– Вот как? – удивилась Люси. – Ты можешь назвать морскую черепаху двухголовым цыпленком, но она им не станет. Вот так же и с любым из Джетеров. Можно нарядить его в смокинг, обучить королевским манерам, но доброго христианина из него все равно не выйдет. Назови Джетера Рокфеллером, но он все равно останется тем же Джетером, шляющимся по вашему заднему двору. Верно, Джек?
– Заткнись, мама! – рассердился я. – Я воспитываю Ли совсем в другом духе.
– И очень плохо, сынок, – рассмеялась Люси. – Ты привез ее на Юг. Весь Юг так думает, и она должна приспособиться к местным обычаям.
На следующее утро Ли разбудила меня до рассвета, попросив поторопиться. Она приготовила мне чашку кофе, чтобы взять с собой на берег, куда мы собирались с утренним обходом. Сев на велосипеды, мы отправились к дому Люси. Велосипеды мы оставили у летнего душа, сняли мокасины и присоединились к Люси, которая уже была на берегу. Мать протянула Ли три морские раковины, вынесенные приливом.
– Это для твоей коллекции. Мы положим их в банку и сделаем тебе лампу, чтобы ты могла взять с собой в Рим, – сказала Люси, вложив девочке в руку три красивые ракушки. Ли полюбовалась ими, осторожно положила мне в карман и предупредила, чтобы я о них не забыл.
– А самка‑черепаха вернется? – поинтересовалась Ли.
– Вот это тебе и надо будет выяснить, – сказала Люси. – Вы с папой отвечаете за следующую милю побережья, а я – за всю программу.
– Мы здесь первые, – констатировала Ли, обозревая остров.
Над нашими головами пролетела стая коричневых пеликанов, и, несмотря на их размер и размах крыльев, они казались совсем невесомыми в утреннем воздухе, и само их появление было точно тихий псалом во славу полета. Они промелькнули, как тени, украденные у душ других теней.
|
|
– Пойдем поплаваем, – предложил я.
– Нет, сначала проверим, есть ли на берегу морские черепахи, – покачала головой Ли.
– Эту работу я поручаю Ли, – заявила Люси. – Тебе, Джек, я не доверяю.
– Несколько минут ничего не изменят.
Мы прошли по сырому песку триста ярдов, и следы наших босых ног были похожи по форме, хотя и отличались размером. Неожиданно Ли, не сводившая глаз с песка, вскрикнула, заметив отметины, оставленные морской черепахой: пропаханную ею широкую борозду.
– Она вернулась! – закричала Ли. – Она вернулась!
Ли пошла по глубоким следам вернувшейся черепахи. Мы с Люси посторонились, чтобы не мешать ей найти место, где кончались следы и где черепаха сделала кладку.
Я нес ведро и длинный щуп – металлическую клюшку для гольфа, которую когда‑то сломал во время игры. Ли взяла клюшку и подошла к холмику, который черепаха, прежде чем отправиться в океан, утрамбовала, словно табак в трубке.
– Она откладывает яйца, повернувшись лицом к морю. Посмотри на следы. Черепаха засыпает яму задними лапами, так же как и выкапывает ее, – объяснила Ли моя мать.
Ли стала зондировать песок, как учила ее Люси во время тренировочного периода, продолжавшегося целых два месяца. Ли сунула в песок сломанную клюшку и удивленно посмотрела на Люси, когда тот не поддался. Девочка вытащила щуп и попробовала воткнуть его в большое круглое углубление, повторявшее формы черепахи. Быстрыми точными движениями попробовала грунт в разных сильно утрамбованных местах и наконец обнаружила точку, в которую клюшка ушла по рукоятку. Опустившись на колени, Ли осторожно потрогала песок указательным пальцем.
|
|
– Оно здесь, бабуля, – закричала она. – Песок здесь, словно мука, просеянная через сито. А в других местах он здорово утрамбован.
– Так самка‑черепаха обманывает енотов, – объяснила Люси. – Но нашу Ли Макколл не проведешь.
– Мне их выкопать? – спросила Ли, подняв глаза на бабушку.
– В этом году мы их все заберем, – ответила Люси. – И закопаем возле моего дома. Так будет безопаснее.
– А что на это скажет Департамент дикой природы Южной Каролины? – поинтересовался я.
– Им на это плевать, – сказала Люси. – Копай, Ли. Копай, дорогая.
Несколько минут я наблюдал, как Ли пригоршнями вычерпывает песок из аккуратной ямы, по форме напоминающей песочные часы. Ли была полностью сосредоточена на работе и погружала руку все глубже и глубже, вслед за податливым и мягким песком, полностью полагаясь на свои тактильные ощущения. Вдруг она остановилась и замерла.
– Здесь что‑то есть, – объявила Ли.
– Осторожнее, – предупредила Люси. – Все, что ты достанешь, бесценно.
Ли медленно вынула круглое яйцо, чуть больше кулачка младенца. Яйцо было цвета слоновой кости и мягкое, как кожа. На вид яйцо было здоровым и выглядело достаточно большим для того, чтобы из него вылупилась скопа или ястреб, но не для того, чтобы из него появилось такое огромное существо, как морская черепаха.
– Осторожно положи яйцо в ведро, – скомандовала Люси. – Яйцо должно смотреть в ту же сторону, что и тогда, когда оно лежало в кладке. В природе нет ничего случайного. Но сначала насыпь песок на дно. Вот так.
|
|
Раз за разом Ли погружала в яму руку по плечо и, словно драгоценность, вынимала яйцо. Все ее движения были полны благоговения. Несмотря на волнение, она работала неспешно и предъявляла нам яйцо, словно исполняя фигуру какого‑то замысловатого танца.
– Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят… – считала Ли, укладывая яйца одно на другое, а Люси делала пометки в записной книжке.
– Посмотри, черепаха пыталась забраться на эти скалы, но не смогла, – сообщила Люси, показав на следы, ведущие к большим гранитным валунам, которые хозяева домов привезли сюда, чтобы остановить эрозию. – В наших низинах – сплошной песок, а камней здесь практически нет. Дома на побережье губят больше морских черепах, чем все крабы‑привидения и еноты, вместе взятые. Нельзя было разрешать строительство домов возле дюн.
– Семьдесят один, семьдесят два, семьдесят три… – продолжала считать Ли.
– А это правильное место для кладки? – поинтересовался я.
– Хороший весенний прилив наверняка его затопил бы, – ответила мать. – У этой кладки не было шанса. Но черепаха‑то в этом не виновата. Что она могла поделать с чертовыми камнями?! Чтобы перебраться через них, ей понадобились бы крюк и длинная веревка. И как потомство вернулось бы в море? Все это очень плохо.
Люси тщательно зарегистрировала расположение кладки, день и час ее находки, число отложенных яиц и приблизительное время, в которое черепаха вышла на берег вырыть яму для кладки. Ли уложила в ведро сто двадцать два яйца, осторожно засыпала яму и аккуратно утрамбовала ее ногами.
– А теперь давай отнесем детишек в безопасное место, – распорядилась Люси, отдав мне тяжелое ведро.
Ли быстро побежала вперед, к тому участку, который мать выбрала в качестве яслей для черепашьего потомства этого года. Люси постоянно останавливалась, подбирая ракушки, вынесенные вчерашним приливом. Ракушки были сплошь покрыты полосками, точно карамельки. Наконец вспомнив, зачем мы здесь, я повернулся и увидел, что к Ли направляется какая‑то женщина в форме.
– Кто это? – спросил я мать. – Возле твоего дома.
– Источник неприятностей со степенью магистра, – простонала Люси. – Я сама с ней поговорю. От излишней вежливости она теряется.
Женщина в форме оказалась молодой и хорошенькой. Она вела с Ли оживленную беседу на тему сбора черепашьих яиц. Ли показала на них рукой, а потом наклонилась к песку и продемонстрировала, как она нашла и достала яйца, которые я сейчас нес в ведре.
– Всегда ненавидела женщин по имени Джейн, – заявила Люси, готовясь к битве. – Это имя говорит о предрасположенности к несварению желудка и недоброжелательному отношению к людям.
– Ты что, проводила исследование?
– Жизненный опыт, сынок, – прошептала Люси; однако стоило нам приблизиться к женщине, как голос матери сразу же стал непринужденным и жизнерадостным. – Привет, Джейн. Я только что говорила сыну, какое у вас красивое имя. Джек, познакомься. Это Джейн Хартли. Вижу, вы уже познакомились с моей внучкой Ли.
– Вы позволили ей выкопать всю кладку морской черепахи, – строгим тоном отозвалась Джейн, на которой была форма Департамента дикой природы штата Южная Каролина. – Вы наверняка не разъяснили Ли, что это противозаконно и что прошлым летом вы за то же правонарушение целый день провели в тюрьме.
– Но ведь это неправда, бабуля?! – воскликнула Ли.
– С технической точки зрения – правда, – призналась Люси. – Но нет ничего менее убедительного, чем техническая правда. Подай мне лопату, Джек. Я вырою новую яму.
– Я конфискую эти яйца, – заявила Джейн, сделав шаг в мою сторону, но Люси решительно встала между нами.
– В этом году я не потеряю ни одного яйца по вине идиотов из вашего департамента. Ни одного! – твердо произнесла Люси.
– Люси, вам нравится изображать из себя Бога? – спросила Джейн.
– Долгое время я действовала согласно инструкции, – ответила Люси, перелистывая свою просолившуюся записную книжку. – И вы не можете с этим не согласиться, Джейн. Я не тронула ни одной черепашьей кладки. Я буквально следовала указаниям вашего департамента. Природе лучше знать – так говорили вы, Джейн Хартли, и Департамент дикой природы нашего штата. Пусть яйца остаются там, где их закопала мать. Пусть все идет естественным путем. Так звучали ваши приказы. Природа жестока, но у природы на то свои резоны.
– Правила не изменились, – возразила Джейн. – Мы считаем, что логичнее следовать Божьему промыслу, а не мнению Люси.
– Мое мнение – иметь до черта, то есть гораздо больше, черепашьих детенышей, чем согласно Божьему промыслу, и записная книжка это доказывает. – И Люси, словно оружием, помахала над головой книжкой.
– Бабуля любит черепах, – заступилась за бабушку Ли.
– Черепах‑то она любит, – согласилась Джейн. – А вот на закон плюет.
– Мой сын всемирно известный писатель и автор кулинарных книг, – явно не к месту заявила Люси. – Он запомнит каждое ваше порочащее меня слово. У него память как стальной капкан.
– Вижу, на вас не действуют чары моей матери, офицер Хартли, – улыбнулся я.
– Ваша мать – заноза в заднице, мистер Макколл, – ответила Джейн. – У меня и так достаточно тяжелая работа. А тут еще надо бороться с человеком, возомнившим себя экологом.
– Джек, Ли, послушайте, что сделал ее департамент. Они разослали меморандум, касающийся всех проектов по черепахам на побережье Южной Каролины. На каждый остров – отсюда и до побережья Северной Каролины – приходится по проекту. У островов одна проблема – эрозия. За последние десять лет разрушена половина мест, где черепахи откладывают яйца. Всем участникам программы просто дурно делается. Эти гении издали новый пакет законов, согласно которым мы не можем тронуть ни яйцо, ни кладку черепахи. Мы не имеем права защитить кладку, передвинуть кладку, охранять кладку – то есть ничего. У них там, в Колумбии, отличные офисы. Они получают большие зарплаты. Они пьют кровь налогоплательщиков, таких как я.
– Кто‑то же должен платить за мой «мазерати»! – бросила Джейн.
– Может, придем к компромиссу? – предложил я. – Мы и так зашли слишком далеко, если следовать закону.
– Будь моя воля, то за каждое яйцо в этом ведре вы получили бы по году тюрьмы, – отрезала Джейн, остававшаяся непреклонной до тех пор, пока Ли не заплакала навзрыд.
– Папочка, мы можем попасть в тюрьму на сто двадцать два года, – всхлипнула Ли и, подбежав ко мне, обхватила меня за талию. – Просто за то, что помогали бабуле.
– Я так и знал, что нельзя было открываться этой женщине, – произнес я. – Успокойся, Ли. Мы не сядем в тюрьму.
– А вот Люси может сесть, – стояла на своем Джейн. – Похоже, я поймала ее с поличным.
Люси взяла ведро из моих рук и сказала:
– Я пыталась вам все объяснить. На самом деле пыталась. Джейн, вы не сталкиваетесь с этой проблемой каждый день. Это несправедливо. И неправильно. И уж точно не поможет черепахам выжить.
– Наоборот, если человек продолжит трогать кладки, то у черепах уж точно не будет ни единого шанса выжить, – парировала Джейн.
– Это все теория, Джейн. То, что вы пишете на бумаге. Все это выглядит красиво, звучит хорошо и читается прекрасно. Но не работает.
– Люси, это работало миллионы лет. И со времен динозавров доказало свою эффективность.
– Послушай, Джек! Послушай, Ли! Слушайте, как все было. Мы делали все по указке Джейн. Следовали ее распоряжениям вплоть до последней буковки. Потому что у них статистика, графики и их чертовы диссертации. Потому что у них беджи и пистолеты и за ними вся сила закона. Джейн, расскажите Ли, что случилось. Расскажите ребенку, как сработали ваши теории.
– Наши теории работали превосходно, – отрезала женщина. – Природа позволила, чтобы из некоторого числа кладок вывелось некоторое количество морских черепах. Часть кладок была разорена хищниками, чего и следовало ожидать.
– Мама, звучит вполне разумно, – заметил я.
– Сын, я признаю твою компетентность, когда речь идет о спагетти или пицце пепперони. Но по сравнению с женщинами, занимающимися черепахами, ты новичок, – заявила Люси, бросив на Джейн Хартли тяжелый взгляд, который та тут же ей вернула.
– Люси ставит себя над законами природы, – заявила Джейн.
– Законы природы убивают меня сейчас, Джейн, – не осталась в долгу Люси. – Я на себе чувствую, как они работают. На следующий год вам уже не придется вступать со мной в споры, но я молю Бога, чтобы на мое место пришла другая, такая же неравнодушная женщина.
– Люси, отдайте мне эти яйца.
– Нет, – твердо сказала Люси. – Не отдам. Что вы собираетесь с ними сделать?
– Отвезу их в свой офис, – ответила Джейн. – Сфотографирую в качестве доказательства. Проверю на предмет повреждений. Затем отвезу обратно на остров и закопаю как можно ближе к тому месту, где они были отложены.
– Нам необходимо немедленно их закопать, – возразила Люси и взяла лопату, которую поставила рядом с верандой. – Джейн, я перенесу все черепашьи кладки на этом острове сюда, на сухое место перед своим домом. Только так я сумею их защитить, потому что они будут находиться в двадцати ярдах от подушки, на которой я сплю.
– Но так вы будете нарушать закон каждый раз, как черепаха выйдет на берег.
– А что случилось с кладками в прошлом году? – поинтересовался я.
– Ничего с ними не случилось, – ответила Джейн.
– Черепашки вывелись только в двадцати процентах всех кладок, – сказала Люси и начала копать.
– Зато мы не нарушили законов природы, – заметила Джейн, обращаясь ко мне. – Люси совершает ошибку, принимая слишком близко к сердцу судьбу яиц и черепах.
– В прошлом году черепахи устроили здесь сто двадцать кладок, – защищалась Люси. – Но южная сторона берега подверглась сильной эрозии. Большая часть береговой линии была разрушена февральскими северо‑восточными ветрами. И все тут же стали укладывать напротив своих домов гранитные валуны. Бульдозеры насыпали на камни тонны песка. Грузовики ползали туда‑сюда. А в мае приплыли черепахи и увидели, что там, где они обычно откладывают яйца, появилась Великая Китайская стена. Две черепахи отложили яйца на песчаной отмели в океане в двадцати ярдах от берега. Вот в каком они были отчаянии. Мы переместили эти кладки.
– С нашего разрешения, – напомнила Джейн.
– Да, но вы не разрешили переместить кладки, устроенные у подножия этих камней на протяжении двух миль южного побережья, – уточнила Люси, энергично работая лопатой. – Весенние приливы в прошлом году были сильны, как никогда. Казалось, весь океан поднялся, пытаясь добраться до суши. Некоторые приливные волны накрыли даже болотную траву. Во время тех приливов размыло пятьдесят шесть кладок. Более шести тысяч черепашек так и не смогли добраться до воды, и все из‑за тупости Джейн и ее коллег.
– Люси, мы совершили ошибку. И признали это.
– Они не позволили мне натянуть металлическую сетку, чтобы защитить кладки от енотов и собак. Так было утрачено еще двадцать семь кладок. Чертовы еноты расплодились на нашем острове, точно тараканы, а все потому, что они опрокидывают мусорные баки, в которые толстомордые туристы из Огайо бросают объедки. Однажды я увидела, как семнадцать енотов передрались из‑за черепашьей кладки, которую они раскидали по берегу.
– Люси, мы с вами по одну сторону баррикад, – заявила Джейн. – Только вы никак не хотите это понять.
– Тогда помогите научить внучку правильно выкопать яму, чтобы яйца в ней лежали как в родной кладке.
– Если хотите знать, мистер Макколл, ваша мать точно так же вела себя и до болезни, – в отчаянии всплеснула руками Джейн.
– Знаю, – ответил я. – Ведь это она меня растила.
Ловко орудуя лопатой, Люси экономными движениями доставала песок и вскоре вырыла яму, в точности повторяющую ту, что выкапывает задними лапами морская черепаха. Это было просто чудо искусства подражания, и я воочию убедился, что долгие часы терпеливого наблюдения за повадками неповоротливых черепах для матери не прошли даром.
– Подойди ко мне, малышка, – обратилась к внучке Люси. – Выровняй яму с обеих сторон. Сделай ее круглой. Представь себе, что ты мама и хочешь сделать для своих детишек самый красивый и безопасный домик на свете. Лопата – это твои задние лапы, и ты собираешься отложить яйца в красивой круглой комнате, где единственным звуком, который услышат дети, будет шум прибоя.
– Вот так? – спросила Ли, старательно выровняв лопатой бока ямы и убрав оттуда полфунта песка.
– Замечательно. А теперь подровняй с этой стороны. Как думаете, Джейн, глубина достаточная?
Джейн подошла поближе и осмотрела яму. Затем, опустившись на колени, почти по плечо засунула туда руку.
– Я углубила бы еще на шесть дюймов, – вынесла она свой вердикт, и Люси одобрительно кивнула.
И Ли послушно выполнила указания Джейн.
– А что, если мы сделали что‑то не так, бабуля? Что тогда будет?
– Скорее всего, ничего. Но так как мы действуем вслепую, то должны быть предельно осторожны. Сто двадцать две черепашки рассчитывают на нас.
– Теперь понимаете, что я имела в виду, когда говорила, что она все это принимает слишком близко к сердцу? – спросила Джейн.
– Ну а теперь приступай к самой приятной части работы, – с необычным для нее терпением наставляла бабушка Ли. – У нас будет самая большая в мире охота за пасхальными яйцами. Мы находим кладки, раскапываем их, переносим в безопасное место и снова закапываем.
– Сделай это сама, бабуля, – попросила Ли. – Я пока посмотрю.
– Нет, я хочу, чтобы вся кладка стала твоей. Ты поможешь мне следить за ней и всеми остальными. Но я хочу, чтобы ты положила в яму все яйца до одного. А когда они проклюнутся, я поручу тебе выкопать их, и они узнают тебя по запаху.
– Люси, так дела не делаются! – возмутилась Джейн.
– А вам, черт возьми, откуда знать?! – огрызнулась Люси.
Ли вынула из ведра первое яйцо и посмотрела, как оно блестит в лучах майского солнца. Она держала яйцо очень осторожно и удостоверилась, что оно смотрит в нужную сторону. Голова Ли почти исчезла из вида, когда она положила яйцо на место, причем действовала она так же сосредоточенно, как священник, выкладывающий гостию на напрестольную пелену. Положив яйцо, Ли посмотрела на взрослых и от всех троих получила одобрительный кивок.
У Ли ушло почти полчаса на то, чтобы заполнить яму черепашьими яйцами, а под конец, когда девочка обрела уверенность и сноровку, дело пошло быстрее. Сначала каждое яйцо было для нее драгоценным, но затем она уже вполне освоилась и не боялась брать его в руки.
Потом Люси научила ее засыпать яйца тем же песком, что они вынули из ямы, и утрамбовывать его так же плотно, как это делала трехсотфунтовая самка черепахи, чтобы спрятать кладку подальше от хищников. Они разглаживали песок над гнездом, а Джейн уже двигала к нему проволочную сетку, как вдруг с пристани послышался мужской голос:
– Ма, эта сучка опять тебя достает?
Я поднял глаза и увидел своего брата Джона Хардина: он стоял без рубашки и глазел на нас из‑за ворот.
– Джек, совсем забыла тебе сказать. Вчера вечером твой брат приехал из Колумбии.
– Привет, Джон Хардин! – бросила Джейн и установила над гнездом проволочное ограждение. – Эта сучка не особо достает твою маму. Тут даже и говорить не о чем.
– Ма, может, мне ее побить? – спросил Джон Хардин.
– А ну помолчи! Они опять посадят тебя в психушку, если ты не придержишь язык, – сказала Люси.
– Джек, спасибо тебе большое за то, что навестил меня в больнице, – наконец обратил на меня внимание Джон Хардин. – Я все глаза проглядел, думал, что придешь, принесешь мне, как всегда, жареный арахис и миндальное печенье. Но нет, ты слишком велик для Джона Хардина. Ты ведь у нас слишком занят обсеранием французских ресторанов и дурацкими статейками о высушенных на солнце помидорах и бальзамическом уксусе, чтобы навестить младшего брата в дурдоме.
– Заткнись, Джон Хардин! Твой брат сам еще не оправился после того, как дал себя подстрелить в Риме.
– Джек, я совсем забыл об этом, – сказал Джон Хардин. – Извини. Я читал о том, что тебя подстрелили, и даже собирался лететь в Рим поухаживать за тобой. Правда, ма?
– Конечно‑конечно, милый, – ответила Люси, наблюдая за тем, как Джейн накрывает сеткой кладку, а затем доверительно шепнула мне: – Он был в таком состоянии, что и так всю дорогу летал. Ему для этого можно было и в «Дельту» не звонить.
– А что это за прекрасное создание? Неужто несравненная мисс Ли Макколл?
– Здравствуйте, дядя Джон Хардин.
– Скорее беги сюда и поцелуй своего дядю, – улыбнулся Джон Хардин, а Ли умоляюще посмотрела на меня.
Джон Хардин распахнул ворота, и я увидел, что он совсем голый.
– Джон Хардин, почему бы тебе не пойти одеться, – покачал я головой. – Ли еще не приходилось обнимать голого мужчину.
– Спасибо, папочка, – прошептала Ли.
Джейн и Люси, отбросив работу, уставились на Джона Хардина. Тот, нимало не смущаясь, гордо стоял в чем мать родила.
– Ма, я стал нудистом в больнице, – сообщил Джон Хардин. – Сейчас это для меня дело принципа, и я знаю, что ты поддержишь мое решение. Это вопрос веры, а не пустая прихоть. Точно говорю.
– А ну быстро натяни на себя чертову одежду, мальчик! – угрожающе произнесла Люси. – А не то я отрежу тебе кое‑что этой лопатой и брошу в океан. Прикройся хотя бы перед невинной молодой женщиной. В жизни не слышала, чтобы такое вытворяли при свете дня.
Люси сдернула шляпу с головы Джейн Хартли и закрыла ею глаза молодой женщины, заслонив от ее взора бледные гениталии сына.
– Я ученый, Люси. Меня это вовсе не шокирует.
– А я мать, Джейн, и меня это еще как шокирует! – возмутилась Люси. – Джек, позвони в дурдом и скажи, что они плохо лечат нудистов.
– Ли, таким меня создал Господь, – гордо заявил Джон Хардин. – Неужели ты видишь что‑нибудь отвратительное или отталкивающее в Его творении?! Я признаю, мой петушок довольно уродлив, но кто мы такие, чтобы критиковать творение рук Господа? Ты согласна?
– А что такое петушок, папочка? – поинтересовалась Ли.
– Пенис на американском сленге, – ответил я.
– Спасибо, папочка.
– Не за что, моя ненаглядная.
– Я считаю, что твой петушок очень даже красивый, Джон Хардин, – любезно сказала Ли.
– Слышишь, мамочка! Нельзя быть такой упертой ханжой! – возликовал Джон Хардин. – У каждого притворщика свое представление о красоте.
– Ты, наверное, хотел сказать: «у каждого зрителя…»[151], – поправила его Люси.
– Я сказал то, что сказал, и ничего более, – обиделся Джон Хардин.
– Ладно, говори что хочешь. Только прикрой чем‑нибудь свой детородный орган.
– Детородный орган, – повторил Джон Хардин. – Это тебе не Плимут‑Рок[152], мама дорогая! Ничего не случится, если ты скажешь «петушок», или «дружок», или «волосатый банан», или…
– Папочка, об этих словах я и говорила на днях, – обрадовалась Ли. – Я слышала их на детской площадке.
– Как только ты их все выучишь, то можешь считать, что ты на правильном пути и стала настоящей американской девочкой.
– Нагим я явился в этот мир… – начал Джон Хардин.
– Да‑да, помню‑помню, – сказала Люси и, повернувшись к Джейн, спросила: – Не хотите ли выпить чашечку кофе?
– С удовольствием, – ответила Джейн.
– …и нагим вернусь к своей истинной матери, к земле, а не к этой женщине, утверждающей, что родила меня в грехе и святотатственном попрании закона. Собака, что бегает по берегу, нага. И чайка, и пеликан, и дельфин в море… все, все наги и естественны, как в день, когда впервые увидели свою мать и солнечный свет. Джейн, я тоже сперва увидел солнечный свет, но потом – эту бесчувственную сучку, что взрастила меня и превратила в безумца, который ходит по земле неприкаянный и нелюбимый.
– Надень штаны, сынок, и приходи к нам пить кофе, – сказала Люси, стряхнув песок с ног и рук.
– Мама, ты была со мной очень мила, – ответил Джон Хардин. – И я приду. С помощью меда тебе удается поймать больше змей, чем когда‑то Цезарю в Галлии.
– Что имел в виду Джон Хардин, когда говорил о меде? – поинтересовалась Ли.
– Он хочет, чтобы я была с ним мила, – объяснила Люси. – У него напряженные отношения с английским языком.
– А вы знаете, Джейн, что нудисты совершают меньше преступлений, чем все другие группы населения? – спросил Джон Хардин.
– Нет, не знаю, – отозвалась Джейн. – Но меня это не удивляет.
– Я пугаю вас. Правда? – снова обратился Джон Хардин к Джейн Хартли. – Вы, наверное, в жизни не встречали настоящего, законченного шизофреника, и я вижу страх в ваших глазах.
– Заткнись, сынок! – цыкнула на Джона Хардина Люси, протянула ему пляжное полотенце, которое тот обернул вокруг бедер, решительно пересекла веранду и прошла через раздвижную стеклянную дверь в гостиную. – Тебе нет нужды предъявлять удостоверение личности. Голому человеку оно без надобности.
– У меня сестра шизофреничка, Джон Хардин, – произнесла Джейн, направляясь в дом следом за Люси. – Так что для меня это старая песня.
Джон Хардин проводил глазами молодую женщину, уже скрывшуюся в гостиной.
– Она очень красивая. Правда, Джек?
– Правда.
– Как думаешь, Ли, я ей понравился? – ласково спросил девочку Джон Хардин.
– В одежде вы ей больше понравитесь, – рассудительно ответила Ли.
– Это предрассудки, – помрачнел Джон Хардин.
– Она просто привыкла к мальчикам, которые носят одежду. Вот и все, – объяснила Ли.
– Да? – смягчился Джон Хардин. – Никогда не умел разговаривать с красивыми девушками. Ли, не поможешь мне? Ты такая хорошенькая. Уверен, что в один прекрасный день тебя выберут Мисс Италия. Если, конечно, не вернешься домой и не станешь Мисс Америка.
– Вот так и говорите с ней, Джон Хардин, – посоветовала Ли. – Возможно, ей понравится.
– Я знаю, что девушкам надо говорить «привет». Я всегда так делаю. Потом надо сказать что‑то вроде: «Какой сегодня чудный день». Я говорю так, когда погода хорошая. Но что сказать, если на улице идет дождь или холодно, и что вообще положено говорить после этого? Я имею в виду, что можно сказать миллион всяких вещей. Но что хочет услышать красивая девушка после сводки погоды? Это для меня загадка, Ли. Может, она хочет узнать, было ли вчера ночью землетрясение в Пакистане? Это очень важно. А может, ей интересно, чем закончился фильм Джерри Льюиса[153], тот, что я видел прошлым вечером в больнице? А как насчет косметики? Наверное, ей нравится говорить о косметике, но я ею не пользуюсь. Я был бы рад поговорить о чем угодно, но мне на ум приходит сразу столько всего, что в результате я молчу. Красивые девушки меня терпеть не могут.
– Неправда, – возразила Ли. – Они знают, что вы чувствуете. Скажите им то, что вы говорили мне. Скажите мисс Хартли. Она поймет.
– Сейчас? Прямо сейчас?
– Нет, пусть все идет естественным путем. Дождитесь подходящего момента, – посоветовала Ли.
– Нет, не могу, – вздохнул Джон Хардин. – Мне теперь ничего не кажется подходящим.
На следующий день я повез Ли в юго‑западную оконечность острова Орион – навестить Джона Хардина в доме, который он построил собственными руками, чтобы у него было место, где бы он мог уединиться от общества. О этом доме ходило много толков и на острове, и в Уотерфорде, но мало кто его видел. Джон Хардин построил свое pied‑à‑terre[154]на двухсотлетнем дубе, который нависал над ручьем, охватыващим, словно ожерелье глубокой воды, соленое болото. У Джона Хардина были золотые руки и неограниченные запасы свободного времени, так что с годами дом все больше разрастался, пройдя несколько реноваций, и в результате там имелось пять комнат и крытое крыльцо, перед которым я и остановился, подъехав к дубу и нажав на клаксон. В самом конце дороги я указал Ли на некрашеное деревянное здание, которое построил вместе с братьями и где в детстве мы останавливались во время рыбалки. Меня удивило, что причал в таком отличном состоянии, пока я не вспомнил, что Джон Хардин живет здесь постоянно, если не сидит под замком в психиатрической больнице штата. Дом был построен из сосны и сохранил естественную окраску. Его архитектура отличалась своеобразным очарованием и некоторой эксцентричностью, поскольку комнаты шли по спирали и становились чем выше, тем меньше, напоминая башенки. Повсюду были развешаны кормушки и ванночки для птиц, а также колокольчики. Когда ветер шевелил листья и желуди, со всех сторон слышалась музыка. Большинство колокольчиков были сделаны вручную и звучали слегка не в лад и несколько странно. Но дом оказался таким гармоничным, что Ли пришла в неописуемый восторг.