Глава 36
«Он стремился свергнуть их систему»
Баллотируясь на пост президента, Джимми Картер подверг ЦРУ общенациональному осуждению. Оказавшись у власти, он свернул почти столько же секретных операций, сколько Никсон и Форд. Различие состояло только в том, что он делал это во имя прав человека. Проблема заключалась в том, чтобы приспособить атрофированные полномочия агентства к этой новой миссии.
Поиски нового директора Центральной разведки шли неважно. Томас Л. Хьюз, бывший руководитель Управления разведки и исследований Госдепартамента, отклонил предложение президента. Тогда оно было сделано спичрайтеру Кеннеди Теду Соренсену. «К моему немалому удивлению, Картер позвонил мне и попросил приехать к нему на Равнины, – вспоминал Соренсен. – У меня был брат, который тайно работал на ЦРУ в течение многих лет. Я поехал, у меня состоялась краткая беседа с Картером, и уже на следующий день он предложил мне новую работу». Но оказалось, что Соренсен сознательно отказывался от военной службы во Второй мировой войне, и его назначение, естественно, сорвалось. Такое в истории ЦРУ случилось впервые. «Картер так и не смог оказать мне хоть какую-то поддержку в тот нелегкий для меня момент», – с горечью вспоминал Соренсен.
С третьей попытки новый президент выбрал-таки нового кандидата из ближайшего окружения: им оказался адмирал Стэнсфилд Тернер, командующий южным флангом НАТО со штаб-квартирой в итальянском Неаполе. Тернеру предстояло стать третьим адмиралом в истории агентства, которому ЦРУ покажется кораблем, не поддающимся эффективному управлению. Он первым признал отсутствие «близости» с агентством. Но весьма быстро отстоял свои права.
|
|
«Не самый правильный способ игры»
«Многие думают, что президент Картер вызвал меня и попросил: «Расчистите место и наведите здесь порядок». Он никогда этого не делал, – сказал Тернер. – С самого начала он заинтересовался наличием хорошей разведки. Ему хотелось разбираться во всем – от наших спутников до иностранных шпионов и аналитических методов. Он проявлял чрезвычайную благосклонность к разведывательным операциям. В то же самое время я очень хорошо понимал, зная его характер, что нам придется действовать в рамках законов Соединенных Штатов Америки. Я знал также, что существуют этические пределы того, что захочет от нас президент Картер, и всякий раз, когда я задавался вопросом о том, близко ли мы подошли к этим пределам, я отправлялся к нему и получал от него соответствующие решения. Почти всегда эти решения состояли в том, чтобы не останавливаться и двигаться вперед».
«У администрации Картера не было особого предубеждения против секретных операций, – также рассказал Тернер. – У ЦРУ возникли проблемы с секретными операциями, потому что в результате обрушившейся на ведомство бури критики оно пребывало в шоковом состоянии».
С самого начала тайная служба поставила перед Тернером жизненно важную дилемму. «Ко мне пришли и сказали: «У нас есть агент внутри этой террористической организации, но его попросили сделать еще кое-что, чтобы доказать свою добросовестность. Он должен пойти и убить одного из членов правительства. Разрешим ли мы ему это сделать?» И я сказал: «Нет, мы уберем его». Вы знаете, это – вариант. Возможно, он спас несколько жизней. Но я не собирался занимать сторону Соединенных Штатов, чтобы пойти на риск. Это была реальная жизнь, и на кону была репутация нашей страны. И я подумал, что это не самый правильный способ игры».
|
|
Тернер быстро усвоил азы ожесточенной войны между шпионами и техническими устройствами. Он предпочел людям технику, тратя большую часть своего времени и сил на развитие глобальной сети американских разведывательных спутников. Он пытался преобразовать «сообщество разведки» в конфедерацию, создав координационный штаб и совместный бюджет. Те, кто служил делу, были потрясены существующим беспорядком. «Я отвечал за сбор агентурных сведений, – вспоминал Джон Холдридж, который раньше работал заместителем пекинской миссии при Джордже Буше, прежде чем стать членом штаба разведывательного сообщества. – Я смотрел на эти пустые операции и удивлялся, кто и в каком сне их выдумал. Они казались ужасно непрактичными и неосуществимыми».
И при этом аналитики тоже не получили высоких оценок. Президент Картер заявил, что весьма озадачен, поскольку ежедневные сводки ЦРУ фактически сводились к тому, что можно было без труда прочитать в газетах. Он и Тернер задались вопросом, почему оценки агентства кажутся мелкими и неуместными. С новым президентом ЦРУ ожидал весьма тернистый и непростой путь…
«Картер изменил давно устоявшиеся правила»
В новой команде национальной безопасности при Картере состояло пять влиятельных членов с четырьмя различными программами. Президент и вице-президент мечтали о новой американской внешней политике, основанной на принципах соблюдения прав человека. Госсекретарь Сайрус Вэнс считал главным контроль над вооружениями. Министр обороны Гарольд Браун работал над созданием военных и разведывательных технологий нового поколения, стремясь потратить на это дело на несколько миллиардов долларов меньше, чем было изначально запланировано Пентагоном. Настоящим «ястребом» среди этих «сов и голубей» был советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Ему не давали покоя столетия бед и напастей, выпавших на долю поляков, так или иначе, с легкой руки Москвы. Он хотел помочь Соединенным Штатам покорить сердца и умы людей в Восточной Европе. Он использовал эти амбиции в формировании внешней политики и стремился поразить Советы в их самое слабое место.
|
|
Президент Форд и советский лидер Леонид Брежнев подписали Хельсинкское соглашение в 1975 году, подтвердив тем самым принцип «свободного перемещения людей и идей». Форд и Киссинджер видели в этом элемент очковтирательства. Но другие отнеслись как нельзя более серьезно: целое поколение диссидентов в России и Восточной Европе было сыто по горло злобной банальностью Советского государства.
Бжезинский – с одобрения Картера – распорядился о запуске множества секретных операций ЦРУ, нацеленных на Москву, Варшаву и Прагу. ЦРУ было приказано издавать соответствующую литературу и субсидировать печать пропагандистских журналов и газет в Польше и Чехословакии, помогать в распространении печатных произведений диссидентов в Советском Союзе, оказать поддержку украинцам, советским этническим меньшинствам, передать факсимильные аппараты и магнитофонные кассеты в руки свободомыслящих людей по ту сторону железного занавеса. Они хотели подорвать существующий контроль информации, который являлся основой репрессий в коммунистическом мире.
Политическая война, которую вел Джимми Картер, открыла новый фронт в холодной войне, заявил Боб Гейтс из ЦРУ, который в то время работал аналитиком в Совете национальной безопасности при Бжезинском: «Проводя политику по соблюдению прав человека, он стал первым президентом со времен Трумэна, который бросил вызов непосредственной законности советского правительства в глазах собственного народа. И Советы немедленно признали этот вызов угрозой: они считали, что он стремится свергнуть их систему ».
На самом деле цели Картера были поскромнее: ему хотелось изменить советскую систему, но не разрушить ее. Тайная служба ЦРУ не желала брать на себя выполнение этой задачи. Что касается инициатив в отношении срочного проведения секретных операций, то Белый дом столкнулся с сопротивлением со стороны руководителей Советского и Восточно-Европейского отделений. У них была на то причина: в Варшаве работал весьма ценный агент, и им не хотелось, чтобы ему повредили новые идеалы Белого дома о правах человека. Польский полковник Рышард Куклинский в течение длительного времени передавал Соединенным Штатам сведения о советских вооруженных силах. Это был самый важный источник сведений по ту сторону железного занавеса. «Строго говоря, полковник Куклинский никогда не был агентом ЦРУ, – заявил Бжезинский. – Он вызвался нам помогать добровольно. И действовал самостоятельно». Он тайно предложил свои услуги Соединенным Штатам во время визита в Гамбург. Поддерживать с ним контакт было трудно; шесть месяцев от него не поступило ни строчки. Но когда Куклинский путешествовал по Скандинавии и Западной Европе, он всегда давал о себе знать и оставлял донесения. В 1977 – 1978 годах, пока он не попал под подозрение и за ним не установили слежку в Варшаве, он передал информацию, из которой следовало, как Советы на случай войны собирались поставить под контроль Кремля все армии Восточной Европы. Он сообщил агентству, как Москва собирается управлять войной в Западной Европе; эти планы предусматривали применение против одного только Гамбурга сорока тактических ядерных ракет.
Освобожденный от паранойи Энглтона Советский отдел ЦРУ начинал вербовать реальных шпионов по ту сторону железного занавеса. «Мы отошли от всех великих и славных традиций УСС и сделались шпионской службой, направленной на сбор разведывательных данных, – сказал сотрудник ЦРУ Хэвиленд Смит. – Ей-богу, мы могли запросто пробраться в Восточный Берлин, избежав преследования со стороны местных спецслужб. Могли вербовать жителей Восточной Европы. Мы могли даже вербовать советских служащих. Единственное, чего в этом деле нам не хватало, – у нас не было никаких сведений по поводу советских намерений. Я не знаю, как их заполучить. И это называется секретной службой! Будь мы в состоянии завербовать какого-нибудь члена Политбюро, у нас было бы все…»
Политбюро конца 1970-х годов представляло собой коррумпированную и ветхую геронтократию. Его империя достигла опасного перенапряжения и фактически умирала изнутри. Политически честолюбивый советский шеф разведки Юрий Андропов создал для своих трясущихся и немощных начальников в Кремле ложное представление о Советском Союзе как о сверхдержаве. Но потемкинские деревни[35]одурачили заодно и ЦРУ. «Уже в 1978 году, согласно нашим оценкам, советская экономика испытывала серьезные проблемы, – заявил в интервью адмирал Тернер. – Но мы ничего не предприняли, – я ничего не предпринял, – предполагая, что экономические неприятности приведут к неприятностям политическим. Мы думали, что при режиме, подобном сталинскому, они еще туже затянут свои пояса и продолжат движение вперед».
Инстинктивная решимость Джимми Картера отстаивать принципы соблюдения прав человека в качестве международного стандарта рассматривалась многими сотрудниками тайной службы как добродетельный акт. Его скромная мобилизация сил ЦРУ с целью исследовать эту слабую щель в броне железного занавеса была осторожным вызовом Кремлю. Однако он тем самым все же ускорил начало крушения Советского Союза. «Картер фактически изменил давние правила холодной войны», – заключил Боб Гейтс.
«От черно-белого конфликта к конфликту красно-белому»
Президент Картер также попытался использовать ЦРУ, чтобы подорвать систему апартеида в Южной Африке. Его позиция изменила курс внешней политики холодной войны за последние тридцать лет.
8 февраля 1977 года в оперативном штабе Белого дома собрались члены президентской группы по национальной безопасности. Они пришли к выводу, что для Соединенных Штатов наступило время попытаться изменить расистский южноафриканский режим. «Есть шансы перевести его из черно-белого конфликта в конфликт красно-белый, – заявил Бжезинский. – Если это начало длительного и горького исторического процесса, то в наших интересах этот процесс ускорить». Речь шла не о какой-то гонке, а о том, чтобы выступить на правильной стороне истории.
Исполняющий обязанности директора Центральной разведки Энно Кноуч заявил: «Мы стремимся к тому, чтобы они изменили свой фундаментальный подход. Это потребует очень тщательного наблюдения». Иными словами, Соединенные Штаты оказывались перед необходимостью шпионить за Южной Африкой. 3 марта 1977 года, во время развернутого заседания Совета национальной безопасности, Картер приказал ЦРУ выяснить способы оказания экономического и политического давления на Южно-Африканскую Республику и ее расистского союзника Родезию.
Проблема состояла в том, что «никому не хотелось обращать внимание на Африку, – заявил заместитель директора Центральной разведки при администрации Картера Фрэнк Карлуччи. – Все мы были чересчур зациклены на Советском Союзе. При пополнении личного состава в отделениях ЦРУ в Африке предпринимались также попытки завербовать и размещенных в этих странах советских сотрудников. По сути, это даже являлось наиболее приоритетной задачей».
Советы оказывали поддержку наиболее сильному противнику апартеида, Африканскому национальному конгрессу. Лидер АНК Нельсон Мандела был арестован и заключен в тюрьму еще в 1962 году, причем частично благодаря ЦРУ. Агентство работало в самом тесном контакте с южноафриканским Бюро государственной безопасности (БОСС – от англ. Bureau of State Security). Офицеры ЦРУ работали «бок о бок с тайной полицией в Южной Африке, – заявил Джерри Госсенс, шеф резидентуры в четырех африканских странах при президентах Никсоне, Форде и Картере. – Поговаривают, что они непосредственно указали на Манделу».
В 1977 году Госсенс начал сотрудничать с ярым расистом Айеном Смитом, который правил в Родезии, а также с проамериканским президентом Замбии Кеннетом Каундой. В качестве шефа столичной резидентуры в Лусаке Госсенс регулярно встречался с президентом Каундой и его службой безопасности. У него начало складываться представление о черно-белых силах, противопоставленных друг другу по всей Южной Африке: «Мы должны были знать, сколько русских, чехов, восточных немцев и северокорейцев инструктируют местных и обеспечивают их оружием. Могут ли они сломить родезийцев? Нам позарез нужно было просочиться в пограничные правительства».
Затем, в 1978 году, Госсенс стал новым резидентом в Претории. Боссы в Вашингтоне приказали ему шпионить за белым правительством Южно-Африканской Республики. Теперь ЦРУ при поддержке черных африканских правительств являлось частью амбициозных американских усилий по выдворению Советов из Южной Африки.
«Впервые в истории, – сказал он, – я был проинструктирован начать односторонние операции против БОСС. Я вызвал новых людей, которые были «незадекларированы» правительству. Получил новые цели относительно южноафриканских вооруженных сил, их ядерной программы и их политики в отношении Родезии. Посольство было озадачено главным вопросом: что собирается делать южноафриканское правительство?» В течение двух лет ЦРУ собирало разведывательные данные о режиме апартеида. Затем тайная полиция в Родезии арестовала трех сотрудников ЦРУ, которые из-за собственной беспечности угодили в ловушку. В качестве нового американского посла в Замбию прибыл Фрэнк Дж. Виснер-младший. Он потом вспоминал: «Мой единственный самый большой кризис, самый трудный момент в жизни, стал результатом шпионского скандала с сотрудником ЦРУ ».
Напуганный неудавшимися миссиями, штаб агентства принялся завершать свои операции и выводить из дела вовлеченных в них агентов. Усилий ЦРУ по осуществлению президентской политики в области прав человека оказалось явно недостаточно.
«Это представители уникальной культуры»
Нравы администрации Картера плохо сказывались на морали в штабе ЦРУ. Адмирал Тернер пытался выполнять обещание Картера никогда не лгать американскому народу. Это стало трудной дилеммой для руководителя секретной разведывательной службы, успешная работа сотрудников которой напрямую зависела именно от обмана. Даже то небольшое доверие, которое Тернер питал к секретной службе, неуклонно падало с течением времени.
В 1978 году американский посол в Югославии Лоуренс Иглбергер, который позже стал госсекретарем при первой администрации Джорджа Буша, наткнулся на директиву тайной службы, адресованную руководителям резидентур ЦРУ по всему миру. За спиной у Тернера некое высокопоставленное лицо отдало распоряжение держать крупные операции в секрете от заграничных послов. Директива являлась прямым нарушением действующих президентских приказов.
«Я спросил у своего шефа резидентуры, правда это или нет, – сказал Иглбергер. – Тот ответил, что так и есть. Я говорю: «Замечательно, тогда я хочу, чтобы вы отправили донесение адмиралу Тернеру». Оно получилось довольно лаконичным: «Вы лишены возможности действовать в Югославии до тех пор, пока не отменен этот приказ. То есть вы не должны вести дела в Белграде или в Югославии: вам нужно просто прикрыть там свою лавочку».
Тернер был членом «Христианской науки»[36], который вместо кофе или чая пил горячую воду с лимоном. Друзья предпочитали виски с водой. Они презирали Тернера. Несколько лет спустя тот написал, что его противники из числа сотрудников тайной службы пытались дискредитировать его кампаниями по распространению дезинформации, то есть «тем, в чем они изрядно набили руку ».
Одна из таких историй просуществовала почти четверть столетия: суть ее заключалась в том, что Тернер был единолично ответствен за «потрошение» тайной службы в 1970-х годах. Первые радикальные чистки были санкционированы Никсоном. Тысячу тайных агентов уволил Джеймс Шлезингер. Джордж Буш во время правления администрации Форда предпочел игнорировать мнение собственного шефа секретных операций, рекомендовавшего уволить еще 2 тысячи сотрудников. Тернер подвел всему этому итог, сократив штаты ЦРУ ровно на 825 человек. Он заручился поддержкой президента. «Мы знали, что часть неквалифицированных и некомпетентных сотрудников, которых он уволил, была весьма обижена и возмущена его действиями, но я целиком и полностью одобрил этот шаг», – сообщил Джимми Картер в письме автору книги.
«Старая гвардия» упорно сопротивлялась решению Тернера, когда тот выбрал Джона Мак-Магона для назначения на пост руководителя тайной службы. Мак-Магон был для них чужаком. Он работал еще под началом Аллена Даллеса, а теперь возглавлял директорат по науке и технике – отдел, занимающийся разработками аппаратных средств и программного обеспечения для шпионажа. Он заявил Тернеру: «Боюсь, я не тот человек, который вам нужен. У них здесь своя, уникальная культура. Им лучше работать с кем-то из их собственной среды, и нужно понять их мышление. Последний раз я с ним сталкивался в начале пятидесятых в Германии. А с тех пор времена изменились».
В январе 1978 года, после шести месяцев колебаний, Мак-Магон все-таки стал третьим руководителем тайной службы за последние восемнадцать месяцев. Через три недели после того, как он вступил в должность, его вызвали на первое заседание нового комитета палаты представителей по надзору за разведкой. Тайная служба взбунтовалась. «Они там все словно взбесились, – сказал Мак-Магон. – Но я-то знал, что конгрессмены ни черта не смыслят в работе ЦРУ и в тайных операциях. И я собирался пойти и научить их». Он собрал целую «сумку» шпионских приспособлений и устройств – миниатюрных камер, аудиожучков и т. п. – и отправился на Капитолийский холм. «Я сказал: «Давайте я расскажу вам, что это значит – поработать в Москве». Мак-Магон никогда в жизни не был в Москве. «Я сказал: «Вот часть того оборудования, которое мы используем». И начал раздавать желающим. Они вертели в руках, с любопытством разглядывая все эти штуковины… и вид у них был такой, будто их кто-то загипнотизировал».
Очарованный комитет выделил шпионам намного более крупный бюджет, чем просил президент…
Восстановление тайной службы, разоренной и деморализованной чистками со времен Никсона, началось прямо тогда, осенью 1978 года.
Но в цитадели американской разведки настроение оставалось мрачным. «Несмотря на текущие (и постоянно ухудшающиеся) нравственные проблемы, я подозреваю, что ЦРУ еще придумает ряд оригинальных идей, – сообщил Бжезинскому его советник 5 февраля 1979 года. – Но мы не должны вводить себя в заблуждение: возможности, которые когда-то имелись у ЦРУ, сейчас невелики и найдется крайне немного сотрудников, расположенных к риску, который всегда сопутствовал желанию добиться цели и был привычным явлением».
Но на той же неделе мир начал рушиться…
«Зрелищное мероприятие»
11 февраля 1979 года режим иранского шаха рухнул, и власть в Тегеране оказалась в руках фанатика-аятоллы. Три дня спустя, в нескольких сотнях миль к западу, произошло убийство, которое тяжким бременем легло на Соединенные Штаты.
Американский посол в Афганистане Адольф Дабс на одной из улиц Кабула был схвачен и похищен афганскими мятежниками, борющимися с просоветским марионеточным режимом. Он был убит, когда гостиница, где он удерживался, подверглась атаке афганской полиции в сопровождении советских инструкторов. Это был явный признак того, что Афганистан выходит из-под контроля. Исламские мятежники при поддержке Пакистана готовились к восстанию против своего безбожного правительства.
Состарившиеся лидеры Советского Союза со страхом взирали на юг. В советских республиках Средней Азии проживало более 40 миллионов мусульман. Советы видели, как пламя исламского фундаментализма неуклонно приближается к их границам. На расширенном совещании Политбюро, которое началось 17 марта, руководитель советской разведки Юрий Андропов заявил, что «мы не должны потерять Афганистан».
В последующие девять месяцев ЦРУ оказалось не в состоянии предупредить президента Соединенных Штатов о вторжении, которое целиком изменило облик мира. Агентство не распознало истинных советских намерений.
«Советы не станут вводить большие количества наземных войск в Афганистан», – уверенно сообщил 23 марта 1979 года еженедельник ЦРУ «Нэшнл интеллидженс дейли» в секретном донесении Белому дому, Пентагону и Государственному департаменту. На той же неделе вблизи афганской границы начал развертываться советский воинский контингент численностью 30 тысяч солдат, в составе которого были также танки и бронетранспортеры…
В июле и августе нападения афганских мятежников усилились, в армейских гарнизонах начались бунты, и Москва направила батальон десантников на авиабазу Баграм под Кабулом. По совету Бжезинского президент Картер подписал приказ о проведении ЦРУ секретной операции, направленной на то, чтобы предоставить афганским мятежникам медицинскую помощь, деньги и пропагандистские материалы. Советы направили в Кабул тринадцать генералов во главе с командующим советскими наземными войсками. Однако 24 августа ЦРУ заверило президента, что «ухудшение ситуации не предвещает эскалации советского военного вмешательства в форме прямых боевых действий ».
14 сентября адмирал Тернер сообщил президенту, что «советские лидеры могут вот-вот принять решение о вводе своих войск, чтобы предотвратить крах режима» в Афганистане, но только они сделают это постепенно, наряду с отправкой мелких групп военных советников, и в количестве всего нескольких тысяч человек. Не уверенное в такой оценке, ЦРУ собрало всю информацию от военной разведки, систем электронной слежки, а также данные со спутников-шпионов, чтобы составить развернутое представление о ситуации в Афганистане. И 28 сентября эксперты ведомства единодушно заключили, что Москва не будет осуществлять вторжение в эту страну.
Советские войска тем не менее продолжали прибывать. 8 декабря на базе Баграм приземлился второй батальон десантников. Национальная разведка в своих ежедневных сводках оценивала их присутствие как меру по укреплению обороны против нападений мятежников на авиабазу. На следующей неделе шеф резидентуры ЦРУ в Кабуле доложил о том, что видел на улицах города советский спецназ…
В понедельник утром, 17 декабря, адмирал Тернер отправился в Белый дом на совещание с высокопоставленными советниками президента, членами Специального координационного комитета. Среди присутствующих были вице-президент Уолтер Мондейл, Збигнев Бжезинский, министр обороны Гарольд Браун и заместитель госсекретаря Уоррен Кристофер. Тернер сообщил, что теперь на авиабазе Баграм дислоцированы 5300 советских солдат. Еще два новых советских командных пункта расположены к северу от афганской границы. Потом он заявил: «ЦРУ не видит в этом радикального наращивания сил ». Это, «возможно, связано с советским восприятием ухудшения положения афганских войск и потребности до некоторой степени укрепить их». Слова «вторжение» из уст адмирала Тернера никто так и не услышал.
Лучшие советские аналитики ЦРУ – и среди них Дуглас Maкичин, позднее заместитель директора по разведке, – круглые сутки трудились, чтобы дать свое заключение для президента. 19 декабря это окончательное заключение было озвучено. «Темпы развертывания советских войск не предполагают… непредвиденную ситуацию или повышенную срочность, – говорилось в нем. – Операции против мятежников в общенациональном масштабе потребовали бы мобилизации намного большего количества регулярных наземных войск». Короче говоря, Советы нападать не собирались…
Три дня спустя вице-адмирал Бобби Рэй Инман, директор Агентства национальной безопасности, американской империи слежки с помощью электронных систем, получил срочное донесение, смысл которого был прост и ясен: советское вторжение в Афганистан неизбежно. Фактически оно уже шло полным ходом. В страну было введено более 100 тысяч советских солдат. Картер немедленно подписал приказ о начале секретной операции ЦРУ по вооруженной поддержке сил афганского сопротивления, и агентство занялось созданием международного канала переправки оружия в Афганистан. Но советская оккупация являлась тем не менее уже вполне совершившимся фактом.
ЦРУ не только проворонило это вторжение, но и отказалось признать свой промах. Зачем кому-то в здравом рассудке вторгаться в Афганистан, который в течение 2 тысяч лет был фактически кладбищем завоевателей? Так, видимо, думали горе-аналитики агентства. Причиной неудачи явилась не нехватка разведданных, а недостаток воображения.
Таким образом, советское вторжение стало для Соединенных Штатов «зрелищным мероприятием », как написал более двадцать лет спустя звезда аналитического отдела агентства Дуг Макичин. «США наделали немало шума, но не смогли оказать сколько-нибудь серьезное влияние на ход событий. Приходилось ждать следующего раунда Большой Игры».
Глава 37
«Мы пребывали в каком-то сне»
С тех пор как ЦРУ помогло иранскому шаху обрести свой трон в 1953 году, он был центральной фигурой американской внешней политики на Ближнем Востоке. «Остается только сожалеть, что в мире не было еще хотя бы нескольких таких же, как он, лидеров», – размышлял в апреле 1971 года президент Никсон.
Никсон, возможно, ничего не имел в виду, когда направил Ричарда Хелмса в качестве американского посла в Иран в 1973 году. Но получилось все так, как будто этот шаг был запланирован со смыслом. «Мы были поражены, узнав, что Белый дом пошлет туда человека, у которого такие связи с ЦРУ, – с ЦРУ, которое любой здравомыслящий иранец считал виновным в свержении Моссадыка, – заявил Генри Пречт, главный политический сотрудник американского посольства. – Этот шаг, по-видимому, не оставил никаких отговорок для американского «нейтралитета» и подтвердил, что шах является нашей марионеткой ».
31 декабря 1977 года, поднимая тост за здоровье шаха во время официального обеда, президент Картер назвал иранскую монархию «островом стабильности в море хаоса ». Такой взгляд подтверждался и повторялся шпионами ЦРУ и аналитиками в течение пятнадцати лет. Это была, по сути, фраза самого шаха, которую тот часто произносил во время хвалебных речей.
Но когда Говард Харт, один из самых храбрых сотрудников тайной службы, приехал в Тегеран несколько недель спустя и начал делать то, что умел лучше всего, – шнырять по улицам и докладывать в штаб обо всем, что видел собственными глазами, – то, как ни странно, сделал противоположный вывод. Результаты проведенной работы оказались настолько пессимистичными, что его начальство решило их не оглашать. Они прямо противоречили характеристикам шаха со стороны ЦРУ, высказываемым с начала 1960-х годов.
Агентство не сообщило ничего такого, из чего можно было предположить, что на самом деле шах в беде. Ему недоставало способности и мужества подвергнуть сомнению свои собственные донесения на протяжении двадцати пяти лет. В августе 1978 года ЦРУ сообщило Белому дому, что Ирану революция не грозит. А несколько недель спустя на улицах начались массовые волнения. По мере их нарастания главные аналитики ЦРУ направили адмиралу Тернеру на подпись проект национальной разведсводки. В документе говорилось, что шах может продержаться у власти еще десять лет. Или не сможет… Тернер прочитал это, счел бессмыслицей и отложил в сторону.
16 января 1979 года шах сбежал из Тегерана. Несколько дней спустя впечатления наблюдательного Говарда Харта с улиц иранской столицы стали намного более мрачными.
В конце концов его выследили и подстерегли вооруженные сторонники семидесятисемилетнего религиозного фанатика аятоллы Хомейни, который готовился к триумфальному возвращению в Тегеран из многолетнего изгнания.
Харт был сыном инвестиционного банкира, который еще ребенком провел три года в японском лагере для военнопленных на Филиппинах во время Второй мировой войны. Теперь он снова попал в плен. Захватившие Харта люди избили его, провели бутафорский суд, объявили шпионом ЦРУ и приготовились казнить на месте. Заявив о своей невиновности, умоляя сохранить ему жизнь и приготовившись к самому худшему, Харт попросил встречи с ближайшим муллой. На встречу с белокурым, голубоглазым, мускулистым шпионом, оказавшимся перед лицом иранского суда Линча, вскоре прибыл молодой иранский священник.
«Я сказал ему, что так поступать неправильно, что нигде в Святом Коране об этом ничего не написано», – с горечью вспоминал Харт. Мулла тщательно обдумал этот вопрос и… согласился. Харт был освобожден.
«Мы не понимали, кто такой Хомейни»
Несколько дней спустя, 1 февраля 1979 года, народная революция, в результате которой был свергнут иранский шах, открыла путь для возвращения Хомейни в Тегеран. Тысячи американцев, включая большую часть штаба посольства, были эвакуированы из страны. Власть все еще сохранял светский премьер-министр вместе с Революционным советом, и ЦРУ попыталось завязать с ним сотрудничество, оказать хоть какое-то влияние и заодно настроить против лидера соседнего Ирака Саддама Хусейна. «На уровне премьер-министра состоялся ряд весьма щепетильных и секретных бесед, – вспоминал Брюс Лейнген, поверенный в делах в американском посольстве. – Дело дошло до того, что мы фактически предоставили им строго секретные сведения по Ираку».
В 1953 году Лейнген был самым молодым сотрудником американского посольства в Тегеране. В 1979 году он был наиболее высокопоставленным сотрудником. В промежуточные годы целая череда резидентов и послов слишком «ужилась» с шахом, полюбив его икру и шампанское. «Мы заплатили за это, – сказал Лейнген. – Нужно было узнать, как думают эти люди, почему они так думают, почему себя так ведут. А если нам становится слишком комфортно верить в то, что соответствует нашим же ожиданиям, – что ж, тогда мы сами подталкиваем себя к краю пропасти».
Идея о том, что религия окажется мощнейшей политической силой в конце ХХ столетия, была просто непостижимой. В ЦРУ мало кто верил, что пожилой духовник может взять в свои руки власть и объявить Иран исламской республикой. «Мы не понимали, кто такой Хомейни и какая поддержка у его движения, – сказал Тернер, – или что могли означать для Соединенных Штатов его взгляды эпохи VII века».
«Мы словно пребывали во сне », – сказал он.
18 марта 1979 года у Говарда Харта, на тот момент действующего руководителя резидентуры, в 2:00 ночи состоялась встреча с одним из старших офицером САВАК, шахской тайной полиции, который многие месяцы верой и правдой служил в качестве агента и информатора. Передав офицеру деньги и фальшивые документы, чтобы помочь сбежать из Тегерана, Харт нарвался на кордон Революционной гвардии Хомейни. Иранцы принялись жестоко избивать его с криками: «ЦРУ! ЦРУ!» Упав, Харт выхватил пистолет и застрелил обоих. Много лет спустя он вспоминал фанатичный блеск, который разглядел в их глазах. Это был лик священной войны. «У нашего народа нет никакого понятия, – грустно размышлял он, – по поводу того, что это такое и как это объяснить».
«Это было верхом оскорбления»
Все слои иранского общества – от образованной элиты до радикалов с диким блеском в глазах – считали, что ЦРУ – всемогущая сила, которая обладает огромным влиянием на их жизнь. Возможно, они не верили правде: летом 1979 года резидентура ЦРУ состояла всего из четырех человек, и все четверо недавно прибыли в Иран. Говард Харт возвратился в штаб в июле, оставив вместо себя нового шефа резидентуры, Тома Эйхерна, который до этого тринадцать лет провел в Японии, опытного оперативного руководителя Малкома Колпа, инженера связи Фила Уорда и тридцатидвухлетнего ветерана ВМФ Уильяма Дж. Догерти, который вступил в ЦРУ всего девять месяцев назад. Во время вьетнамской войны Догерти возглавлял семьдесят шесть боевых миссий. Тегеран был его первым испытанием в рядах ЦРУ.
«Об Иране я знал немного, – вспоминал он. – А у самих иранцах – и того меньше. Все мои познания об Иране, помимо того, что я успел нахватать из вечерних телевизионных новостей и трехнедельного курса страноведения в Государственном департаменте, включали лишь то, что я смог почерпнуть за пять недель, читая разложенные на столе операционные досье».
За пять месяцев до этого толпа иранских марксистов напала на американское посольство. Сторонники аятоллы провели контратаку, вышвырнули нападавших и освободили американцев. Никто не думал, что такое может произойти вновь. «Насчет нападения на посольство не волнуйтесь, его больше не будет, – заверил Тегеранскую резидентуру руководитель Иранского отдела в штабе ЦРУ. – Единственное, что может спровоцировать нападение, – это если бы шаху позволили сбежать в Объединенные государства. Но в этом городе нет таких глупцов, которые могли бы это допустить».
21 октября 1979 года Догерти получил новую телеграмму из штаба. «Я не мог поверить своим глазам», – вспоминал он позднее.
Поддавшись интенсивному политическому прессингу со стороны друзей шаха, особенно Генри Киссинджера, президент Картер, пойдя против собственных принципов, решил в тот день отправить сосланного монарха в Соединенные Штаты для лечения. Президент сильно переживал по поводу скоротечного решения, опасаясь, что в отместку его соотечественники могут оказаться в заложниках. «Я воскликнул: «Да бог с ним, с шахом! Он так же неплохо проведет время за игрой в теннис в Акапулько, как и у нас в Калифорнии, – вспоминал Картер. – А что мы будем делать, если они потом схватят два десятка наших морских пехотинцев и начнут убивать по одному каждое утро? Развяжем войну с Ираном?»
Никто в Белом доме не подумал спросить мнение агентства.