«А есть какой-то другой путь? – спросил президент. – В качестве альтернативы мы могли нанести авиационный удар или осуществить прямое вторжение. Нам придется считаться с тем, что если мы вторгнемся на Кубу, то к тому времени, когда после кровавой борьбы наши пехотинцы доберутся до самих ракет, они уже будут нацелены на нас. И кто-то из русских будет готов нажать на кнопку. Таким образом, ситуация все равно сводится к вопросу о том, собираются ли русские запустить свои ракеты по назначению».
«Что верно, то верно», – согласился Маккоун. Президент в своих рассуждениях начинал потихоньку склоняться к дипломатической войне. «Я хочу сказать, нет никакого другого способа, кроме дипломатического, который бы помог быстро от них избавиться, – задумчиво проговорил Кеннеди. – Другой путь – это, видимо, сочетание воздушных налетов и, вероятно, наземного вторжения. Это означает, что мы должны были бы осуществить и то и другое с перспективой получить первыми ядерную оплеуху от русских».
Маккоун предостерегал против вторжения. «Вторжение окажется намного серьезнее и опаснее, чем считает большинство из нас», – сказал он президенту. У русских и кубинцев, по его словам, «огромное количество всякого оружия… Гранатометы, самоходная артиллерия, вездеходы… Нашим войскам они зададут приличную трепку. Легкой прогулки здесь никак не получится».
Тем же вечером в Белом доме приняли длинное сообщение из Москвы. Прием и получение телеграммы заняли более шести часов. Это было личное письмо Никиты Хрущева, в котором осуждалась перспектива «термоядерной катастрофы» и предлагался – так, по крайней мере, показалось – выход из создавшейся ситуации. Суть письма была такова: если американцы пообещают не вторгаться на Кубу, Советы уберут оттуда свои ракеты.
В субботу, 27 октября, Маккоун начал утреннее совещание в Белом доме с мрачных новостей о том, что, по его оценкам, запуск советских ракет может быть осуществлен уже через шесть часов. Едва он завершил свой брифинг, как президент Кеннеди зачитал краткое информационное сообщение с новостной ленты Ассошиэйтед Пресс с пометкой «Москва»: «Премьер Хрущев сообщил вчера президенту Кеннеди, что выведет наступательные вооружения с Кубы, если Соединенные Штаты уберут свои ракеты из Турции». В зале стало шумно. Никто поначалу не поверил – кроме самого президента и Маккоуна.
«Только без шуток, – начал Кеннеди. – У них очень хорошее предложение».
Маккоун согласился: предложение было вполне конкретным, серьезным, и его невозможно было проигнорировать. Споры по поводу того, как правильнее ответить на послание Хрущева, растянулись на весь день, прерываемые крайне тревожными новостями. Сначала один из шпионских самолетов U-2 «отклонился» в советское воздушное пространство неподалеку от берега Аляски, вынудив Советы поднять в воздух свои перехватчики. Затем, около 18:00, Макнамара внезапно объявил, что еще один U-2 сбит над Кубой, при этом погиб пилот – майор ВВС Рудольф Андерсон.
Теперь Объединенный комитет начальников штабов настоятельно рекомендовал, чтобы полномасштабное нападение на Кубу началось уже через тридцать шесть часов! Около 18:30 президент Кеннеди покинул помещение, и разговор сразу же сделался менее формальным и более откровенным.
«Военный план – это в основном вторжение, – признался Макнамара. – Когда мы нападем на Кубу, то окажемся перед необходимостью общего наступления, – добавил он. – Это почти наверняка приведет к вторжению». Или ядерной войне, пробормотал Банди. «Советский Союз может и наверняка атакует позиции наших ракет в Турции», – продолжал Макнамара. Тогда Соединенные Штаты вынуждены будут атаковать советские военные корабли и базы на Черном море.
«Я бы сказал, что это чертовски опасно, – произнес министр обороны. – Теперь я уже не уверен, что мы сможем избежать подобного, если нападем на Кубу. Но я думаю, мы должны приложить все усилия, чтобы этого избежать. Один из способов избежать этого состоит в том, чтобы убрать турецкие ракеты, прежде чем мы нападем на Кубу», – сказал Макнамара.
Маккоун взорвался: «Тогда почему бы вам не поторговаться!» И тут началось…
Другие стали выкрикивать: «Правильно! Поторгуйтесь с ними!» Раздраженный Маккоун продолжал: «Мы обсуждали это и вообще были бы рады поступиться ракетами в Турции ради Кубы. – Он продавливал свою позицию. – «Я бы начал торговаться прямо сейчас. И даже ни с кем больше не обсуждал это. Мы заседали целую неделю и все были в пользу именно такого развития событий – пока сам Хрущев не предложил это нам».
Президент возвратился в Кабинетную комнату около 19:30 и предложил, чтобы все воспользовались обеденным перерывом. Затем в Овальном кабинете братья Кеннеди совещались с Макнамарой, Раском, Банди и четырьмя другими доверенными лицами. Маккоун из этого числа был исключен. Они обсуждали его идею, которая представляла собой именно то, что хотел президент. Все присутствующие поклялись соблюдать тайну. Бобби Кеннеди покинул Белый дом и встретился с советским послом Анатолием Добрыниным в своем кабинете в министерстве юстиции. Он заявил Добрынину, что Соединенные Штаты принимают предложение о «компенсации» по поводу кубинских ракет, но только при условии, что оно никогда не будет обнародовано. Никто и никогда не должен заподозрить Кеннеди в том, что он фактически заключил сделку с Хрущевым. Генеральный прокурор преднамеренно фальсифицировал свои записи, сделанные во время совещания в Белом доме, удалив любые ссылки на запланированную сделку. Обмен «любезностями» хранился в обстановке строгой секретности. Через четверть столетия Джон Маккоун скажет: «Президент Кеннеди и генеральный прокурор Бобби Кеннеди били себя кулаками в грудь, утверждая, что никогда не обсуждали ситуацию с американскими ракетами [в Турции] с какими бы то ни было представителями Советов и что по этому поводу не было заключено никакой сделки ».
Много лет спустя весь мир наивно полагал, что лишь спокойствие и решимость президента Кеннеди и жесткая как сталь приверженность его непоколебимого брата к миролюбивому решению спасли нацию от ядерной войны. Центральная же роль Маккоуна в Кубинском ракетном кризисе скрывалась до самого конца XX столетия.
Вскоре оба Кеннеди и вовсе заняли враждебную позицию по отношению к директору Центральной разведки. Многим в Вашингтоне Маккоун фактически вложил в уши, что именно он чуть ли не в одиночку следил за кубинскими ракетами; перед президентской комиссией по иностранной разведке он свидетельствовал о том, что еще 22 августа сообщил президенту о своей догадке. Суть рапорта комиссии относительно периода «фотомолчания» появилась в «Вашингтон пост» 4 марта 1963 года. В тот день Бобби Кеннеди сказал брату, что ЦРУ, должно быть, специально, ему в пику, создало такую утечку информации.
«Да уж, – сказал президент, – он настоящий ублюдок, этот Джон Маккоун ».
«Устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить»
В разгар ракетного кризиса Маккоун попытался взять под контроль проект «Мангуст» и сосредоточить значительную часть его ресурсов на сборе разведывательных данных для Пентагона. Ему казалось, что он преуспел в этом. Но Билл Харви из ЦРУ, наоборот, считал, что Соединенные Штаты должны вторгнуться на Кубу, и приказал действовать своим диверсантам из «Мангуста».
Когда Бобби Кеннеди, который едва ли не активнее других требовал осуществить миссии «Мангуста», узнал о таком опасном шаге, то пришел в ярость. После беседы на повышенных тонах Харви был в конце концов выслан из Вашингтона. Хелмс направил его в Рим в качестве руководителя резидентуры. Хотя несколько раньше ФБР обратило внимание на прощальную оргию, которую Харви устроил с Джонни Росселли, мафиозным убийцей, которого он нанял, чтобы убить Кастро. В Риме непросыхающий Харви сделался совершенно неуравновешенным, манипулируя своими людьми так же, как манипулировал Бобби Кеннеди.
«Ответственный» за Кубу, Хелмс заменил его своим дальневосточным руководителем, Десмондом Фицджеральдом, выпускником Гарварда и миллионером, который жил в особняке из красного кирпича в Джорджтауне, держал дворецкого у входа и роскошный «ягуар» в гараже. Президенту он нравился; Фицджеральд вполне укладывался в образ Джеймса Бонда. Раньше он работал в одной из нью-йоркских юридических фирм. Фрэнк Виснер нанял его в начале корейской войны и сразу же сделал старшим помощником руководителя Дальневосточного подразделения тайной службы. Он помогал управлять провальной операцией в Бирме. Затем командовал китайской миссией ЦРУ, во время которой иностранных агентов посылали на смерть, до 1955 года, когда в штабе эту операцию посчитали пустой тратой времени, денег, энергии и человеческих жизней. Затем Фицджеральд получил повышение, став заместителем шефа Дальневосточного отделения ЦРУ; на этом посту он помог запланировать и провести в 1957 – 1958 годах Индонезийскую операцию. В качестве руководителя Дальневосточного отделения он управлял операциями ЦРУ во Вьетнаме, Лаосе и на Тибете.
Теперь братья Кеннеди требовали, чтобы он взорвал кубинские шахты, заводы, электростанции, торговые суда, чтобы выбить почву из-под ног противника в надежде на появление на острове контрреволюции. Цель, как объяснил Фицджеральду Бобби Кеннеди в апреле 1963 года, состояла в том, чтобы сместить Кастро самое позднее через восемнадцать месяцев – перед очередными президентскими выборами. В этих бессмысленных операциях погибло двадцать пять кубинских агентов ЦРУ.
Тогда, летом и осенью 1963 года, Фицджеральд возглавил заключительную миссию, связанную с покушением на Фиделя Кастро.
ЦРУ планировало использовать в качестве наемного убийцы Роландо Кубелу, своего лучшего агента, внедренного в кубинское правительство. Нервный, не в меру словоохотливый и вместе с тем жестокий человек, который терпеть не мог Кастро, Кубела имел звание майора в кубинской армии, служил военным атташе в Испании и много путешествовал. 1 августа 1963 года в беседе с офицером ЦРУ в Хельсинки он добровольно предложил «устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить». 5 сентября он встретился со своим оперативным руководителем Нестором Санчесом в Порту-Алегри, Бразилия, где представлял кубинское правительство на международных Университетских играх. 7 сентября в ЦРУ отметили, что Кастро отправился на прием в бразильское посольство в Гаване, чтобы выступить с длинной тирадой для репортера Ассошиэйтед Пресс. Кастро заявил, что «пусть руководители Соединенных Штатов пеняют на себя, если попробуют покончить с кубинскими лидерами… Если они участвуют в террористических заговорах по устранению кубинских лидеров, то и сами не будут чувствовать себя в безопасности».
Санчес и Кубела снова встретились в Париже в начале октября, и кубинский агент сообщил сотруднику ЦРУ, что ему нужна винтовка большой мощности с оптическим прицелом. 29 октября 1963 го да Фицджеральд вылетел в Париж, где встретился с Кубелой на конспиративной квартире ЦРУ.
Фицджеральд сказал, что является личным эмиссаром Роберта Кеннеди и что ЦРУ передаст Кубеле выбранное им оружие. Соединенные Штаты, заявил он, хотят, чтобы на Кубе произошел «настоящий переворот».
Глава 20
«Эй, босс, мы ведь славно потрудились, не так ли?»
В понедельник, 4 ноября 1963 года, уединившись в Овальном кабинете, Джон Ф. Кеннеди диктовал на магнитофонную ленту свои мысли о водовороте, который сам же привел в движение на другой половине земного шара. Речь шла о покушении на американского союзника, президента Южного Вьетнама, Нго Динь Дьема.
«Мы должны взять на себя значительную долю ответственности за происшедшее », – сказал Кеннеди. Он замолчал на некоторое время, чтобы поиграть с детьми, когда те бегали из комнаты в комнату. Затем он возобновил свой монолог. «То, как он был убит, – здесь Кеннеди снова сделал паузу, – внушает особое отвращение».
Люсьен Конейн из ЦРУ был шпионом Кеннеди среди мятежных генералов, которые и убили Дьема. «Я был неотъемлемой частью заговора », – неожиданно заявил Конейн несколько лет спустя.
Его прозвали Черным Луиджи; в его поведении иногда проявлялись черты корсиканского гангстера. Конейн в свое время вступил в УСС, проходил подготовку вместе с британцами и забрасывался в тыл к французам. В 1945 году он отправился в Индокитай, чтобы сражаться с японцами; в Ханое он познакомился с Хо Ши Мином, и какое-то время они даже были союзниками. Он надолго остался во Вьетнаме и впоследствии стал одним из основателей ЦРУ.
В 1954 году Конейн был одним из первых американских разведчиков во Вьетнаме. После того как Хо Ши Мин одержал победу над французами при Дьен-Бьен-Фу, Вьетнам был разделен на Северный и Южный. Это произошло на международной конференции в Женеве, где Соединенные Штаты представлял заместитель Государственного секретаря Уолтер Беделл Смит.
В течение последующих девяти лет Соединенные Штаты оказывали поддержку президенту Дьему, как человеку, который усердно боролся с коммунизмом во Вьетнаме. Конейн служил под командованием Эда Лэнсдейла в новой военной миссии ЦРУ в Сайгоне. У Лэнсдейла были «весьма широкие привилегии», сказал Руфус Филипс. «То есть в буквальном смысле ему было сказано: «Эд, сделайте все возможное, чтобы спасти Южный Вьетнам ».
В Северном Вьетнаме Конейн проводил диверсии, подрывал поезда и автобусы, загрязнял топливо и нефть. Он подготовил не менее двухсот вьетнамских коммандос и создал тайные склады оружия на кладбищах Ханоя. Потом он возвратился в Сайгон, чтобы поддержать президента Дьема, загадочного католика в буддистской стране, которому ЦРУ переправило миллионы долларов, предоставило целую фалангу телохранителей и обеспечило прямую телефонную связь с Алленом Даллесом. Агентство обеспечило создание политических партий Южного Вьетнама, подготовило местную тайную полицию, раскрутило популярные кинофильмы и даже выпустило астрологический журнал, в котором печатались предсказания о том, что звезды явно расположены в пользу Дьема. ЦРУ с нуля создавало новую нацию…
«Невежество и высокомерие»
В 1959 году выходцы из крестьян, солдаты Северного Вьетнама начали пробивать Тропу Хо Ши Мина через джунгли Лаоса; все лесные тропинки кишели партизанами и шпионами, направляющимися в Южный Вьетнам.
Лаос, земля райского изобилия и праздности, стал местом, в котором интересы США, по мнению Белого дома, подвергались «серьезному давлению со стороны коммунистического мира», – заявил Джон Гантлер Дин, в то время еще молодой сотрудник Государственного департамента при американском посольстве во Вьентьяне. ЦРУ взялось за работу, подкупая новое правительство Лаоса и формируя партизанскую армию для борьбы с коммунистами. Северные вьетнамцы в ответ не прекращали попыток проникновения в страну и активно занимались вербовкой и обучением местных коммунистов.
Архитектором американской политической стратегии в Лаосе был резидент ЦРУ, Генри Хекшер, ветеран Берлинской резидентуры и Гватемальского государственного переворота. Хекшер начал строить сеть американского влияния, используя младших дипломатов в качестве лоточников. «Однажды Хекшер спросил меня, могу ли бы я отнести чемодан премьер-министру, – вспоминал Дин. – В чемодане, естественно, лежали деньги ».
Хрустящие банкноты заставили лидеров Лаоса «понимать, что реальную силу в американском посольстве представляет собой не сам посол, а резидент ЦРУ, – сказал Дин, позднее – американский посол в Таиланде, Индии и Камбодже, а также других странах. – Посол, как предполагалось, поддерживал правительство Лаоса и, по сути, не лез в бутылку. Генри Хекшер выступал против занимавшего нейтральную позицию премьер-министра – и, возможно, спровоцировал его крушение. Вот что произошло».
ЦРУ помогло сместить свободно избранное коалиционное правительство и усадило в кресло премьер-министра принца Суванну Фуму. Оперативным руководителем у премьер-министра был Кэмпбелл Джеймс, богатый наследник железнодорожного магната, который одевался, действовал и мыслил как британский гренадер XIX столетия. Выпускник Йельского университета, он видел себя вице-королем Лаоса и вел соответствующий образ жизни. Джеймс заводил дружбу и пользовался влиянием среди лидеров Лаоса в частном игорном клубе, который сам же и создал; его центральной частью было колесо рулетки, заимствованное у Джона Гантера Дина.
Настоящая битва за Лаос разыгралась после того, как Билл Лэйр из ЦРУ, руководивший школой военной подготовки для тайских коммандос, обнаружил в числе своих «учеников» Ванг Пао, генерала Королевской армии Лаоса, выходца одного из горных племен хмонгов. В декабре 1960 года Лэйр сообщил шефу Дальневосточного отделения ЦРУ, Десмонду Фицджеральду, о своем новичке. «Ванг Пао говорил: «Нам не ужиться с коммунистами, – докладывал Лэйр. – Он просил: «Дайте нам оружие, и мы начнем с ними сражаться». На следующее утро Фицджеральд проинструктировал Лэйра о дальнейших действиях. «Телеграмма была длиннющая, на 18 страниц, – вспоминал Лэйр. – Ответ пришел очень быстро… Это был сигнал к реальным действиям ».
В начале января 1961 года, в заключительные дни правления администрации Эйзенхауэра, пилоты ЦРУ доставили хмонгам первые партии оружия. Шесть месяцев спустя более 9 тысяч соплеменников под командованием Ванг Пао присоединились к 300 тайским коммандос, подготовленных Лэйром для ведения боевых действий против коммунистов. Вооруженным силам Лаоса в столице и племенным лидерам в горных районах страны ЦРУ переправило автоматы, деньги, радиостанции и самолеты. Наиболее важная и срочная задача состояла в том, чтобы перерезать Тропу Хо Ши Мина. Ханой провозгласил о создании на юге Фронта национального освобождения. В том году от рук вьетконговцев погибли 4 тысячи южновьетнамских чиновников.
Через несколько месяцев после того, как к власти пришел президент Кеннеди, судьбы Лаоса и Южного Вьетнама рассматривались неотрывно друг от друга. Кеннеди не хотел посылать американских солдат на смерть в этих непроходимых джунглях. Вместо этого он обратился к ЦРУ с просьбой удвоить «племенные» войска в Лаосе и «предпринять все возможные усилия по усилению партизанских действий в Северном Вьетнаме», для чего активно использовать азиатских рекрутов.
Американцы, направленные в Лаос за годы правления Кеннеди, не знали названия племени хмонгов. Они звали их пренебрежительно «мeo», это означало нечто среднее между «варваром» и «черномазым». Одним из таких молодцов был Дик Холм. Оглядываясь назад, он сожалел «о невежестве и высокомерии американцев, прибывающих в Юго-Восточную Азию. «У нас были крайне ограниченные познания в местной истории, культуре и политике народа, которому мы захотели помочь… Наши стратегические интересы лежали в области, по которой президент решил провести «жирную черту», отделив ее от коммунизма. И мы делали это по-своему».
«Активисты» в штаб-квартире ЦРУ были обеими руками за войну в Лаосе, – сказал Роберт Эймори-младший, заместитель директора по разведке. – Они считали, что это отличное место для новой войны».
«Мы собрали целый урожай лжи»
Почти у всех американцев, посланных во Вьетнам, было одинаково глубокое невежество в области истории и культуры этой страны. Но сотрудники ЦРУ видели себя ключевыми фигурами в глобальной войне с коммунизмом.
В Сайгоне у них была полная свобода действий. «Они работали там под самыми разнообразными прикрытиями: как кино– и театральные продюсеры, продавцы промышленной продукции; на самом деле они были инструкторами, экспертами по оружию, торговцами тем же оружием, – заявил посол Леонардо Хегер, в то время сотрудник Государственного департамента в Сайгоне. – В их распоряжении были невероятные средства… Они великолепно проводили время. У них было все, что они хотели ».
Но вот в чем они испытывали недостаток, так это в разведывательной информации о противнике. Это входило в зону ответственности Уильяма Колби, резидента в Сайгоне с 1959 по 1961 год, которому вскоре предстояло стать шефом Дальневосточного отделения тайной службы.
Колби, который когда-то сражался в тылу противника в качестве диверсанта УСС, фактически повторял все то, что он делал во время Второй мировой войны. Он инициировал операцию под названием «Тигр» для переброски 250 южновьетнамских агентов в Северный Вьетнам. Через два года 217 из них были зарегистрированы как убитые, без вести пропавшие либо подозревались в двойной игре. В заключительном отчете перечислялась судьба пятидесяти двух групп агентов, в каждой из которых насчитывалось до семнадцати коммандос:
«Схвачены вскоре после приземления».
«Радио Ханоя объявило о захвате».
«Группа уничтожена».
«Группа под контролем Северного Вьетнама».
«Схвачены вскоре после приземления».
«Двойные, играли, уничтожены».
Последняя фраза предполагает, что Соединенные Штаты обнаружили, что группа коммандос тайно работала на Северный Вьетнам; ее отследили и уничтожили. Причины провалов различных миссий ускользали от ЦРУ вплоть до окончания холодной войны, когда обнаружилось, что один из пособников Колби, капитан До Ван Тьен, заместитель начальника проекта «Тигр», все это время шпионил для Ханоя.
«Мы собрали целый урожай лжи, – сказал Роберт Барбур, заместитель начальника политического отдела американского посольства. – Некоторые из тех, кого мы хорошо знали, просто вводили нас в заблуждение».
В октябре 1961 года президент Кеннеди направил генерала Максвелла Тэйлора, чтобы оценить ситуацию. «Южный Вьетнам в состоянии острого кризиса доверия», – предупредил Тэйлор в секретном донесении президенту. Соединенные Штаты должны были «продемонстрировать делами – а не просто словами – серьезность своих намерений по спасению Вьетнама». Он написал: «Для большей убедительности это намерение должно быть подкреплено отправкой во Вьетнам некоторого количества американских войск ». Это была тайна за семью печатями.
Чтобы выиграть войну, продолжал генерал Тэйлор, Соединенные Штаты нуждались в гораздо большем количестве шпионов. В секретном приложении к своему донесению заместитель шефа резидентуры ЦРУ в Сайгоне, Дэвид Смит, сообщил, что ключевое сражение разгорится в правящих кругах Южного Вьетнама. Он сказал также, что американцы должны просочиться в сайгонское правительство, оказать на него давление, «ускорить процессы выработки решения и сами действия» – а в случае необходимости сменить его.
Эта часть работы была поручена Люсьену Конейну.
«Дьем не нравился никому»
Конейн начал сотрудничать с полубезумным братом президента Дьема, Нго Динь Нью, чтобы провести в жизнь стратегическую программу, в соответствии с которой крестьян сгоняли из родных деревень в военные лагеря в качестве оборонительных мер против подрывной деятельности коммунистов. Несмотря на мундир подполковника армии США, Конейн глубоко погрузился в загнивающую военно-политическую структуру Южного Вьетнама.
«Я мог отправиться в любую провинцию и побеседовать с командирами местных частей, – сказал он. – С некоторыми из этих людей я был знаком много лет; некоторых знал даже по Второй мировой войне. Многие занимали уже серьезные посты». Его контакты в скором времени стали самыми ценными из всех, которые ЦРУ завело во Вьетнаме. Но было здесь и много такого, чего он не знал.
7 мая 1963 года, в канун 2527-го дня рождения Будды, Конейн отправился в Хюе, где обнаружил множество военных, присутствия которых он объяснить не мог. Его настойчиво «попросили» улететь отсюда на следующем же самолете. «Мне хотелось остаться, – вспоминал он. – Хотелось посмотреть на празднование дня рождения Будды. Я хотел увидеть лодки со свечами, плывущими по благоухающей реке, но этому не суждено было случиться». На следующее утро сюда ворвались солдаты Дьема и убили членов буддистского окружения в Хюе.
«Дьем был далек от реальности», – сказал Конейн. Его разведчики, одетые в голубую униформу, смахивающую на мундиры гитлерюгенда, его обученный с помощью ЦРУ спецназ, а также тайная полиция стремились насадить католический режим в стране, исповедующей буддизм. Угнетая монахов, Дьем сделал их мощной политической силой. В течение следующих пяти недель их протесты усилились. 11 июня шестидесятишестилетний монах по имени Кванг Дук уселся на одном из перекрестков Сайгона и поджег себя. Снимки этого добровольного жертвоприношения обошли весь мир. Теперь Дьем, чтобы удержать свою власть, принялся разорять пагоды, убивая монахов, женщин и детей.
«Дьем не нравился никому, – вскоре после этого заявил Бобби Кеннеди. – Но как избавиться от него и заполучить человека, который продолжил бы войну, не расколол страну на две части, не проиграл бы эту войну и не потерял страну? Вот что представляло для нас самую большую проблему».
В конце июня – начале июля 1963 года президент Кеннеди начал в кулуарах вести разговоры о том, чтобы избавиться от Дьема. Если это вообще можно было осуществить, то лучше всего, если это будет сделано втайне, решил он. Для начала президент назначил нового американского посла: им стал властный Генри Кэбот Лодж, политический конкурент Кеннеди, которого он дважды победил, один раз в гонке за кресло сенатора от Массачусетса и второй раз – в качестве кандидата на пост вице-президента у Ричарда Никсона. Лодж с радостью принял это назначение, когда понял, что в Сайгоне ему будут предоставлены почти королевские полномочия.
4 июля Люсьен Конейн получил послание от генерала Тран Ван Дона, действующего руководителя Объединенного штаба армии Южного Вьетнама, человека, которого он знал долгих восемнадцать лет. «Давайте встретимся в отеле «Каравелла», – говорилось в послании. Той ночью в прокуренном и битком забитом людьми полуподвальном ночном клубе в гостинице генерал Дон сообщил, что военные готовы выступить против Дьема.
«Как отреагирует американская сторона, если мы выступим?» – спросил Дон у Конейна.
23 августа Джон Ф. Кеннеди дал свой ответ.
Дождливым субботним вечером он сидел один в своем доме в Хайянниспорте, горюя о мертворожденном сыне Патрике, похороненном всего две недели назад. Сам Кеннеди в эти дни страдал от участившихся сильных болей в спине, отчего вынужден был передвигаться на костылях. Около 21:00 президент поговорил по телефону со своим помощником по национальной безопасности, Майклом Форрестолом и без лишних преамбул одобрил текст конфиденциальной телеграммы, предназначенной для недавно назначенного посла Лоджа. Телеграмму составил Роджер Хилсман из Государственного департамента. «Мы должны исходить из того, что сам Дьем не сможет удержать власть », – говорилось в телеграмме. Далее послу надлежало «составить подробные планы того, каким образом мы могли бы осуществить замену Дьема». С госсекретарем, министром обороны и директором Центральной разведки никаких консультаций не проводилось. Все трое сомневались по поводу своевременности переворота.
«Я не должен был давать свое согласие », – признался президент после того, как стали очевидны последствия этого шага. Но приказу уже был дан ход.
Хилсман проинформировал Хелмса, что президент приказал устранить Дьема. Хелмс передал это поручение Биллу Колби, новому шефу Дальневосточного отделения ЦРУ. Колби, в свою очередь, передал его Джону Ричардсону, своему избраннику на пост резидента в Сайгоне: «При сложившихся обстоятельствах полагаю, что ЦРУ должно полностью принять директивы высокопоставленных политиков и изыскать способ достижения поставленных ими целей», – проинструктировал он Ричардсона, хотя «согласно этому приказу мы, по-видимому, выпустим синицу из рук, прежде чем опознаем тех журавлей, которые кружат в небе, или песни, которые они могут нам спеть ».
29 августа, на шестой день своего пребывания в Сайгоне, Лодж телеграфировал в Вашингтон: «Мы ступили на путь, с которого уже нельзя свернуть: ниспровержение правительства Дьема». А в Белом доме Хелмс стал свидетелем, как президент получил это донесение, одобрил его и тут же приказал, чтобы Лодж обеспечил прежде всего надежное «алиби» для США и чтобы никто не заподозрил американского участия в государственном перевороте против Дьема.
Посол негодовал по поводу непомерно высокого, по его мнению, статуса ЦРУ в Сайгоне. В своем дневнике он записал: «У ЦРУ здесь больше денег; у его сотрудников более крупные особняки, чем у дипломатов; им больше платят; у них больше оружия и более современное оборудование ». Он ревностно относился к полномочиям Джона Ричардсона и насмехался над предостережением резидента в отношении ведущей роли Конейна в планировании государственного переворота. Лодж решил, что ему нужен другой резидент в Сайгоне.
Ричардсон бесил его: «Он сорвал с него маску и передал его имя газетчикам », – как признался Бобби Кеннеди восемь месяцев спустя, – «скормив» хорошо продуманную информацию одному толковому репортеру, оказавшемуся проездом в Сайгоне. Статья получила большой резонанс. Назвав Ричардсона его настоящим именем – беспрецедентное нарушение мер безопасности! – автор писал, что у него был «безуспешный план действия, который г-н Лодж привез из Вашингтона, поскольку агентство не согласилось с этим планом… Одно высокопоставленное лицо, человек, который посвятил большую часть жизни в службе демократии, уподобил рост ЦРУ злокачественной опухоли и добавил, что не уверен, что даже Белый дом может это проконтролировать». Статья была напечатана в «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Ричардсон, карьера которого пошла под откос, покинул Сайгон четыре дня спустя; выждав приличное время, в его дом переселился посол Лодж…