«Мы уже знали тогда, – вспоминал Гейтс, – что не сможем выиграть войну ».
«Теперь круг замкнулся»
Хелмс и шеф Дальневосточного отделения, Билл Колби, были профессиональными тайными операторами, и их донесения президенту отражали исполнительный и энергичный дух прежней тайной службы. Хелмс заявил Линдону Джонсону: «Наше ведомство работает на износ, стремясь обеспечить успех американской программы во Вьетнаме ». Колби направил в Белый дом хвалебную оценку работы Сайгонской резидентуры ЦРУ. В то время как «война ни в коем случае не закончена », сообщил он, «в донесениях моего советского и китайского коллег выражается большое беспокойство по поводу обостряющихся проблем вьетконговцев, а также по поводу растущих способностей и стремления как южновьетнамцев, так и американцев вести народную войну». Джордж Карвер, которого Хелмс выбрал в качестве своего специального помощника по вьетнамским делам, также являлся постоянным глашатаем оптимистических новостей для Белого дома.
И все же в одном объемном исследовании под названием «Упорство вьетнамских коммунистов», которое было направлено президенту и, возможно, еще десятку его ближайших помощников, лучшие аналитики ЦРУ сделали вывод, что никакие усилия, предпринимаемые Соединенными Штатами, не помогут одолеть противника. Когда министр обороны Макнамара прочитал это донесение 26 августа 1966 года, он немедленно вызвал к себе Хелмса и попросил встретиться с ведущим экспертом ЦРУ по Вьетнаму. Когда это произошло, Карвер находился в отпуске. Поэтому в святая святых Пентагона для первой и единственной беседы с глазу на глаз с министром обороны был вызван его заместитель Джордж Аллен. Встреча была назначена на 10:30, и для нее было выделено полчаса. Эта беседа оказалась единственной подлинной встречей ведущих фигур из ЦРУ и Пентагона во время президентства Линдона Джонсона.
|
|
Макнамара был весьма обрадован, узнав, что Аллен уже семнадцать лет занимается проблемами Вьетнама. По его словам, он и представить себе не мог, что, оказывается, есть человек, который так долго посвящал себя нелегкой борьбе. «Хорошо, – сказал он, – у вас, должно быть, есть кое-какие идеи о том, что нужно сделать».
«Он хотел знать, что бы я предпринял, будь я на его месте, – вспоминал Аллен. – Я решил ответить искренне».
«Остановите процесс наращивания американских войск, – сказал он. – Прекратите бомбардировки Севера и договоритесь о перемирии с Ханоем».
Макнамара вызвал своего секретаря и велел отменить все встречи, назначенные до обеда.
Но почему, спросил министр обороны, Соединенные Штаты должны поступиться своими позициями в Азии? Аллен ответил, что за столом мирных переговоров риск не больше и не меньше, чем на театре военных действий. Если Соединенные Штаты прекратят бомбардировки и начнут переговоры с Китаем и Советским Союзом, а также с их азиатскими союзниками и противниками, то можно будет добиться вполне почетного мира.
После полутора часов этой захватывающей ереси Макнамара принял три роковых решения. Он попросил, чтобы в ЦРУ составили боевую диспозицию и провели оценку сил противника, противостоящих Соединенным Штатам. Он поручил своим помощникам вести секретную военную историю начиная с 1954 года – так называемые «Документы Пентагона»[26]. И подверг сомнению то, чем он занимался во Вьетнаме. 19 сентября Макнамара позвонил президенту: «Лично я все более убеждаюсь в том, что мы определенно должны запланировать прекращение бомбардировок на Севере, – сказал он. – Думаю, что мы также должны запланировать, как я уже прежде упоминал, ограничение численности нашего военного присутствия. Не думаю, что стоит смотреть лишь вперед, в будущее, и говорить, что, если нужно, у нас будет здесь 600 тысяч, 700 тысяч солдат, независимо от того, во что это нам обойдется». Единственным ответом президента было лишь неразборчивое ворчание.
|
|
Постепенно – но слишком поздно! – Макнамара начал понимать, что Соединенные Штаты серьезно недооценили силы повстанцев, убивающих американских солдат во Вьетнаме. Эта фатальная ошибка повторится много лет спустя в Ираке. Изучение боевой диспозиции, которое он поручил сделать, вызвало борьбу между военачальниками в Сайгоне и аналитиками ЦРУ в штабе. Противостояли ли Соединенным Штатам в общей сложности менее 300 тысяч коммунистических бойцов во Вьетнаме, как утверждали американские военные, или все-таки более 500 тысяч, как считало большинство аналитиков?
Различие заключалось в количестве партизан, нерегулярных войск, милиции, то есть солдат без униформы. Если после двух лет неустанных американских бомбардировок и массированных атак морской пехоты численность врага составляла не менее полумиллиона, то это был явный признак того, что война действительно не может быть выиграна.
Заниженное число являлось важным пунктом для генерала Уильяма Уэстморленда, американского военачальника в Южном Вьетнаме, а также его помощника Роберта Комера. Комер, по прозвищу Паяльная Лампа Боб, был одним из основателей ЦРУ, который заправлял новой кампанией Уэстморленда по борьбе с партизанами под кодовым названием «Феникс». Он настойчиво направлял докладные записки, предназначенные только для глаз Линдона Джонсона, в которых неизменно заявлял, что победа будет вот-вот одержана. Реальный вопрос, утверждал он, состоит не в том, победим мы или нет, а в том, как быстро мы хотим победить.
|
|
Споры продолжались с переменным успехом в течение многих месяцев. Наконец Хелмс отослал Карвера в Сайгон, чтобы там, на месте, обсудить назревшие проблемы с Уэстморлендом и Комером. Их переговоры не привели к успеху. Представители вооруженных сил всячески увиливали от конструктивного сотрудничества. 11 сентября 1967 года этот спор достиг апогея.
«Вашим парням нужно просто вернуться назад », – сказал Комер Карверу во время часового монолога за обедом. Правда «вызовет здесь общественную катастрофу и разрушит все, чего мы пытались достичь». Карвер направил Хелмсу телеграмму, заявив, что вооруженные силы никто не собьет с пути. Военные, по его словам, должны были доказать, что победа – за ними. Они подчеркнули «обескураживающую неспособность убедить прессу (а следовательно, и общественность) в том, каких больших успехов они добились, а также важность в сокрытии всего, что может хоть как-то умалить значение достигнутого прогресса», – сообщил Карвер директору Центральной разведки. Выявление численности нерегулярных войск вьетконговцев в Южном Вьетнаме «привело бы к политически недопустимому общему количеству, превышающему 400 тысяч». Так как у вооруженных сил уже имелась «заранее определенная общая численность войск противника, зафиксированная на многочисленных брифингах с общественностью и прессой, мы не можем допустить увеличения этого количества (если, конечно, вы не проинструктируете нас об обратном)».
Хелмс почувствовал, что нужно надавить на своих подчиненных – и «урезать» донесение ЦРУ, чтобы укладываться в рамки президентской политики. Он уступил. Он сказал, что данное количество «не означало проклятия». Ведомство официально приняло сфальсифицированную численность противника не более 299 тысяч человек.
«Теперь круг замкнулся», – телеграфировал Карвер своему директору.
Фальсификации донесений из Вьетнама имели долгую подоплеку. Весной 1963 года Джон Маккоун попал под сильное давление со стороны Пентагона за свои слишком пессимистические оценки, которые свидетельствовали о «слишком больших слабостях» в управлении Южным Вьетнамом, в том числе о неважном боевом духе местных войск, о плохой разведке и постоянном просачивании коммунистических элементов в ряды вооруженных сил. ЦРУ переписало свою оценку, которая теперь выглядела так: «Мы полагаем, что коммунистическое продвижение (на юг) замедлилось и ситуация улучшается ». Но в ЦРУ не верили этому. Несколько недель спустя возникли массовые волнения в Хюе, сопровождавшиеся самосожжением буддистов, затем возник заговор, направленный на то, чтобы покончить с президентом Дьемом.
Давление никогда не прекращалось; новый президентский советник по национальной безопасности Уолт Ростоу постоянно требовал, чтобы ЦРУ сообщало для Белого дома хорошие новости о войне. «В конце концов, вы на чьей стороне?» – ворчал Ростоу. Но в тот же самый день, когда Хелмс «замкнул круг», он направил президенту жесткое, но честное исследование ЦРУ. «Приложенный документ весьма щепетилен, особенно если просочится информация даже о его существовании, – так начиналось письмо Хелмса президенту. – Он не был передан – и не будет передан никаким другим правительственным чиновникам». Уже само название – «Значение неблагоприятного исхода во Вьетнаме» – содержало в себе взрывоопасную сенсацию. «Сделан однозначный вывод о том », говорилось в письме, что «США, действуя в рамках ограничений, налагаемых сложившимися традициями и общественным мнением, не могут сокрушить действующее революционное движение, которое является достаточно крупным, сосредоточенным, профессиональным и имеет хорошую поддержку… Структура американских военных сил не позволяет справиться с партизанской войной, которую ведет решительный, находчивый и политически проницательный противник. И это отнюдь не открытие».
В Сайгоне лучшие офицеры ЦРУ делали свои собственные открытия. Чем больше разведывательных данных они собирали, тем больше понимали, как мало им известно о противнике.
Но к тому времени то, о чем ЦРУ сообщило в Вашингтон, едва ли имело значение. Никогда еще во время войны в руки командиров не попадало столько разведданных: перехваченные документы противника, зверские допросы военнопленных, электронный перехват, воздушная разведка, полевые донесения. Все это доставлялось в Сайгонскую резидентуру через кровь и грязь линий фронта, подвергалось тщательному анализу, статистическим исследованиям; ежеквартально суммировалось все, что было накоплено ЦРУ и американскими военачальниками. Сегодня на старом заводе по производству торпед недалеко от Пентагона хранится 8 миль микропленок – лишь маленькая часть архива американской разведки, связанного с вьетнамской войной.
Но никогда прежде разведке не уделялось так мало значения. Ведение войны сопровождалось океаном лжи, которую лидеры Соединенных Штатов говорили друг другу и американскому народу. Белый дом и Пентагон продолжали уверять страну, что война проходит удачно, что все хорошо. Но со временем все мрачные факты выползли наружу.
Глава 26
«Политическая водородная бомба»
13 февраля 1967 года Ричард Хелмс был в Альбукерке, где завершал короткое турне по американским лабораториям, занимающимся разработками ядерного оружия. Крайне возбужденный офицер связи ЦРУ встретил Хелмса в его гостиничном номере с донесением из Белого дома, которое гласило: «Немедленно возвращайтесь в Вашингтон!»
Небольшое левое ежемесячное издание под названием «Бастион» собиралось опубликовать статью, в которой утверждалось, что Национальная студенческая ассоциация, вполне респектабельная международная группа американских студентов, в течение многих лет получала щедрую стипендию от агентства. Штаб ЦРУ только что предупредил Белый дом, что ожидается буря «по поводу причастности ЦРУ к частным добровольным организациям и фондам. ЦРУ, по всей видимости, обвинят в несанкционированном вмешательстве во внутренние дела страны, а также в том, что оно манипулирует и подвергает опасности невинных молодых людей. Администрация, вероятно, тоже попадет под удар».
Когда статья была-таки опубликована, президент Джонсон немедленно объявил, что Ник Катценбах, человек номер два в Государственном департаменте, проведет нисходящий анализ отношений, которые ЦРУ поддерживает с частными добровольными организациями в Соединенных Штатах. Хелмс был единственным, кто точно знал, что происходит, а потому, как он вспоминал позже, «президент Джонсон велел мне вытаскивать каштаны из огня, т. е. поручил самую трудную работу ».
Джеймс Рестон из «Нью-Йорк таймс» сознательно заметил, что связи ЦРУ с определенными безымянными радиостанциями, публикациями и профсоюзами теперь также в опасности. В мгновение ока были «обнажены» два десятилетия секретной работы ЦРУ.
Радио «Свободная Европа», радио «Свобода» и Конгресс культурной свободы были публично выставлены как продукты, созданные ЦРУ. Все небольшие, но влиятельные журналы, которые процветали под знаменем антикоммунистического либерализма, все в высшей степени респектабельные группы, такие как фонд Форда и Азиатский фонд, которые служили ЦРУ каналами для перекачки денег и людей, – все они служили звеньями хитросплетения фиктивных корпораций и организаций-ширм, так или иначе связанных с ЦРУ. Если одна из них терпела крах, то, словно по ниточке, она тянула за собой все остальные.
Радиостанции являлись, возможно, самыми влиятельными инструментами политической войны в истории агентства. ЦРУ потратило на их финансирование около 400 миллионов долларов, и у него были причины полагать, что миллионы слушателей по ту сторону железного занавеса жадно ловят каждое слово, которое передается в эфир. Но их законность была существенно подорвана, когда они были разоблачены как вещающие на частотах ЦРУ.
Агентство построило карточный домик, и Хелмс знал это. Поддержка ЦРУ сети радиостанций и фондов являлась частью крупнейшей программы секретных операций, проводимых агентством. Но на самом деле ничего тайного в этом не было. Десятью годами ранее Хелмс беседовал с Виснером о постепенном свертывании секретных субсидий и переводе радиостанций под юрисдикцию Государственного департамента. Они согласились убедить президента Эйзенхауэра, но так и не довели задуманное до конца. С 1961 года госсекретарь Дин Раск предупреждал, что миллионы долларов, перетекающие от ЦРУ к студенческим группам и частным фондам, являются «предметом общедоступных сплетен или сведений, причем как здесь, так и за границей ». В течение года «Бастион» находился в поле пристального зрения агентства; Хелмс направил служебную записку Биллу Мойерсу в Белый дом, разложив по полочкам политическое и личное поведение его редакторов и репортеров.
Но ЦРУ было не единственной стороной, виновной в неосмотрительности, когда дело касалось контроля секретных операций. В течение многих лет Белый дом, Пентагон и Государственный департамент были не в состоянии следить за агентством. С момента инаугурации президента Кеннеди было запущено более трехсот крупных тайных операций, и никто в высших кругах, за исключением Хелмса, ничего толком не знал о большинстве из них. «Мы испытываем недостаток в адекватных деталях относительно того, как должны выполняться определенные программы, и нам не хватает непрерывного анализа крупных текущих программ », – сообщил сотрудник разведки Государственного департамента 15 февраля 1967 года.
Механизмы, созданные для того, чтобы приглядывать за ЦРУ, не работали. Они никогда не работали. В Белом доме, Государственном департаменте, министерстве юстиции и конгрессе росло ощущение того, что агентство слегка вышло из-под контроля.
«Они задумали его убить…»
20 февраля 1967 года президент позвонил действующему генеральному прокурору Соединенных Штатов Рэмси Кларку.
А пятью неделями раньше в Белом доме состоялась часовая конфиденциальная беседа между Линдоном Джонсоном и известным журналистом Дрю Пирсоном [27]. Разговор коснулся популярной колонки под названием «Вашингтонская карусель». У президента голова пошла кругом, когда он прочитал в этой рубрике статью Пирсона о Джоне Росселли из мафиозных кругов, верном друге Билла Харви из ЦРУ, который, в свою очередь, был заклятым врагом сенатора Роберта Ф. Кеннеди.
«Вся эта грязная история по поводу того, что ЦРУ… подсылало людей к Кастро, – сказал президент Рэмси Кларку. – Это просто невероятно». И он изложил с чужих слов: «У них есть свой особый человек, посвященный в это дело. После провала в заливе Кочинос его, как и многих других, привели в ЦРУ и проинструктировали, не без участия генерального прокурора, убить Кастро… И у них имелись те отравленные пилюли».
Здесь каждое слово было правдой. Но история продолжалась. И привела Джонсона к ужасающему заключению: Кастро захватил заговорщиков и пытал их. Те в итоге все ему выложили… А он потом заявил: «Что ж, хорошо. Мы позаботимся об этом». После этого вызвал к себе Освальда и еще нескольких доверенных лиц и приказал им… выполнить свою работу». «Работа» заключалась в организации и осуществлении убийства действующего президента Соединенных Штатов.
Джонсон поручил Рэмси Кларку выяснить, что известно ФБР о связях между ЦРУ, мафией и Бобби Кеннеди.
3 марта колонка Пирсона сообщила, что «президент Джонсон фактически сидит на политической водородной бомбе: по неподтвержденным данным, сенатор Роберт Кеннеди, возможно, одобрил в свое время план покушения, имевший столь трагические последствия по отношению к его ныне покойному брату».
Эта статья ужасно напугала Бобби Кеннеди. На следующий день они с Хелмсом пообедали вместе, после чего директор Центральной разведки принес единственный экземпляр единственной служебной записки ЦРУ, в которой раскрывалась связь Кеннеди с мафиозным заговором против Кастро.
Два дня спустя ФБР завершило подготовку отчета для президента с острым названием «Намерения Центрального разведывательного управления отправить бандитов на Кубу, чтобы убить Кастро». Все было предельно ясно и кратко: ЦРУ пыталось убить Кастро. Для этого агентство обратилось за помощью к мафии. Роберт Кеннеди, как генеральный прокурор, знал о планах ЦРУ и о лицах, привлеченных для реализации этих планов.
Президент Джонсон раздумывал в течение двух недель, прежде чем приказал Хелмсу провести официальное расследование ЦРУ заговоров против Кастро, Трухильо и Дьема. У Хелмса не было выбора. Он поручил главному инспектору ЦРУ Джону Эрману приниматься за работу. Одного за другим Эрман вызывал к себе тех, кто был в курсе происшедшего; потом он начал соединять между собой различные досье ЦРУ, медленно, но верно составляя детальный счет.
Госсекретарь Раск поручил руководителю бюро разведки своего департамента Тому Хьюзу провести собственное независимое расследование тайных операций ЦРУ. 5 мая Хьюз встретился с Раском и Катценбахом в украшенном канделябрами кабинете госсекретаря. Все трое размышляли над тем, должен ли президент резко сократить тайную службу. Хьюз пришел к заключению, что подкуп иностранных политических деятелей, поддержка государственных переворотов и переправка оружия иностранным мятежникам могут постепенно подорвать исконно американские ценности. Он предложил, чтобы Соединенные Штаты урезали секретные операции «до минимума ». Они должны проводиться только в том случае, когда «предполагаемые результаты являются существенно важными для национальной безопасности или национальных интересов; когда их ценность значительно перевешивает сопряженные риски; и когда нужного результата нельзя эффективно добиться никаким другим способом». Раск поделился своими мыслями с Ричардом Хелмсом, который на этот счет не выразил откровенного несогласия.
На той же неделе Хелмс внимательно прочитал проект 133-страничного доклада главного инспектора ЦРУ. В нем говорилось, что убийцы Дьема и Трухильо «поощрялись, но не контролировались американским правительством». Но в отчете был проведен скрупулезный анализ механизма заговоров против Кастро. «Мы не можем придавать чрезмерное значение той степени, до которой ответственные офицеры агентства ощущали на себе серьезное давление со стороны администрации Кеннеди по поводу того, чтобы совершить кое-что в отношении Кастро, – говорилось в нем. – Мы находим людей, говорящих неопределенно о «выполнении кое-чего в отношении Кастро», когда ясно, что они имеют в виду его убийство». Хотя давление исходило от самых высокопоставленных чиновников в правительстве, по вопросу о санкции со стороны президента в докладе ничего не говорилось. Единственный человек, способный дать категорический ответ, – сенатор Роберт Кеннеди, – был в тот момент серьезно занят подготовкой законопроекта о федеральных наказаниях за осквернение американского флага.
Доклад затрагивал каждого на тот момент здравствующего офицера ЦРУ, который служил руководителем тайной службы: Аллена Даллеса, Ричарда Бисселла, Ричарда Хелмса и Десмонда Фицджеральда, так или иначе бросая на них тень как на участников покушений на иностранных политиков. Особенно тяжкое бремя выпало на долю Фицджеральда. Утверждалось, что он лично обещал винтовки большой мощности с телескопическими прицелами своему кубинскому агенту Роландо Кубеле, который поклялся убить Кастро. Произошло это как раз на той неделе, на которой был убит президент Кеннеди. Фицджеральд пылко отрицал все это, но вероятность того, что он лжет, была весьма высока.
10 мая Хелмс вложил рукописные поправки и примечания к отчету главного инспектора в свой портфель и отправился на встречу с президентом. Никакой информации по поводу содержания их беседы на данный момент не существует. 23 мая Хелмс давал свидетельские показания перед субкомиссией сенатора Ричарда Рассела. Рассел знал о делах агентства больше, чем любой другой посторонний человек. Он был ближе к президенту Джонсону, чем любой чиновник в Вашингтоне. Он задал очень резкий вопрос Хелмсу в контексте вышеупомянутого политического убийства. Он спросил о «способности ЦРУ оградить себя от разглашения важной информации бывшими служащими ведомства ».
В тот же день Хелмс возвратился в штаб и приказал уничтожить каждый листок бумаги, созданный в результате расследования главного инспектора. Единственный экземпляр отчета он держал в собственном сейфе, где тот пролежал нетронутым в течение последующих шести лет.
Хелмс хорошо знал, что офицером ЦРУ, который был в курсе наиболее мрачных и заслуживающих осуждения фактов о заговоре против Кастро, являлся опасный своим непостоянством Билл Харви. Он был уволен с поста руководителя Римской резидентуры за хроническое пьянство, но остался на балансе ведомства, и его покачивающуюся фигуру часто видели в коридорах штаб-квартиры. «Билл иногда появлялся на некоторых совещаниях, но, как обычно, уже изрядно набравшись, – сказал в интервью Ред Уайт, исполнительный директор ЦРУ. – Он по-прежнему ведрами пил мартини». Уайт вспоминал о совещании в кабинете Хелмса с участием Фицджеральда и Джима Энглтона, на последней неделе мая 1967 года. Вопрос стоял простой: что делать с Харви. Они весьма деликатно освободили его от работы в агентстве и пытались без лишнего шума отправить в отставку. Директор безопасности ЦРУ Говард Осборн вытащил опустившегося офицера на ланч и отметил «его чрезвычайную озлобленность по отношению к агентству и к директору », а также готовность шантажировать обоих на тот случай, если он окажется загнанным в угол.
Перед смертью Харви возвратится, чтобы еще раз нанести визит в ЦРУ…
«Одержимый человек»
Это был период огромного профессионального риска для Хелмса. Весной 1967 года он столкнулся с еще одним кризисом в штабе – не менее серьезным и мрачным, чем такая бомба замедленного действия, как заговоры с целью покушения на иностранных политических деятелей. Часть его лучших офицеров подняла внутренний мятеж против теорий Джима Энглтона…
Прошло больше десятилетия с тех пор, как Энглтон с помощью Израиля обзавелся дубликатом секретной речи Хрущева, в которой тот осуждал Сталина. Этот человек наслаждался своим высоким статусом в ЦРУ. Он все еще контролировал Израильский отдел и связи с ФБР и играл решающую роль как руководитель контрразведки, – он был призван охранять агентство от проникновения коммунистических шпионов. Но его представления о «зловещем заговоре» Москвы начали потихоньку отравлять атмосферу в агентстве. Секретная биография Ричарда Хелмса на посту директора Центральной разведки, рассекреченная в феврале 2007 года, подробно описывает тон и качество работы Энглтона в штабе.
К середине 1960-х Энглтон имел ряд представлений, которые, если быть точными, предвещали серьезные последствия для Соединенных Штатов. Энглтон полагал, что Советский Союз, управляемый высококвалифицированной группой лидеров, которая служила одному правительству, был непримирим в своей враждебности к Западу. Международный коммунизм оставался монолитным, и сообщения об охлаждении между Москвой и Пекином были лишь частью сложной «кампании по распространению дезинформации». «Интегрированный и целеустремленный социалистический блок, – написал Энглтон в 1966 году, – стремится распространять повсюду ложные истории о расколах, маневрах, борьбе за власть, экономических бедствиях, хорошем и плохом коммунизмах», чтобы загнать озадаченный Запад в «зеркальный лабиринт». Как только программа стратегического обмана сможет поколебать сплоченность Запада, Москва отыщет легкий способ подмять под себя одну за другой нации Свободного мира. По мнению Энглтона, лишь западные разведывательные службы могли противостоять этому вызову и предотвратить грозящую миру катастрофу. А поскольку Советы уже проникли во все эти службы, судьба западной цивилизации, в значительной степени, находится в руках экспертов контрразведки.
Энглтон был «человеком развинченного и несвязного мышления, теории которого, в применении к общественным делам, очевидно, не заслуживали серьезного рассмотрения », – говорится в официальной оценке ЦРУ, сделанной позже. Последствия доверия этому человеку оказались более чем серьезными. Весной 1967 года это привело к длительному лишению свободы Юрия Носенко, советского перебежчика, который уже третий год пребывал в незаконном заключении в невыносимых условиях в тюрьме ЦРУ; был обрушен каскад ложных обвинений против старшего состава Советского отдела, несправедливо подозреваемого в шпионаже на Москву; в ЦРУ отказывались верить словам любого из советских перебежчиков и завербованных агентов. «Лояльные сотрудники агентства попали под подозрение в предательстве исключительно по причине неудачного стечения обстоятельств и необоснованных свидетельств », – говорится в секретной истории ЦРУ эпохи Хелмса. Текущие антисоветские операции были приостановлены, новые – зарублены на корню, – и все из-за твердой уверенности в том, что Кремль был хорошо информирован о них «кротом», надежно окопавшимся в ЦРУ. Ценная информация, предоставленная перебежчиками и долговременными источниками, игнорировалась из опасений, что она так или иначе «с советским душком».
В рядах тайной службы потихоньку росла маленькая, но решительная оппозиция Энглтону. «Вместо того чтобы, на худой конец, дезинформироваться противником, мы сами себя вводим в заблуждение », – заявил старший офицер Советского отдела Леонард Маккоу в докладной записке, которую Хелмс впервые прочитал в апреле 1967 года; он сообщил Хелмсу, что убежденность Энглтона вызвала полный «паралич нашей работы по СССР». В мае Говард Осборн, директор ЦРУ по безопасности, предупредил, что случай с Носенко просто отвратителен как с юридической, так и моральной точки зрения. Хелмс попросил, чтобы заместитель директора Центральной разведки, адмирал Руфус Тэйлор, попытался как-то решить это дело. Тэйлор доложил, что Носенко никоим образом не является двойным агентом, что Советский отдел ЦРУ разрывается на части и что для того, чтобы разрядить обстановку, Хелмсу следует освободить вышеупомянутого узника и произвести кое-какие кадровые изменения.
Энглтон и его подчиненные не составляли почти никаких разведывательных сводок для остальной части агентства; он считал собственную персону конечным заказчиком для своей работы и отказывался распространять свои заключения в письменной форме. Энглтон фактически саботировал работу резидентов ЦРУ по всей Европе, вмешивался в деятельность союзных разведывательных служб и отравлял атмосферу благополучия в штабе – и все без «малейшего намека на существование» «крота» в Советском отделе, – как тщетно сокрушался по этому поводу Рольф Кингсли, недавно назначенный руководитель отдела при Хелмсе. Сам же Хелмс соглашался, по словам адмирала Тэйлора, с тем, что «Джим был на редкость одержимым человеком … Хелмс сожалел об этой одержимости, но все же считал, что Энглтон настолько ценен и его настолько трудно заменить, что другие его качества явно перевешивают все неудобства этой одержимости».
Несмотря на загубленные карьеры, поломанные жизни и явный хаос, вызванный деятельностью Энглтона, Хелмс никогда не терял в него веры. Почему? Во-первых, насколько известно, в течение тех двадцати лет, когда Энглтон управлял контрразведкой, в ЦРУ никогда не просачивались предатели или советские шпионы, и за это Хелмс был ему безгранично признателен. Во-вторых, как впервые разъясняется в секретной истории ЦРУ эпохи Хелмса, именно Энглтону он был частично обязан своим самым большим триумфом на посту директора Центральной разведки. Речь идет о событиях Шестидневной арабо-израильской войны.
5 июня 1967 года Израиль предпринял наступление на Египет, Сирию и Иорданию. ЦРУ наблюдало за развитием событий. Израильтяне сообщали Белому дому и Государственному департаменту, что находятся в большой опасности. Хелмс заявил президенту, что это хорошо спланированный шаг с их стороны – безобидная ложь, высказанная в надежде на получение прямой американской военной поддержки. К большому облегчению Линдона Джонсона, Хелмс сказал, что Израиль нанесет удары в выбранные им сроки и на выбранных территориях и, по всей видимости, одержит стремительную победу – буквально в считаные дни. Конечным источником уверенного прогноза был именно Энглтон, который по лучил информацию от своих друзей на самых высоких уровнях израильской разведки, а потом сообщил непосредственно и исключительно одному только Хелмсу.