– Еще раз спасибо... за то, что позволил мне нарушить вечерний покой вашего дома,– я делаю шаг, оказываюсь на песке и вскрикиваю: что‑то пробегает по моей ноге.
– Лучше включить фонарик,– Трент улыбается мне.
Я поворачиваюсь и, укрывшись в сфере искусственного света, ухожу, вспоминая об этой улыбке. И знаю, что он наблюдает за мной.
Снова гудит телефон, и, вытащив его из кармана, я будто распахиваю дверь в другой, знакомый и безопасный мир. И торопливо окунаюсь в него: мне нужно прийти в себя, позабыть на время странные ощущения, охватившие меня в доме Трента.
Но Абби? Из балтиморского офиса? Почему она звонит мне в этот предрассветный час?
Я перезваниваю и слышу ее взволнованный голос:
– Эвери, ну наконец‑то. Все в порядке? Я получила от тебя совершенно безумное письмо.
Я начинаю смеяться.
– Ой, Абби, извини, пожалуйста. Я хотела отправить его самой себе.
– Тебе понадобилось сообщать самой себе, куда ты идешь? И это результат роскошной жизни в Южной Каролине?
Абби – очень серьезная девочка. Родилась в беднейшем квартале Вашингтона и сумела подняться с самых низов до докторантуры в университете. Отличный юрист и потрясающий федеральный прокурор. Как мне не хватает наших совместных обедов и мозговых штурмов по актуальным судебным делам!
Если кому я и могу доверить информацию насчет бабушки Джуди, так это Абби. Но сейчас мне гораздо больше хочется поговорить о том, что происходит у нее в офисе, поэтому я отвечаю уклончиво:
– Долгая история. А ты‑то почему не спишь в такой поздний час?
– Работаю. Завтра до судебное представление доказательств. Отмывание денег и мошенничество с использованием почты. Крупное дело. Они наняли Брэкена и Томпсона.
– Ого... серьезные ребята,– болтовня на юридические темы переносит меня домой, в Балтимор. Вся та ерунда, что заполнила мою бедную голову в доме Трента, исчезает, чему я очень рада.– Расскажи, что там у вас с ними.
Я шагаю по пляжу и слушаю Абби, которая охотно углубляется в подробности расследования. Все мои чувства обострены, и не потому, что сейчас глубокая ночь, а Трент – как я выяснила, бросив краткий взгляд через плечо,– все еще наблюдает за мной. Просто я ужасно скучаю по своей прежней жизни.
И это неоспоримый факт.
Глава 16
Рилл Фосс
Мемфис, Теннесси
Год
Мисс Додд, открывая дверь в нашу подвальную комнату, говорит:
– Проснись и пой! Посмотрите‑ка, сегодня наконец выглянуло солнышко!
Мисс Додд тут новенькая: работает всего два. Она моложе остальных работниц и гораздо добрее. Если я застану ее одну, спрошу о Камелии. Никто не говорит, куда подевалась моя сестра. Миссис Пул ник велела мне заткнуться и больше не приставать к работницам.
Дэнни‑бой говорит, что Камелия умерла. Дескать, он проснулся и услышал, как миссис Мерфи давала распоряжения Риггсу насчет Камелии, которая умерла в чулане. Дэнни‑бой говорит, что Риггс отвез ее тело в грузовике и сбросил его в болото. Он видел все это своими глазами. Он сказал, что моей сестры больше нет. Что невелика потеря.
Я не верю ни единому слову Дэнни‑боя. Он – гниль до мозга костей.
Мисс Додд расскажет мне правду.
Сейчас ее больше волнует вонь в комнате. Когда идет дождь, здесь растет плесень и капает вода, да к тому же
Ферн мочится в постель каждую ночь с тех пор, как забрали Камелию и Габиона. Я прошу Ферн, чтобы она прекратила, но все бесполезно.
– Господи, ну и запах! – мисс Додд бросает на нас обеспокоенный взгляд.– Нельзя детям жить в таких условиях.
Я загораживаю собой мокрую постель. Я накрыла ее покрывалом, потому что не знала, как еще ее быстро спрятать.
– Я... опрокинула ночной горшок.
Она смотрит в угол. Цементный пол под горшком сухой.
– Кто‑то намочил постель?
У меня на глазах выступают слезы, а Ларк забивается в угол вместе с Ферн. Я хватаюсь за фартук мисс Додд и сразу отдергиваю голову, ожидая удара. Все равно я должна удержать ее, чтобы она не пошла наверх к миссис Пулник.
– Не говорите никому.
Коричневые ресницы мисс Додд трепещут над ее добрыми серо‑зелеными глазами.
– Но почему, во имя святого Франциска? Мы просто вытрем лужу, и все будет в порядке.
– У нас будут неприятности,– думаю, мисс Додд пока еще не знает, что происходит в этом доме с детьми, которые писаются в постель.
– О, святые небеса. Конечно же нет.
– Пожалуйста,– внутри, словно приливная волна, меня захлестывает страх.– Пожалуйста, никому не говорите! – я не могу потерять Ферн и Ларк. Я не знаю точно, что произошло с Камелией, и спустя четыре дня после показа мне ясно, что те люди не отдадут обратно Габиона. Я потеряла брата. Камелия исчезла. Все, что у меня осталось, – это Ларк и Ферн.
Мисс Додд берет мое лицо в ладони и держит его очень нежно.
– Тссс. Тише, успокойся. Я присмотрю, чтобы все прибрали. Не волнуйся, горошинка. Это останется нашим секретом.
Слезы льются еще сильнее. Никто не держал меня так после Куини.
– А теперь успокойся,– мисс Додд беспокойно оглядывается через плечо.– Лучше нам пробраться наверх, пока никто не надумал нас искать.
Я киваю и выдыхаю:
– Да, мэм,– нет ничего хуже, чем подвести мисс Додд под беду. Я слышала, как она рассказывала одной из кухонных работниц, что ее отецумер в прошлом году, а мама болеет водянкой, и у нее еще четверо маленьких братьев и сестер, которые живут на ферме в северной части округа Шелби. Мисс Додд автостопом доехала до Мемфис^ чтобы найти работу и отправлять домой деньги.
Мисс Додд нужна эта работа.
А нам нужна мисс Додд.
Я беру за руки Ферн и Ларк, и вместе мы выходим из двери, а за нами – мисс Додд. Риггс возится возле котла, шумный, словно собака у кухонной двери. Как и всегда, я низко опускаю голову, но слежу за ним краем глаза.
– Мистер Риггс,– произносит мисс Додд, перед тем как мы начнем подниматься по лестнице.– Скажите, пожалуйста, не могли бы вы сделать мне одолжение? И никому об этом не рассказывать,
– Конечно, мэм.
Прежде чем я успеваю ее остановить, она просит:
– Как думаете, сможете ли вы смешать немного «Хлорокса» с водой и замочить в ней ту раскладушку рядом с дверью? Просто оставьте мне ведро, когда закончите. Остальное я потом постираю.
– Да, мэм. Конечно, я п‑помою ее ддя вас. Разумеется,– он улыбается, обнажая кривые зубы, длинные и желтые, как у бобра. – Думаю, этих детей скоро п‑переведут наверх, – он показывает на нас черенком лопаты.
– Чем быстрее – тем лучше,– мисс Додд даже не подозревает, как она ошибается. Как только мы окажемся наверху, между нами и Риггсом больше не будет запертой двери.– Комната в подвале – не лучшее место для детей.
– Вы правы, м‑мэм.
– И если в доме начнется пожар, они окажутся в ловушке.
– Если н‑начнется п‑пожар, я выломаю д‑дверь, мэм. П‑просто выломаю.
– Вы хороший человек, мистер Риггс.
Мисс Додд не знает всей правды. Просто не знает.
– Сп‑пасибо, мэ‑эм.
– И не стоит никому рассказывать про уборку, – напоминает ему она. – Пусть это останется нашей тайной.
Риггс улыбается ей и наблюдает за нами: глаза у него белые и безумные, как у медведя‑шатуна. Если вы увидите медведя зимой, держитесь от него подальше. Он голоден и пытается найти что‑нибудь, что утолит его голод. Он не слишком разборчив.
Я чувствую на себе его взгляд весь завтрак и даже потом, после обеда, когда двор высыхает и нас выпускают погулять. Я прохожу по крыльцу, смотрю на его угол, вспоминаю Камелию и гадаю: соврал Дэнни‑бой или нет? Неужели моя сестра мертва?
Нели так, то это моя вина. Я самая старшая. Мне нужно было следить за всеми. Последние слова Брини, прежде чем уплыть на лодке на другой берег, были: Следи за малышами, Рилл. Заботься обо всех, пока мы не вернемся».
Даже настоящее имя мне кажется странным. Здесь меня называют Мэй. Может, Рилл действительно все еще где‑то на реке с Камелией, Ларк, Ферн и Габионом? И они дрейфуют с ленивыми летними течениями на мелководье и наблюдают, как мимо проплывают корабли и баржи, а ястребы Купера описывают над ними большие круги, готовясь нырнуть за рыбой?
Может быть, Рилл – это всего лишь девочка из книжки, которую я читаю, вроде Гека Финна и Джима? Может, я совсем не Рилл и никогда ею не была?
Я поворачиваюсь и бегу вниз по ступенькам через двор – платье облепляет ноги. Я вытягиваю руки в стороны, запрокидываю голову и бегу навстречу вотру – всего на минуту я снова Рилл. Я – Рилл. Я на «Аркадии», в нашем маленьком райском уголке.
Я не останавливаюсь, пока не добегаю до ворот, где старшие мальчишки прокопали туннель, Сейчас они заняты – издеваются над ребятами, которые приехали во время вчерашнего дождя. Думаю, они братья. Но мне все равно. Если
Дэнни‑бой попытается меня остановить, я кулаком собью его с ног, как сделала бы Камелия, чтобы он повалился на спину возле ограды, вскочу на него, оттолкнусь, переберусь через прутья и сбегу.
Я не остановлюсь, пока не окажусь на берегу реки.
Не сбавляя скорости, я огибаю старую уборную и с разбегу прыгаю на железные прутья, пытаясь вскарабкаться повыше, но у меня не получается.
Я забираюсь всего на несколько футов в высоту, йотом соскальзываю и больно грохаюсь об землю, Я хватаюсь за прутья, тяну за них, кричу н вою, будто дикий зверь, попавший в клетку.
Я сжимаю прутья, пока они нс становятся совсем скользкими от пота и слез, пока они чуть‑чуть не окрашиваются кровью. Ограда не поддается. Она вообще не двигается. Прутья остаются на месте. Я сползаю на землю и даю волю слезам.
Где‑то за своими рыданиями я слышу, как Дэнни‑бой говорит:
– Симпатичная девчонка убежала за угол, вон туда.
Я слышу, как ревут Ферн и Стиви – они пытаются пройти через ворота, а мерзкие парни дразнят их и толкают; Ферн зовет меня. Мне нужно идти. Нужно помочь им, но больше всего на свете я хочу исчезнуть. Остаться там, где меня никто не найдет. Где тех, кого я люблю, не смогут у меня украсть.
Дэнни‑бой – я не вижу, но догадываюсь, поскольку знаю приемы этого ублюдка, – заламывает Стиви руку за спину и заставляет его произнести «дядя». Он продолжает издеваться над малышом, пока крик Стиви не отзывается острой болью у меня в животе. Он бьет по месту, которое я хочу сделать твердым, как камень, но, словно меч короля Артура, крик Стиви пробивает его.
Я даже не успеваю обдумать, что делаю, когда перебегаю через церковный двор и хватаю Дэнни‑боя за волосы.
– Отпусти его! – я дергаю изо всех сил, и голова Дэнни‑боя откидывается назад.
– Ты его отпустишь! И даже не вздумай снова его обидеть. Я тебе шею сверну, как цыпленку,– без Камелии, которая вечно дралась за всех нас, я внезапно становлюсь ею. – Сверну тебе шею и утоплю в болоте!
Другой мальчишка отпускает Ферн и пятится от меня, его глаза выпучены от страха. Глянув на свою тень, я понимаю почему. Волосы у меня торчат во все стороны. Я похожа на Медузу из греческих мифов.
– Драка! Драка! – кричат дети и бегут к нам посмотреть на представление.
Дэнни‑бой отпускает Стиви. Он не хочет, чтобы его вздули на глазах у всех. Стиви падает лидом в грязь и поднимается, набрав полный рот земли. Он отплевывается и плачет, а я отшвыриваю Дэнни‑боя в сторону и беру за руки малышей. Мы добираемся до холма, и только потом я понимаю, кого не хватает.
Мое сердце пропускает удар.
– Где Ларк?
Ферн сует в рот кулак, она очень испугана. Может, она боится меня – после того, что сейчас увидела?
– Где Ларк?
– У еди,– лопочет Стиви, и это первые слова, которые я слышу от него с того дня, как нас сюда привезли. – У еди.
Я опускаюсь на колени на мокрую траву и смотрю им прямо в глаза.
– Что за «леди»? Какая леди, Ферн?
– Леди подняла ее на крыльцо,– шепчет Ферн сквозь пальцы. Глаза ее наполняются слезами.– Вот так,– она берет Стиви за руку, поднимает ее и тянет малыша за собой. Стиви кивает – подтверждает, что он видел то же самое.
– Леди? Не Риггс? Риггс ее не забирал?
И Ферн, и Стиви выразительно мотают головами.
– У еди, – подтверждает Стиви.
В голове все еще туман от остатков ненависти. Глаза чешутся от пролитых слез. Неужели Ларк попала в беду? Она заболела? Не может быть. Когда мы шли на завтрак, она чувствовала себя хорошо. Они забирают детей в комнату для больных, только если те пылают от жара или их сильно тошнит.
Я показываю Ферн и Стиви на детскую площадку.
– Идите поиграйте. Садитесь на качели и ни за что с них не слезайте, пока я не приду за вами или вы не услышите звонок. Понятно?
Они до смерти напуганы, но послушно кивают мне и берутся за руки. Я смотрю, как они топают к качелям‑ доске, затем иду к дому. У ворот я напоминаю Дэнни‑бою, что если он их тронет, то будет иметь дело со мной.
По дороге храбрость покидает меня так же быстро, как и пришла. Я смотрю на дом в надежде увидеть мисс Додд. В ушах будто молот стучит, когда я на цыпочках поднимаюсь на крыльцо и иду в умывальную. Вне зависимости от того, кто меня тут застукает, я могу попасть в большую беду. Кто‑нибудь может подумать, что я хотела стащить еду.
Я прохожу мимо прачечной и гладильной, где трудятся чернокожие работницы. Может, они знают, что случилось с Ларк? Но разве они мне расскажут, даже если знают! Обычно мы делаем вид, что не замечаем друг друга. Они не поднимают глаз, а я не спрашиваю.
В кухне никого нет, я быстро пробегаю мимо плит и котлов, чтобы меня тут не поймали. Выглядываю в коридор перед кабинетом миссис Мерфи; дверь, открываясь, громко скрипит. Я чуть не попадаюсь: слишком поздно слышу ее голос и вижу, что дверь кабинета распахнута.
– Думаю, вы найдете ее очаровательной,– мисс Танн тоже там. Голос у нее приторно‑медовый, так что я понимаю: она разговаривает не с миссис Мерфи.– Превосходна во всех отношениях. До Депрессии ее мать начала учиться в колледже. Очень умная молодая женщина, считалась первой красавицей. Очевидно, девочка унаследовала красоту матери. Посмотрите сами – малышка просто копия Ширли Темпл, ей даже не нужна завивка! Она тихая, очень воспитанная и послушная. В публичных местах от нее не будет никаких проблем, а я знаю, как это важно для вас при вашем роде деятельности. Я думала, что вы разрешите нам привезти ее вам на квартиру. Обычно мы не приглашаем новых родителей в наши детские дома.
– Я благодарен вам за то, что вы сделали необходимые приготовления,– голос у мужчины низкий, он говорит, будто командует целой армией. – Нам трудно съездить куда‑нибудь, не привлекая к себе внимания.
– Мы полностью понимаем вашу ситуацию – я никогда не слышала, чтобы миссис Мерфи говорила настолько дружелюбно.– Что за честь принимать вас в нашем замечательном доме!
– Вы остановили свой выбор на одной из лучших наших воспитанниц,– мисс Танн подходит ближе к двери.– И ты будешь самой лучшей, правда, Бонни? Ты будешь делать все, что скажут тебе твои новые мама и папа. Тебе очень повезло, малышка! И конечно, ты за это очень благодарна, правда?
Бонни – это новое имя Ларк.
Я пытаюсь услышать ее ответ, но не могу понять ни слова.
– Тогда, полагаю, нам незачем тебя задерживать! Но мы будем очень по тебе скучать, – говорит мисс Танн.
В коридор выходят мужчина и женщина, а вместе с ними – Ларк. Мужчина красив, словно принц из волшебной сказки. Женщина тоже очень хороша, у нее прекрасная прическа и яркая помада. Ларк в белом платье с оборками. Она похожа на маленькую балерину.
Воздух комком застревает в горле. Я распахиваю кухонную дверь. «Ты должна их остановить,– говорю я себе. – Ты должна заставить их понять, что Ларк – твоя и они не могут ее забрать».
Кто‑то хватает меня за руку и тянет назад, а дверь захлопывается с громким стуком. Я спотыкаюсь, пошатываюсь, автоматически переставляя ноги, пока кто‑ то тащит меня через кухню и умывальную к крыльцу.
Я даже не знаю, кто это, пока мисс Додд не поворачивает меня к себе лицом, удерживая за плечи.
– Тебе нельзя там находиться, Мэй! – глаза у нее широко распахнуты, кожа белая как мел. Она выглядит испуганной не меньше, чем я.– Ты знаешь правила. Побеспокоишь миссис Мерфи и мисс Танн – окажешься в большой беде.
Комок в горле разбивается, как свежее куриное яйцо. Оно проваливается вниз, липкое, горячее, крупное.
– М‑моя сестра...
Мисс Додд держит в ладонях мое лицо.
– Я знаю, милая, но ты должна думать о том, что так для нее будет лучше. У нее будут мама и папа – настоящие кинозвезды,– она вздыхает так, будто только что выиграла приз на ярмарке‑карнавале.– Я знаю, что тебе будет грустно, но лучшего исхода для нее ч и представить нельзя. Совершенно новые родители, совсем новый дом. Целая новая жизнь.
– У нас уже есть мама и папа!
– Тише! Успокойся,– мисс Додд тянет меня с крыльца, подальше от входа. Я пытаюсь освободиться, но она меня не отпускает.– Тише. Нельзя устраивать истерику; Я знаю, ты хотела бы, чтобы мама и папа вернулись за тобой, но это невозможно. Они подписали отказ в пользу Общества детских домов Теннесси. Вы теперь сироты.
– Нет! – кричу я и ничего не могу с собой поделать. Всхлипывая, я рассказываю мисс Додд всю правду: про «Аркадию», про Куини и Брини, про моих братьев и сестер. Я рассказываю про Камелию и про чулан, про работниц, которые болтают о том, что с ней случилось, и про Дэнни‑боя, который говорит, что ее утопили в болоте.
Челюсть мисс Додд падает: она слушает меня с открытым ртом. Она держит меня за плечи так сильно, что кожа натягивается и горит.
– Все это истинная правда? – спрашивает она, когда у меня заканчиваются слова. Я зажмуриваю глаза и киваю, проглатывая слезы и сопли.
– Тшшш,– шепчет она и прижимает меня к себе.– Больше ничего не говори. Никому. Иди поиграй с другими детьми. Веди себя хорошо и молчи. Я посмотрю, что смогу выяснить.
Когда она отпускает меня, я хватаю ее за руку,
– Не говорите миссис Мерфи. Она отберет у меня Ферн. Фери – все, что у меня осталось.
– Я не скажу. И вас я не оставлю. Я выясню, что произошло с твоей сестрой. Господь свидетель, мы разрешим все должным образом, но тебе нужно быть сильной,– она смотрит мне в глаза, и в ее взгляде горит огонь. Он согревает меня, но я знаю, о чем только что ее попросила. Если миссис Мерфи смогла избавиться от Камелии, с мисс Додд может произойти то же самое.
– Н‑не д‑дайте им поймать вас, мисс Додд.
– Я крепче, чем выгляжу,– она прогоняет меня на двор. Выясняется, что все‑таки у нас здесь есть друг. Наконец‑то хоть кто‑то выслушал нашу историю.
Ночью Ферн без устали плачет, кричит и зовет Ларк. Я пытаюсь почитать ей книгу, но она не замолкает, а я больше не могу этого выносить. Я хватаю ее, крепко сжимаю руки, поднимаю вверх и прижимаю ее лицо к своему.
– Прекрати! – мой голос эхом отдается в маленькой комнате.– Прекрати, дуреха! Ее больше нет! Я в этом не виновата! Прекрати, или я тебя выпорю! –, я поднимаю руку, и только когда глаза Ферн начинают часто‑часто моргать, осознаю, что делаю.
Я опускаю ее на раскладушку, отворачиваюсь, беру себя за волосы и тяну изо всех сил, до боли.
Я хочу вырвать их все. Каждый волосок. Я хочу почувствовать боль, у которой есть начало и конец, а не ту, которая продолжается вечно и режет меня заживо до костей.
Боль превращает меня в девочку, которую я совсем не знаю.
Она превращает меня в «них». Я виду это по лицу сестры. Вот что мучает меня сильнее всего.
Я падаю на раскладушку, которая вымыта и вычищена благодаря мисс Додд, она пахнет «Хлороксом». Три мятных леденца выкатываются из‑под грязной подушки, и я бросаю их в ночной горшок.
Ферн подходит ко мне, садится рядом и гладит меня по спине, как мама, когда она успокаивает малышей. Сегодняшний день, это место, все, что здесь произошло, прокручиваются у меня в мыслях. Я будто смотрю движущиеся картинки вроде тех, что мы видели на ярмарках за пять центов в речных городах: их показывали нам с помощью проектора на стене дома или конюшни.
Но в моей голове картинки нечеткие, размытые, и пролегают слишком быстро.
Наконец я погружаюсь в сон, и все вокруг становится темным и тихим.
Я просыпаюсь посреди ночи, а Ферн прижимается ко мне. Мы обе накрыты одеялом. Оно странно скомкано и запутано, и я понимаю – это Ферн принесла его,
Я обнимаю сестру и засыпаю, и мне снится «Аркадия». Это хороший сон. Мы снова все вместе, и день прекрасен, словно капли нектара с побега жимолости. Я высовываю язык и жадно пью его.
Я растворяюсь в запахе костра и утреннего тумана, такого густого, что он полностью скрывает противоположный берег и превращает реку в океан. Я бегу по песчаным отмелям вместе с сестрами, прячусь в траве и жду, что они меня найдут. Туман приглушает их голоса, поэтому я не знаю, близко они или нет.
На «Аркадии» Куини поет песню. Я сижу в траве, не шелохнувшись, и слушаю мамин голос.
Когда птицы по весне Выводят трель свою,
Слышно имя твое мне,
И с ними я пою:
Аура Ли, Аура Ли,
Девушка‑мечта,
Золотые локоны...
Я так очарована ее песней, что даже не слышу, как открывается замок на двери подвала, пока со скрипом не поворачивается ручка. Я вскакиваю с кровати – за окном уже утро. Тонкие лучи солнца проникают сквозь листву азалий и наискось падают в комнату.
В углу Ферн встает с горшка и надевает штанишки. После прошлой ночи она, наверное, слишком боится снова намочить постель.
– Хорошая девочка, – шепчу я ей, и торопливо застилаю раскладушку.
– Не старайся. Все равно ты никуда не пойдешь, – со стороны двери раздается голос, но это не мисс Додд. Это миссис Мерфи. Ее голос звучит словно хлыст, ударивший сразу по всему телу. Она никогда раньше к нам не спускалась.
– Как ты посмела! – губы ее так напряжены, что проступают кости на скулах. Воздух со свистом выходит через щели между кривых передних зубов. В три быстрых шага она покрывает расстояние до раскладушки и хватает меня за волосы.– Как ты посмела пользоваться моим гостеприимством, моей добротой и затем рассказывать про меня всякий бред! Ты думала, что та ничего не понимающая юная деревенщина тебе поможет? О, конечно, она была настолько глупа, что поверила в твои россказни. Но твой длинный язык стоил ей работы, и мисс Танн вынуждена будет скоро забрать маленьких братьев и сестер Додд. О них сообщили в социальную службу округа Шелби, и уже готовятся бумаги об их отправке в детский дом. Ты этого добивалась? Ты этого хотела, когда выливала ей в уши грязные сплетни о бедном мистере Риггсе? О моем двоюродном брате! Моем кузене, который прибирает после вас, мелких гнид‑кровопийц, весь двор, чинит вам игрушки и греет котел, чтобы драгоценные малютки не простудились холодными ночами! – она с ухмылкой, полной ненависти, поворачивается к Ферн, которая вжимается в угол.
– Я... я... я не... – что я могу сделать? Куда убежать? Я могу попытаться освободиться и выбежать через дверь, но тогда Ферн останется в ловушке.
– Даже не пытайся отрицать. Позор. Позор на твою голову! Тебе должно быть стыдно за такую гнусную ложь. Я обеспечила вам гораздо лучшие условия, чем вы, речные вши, заслуживаете. Теперь давай‑ка поглядим, как ты заговоришь после того, как подумаешь в одиночестве над своими ошибками,– она с силой толкает меня, и я падаю на раскладушку. Прежде чем я успеваю встать, она хватает Ферн.
Сестра визжит и пытается дотянуться до меня.
– Не надо! – кричу я, пытаясь подняться на ноги.– Ей же больно!
– Радуйся, что я не сделала хуже. Может, нам стоит заставить ее расплатиться.за твои преступления? – миссис Мерфи отпихивает меня, когда проходит мимо.– Еще один твой проступок – и мы так и сделаем.
Я хочу хочу вцепиться ей в лицо, но не позволяю себе это сделать. Я знаю, что если стану драться, то наврежу Ферн.
– Веди себя хорошо,– говорю я сестренке.– Будь хорошей девочкой.
Последнее, что я вижу: ножки Ферн скользят по угольной пыли на полу – миссис Мерфи вытаскивает мою последнюю сестру за дверь. Замок поворачивается, и я слышу, как крики Ферн отдаляются, становятся все тише и тише. И в конце концов смолкают.
Я надаю на раскладушку, хватаю одеяло, которое все еще хранит наше с Ферн тепло, и плачу, пока есть слезы. Все, что я могу – смотреть в потолок.
Я жду весь день, но никто не приходит. Я открываю окно под потолком, слушаю, как снаружи играют дети. Солнце поднимается высоко, затем клонится на запад. Вечером звенит звонок на ужин.
Чуть позже, когда все возвращаются наверх в свои постели, скрипят потолочные доски.
Я хочу есть и пить, но больше всего хочу, чтобы вернулась Ферн. Они же не заставят ее спать в другом месте? Из‑за того, что я рассказала?
Но они не приводят ее назад.
Дом затихает, и я снова ложусь в постель. Живот урчит и болит, словно там живет крыса, которая грызет его изнутри. Горло пересохло так, будто с него ободрали кожу.
Я засыпаю и просыпаюсь, засыпаю и просыпаюсь вновь.
Утром приходит миссис Пулник и.приносит мне ведро воды и ковшик.
– Пей понемногу. Некоторое время к тебе никто не будет приходить. Ты наказана.
Проходит еще три дня, прежде чем она приносит еду. Я так голодна. Я даже начинаю есть мятные леденцы, которые Риггс сует под дверь, хоть и ненавижу себя за это.
Проходит день, за ним еще один, и еще, и еще. Я дочитываю «Гекльберри Финна» до конца, до того момента, когда Гек решает, что лучше сбежать в резервацию к индейцам, чем идти к приемным родителям.
Я закрываю глаза и представляю, что тоже сбегаю в резервацию. У меня большой красивый конь рыжей масти с белыми носочками и звездочкой на лбу, мы с ним словно Том Микс и Тони – чудесный конь. Мой конь быстрее всех, и мы просто скачем, скачем и скачем вдаль.
Я начинаю перечитывать книгу с начала, и снова возвращаюсь в Миссури на берег большой реки. Я путешествую на плоту Гекльберри Финна, чтобы скоротать дни.
Ночами, когда ветер раздувает в стороны ветви, я смотрю в окно и жду, что под фонарем появятся Зеде, Силас или Брини. Однажды, когда особенно ветрено, я вижу их там. С ними женщина, слишком полная для Куини. Думаю, это мисс Додд.
Они исчезают так же быстро, как появились. Мне приходит в голову мысль, что я просто начинаю сходить сума.
Приходит миссис Пул ни к, забирает книгу и говорит, что из‑за меня у миссис Мерфи неприятности с женщинами из передвижной библиотеки. Она обзывает меня воровкой и с размаху бьет по лицу за то, что я не предупредила ее, что у меня хранится библиотечная собственность.
Я не уверена, что смогу справиться без «Гекльберри Финна».
Я беспокоюсь за Ферн: как ей там живется наверху, в одиночестве?
Дни сменяют друг друга, я теряю им счет; вероятно, проходит очень много времени, но однажды миссис Пулник наконец выводит меня из комнаты и берет с собой в кабинет миссис Мерфи. Я воняю почти так же мерзко, как ночной горшок, а волосы у меня свалялись в большой грязный ком. Свет наверху такой яркий, что я спотыкаюсь и натыкаюсь на мебель, мне приходится идти ощупью.
Миссис Мерфи кажется мне размытой тенью за столом. Я прищуриваюсь, чтобы лучше ее разглядеть, и понимаю, что это не миссис Мерфи. Это мисс Танн. Миссис Мерфи стоит у нее за спиной, у окна.
Миссис Пулник толкает меня вперед. Ноги подгибаются, и я падаю на колени. Мне больно. Миссис Пулник ухватывает в пригоршню мое платье и волосы и держит меня в таком положении.
Мисс Танн встает и наклоняется над столом.
– Думаю, именно там твое настоящее место. Ты должна стоять на коленях, вымаливая прощение за все беды, что ты принесла. За всю ту ложь, что ты наговорила про бедную миссис Мерфи. Ты жалкая, неблагодарная мелкая тварь, правда?
– Д‑да, мэм,– из горла выходит лишь тихий писк. Я готова сказать что угодно, лишь бы покинуть подвал.
Миссис Мерфи упирает кулаки в бока.
– Оболгать моего кузена... Ужасная, отвратительная маленькая...
– Тссс! – мисс Танн поднимает руку, и миссис Мерфи обрывает фразу.– О, думаю, Мэй знает, что она натворила. Я думаю, она всего лишь хотела привлечь к себе внимание. В этом же твоя беда, правда, Мэй? Ты хочешь привлечь к себе внимание?
Я не знаю, что сказать, поэтому просто стою на коленях, меня всю трясет, дрожит подбородок. Боль пронизывает меня насквозь от корней волос до коленей. Слезы копятся внутри, но я не хочу, чтобы они их видели.
– Отвечай! – голос мисс Танн раскатывается по комнате, словно удар грома. Она, прихрамывая, обходит стол, нависает надо мной и машет пальцем у меня перед лицом. Ее глаза холодные и серые, словно зимняя буря.
– Д‑да, м... н‑н‑нет, мэм.
– Да или нет?
Я открываю рот, но из него не исходит ни звука.
Она берет меня пальцами за подбородок, тянет его вверх и склоняется ближе. От нее пахнет тальком и несвежим дыханием.
– Мы уже не такие разговорчивые, как я посмотрю? Может, ты уже поняла, какую ошибку совершила?
У меня получается слабо кивнуть.
Ее губы сжимаются в улыбке, а в глазах появляется голодный блеск, словно она чувствует мой страх и ей это нравится.