ее основание было связано обычными металлическими прутьями.
— Вы летите с нами на юг?
Манона взял метлу, и дерево врезалось в ее руку. Ветер пустил ей в ухо быстрый поток воздуха.
Она и ведьмы отряда Тринадцати уже все решили несколько дней назад. Если на юге находились крошанки, то на юг тоже придется идти. Даже если каждый день может означать гибель для тех, кто на Севере.
— Мы летим вместе с тобой, — сказала Манона. Гленнис кивнула.
— Эта метла принадлежит черноволосой ведьме по имени Карсин. — Крошанка указала подбородком на палатки за Маноной.
— Она сторожит ваших виверн.
...
Дорин решил, что ему не нужно скрытое место для занятий, так как в лагере крошанок не было никакой скрытности. Не внутри лагеря, и, конечно, не вокруг него, с острыми глазами их часовых, патрулирующих день и ночь.
Вот как он оказался с Вестой в очаге Гленнис, красноволосая ведьма спала от скуки.
— Изучение изменений, — она затихла, зевая в десятый раз за час, — кажется огромной тратой времени. — она протянула белоснежную руку к учебному кольцу, внутри которого ведьмы отряда Тринадцати показывали свои отточенные маневры.
— Ты мог бы потренироваться с Линн прямо сейчас.
— Я посмотрел на то, как Линн чуть не вцепилась зубами Имоджи в горло. Прощу прощения, если у меня не получится потренироваться с ней.
Веста изогнула бровь.
— У вас нет мужчин.
— Мне нравятся мои зубы, там, где они сейчас. — он вздохнул. — Я пытаюсь сконцентрироваться.
Ни одна из ведьм, даже Манона, не спросила, зачем он тренировался. Он только упомянул, почти неделю назад, что паук заставил его задуматься, может ли он изменяться, используя свою магию, и ведьмы пожали плечами.
Их внимание было сосредоточено на крошанках. На поездке в Эйлуэ, которая, скорее всего, случится в любой день.
Он не слышал никаких упоминаний о сборе боевой группы, но если бы он мог разделить силы Мората даже немного, чтобы отправиться на юг, чтобы разобраться с ними, если бы это отвлекло Эравана, когда Дорин отправится в крепость короля Валгов... Он согласился бы с этим. Он уже рассказал Маноне и Гленнис то, что он знал об этом королевстве и его правителях. О родителях Нехемии и двух младших братьях. Империя Адарлана полностью выполнила свою работу в плане уничтожения армии Эйлуэ, поэтому любая надежда на армию была невозможна, но если бы они собрали несколько тысяч солдат, направившихся бы на север... Это было бы благом для его друзей.
Если бы они выжили, этого было бы достаточно.
Дорин закрыл глаза, и Веста замолчала. В течение нескольких дней она сидела с ним, когда ее обучение и разведка разрешали это, наблюдая за любым из изменений, которые он пытался совершить: сменить волосы, кожу, глаза.
Ничего из этого не изменялось.
Его магия коснулась власти похищенной у оборотня — он узнал это, прежде чем он убил паука.
Теперь дело в том, чтобы убедить его магию стать подобной силе рычага. Как это делать он не знал. Будь тем, чем ты хочешь быть, Сейрин сказала ему.
Ничего такого. Он хотел быть ничем.
Но Дорин продолжал заглядывать внутрь. В каждый пустой угол. Ему нужно сделать это быстрее. Освоить изменения. Чтобы проникнуть в Морат и найти третий Ключ. Чтобы затем вернуть их всех Вратам.
И тогда все будет кончено. Для Эравана и для него. Даже если он оставит Холлина с правом на трон. Холлин, которого тоже зачал человек с Валгом внутри. Разве демон передал какие-то черты его брату? Мальчик был жестокий, но был ли он человеком?
Холлин не убивал своего отца. Не разрушал замок. Не допустил смерти Сорши.
Дорин не посмел спросить Дамарис. Не зная, что он сделает, если меч покажет, что внутри него.
Поэтому Дорин заглядывал внутрь, туда, где была его магия, туда, где она могла перемещаться между пламенем и водой, льдом и ветром. Но как бы он ни хотел, как бы он не изображал коричневые волосы и бледную кожу или веснушки, ничего не происходило.
...
Она не была посланницей, но Манона приняла намек и предложение. Наряду с тремя другими метлами, для ведьм из лагеря.
Будет недостаточно прилететь с ними в Эйлуэ. Нет, ей нужно будет узнать о них. О каждой из этих ведьм.
Астерина, которая следила за огнем, подошла к ней, взяв две метлы.
— Я забыла, что они использовали красное дерево, — сказала ее Вторая, изучая метлы. — Черт возьми, гораздо проще вырезать, чем железное дерево.
Манона все еще чувствовала, как ее руки болели, когда она сделала свою первую метлу из ветвей железного дерева, найденного ею в Задубелом лесу. Первые две попытки ни к чему не привели, и она решила более тщательно вырезать свою метлу. Три попытки, по одному для каждого лица Богини. Ей исполнилось тринадцать лет, всего через несколько недель после ее первого кровотечения, когда сила воздуха, которая называлась ветром, протекала через метлу и переносила ее в небо. Каждый удар молота, каждый фунт дерева, превращал этот почти непроницаемый материал, передавал эту мощь в метлу.
— Где ты оставила свою? — спросила Манона.
Астерина пожала плечами.
— Где-то в Храме Железнозубых.
Манона кивнула. Ее метла была брошена в задней части шкафа в ее комнате в доме ее бабушки. Она бросила ее туда, после того как магия исчезла и метла стала немногим больше, чем инструментом для чистки.
— Полагаю, мы не будем их сейчас получать, — сказала Астерина.
— Нет, мы не будем, — сказала Манона, рассматривая небо. — Завтра мы полетим с крошанками в Эйлуэ. Чтобы встретиться с теми, с кем должны встретиться они. — губы Астерины сжались. — Возможно, мы убедим всех крошанок и воинов Эйлуэ отправиться на север.
Может быть. Если им повезет. Если они не потратят так много времени, что Эраван разнесет Север в пыль.
Они добрались до первой из ведьм, которую указала Гленнис, и Астерина ничего не сказала, когда Манона отдала той метлу. Нос Крошанки сморщился от отвращения, когда она взяла у нее метлу.
— Теперь мне нужно помыть ее.
Астерина криво улыбнулась, и это означало стремительное приближение драки. Но Манона подтолкнула ее Вторую дальше, пробираясь между палатками в поисках других владелиц.
— Ты действительно думаешь, что это стоит нашего времени? — пробормотала Астерина, когда вторая, а затем третья ведьма ухмыльнулись, получив свои метлы. — Прислуживать этим избалованным крошанкам?
— Надеюсь, что так, — пробормотала Манона, когда они достигли последней из ведьм.
Kaрсин. Темноволосая Крошанка смотрела за вивернами, там, где Гленнис и сказала. Астерина прочистила горло, и ведьма повернулась, ее лицо оливкового цвета скривилось.
Но она не рассмеялась. Не шипела. Отдав метлу, Астерина отвернулась. Но Манона сказала Крошанке, указывая подбородком на виверн:
— Они отличаются от метел. Они быстрее, смертоноснее, но их нужно кормить и мыть.
Зеленые глаза Карсин были настороженными, но любопытными. Она снова взглянула на виверн, сжавшихся от холода, голубая виверна Астерины прижалась к боку Аброхаса, его крыло закрывало ее. Манона сказала:
— Эраван создал их, используя методы, о которых мы не знаем. Он взял древнюю сказку и воплотил ее в жизнь. Раньше в Адарлане были виверны. Он хотел создать множество бездумных убийц, но некоторые из них оказались не такими.
Астерина молчала.
Наконец Карсин заговорила.
— Твоя виверна больше похожа на собаку, чем на дракона.
Глава 24, часть 2
Это не было оскорблением, Манона напомнила себе. Крошанки держали собак в качестве домашних животных. Любили их, как это делали люди.
— Его зовут Аброхас, — сказала Манона. — Он... другой.
— Он и его голубая подруга. — добавила Астерина.
— Эти? — Крошанка указала на голубую виверну, прижавшуюся к Аброхасу. — Он меньше, но он на нее смотрит. Зовет ее, когда никто не смотрит.
Манона взглянула на Астерину. Да, их виверны постоянно флиртовали.
— Интересно, — сказала Манона.
— Вы не знаете, что они делали? — Карсин спросила.
— Мы знаем, что их разводили, — наконец сказала Астерина. — Мы не были свидетелями того, что это был... выбор.
— Для любви, — сказала Крошанка, и Манона чуть не закатила глаза. — Эти звери, несмотря на их темного хозяина, способны к любви.
Глупость, но что-то в ней поняло, что это правда. Вместо этого Манона сказала, хотя она уже знала:
— Как тебя зовут? — настороженность снова заполнила глаза Карсин, словно напоминая с кем она говорила, что есть другие, которые могли бы видеть, как они разговаривают.
— Спасибо за метлу, — сказала ведьма и шагнула между палатками.
По крайней мере, одна из крошанок поговорила с ней. Возможно, путешествие в Эйлуэ даст ей возможность поговорить с ними больше. Даже если она чувствовала каждый час и минуту, взвешивая их. Спешите на север, ветер пел, днем и ночью. Спешите, Железнозубые.
Когда Карсин ушла, Астерина продолжала смотреть на Аброхаса и Нарин, почесывая голову.
— Ты действительно думаешь, что они влюблены?
Аброхас поднял голову, которая покоилась на спине Нарин, и посмотрел на них, как бы говоря: тебе потребовалось достаточно времени, чтобы понять это.
...
— Что я должна точно увидеть?
Сидя в коленях в своей крошечной палатке, снаружи которой завывал ветер, золотые глаза Маноны сузились, когда она заглянула в лицо Дорина.
— Мои глаза, — сказал он. — Просто скажи мне, если изменится цвет.
Она зарычала.
— Эти изменения — действительно важная вещь, чтобы учиться им?
— Побалуй меня, — промурлыкал он и проник внутрь его магии. Коричневый. Цвет глаз должен измениться с голубого до коричневого.
Лжец, он полагал, что он лжец, сохраняя от нее свои истинные причины. Ему не нужно, чтобы Дамарис подтверждал это.
Она может запретить ему идти в Морат, но есть еще одна возможность, даже хуже.
Что она будет настаивать на том, чтобы пойти с ним.
Манона посмотрела на него.
— Они все еще голубые. — о боги, как она была прекрасна. Он задумался, когда перестанет чувствовать предательство, каждый раз, когда так думает. Дорин сделал глубокий вдох, снова сосредоточившись. Игнорируя шепот двух ключей в кармане камзола.
— Скажи мне, если что-то изменится.
— Эта магия отличается от твоей?
Дорин откинулся назад, пытаясь объяснить слова.
— Это не похоже на другую магию, текущую по моим венам, и половиной мысли меняющейся ото льда и пламени к воде. — она изучала его, наклоняя голову так, как ее виверна. Прямо перед тем, как она съела козу.
— Что тебе больше всего нравится? — необычно личный вопрос. Несмотря на то, что на прошлой неделе благодаря относительной теплоте и неприкосновенности палатки, они часами лежали в одеялах, которые теперь под ними.
У него никогда не было ничего подобного. Иногда ему казалось, что у нее никогда не было ничего подобного. Он видел, как часто она находила свое удовольствие, когда он начинал командовать, когда ее тело сжималось под ним, и она полностью потеряла контроль. Но часы в этой палатке не принесли никакой близости. Только благословенное отвлечение. Для них обоих. Он был рад этому, сказал он себе. Ничто из этого не могло закончиться хорошо. Для любого из них.
— Мне больше всего нравится лед, — наконец признался Дорин, понимая, что он позволил тишине продолжаться. — Это было первое проявление моей магии — я не знаю, почему.
— Ты не холодный человек.
Он выгнул брови.
— Это ваше профессиональное мнение?
Манона изучала его.
— Ты можешь спуститься на эти уровни, когда будешь сердиться, когда твоим друзьям угрожают. Но в тебе нет холода. Я видела многих мужчин, ты не такой.
— И ты тоже, — сказал он тихо.
Не так. Манона напряглась, подняв подбородок.
— Мне сто семнадцать лет, — сказала она категорически. — Я потратила большую часть времени на убийства. Не убеждай себя, что события последних нескольких месяцев стерли это.
— Продолжай убеждать себя об этом. — он сомневался, что кто-то когда-либо так говорил с ней.
Она зарычала ему в лицо.
— Ты дурак, если веришь, что то, что я их королева, сотрет правду о том, что я убила десятки крошанок.
— Этот факт всегда останется. Но будешь ли ты считать его важным?
Впервые дни после того, как он был освобожден от ошейника, Аэлина сказал ему это. Он попытался не задаваться вопросом, скоро ли ледяной укус Валга снова зажжет его шею.
— Я не беззаботная Крошанка. Я никогда такой не буду, даже если я надену свою корону из звезд.
На неделе он услышал шепот об этой короне среди крошанок — о том, будет ли она, наконец найдена. Звездная корона крошанки Рианнон, украденная от ее умирающего тела самой Бебой Желтоногой. Где она была после того, как Аэлина убила Бебу, Дорин не имел ни малейшего представления. Если бы она осталась с этим странным карнавалом, с которым она путешествовала, она могла быть где угодно. Возможно, она даже была продана за мелкую монету.
Манона продолжала:
— Если это то, что крошанки ожидают, что я стану королевой до того, как они присоединятся к этой войне, тогда я позволю им отправиться в Эйлуэ завтра.
— Это так плохо, заботиться? — боги знали, что он изо всех сил пытался сделать это сам.
— Я не знаю, — прорычала она.
Смешная, прямая ложь. Возможно, это было из-за высокой вероятности того, что он снова окажется в Морате, возможно, это было потому, что он был королем, который оставил свое королевство врагу, но Дорин обнаружил, что говорит это:
— Тебе все равно. Ты тоже это знаешь. Это то, что заставляет тебя так чертовски пугаться всего этого.
Ее золотые глаза бушевали, но она ничего не сказала.
— Забота не делает вас слабыми, — продолжил он.
— Тогда почему ты не прислушиваешься к своим советам?
— Мне все равно. — его настроение поднялось, чтобы разговорить ее. И он решил, черт возьми, — решил отпустить тот поводок, который он надел на себя. Отпустить эту сдержанность. — Я волнуюсь больше, чем должен. Я забочусь о тебе. Еще одна неправильная вещь.
Манона стояла так высоко, как позволяла палатка.
— Тогда ты дурак. — она надела свои сапоги и ушла в холодную ночь.
Манона нахмурилась, когда она повернулась, лёжа между Астериной и Соррель. Оставались только часы, пока они не полетели в Эйлуэ, и поиска сил для сбора союзников с крошанками. Им нужна помощь.
«Забота не делает вас слабыми».
Король был дураком. Немногим больше, чем мальчик. Что он знал о чем-нибудь? Но эти слова оставались под ее кожей, ее костями.
Это так плохо, заботиться? Она не знала. Не хотела знать.
...
До рассвета оставалось недолго, когда теплое тело скользнуло рядом с ним.
Дорин сказал в темноту:
— Трое в палатке не слишком комфортно, не так ли?
— Я вернулась не потому, что я согласна с тобой. — Манона дернула одеяло на себя.
Дорин слегка улыбнулся и снова заснул, позволив своей магией согреть их обоих.
Когда они проснулись, что-то острое в груди было притуплено — всего лишь часть.
Но Манона нахмурилась. Дорин сел, зевая, разминая руками, насколько позволяла палатка.
— Что? — спросил он, когда ее лоб нахмурился.
Манона надела сапоги, потом ее плащ.
— Твои глаза коричневые.
Он поднял руку к лицу, но она уже исчезла. Дорин уставился на выход, лагерь уже собирался, чтобы уходить.
Там, где этот край притупился в его груди, его магия теперь текла более свободно. Как будто она тоже освободилась от тех внутренних ограничений, которые он слегка ослабил прошлой ночью. То, что он открыл ей. Это своего рода свобода, которая отпускает.
Солнце едва поднялось в небе, когда они начали долгий перелет в Эйлуэ.
Глава 25
Каирн надолго оставил ее гнить в ящике.
Здесь было тихо, не было бесконечного, гудящего рева реки.
Ничего, кроме давления, возрастающего, возрастающего и возрастающего под ее кожей, в ее голове. Она не могла убежать от него, даже в забвении.
Кандалы все еще врезались, натирая ее кожу. Пока под ней не стало мокро от крови. В то время как, несомненно, Маэва была все ближе к ошейнику.
Она не могла вспомнить, когда ела в последний раз.
Она снова плыла во тьму, где она рассказывала себе эту историю — снова и снова.
Кто она, кем она была, то, какую роль она сыграет в уничтожении, если уступит гробу, в котором почти не было воздуха, лишь возрастающее напряжение.
Это не имело значения. Как только этот ошейник окажется вокруг ее шеи, сколько времени потребуется, пока принц Валг найдет все, что хочет узнать Маэва? Разрушит и проникнет в каждый внутренний барьер, чтобы раздобыть жизненно важные секреты?
Каирн скоро продолжит. Это будет мерзко. И тогда целители вернутся со сладко-пахнущем дымом, как они приходили в эти месяцы, в эти годы, сколько бы ни прошло.
Она увидела их, на мгновенье. Увидела ткань на холсте, камыши, покрытые вручную вышитыми коврами под их ногами в сандалиях. Вокруг медленно горели печи.
Палатка. Она была в палатке. Снаружи слышится бормотание — не рядом, но достаточно близко, чтобы ее фэйский слух смог услышать. Люди говорят на ее языке и на старом языке, кто-то бормочет о тесных условиях в лагере.
Армейский лагерь, полный Фэ.
Более безопасное место, сказал Каирн. Маэва хотела, чтобы она была здесь, спрятать ее от Мората. Пока Маэва не оденет холодный ошейник из камня Вэрда на ее шею.
Но потом пришло забвение. Когда она проснулась, с ясной головой и без боли, она знала, что Каирн скоро придет. Его полотно было вычищено начисто, готовое, чтобы окраситься красным. Его ужасный, грандиозный финал не для того, чтобы получить от нее информацию, не для триумфа Маэвы, а для его собственного удовольствия.
Аэлина тоже была готова.
На этот раз они приковали ее не к алтарю. А к металлическому столу, установленному в центре большой палатки. Он заставил их принести предметы обихода для дома — или то, что Каирн считал домом.
Высокий комод стоял у одной холщовой стены. Она сомневалась, что он предназначен для одежды.
Фенрис лежал рядом с ним, голова лежала на передних лапах. Он спал. На этот раз точно спал. Горе тяжело навалилось на него, опустившись, словно покрывало, затемняя его яркие глаза.
Другой стол стоял рядом с тем, на котором она лежала. Под тканью выделялись какие-то три предмета. Рядом с одним из них был оставлен клочок черного бархата. Для инструментов, которые он использовал бы на ней. Словно продавец показывает свои лучшие драгоценности.
Два кресла стояли друг напротив друга на другой стороне второго стола, пока здесь не появилась большая печь, полная до краев, с потрескивающими бревнами. Дым стелился вверх, вверх…
Небольшое отверстие было вырезано в потолке палатки. И через него...
Аэлина не могла бороться с тем, что ее губы дрожали от ночного неба, от ярких лучей света.
Звезды. Всего две, но над головой были звезды. Само небо... оно было не тяжелым черным, а скорее мутным, серо-черным.
Рассвет. Вероятно, за час или около того, судя по непогасшим звездам. Возможно, она продержится достаточно долго, чтобы увидеть солнечный свет.
Глаза Фенриса открылись, и он поднял голову, подергивая ушами.
Аэлина успокаивающе вздохнула, когда Каирн оттолкнул полог палатки, показав проблеск огня, освещающий тьму. Ничего больше.
— Наслаждаешься отдыхом?
Аэлина ничего не сказала.
Каирн провел рукой по краю металлического стола.
— Знаешь, я думал, что бы с тобой сделать. Как по-настоящему насладиться, сделать что-то особенное для нас обоих, пока у нас не закончилось время.
Рык Фенриса прогремел в палатке. Каирн только смахнул ткань с меньшего стола.
Низкие металлические блюда на трех ногах, на которых были сложены бревна, и Аэлина напряглась, когда он подтащил одно и поставил его под ножками металлического стола. Меньше печи, с обрезанными ножками, оно едва касалось земли.
Он поставил вторую печь под центром стола. Третью — во главе.
— Мы играли с твоими руками, — сказал Каирн, разгибаясь. Аэлина начала дрожать, начала дергать цепи, сковывающие ее руки над головой. Его улыбка стала шире. — Посмотрим, как твое тело реагирует на пламя без твоего особого маленького дара. Возможно, ты будешь гореть, как и все мы.
Аэлина беспомощно дернулась, ее ноги скользнули по все еще холодному металлу. Не так...
Каирн потянулся к карману и вынул огниво.
Это не просто разрушит ее тело. Но разрушит ее — огонь, который она любила. Уничтожит часть ее, которая пела.
Он расплавит ее кожу и кости, пока она не испугается пламени, пока она не возненавидит его, как она ненавидела тех лекарей, которые приходили снова и снова, чтобы восстановить ее тело, чтобы скрыть то, что было реально от того, что было мечтой.
Фенрис рычал без конца.
Каирн мягко сказал:
— Ты можешь кричать столько, сколько хочешь.
Стол станет раскаленным, и запах горящей плоти заполнит ее нос, и она не сможет остановить его, остановить его; она будет кричать в агонии, так как ожоги просочатся дальше, сквозь кожу к костям...
Давление в ее теле, ее голове, исчезло. Это ушло на второй план, поскольку Каирн вытащил свернутый мешочек из другого кармана. Он положил его на полосу черного бархата, и она смогла разглядеть тонкие инструменты внутри.
— Ибо, когда нагревать стол наскучит, — сказал он, поглаживая набор инструментов. — Я хочу посмотреть, как далеко ожоги проникли в твою кожу.
Желчь подступила к горлу, когда он взвесил огниво в руках и подошел ближе.
Затем она начала слабеть. Было не важно, кем она была, ее собственное тело вскоре расплавится, как и любое другое, когда стол нагреется.
Рука, которая опустится на нее. Это была рука, которая опустится на нее и она выдержит это. Даже когда слово сорвалось с ее языка.
Пожалуйста.
Она попыталась проглотить его. Пыталась сдержать его, когда Каирн присел рядом со столом, поднимая огниво.
Ты не уступишь.
Ты не уступишь.
Ты не уступишь.
— Подожди.
Слово было словно нож.
Каирн остановился. Сев еще ниже.
— Подожди?
Аэлина тряслась, ее дыхание было прерывистым.
— Подожди.
Каирн скрестил руки на груди.
— У тебя есть что-то, что ты наконец хотела бы сказать?
Он позволил ей пообещать что-то ему, Маэве. И тогда эти огни все равно загорятся. Маэва не услышит о ее уступчивости в течение нескольких дней.
Аэлина встретила его взгляд, ее пальцы в перчатке надавили на железную плиту под ней. Последний шанс.
Она видела звезды над головой. Это был такой же большой подарок, как и все, что она получила, больше, чем драгоценности и платья, картины, которое она когда-то жаждала и коллекционировала в Рафтхоле. Последний подарок, который она получит, если сыграет в игру, шанс поиграть в которую ей выпал. Если она сыграет правильно.
Чтобы положить конец этому, прекратить это. Перед тем, как Маэва сможет надеть вокруг ее шеи ошейник из камня Вэрда.
...
Рассвет приближался, звезды тускнели одна за другой.
Рован прятался вблизи южного входа в лагерь, его сила слабела.
Палатка Каирна лежала в центре лагеря. Миля с половиной лежала между Рованом и его добычей.
Когда охранники начнут меняться, он перекроет воздух в легких. Перекроет воздух в легких каждого солдата на своем пути. Скольких он знал? Скольких он тренировал? Небольшая часть его молилась, чтобы их было мало. Если бы они знали его, они поступили бы мудро и сдались. Однако он не собирался останавливаться.
Рован достал топор с боку, длинный нож уже сверкал в другой руке.
Спокойствие умерло в нем несколько часов назад. Дней назад. Несколько месяцев назад. Еще несколько минут.
Шесть охранников в лагере ушли со своих постов. Часовые на деревьях позади него, не подозревая о его присутствии этой ночью, увидели бы действие в тот момент, когда их товарищи-часовые затихли бы. И, конечно же, заметят его, когда он сломает деревья, пересекая узкую полосу травы между лесом и лагерем.
Он думал насчет полета, но воздушные патрули летали всю ночь, и если он, столкнувшись с ними, израсходует больше сил, чем ему нужно, а также будет отбиваться от стрел и магии, которые, несомненно, будут стрелять снизу... Он потеряет жизненно важные резервы его энергии. Так что пешком это был бы, жесткий, очень жестокий бег в центр лагеря. Затем, либо с Аэлиной, либо с Каирном.
Живым. Он должен был оставить Каирна живым. Достаточно, чтобы очистить этот лагерь и добраться до места, где они смогут вырезать из него каждый ответ.
Иди, тихий голос. Иди сейчас.
Сестра Эссар посоветовала подождать до рассвета. Когда движение было самым слабым. Как она уверяла, что некоторые охранники не придут вовремя.
Иди сейчас.
Этот голос, теплый и все же настойчивый, потянул. Подтолкнул его к лагерю.
Рован обнажил зубы, его дыхание было прерывистым. Лоркан и Гавриэль ожидали сигнала, вспышки его магии, когда он достаточно далеко войдет в лагерь.
Сейчас, принц.
Он знал этот голос, почувствовал его теплоту. И если сама Леди Света прошептала ему на ухо...
Рован не дал себе время на размышления, на гнев на Богиню, заставляющую его действовать, которая с радостью пожертвует его мэйтом ради Замка.
Итак, Рован сконцентрировался, пустил лед по венам.
Спокойствие. Точное. Смертельное.
Каждый взмах его клинков, каждый взрыв его силы должен быть обдуман.
Рован послал магию в сторону входа в лагерь.
Стражники схватились за горло, вокруг них был слабый щит. Рован разрушил их половиной мысли, его магия вырвала воздух из легких, из их крови.
Позднее они сбились с толку.
Стражники кричали с деревьев, раздавая приказы «Тревога!».
Но Рован уже бежал. И от часовых на деревьях остались только крики, задержавшиеся на ветру, они были уже мертвы.
...
Небо медленно рассветало.
Стоя на краю леса, который граничил с восточной стороной лагеря, полных две мили травянистых холмов между ним и краем армии, Лоркан наблюдал за движением войск. Гавриэль уже переместился, и горный лев теперь ходил возле линии деревьев, ожидая сигнала.
Требовалось усилие, чтобы не смотреть назад, хотя Лоркан не мог ее видеть. Они оставили Элиду в нескольких милях от леса, спрятанной в рощице деревьев, граничащих с горной долиной. Если все пойдет плохо, она уйдет глубже в холмистые леса, в древние горы. Где еще все еще рыскали более смертоносные и хитрые хищники, чем Фэ.
Она не сказала ему прощальных слов, хотя пожелала им удачи. Лоркан так и не смог найти правильные слова, поэтому он не оглядывался назад.
Но он снова оглянулся. Молясь, что если они не вернутся, она не пойдет за ними.
Гавриэль прекратил ходить взад-вперед, уши повернулись к лагерю.
Лоркан напрягся.
Искра его силы проснулась и погасла.
Смерть поманила рядом.
— Слишком рано, — сказал Лоркан, просматривая любые признаки сигнала Уайтхорна. Ничего такого.
Уши Гавриэля были прижаты к голове. И все же те трепет смерти шептал ему на ухо.
Глава 26
Аэлина сглотнула один раз. Дважды. Изображение неопределенного страха, когда она лежала прикованная к металлическому столу, Каирн ждет ее ответа.
И затем она сказала, ее голос трещал:
— Когда ты заканчиваешь разбивать меня на части в течение дня, каково это — знать, что ты все еще ничтожество?
Каирн усмехнулся.
— Похоже, в тебе осталось еще немного огня. Это хорошо.
Она улыбнулась в ответ через маску.
— За это тебе дали только возможность принести клятву. За меня. Без меня ты ничто. Ты снова станешь никем. Меньше, чем ничего, из того, что я слышала.
Пальцы Каирна сжались вокруг кремня.
— Продолжай говорить, сучка. Посмотрим, к чему это тебя приведет.
Из нее вырвался хриплый смех.
— Охранники говорят, когда ты уходишь, ты знаешь. Они забывают, что я тоже фейри. Могу слышать, как ты.
Каирн ничего не сказал.
— По крайней мере, они согласны со мной в одном. Ты бесхребетный. Приходится связывать людей, чтобы причинить им боль, потому что это заставляет тебя чувствовать себя мужчиной. — Аэлина бросила острый взгляд между ног. — Неадекватный в способах, которые считаются.
По нему прошла дрожь.
— Ты хочешь, чтобы я показал тебе, насколько я неадекватен?
Аэлина снова захохотала, надменно и холодно, и посмотрела в потолок, в светлое небо. Последнее, что она увидит, если правильно сыграет.
Всегда был другой, запасной игрок, чтобы занять ее место, если она потерпит неудачу. То, что ее смерть будет означать смерть Дорина, заставит этих ненавистных богов потребовать его жизнь, чтобы выковать замок... это было не странно, ненавидеть себя за это. Она подвела достаточно людей, подвела Террасен, дополнительная тяжесть груза едва ощущалась. В любом случае, она не долго будет мучиться.
Поэтому она устремилась к небу, к звездам.
— О, я знаю, что там мало на что есть посмотреть, Каирн. И ты не можешь как любой нормальный мужчина использовать свое орудие без чьих-то криков и без причинения боли, не так ли? — в его молчании она ухмыльнулась. — Я так и думала. Я имела дело со многими подобными тебе в Гильдии Ассасинов. Вы все одинаковые.
Глубокое рычание.
Аэлина только усмехнулась и поправила свое тело, словно устраиваясь поудобнее.
— Продолжай, Каирн. Делай, что хочешь.
Фенрис предупреждающе заскулил.
Она ждала, ждала, сохраняя ухмылку, слабость в конечностях.
Рука врезалась ей в живот, она достаточно сильно выгнулась, воздух исчезал из нее.
Затем еще один удар, по ее ребрам, крик, вышедший с хрипом из нее. Фенрис залаял.
Замки щелкнули, отпирая её. Горячее дыхание щекотало ее ухо, когда ее поднимали со стола.
— Приказ Маэвы может держать меня в страхе, сука, но давай посмотрим, как много ты будешь говорить после этого.
Ее закованные в цепи ноги не смогли попасть под нее, прежде чем Каирн схватил затылок и ударил ее лицом об край металлического стола.
Звезды взорвались, ослепляя и мучая, как металл на металле прорвался сквозь ее кость. Она споткнулась, упала на спину, ее ноги были прикованы, она растянулась на полу.
Фенрис снова залаял, неистово и яростно.
Но Каирн был там, так крепко сжимая её волосы, что глаза наполнились слезами, и она снова закричала, когда он потащил ее по полу к той огромной, горящей жаровне.
Он поднял ее за волосы и толкнул ее лицо в маске вперед.
— Посмотрим, как ты будешь надо мной издеваться.
Жара мгновенно опалила ее, пламя было так близко к ее коже. О боги, о боги, жар от этого...
Маска нагрелась на ее лице, как и цепи вдоль её тела.
Несмотря на свои планы, она оттолкнулась, но Каирн держал ее крепко. Толкнул ее к огню, когда ее тело напряглось, борясь за любой участок прохладного воздуха.
— Я собираюсь растопить твое лицо так сильно, что даже целители не смогут исцелить тебя, — он выдохнул ей это в ухо, опустив руки, ее конечности начали колебаться, жар обжигал ее кожу, цепи и маску.
Он толкнул ее на дюйм ближе к пламени.
Нога Аэлины откинулась назад, между его, связанными ногами. Сейчас. Это должно было быть сейчас...
— Наслаждайся, огнедышащая, — прошипел он, и она позволила ему засунуть ее еще на дюйм ниже. Позволить ему выйти из равновесия, только часть, как она захлопнула свое тело не вверх, а обратно в него, ее нога зацепилась за его лодыжку, когда он пошатнулся.
Аэлина закружилась, врезавшись плечом ему в грудь. Каирн рухнул на землю.
Она побежала или попыталась. С цепями у ее ног, на ногах, она едва могла ходить, но она споткнулась об него, зная, что он уже выкрутился, уже поднимается.
Бежать...
Каирн обхватил руками икры и дернул. Она упала, зубы заскрипели, когда они ударились о маску, выпуская кровь из ее губ.
Затем он был над ней, дождь ударов по голове, шее, груди.
Она не могла вытеснить его, ее мышцы так истощились от бездействия несмотря на то, что целители держали атрофию в страхе. Не смогла его перевернуть, хотя и пыталась.
Каирн пошарил сзади, в поиске железной кочерги, нагревающейся в жаровне.
Аэлина била, пытаясь поднять руки вверх и над головой, чтобы обернуть эти цепи вокруг его шеи.
Но они были прикованы к железу по бокам, вниз по спине.
Раздался рычащий лай Фенриса. Рука Каирна снова нащупала кочергу. Упустил.
Каирн оглянулся, чтобы схватить кочергу и отважился на мгновение ока отвести от нее взгляд.
Аэлина не колебалась. Она протаранила голову и ударилась лицом в маске о голову Каирна.
Он повалился на спину, и она бросилась к закрылкам палатки.
Он был более сдержан, чем она предполагала.
Он бы не убил ее, и то, что она сделала только что, спровоцировав его...
Она едва выбралась из своего приседания, когда Каирн снова схватил ее за волосы.
Когда он швырнул ее изо всех сил на комод.
Аэлина ударилась с треском, это эхом отозвалось в ее теле.
Что-то в ее боку щелкнуло, и она закричала, звук был маленьким и сломанным, когда она столкнулась с полом.