Теперь я задумываюсь: знал ли Брини, что люди записывают мелодии, будто слова, на бумаге и они попадают в кино, как рассказывает мистер Севьер. Музыка, которую он придумал, нужна для фильма. На своем конце стола он размахивает в воздухе руками, быстро и восторженно рассказывая о сцене, в которой квантрильские рейдеры скачут через Канзас и сжигают целый город.
Он напевает мелодию, отстукивая по столу ритм. Звенит посуда, и я будто слышу стук лошадиных копыт и грохот взрывов.
– Ну что думаешь, дорогая? – спрашивает он у миссис Севьер после окончания своего объяснения.
Она аплодирует ему, и Ферн тоже хлопает в ладоши.
– Это шедевр! – говорит миссис Севьер.– Конечно же, шедевр! Как тебе кажется, Бетти?
Я не могу привыкнуть к тому, что они называют Ферн этим глупым именем, но они, разумеется, считают, что ее именно так зовут.
– Фыдевыр! – Ферн пытается произнести слово «шедевр» со ртом, набитым овсянкой.
Они втроем смеются, а я все так же сижу, уставившись в тарелку.
– Как хорошо видеть ее счастливой, – наша новая мама наклоняется над столом и убирает у Ферн с лица локон – чтобы он не окунулся в овсянку.
– Да, очень здорово,– мистер Севьер смотрит на жену, но она этого не замечает. Она занята – гладит Ферн.
Миссис Севьер накручивает волосы Ферн на палец, формируя из маленьких кудряшек крупные локоны, как у Ширли Темпл. Миссис Севьер больше всего нравится, когда прическа моей сестренки выглядит именно так. Поэтому свои волосы я с утра чаще всего заплетаю в косу, чтобы она не надумала сделать с ними то же самое.
– Я беспокоилась, что мы никогда к этому не придем, – говорит она мужу.
– На все нужно время.
– Я так боялась, что никогда не стану матерью.
Его глаза округляются, будто от счастья, и он смотрит на нее через стол.
– Теперь она наша.
«Нет! – хочется мне закричать. – Ты не ее мать. Ты не наша мать. Твои дети – там, на кладбище в саду». Я ненавижу миссис Севьер за то, что она хочет оставить себе Ферн. Я ненавижу ее детей за то, что они умерли. Ненавижу мистера Севьера за то, что он привез нас сюда. Если бы он нас не трогал, мы уже вернулись бы на «Аркадию». Я и Ферн. Никто не завивал бы волосы сестры в локоны Ширли Темпл и не называл бы ее Бет.
Я так сильно стискиваю зубы, что волна боли проходит до самой макушки. Я ей рада. Это легкая боль, и я знаю ее источник. Я могу в любое время ее прекратить, когда захочу. Боль в моем сердце гораздо сильнее. Я не могу справиться с ней, как бы ни старалась. Она пугает меня так сильно, что я даже не могу дышать.
«Что, если Ферн решит, что эти люди нравятся ей больше, чем я? Что, если она забудет Брини и Куини и “Аркадию”?» Там у нас не было модных платьев, самокатов на крыльце, мягких плюшевых медведей, цветных карандашей и маленьких фарфоровых чайных сервизов. У нас была только река, но она кормила нас, несла нас на своих водах и давала нам свободу.
Я постараюсь, чтобы Ферн не забыла. Она не может полностью превратиться в Бет.
– Мэй? – миссис Севьер что‑то говорила, а я даже ее не слышала. Я изображаю на лице радость и поворачиваюсь к ней.
– Да... мама?
– Я говорила, что собираюсь взять Бет с собой в Мемфис, чтобы подобрать ей специальную обувь. Нам важно как можно раньше, пока Бет еще маленькая, скорректировать ножку, которая подворачивается внутрь. Мне сказали, что, когда ребенок вырастет, этого не исправить. Будет жаль, если мы не займемся этим сейчас, когда все еще можно вылечить,– она чуть склоняет голову набок и становится похожа на орла, который высматривает рыбу. Он красив, но рыбе стоит быть поосторожнее. Я рада, что ноги у меня сейчас под столом и она не видит, что правая ступня у меня тоже чуть косолапит, как и у всех нас. Мы унаследовали это от Куини, и Брини говорит, что это отметина царственной семьи королевства Аркадия.
Я выпрямляю стопы на случай, если она вдруг решит посмотреть и на них.
– Ей придется спать со специальной шиной на ножке,– говорит миссис Севьер. Мистер Севьер открывает газету и просматривает ее, временами откусывая кусочки бекона.
– Вот как, – бормочу я. «Ночью я сниму эту шину с ноги Ферн!»
– Я думаю сама отвезти ее, – миссис Севьер мягко и осторожно выбирает слова, ее темно‑голубые глаза следят за мной из‑под белокурых локонов, которые напоминают мне о Куини, даже если мне это и не нравится. Хотя Куини гораздо красивее. Правда‑правда.– Бет пора привыкать к своей новой маме и оставаться со мной наедине... без истерик, – она улыбается моей сестренке, которая очень занята – она маленькой серебряной вилочкой ловит на тарелке консервированные клубнички, которые заготовила Зума. Севьеры не любят, когда едят руками.
Миссис Севьер хлопает в ладоши, чтобы привлечь внимание мужа, и тот чуть опускает газету, выглядывая над ней.
– Даррен, Даррен! Ты только посмотри на нее, какая прелесть!
– Лови ее, солдат,– подбадривает он.– Как только ты захватишь ее в плен – сможешь поймать следующую.
Ферн наконец протыкает клубнику вилкой, засовывает ее в рот целиком и улыбается, а клубничный сок капает с уголков ее рта.
Наши новые мама и папа смеются. Миссис Севьер вытирает щечку Ферн салфеткой, чтобы она не испачкала блузку.
Я думаю, стоит ли мне проситься с ними к доктору за обувью или нет. Я боюсь позволить ей увезти от меня Ферн. Она будет покупать сестренке всякие вещи, и та еще больше ее полюбит. Но я не хочу ехать в Мемфис. Последнее, что я о нем помню: как миссис Мерфи привозит меня в центр города и передает в комнате отеля моему новому папе.
Если я останусь дома, когда миссис Севьер уедет, то смогу выйти наружу и хорошенько осмотреться. Новая мама не слишком‑то любит, когда мы выходим из дома. Она боится, что мы ухватимся за ядовитый плющ или нас укусит змея. Она не знает, что дети, выросшие на реке, узнают такие простые вещи сразу же, как только начинают ходить.
– Тебе скоро нужно будет идти в школу,– нашей новой маме не нравится, что я никак не реагирую на ее предложение поехать в город с Ферн.– Бет, конечно, еще слишком маленькая. Ей нужно провести дома еще два года, потом она пойдет в садик... если мы вообще отправим ее в детский сад. Я, может быть, оставлю ее дома еще на год. Это будет зависеть...– рука миссис Севьер с тонкими пальцами плавно описывает круг возле живота. Она не говорит вслух, но надеется, что у нее там ребенок.
Я пытаюсь об этом не думать. И о школе тоже. Как только они отправят меня учиться, миссис Севьер целые дни будет проводить с Ферн. Ферн точно полюбит ее больше, чем меня. Мне нужно сбежать вместе с ней отсюда до того, как это случится.
Миссис Севьер прочищает горло, и ее муж снова откладывает газету.
– Чем сегодня думаешь заняться, дорогой? – спрашивает она.
– Конечно же, музыкой. Мне нужно переложить мелодию на ноты, пока она еще вертится у меня в голове. Затем я позвоню Стенли и сыграю ее ему по телефону... посмотрим, подойдет ли она для его фильма.
Новая мама вздыхает, и вокруг глаз у нее появляются морщинки.
– Я думала, может, ты попросишь Хоя приготовить коляску с пони, и вы с Мэй сможете на ней прокатиться, – она переводит взгляд с мистера Севьера па меня. – Хочешь покататься, Мэй? Вместе с папой тебе не будет страшно. Пони очень славный. Когда я была маленькой, в нашем доме в Огасте у меня была такая же лошадка. Я любила ее больше всего на свете.
Все мое тело напрягается, а от лица отливает кровь. Я не боюсь пони. Я боюсь мистера Севьера. Не потому, что он сделал мне что‑то плохое. А потому, что после дома миссис Мерфи я знаю, что может произойти.
– Я не хочу причинять столько беспокойства.
Ладони потеют, и я вытираю их о платье.
– Хммм...– мистер Севьер чуть хмурится. Я рада, что ему эта идея нравится ничуть не больше, чем мне. – Посмотрим, как пойдет день, дорогая. Они так далеко продвинулись со съемками фильма и сроки мне поставили гораздо меньше, чем обычно, а еще неделю назад тут творился такой хаос, потому что...– его жена поднимает чуть дрожащий подбородок, и он замолкает, затем произносит: – Хорошо, дорогая.
Я смотрю на свои колени, но они больше не говорят о катании в коляске. Мы завершаем завтрак, и мистер Севьер очень быстро исчезает в музыкальной комнате. Вскоре уезжают и Ферн с миссис Севьер. Я беру карандаши и книгу и сажусь на широкое крыльцо, которое выходит на деревья и озеро. Из студии мистера Севьера доносятся звуки пианино. Они смешиваются с пением птиц, и я закрываю глаза, слушаю и жду, когда Зума и Хутси уйдут в каретную, чтобы я могла ускользнуть из дома и побродить по окрестностям...
Меня клонит в сон, и мне снится, будто мы с Ферн сидим на рыбацком причале мистера Севьера. Мы сидим на одном из тех больших чемоданов, которые хранятся в кладовке вместе со швабрами и метлами Зумы, а чемодан доверху набит игрушками, которыми мы поделимся с Камелией, Ларк и Габионом. Мы ждем, когда нас заберут Брини и Куини.
На дальнем конце озера‑старицы появляется «Аркадия». Она медленно поднимается вверх по течению. Затем неожиданно налетает ветер и относит ее прочь. Я смотрю через плечо – по полю к нам едет большая черная машина. Лицо мисс Тани прижато к окну. Ее глаза налиты кровью от ярости. Я хватаю Ферн в охапку и решаю добраться до воды, чтобы уплыть.
Мы с Ферн бежим к краю причала, но чем быстрее бежим, тем длиннее становится причал.
Машина мчится по причалу прямо за нами. Рука хватает меня за платье и волосы.
– Ты неблагодарное маленькое отродье, правда? – говорит мисс Танн.
Я дергаюсь, просыпаясь, – и передо мной стоит Хутси со стаканом чая и перекусом на тарелке. Она грохает подносом о плетеный столик. Напиток расплескивается.
– Теперь это больше похоже на речную еду, да? Славная и мягкая,– она криво ухмыляется мне.
Я беру промокший сэндвич, откусываю большой кусок и улыбаюсь ей в ответ. Хутси понятия не имеет, что мы пережили, пока не попали сюда. Я, не моргнув глазом, могла съесть кукурузную кашу с долгоносиками, поэтому пролитый на сэндвич чай не может меня' расстроить. У Хутси это тоже не получится, как бы она ни старалась. Она не опасна. А мне пришлось повидать детей, которые были настоящими бандитами.
Она фыркает, задирает нос и исчезает. Закончив есть, я кладу салфетку поверх подноса, чтобы на нем не собирались мухи, и иду по длинному крыльцу к музыкальной комнате.
Вокруг тихо, но я все равно очень осторожно подхожу к углу дома и заворачиваю за него. Мистера Севьера поблизости нет. Оглянувшись еще раз, я проскальзываю через затянутую сеткой дверь: в музыкальной комнате темно, шторы плотно закрыты. Проектор в углу отбрасывает на стену пустой светлый квадрат. Он напоминает мне о бродячих кинотеатрах в речных городках. Я подхожу ближе и вижу на фоне экрана свою тень, длинную и тонкую, сквозь волосы просвечивают кругляшки света. Я вспоминаю, как Брини иногда устраивал на «Аркадии» театр теней в свете, падающем из окна. Я пробую тоже изобразить какую‑нибудь фигуру, но не могу вспомнить, как их делать.
Рядом с проектором на вращающейся пластинке патефона туда‑сюда прыгает игла. Из угла ящика, на котором она стоит, исходит мягкий, царапающий звук. Я подхожу к нему, смотрю в ящик и вижу, как там крутится черный диск. У нас был похожий ящик, он некоторое время стоял на заднем крыльце нашей хижины, но его нужно было заводить вручную. Брини нашел его возле реки в старом доме, где никто не живет.
Потом ему пришлось обменять ящик на дрова.
Я говорю себе, что не должна его трогать, но не могу удержаться. Красивее я ничего в жизни не видела. Должно быть, он совсем новый.
Я поднимаю серебряный шар, который удерживает иглу, и ставлю его чуть дальше, чтобы прозвучал самый конец мелодии. Затем отодвигаю еще чуть дальше. И еще немного. Громкость сильно убавлена, и я понимаю, что никто, кроме меня, ничего не услышит.
Через минуту я подхожу к пианино и думаю о том, как мы вдвоем с Брини сидели в бильярдной или в плавучем театре, когда они уже опустеют. Он учил меня играть. Из всех нас я быстрее всего понимала, как это делается – так говорил Брини.
Музыка на патефоне заканчивается, и игла шуршит впустую.
Я нахожу нужные ноты и пытаюсь сыграть мелодию как можно тише. Не так уж сложно ее подобрать. Мне нравится пьеса, поэтому я отодвигаю иголку подальше и пробую сыграть следующую часть. Она сложнее, мне приходится постараться, но в итоге у меня все получается.
– Ну браво!
Я подпрыгиваю от неожиданности и вижу, что мистер Севьер стоит на пороге и держит одну руку на двери. Он отпускает дверь и аплодирует. Я спрыгиваю со скамьи возле пианино и в панике ищу, куда бы сбежать.
– Простите. Я не должна была...– слезы комом застревают в горле. Что, если он рассердится и велит миссис Севьер избавиться от меня, и они оставят себе Ферн, и мы не сможем вместе сбежать на реку и вернуться домой?
Он заходит в комнату и закрывает за собой сетчатую дверь.
– Не волнуйся. С пианино ничего страшного не произойдет. Но Виктория решительно настроена, чтобы мы с тобой прокатились на тележке с пони, пока ее нет дома. Я попросил Хоя запрячь ее. Ко мне приедут люди, которые подрядились построить на берегу озера маленький коттедж – тихое место, где я смог бы работать, когда в доме становится слишком шумно. Мы доедем до озера и посмотрим, как идет работа, а затем немного покатаемся по усадьбе. Когда вернемся, я покажу тебе, как...
Он делает еще несколько шагов по комнате.
– Хотя...знаешь что? Если подумать, пони может и подождать – он старый и терпеливый,– мистер Севьер указывает на пианино.– Сыграй снова.
Слезы стекают в горло. Я проглатываю их, пока он идет к патефону.
– Вот. Я переставлю иглу. Сколько ты сможешь сыграть?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Не очень много. Мне нужно сначала хорошенько вслушаться в мелодию.
Он дает записи проиграть чуть дальше, чем я уже пыталась повторить, но я быстро соображаю и почти все могу сыграть верно.
– Ты когда‑нибудь раньше играла на пианино? – спрашивает он.
– Нет, сэр.– Он еще дальше отодвигает иглу, и я снова играю мелодию. Я ошибаюсь совсем чуть‑чуть и только в новой части.
– Поразительно, – говорит он.
Я бы так не сказала, но мне приятно слышать его похвалу. И в то же время я гадаю: «Чего он хочет? Я не нужна ему, чтобы играть на пианино. Он сам отлично играет. У него получается даже лучше, чем на патефонной пластинке».
– Еще раз,– он снова машет рукой.– Только по памяти.
Я повторяю, но что‑то не так.
– Ага! – говорит он.– Слышишь?
– Да, сэр.
– Нужно чуть резче – вот в чем причина, – он показывает на клавиши пианино.– Я могу показать тебе, если хочешь.
Я киваю, снова поворачиваюсь к пианино и кладу пальцы на клавиши.
– Нет. Правильно вот так,– он нагибается сзади и показывает, как растянуть пальцы.– Большой палец – на среднем до. Да у тебя и пальцы отличные, тонкие. Это руки пианиста.
Руки у меня как у Брини, но мистер Севьер не знает об этом.
Он касается моих пальцев, одного за другим. Клавиши играют мелодию. Он показывает мне, как сделать резкий звук, который выходил у меня неправильно.
– Вот так,– говорит он.– Слышишь разницу?
Я киваю.
– Да! Я поняла!
– Ты знаешь, какая нота следующая? – спрашивает он. – Я имею в виду– в мелодии.
– Да, сэр.
– Хорошо,–внезапно он садится рядом со мной. – Ты играешь мелодию, а я – аккорды. И ты увидишь, как они сочетаются. Вот так создается музыкальная композиция, та, что ты слышала в записи.
Я делаю, как он говорит, и он нажимает на клавиши со своей стороны, и мелодия звучит точно так же, как на пластинке! Я ощущаю, как музыка исходит от пианино и пронизывает все мое тело. Теперь я знаю, что чувствуют птицы, когда поют.
– Можем мы сыграть еще раз?. – спрашиваю я, когда мы заканчиваем.– Еще кусочек? – я хочу играть еще, еще и еще!
Он переставляет иглу, помогает мне найти нужные клавиши, затем мы снова играем вместе. Он радостно смеется, когда мы заканчиваем, и я смеюсь вместе с ним.
– Нам нужно подумать, как организовать твое обучение музыке, – говорит он. – У тебя талант.
Я смотрю на него в упор: шутит он, что ли? «Талант? У меня?!»
Я прикрываю рукой улыбку и поворачиваюсь к клавишам, а щеки горят огнем.
«Он правда так думает?»
– Я бы не говорил, если бы не был уверен, что так и есть, Мэй. Я, может, ничего не знаю про то, как растить маленьких девочек, но в музыке я понимаю, – он склоняется ближе, пытаясь заглянуть мне в лицо.– Я понимаю, тебе трудно – в таком юном возрасте попасть в другой дом... но, думаю, мы с тобой могли бы стать друзьями.
И неожиданно я снова оказываюсь в коридоре дома миссис Мерфи, в кромешной темноте, а Риггс прижимает меня к стене и наваливается всем свои весом. Я не могу дышать, тело немеет. Я чувствую запах виски и угольной пыли, а он шепчет: «М‑мы с т‑т‑тобой могли б‑бы стать друзьями. Я могу угощать т‑тебя леденцами и п‑п‑печеньем. Ч‑чем захочешь. М‑мы можем стать лучшими д‑д‑друзьями...»
Я вскакиваю со скамьи, ладони ударяют по клавишам, и они играют все разом. Звук смешивается со стуком моих каблуков по полу.
Я бегу, не останавливаясь, до тех пор, пока не оказываюсь в своей комнате, прячусь в самом низу чуланчика, свернувшись в клубок, и упираюсь ногами в дверь, чтобы больше никто не смог туда зайти.
Глава 21
Эвери Стаффорд