– А это что значит?
– «Никогда, ни при каких обстоятельствах не придумаю себе имя вызова».
Я сжала губы и забила очередной гвоздь.
Айви усмехнулась и отпила воды из поставленной на подоконник бутылки:
– Пожалуй, назвать ее надо Фарш, потому что будет так себя вести – окажется в жестяном костюме.
Вот тут меня достало, и я повернулась, слегка помахивая молотком – этак с угрозой.
– А знаете что? – спросила я. – А вот можете заткнуться оба. И заткнуться можете прямо сейчас.
Айви нахмурилась, завинчивая бутылку с водой:
– Я даже не знаю, зачем ты это делаешь.
– Айви… – начала я, потому что все это мне уже надоело.
– Напрашиваешься на беду, – сказала она, ставя пустую бутылку на подоконник.
Дженкс стоял на моем списке, гладя вниз, руки на бедрах.
– Делает, чтобы нервы себе пощекотать, – сказал он, думая о чем‑то другом.
– Неправда! – возмутилась я.
Они переглянулись, посмотрели на меня с недоверием.
– Правда, правда, – сказал Дженкс как о чем‑то маловажном. – Из «Технического описания Рэйчел»: подходит вплотную к краю смерти, но не переступает. – Он улыбнулся и протянул нежно: – И во‑от за это мы тебя и лю‑ юби‑им…
– Заткнись, – буркнула я, поворачиваясь к нему спиной и продолжая стучать молотком. – Я это делаю, чтобы Миниас не выскакивал тут как поплавок из воды всякий раз, когда захочет убрать свою метку. – Я потянулась за гвоздями через солнечный луч – Тебе нравится, когда Миниас вот так вылезает?
Не сводя глаз с кучкующихся на подоконнике детишек, Дженкс пожал плечами:
– Я не против того, что ты делаешь, я только насчет причины с тобой не согласился.
– Причину я тебе только что сказала. – Я нервно заправила за ухо выбившуюся прядь. – И вообще, если не хочешь помогать мне выбрать пароль, так и не надо. Я сама справлюсь.
Айви и Дженкс вопросительно переглянулись – будто я вправду не могу этого сделать сама, и у меня кровяное давление дало свечку.
– Па! – раздался высокий отчаянный голосок пиксеныша в
глубоком горе. – Па, мне Джариат и Джумок крылья склеили!
Злость моя сразу куда‑то делась, я в удивлении обернулась к окну. Четыре серых полоски брызнули прочь из гостиной. Из кухни донесся металлический грохот, и мне стало интересно, что же это рухнуло на пол. Дженкс застыл, и на лице его смешался страх перед тем, что будет, когда узнает Маталина, и смущение, что он слишком надолго от них отвернулся и они успели кому‑то крылья склеить.
Но тут же он опомнился и взмыл в воздух. Бросившись к полке, он бьющегося в слезах ребенка сунул под мышку и взлетел вслед за остальными. Весь клан закрутился водоворотом шелка и смятения.
– Джариатджекджунисджумок! – крикнул Дженкс из кухни, и все исчезло – осталась лишь мерцающая пыльца и эхо их голосов у меня в голове.
– Черт! – произнесла Айви в наступившей тишине, потом тихо засмеялась: она взяла в руки клей и рассмотрела этикетку. Когда она перебросила тюбик мне, я подумала: «Водорастворимый», и положила в ящик. Сама я улыбнулась печально, и хотя я надеялась, что крылья детенышу расклеят, но, кажется, вот оно – мое имя вызова. Джариатджекджунисджумок. Бели я его когда‑нибудь забуду, мне достаточно будет спросить любого из пикси, которому шкуру ободрали на спине за то, что склеил братцу крылья.
– Да ладно, – сказала Айви, наклонившись к портативному приемнику и щелкнув выключателем. – Слышала последнего Такату?
– Ага. – Обрадовавшись уходу пикси, я прихватила еще гвоздей под мелодию упомянутой песни. – С нетерпением жду зимнего солнцестояния. Как ты думаешь, он наймет нас снова в охрану?
– Ох как надеюсь.
Она включила, чтобы спеть припев: негромко, но чисто. Только я забила последний гвоздь в ряду, как Айви поставила на место последнюю панель, и я тут же прихватила углы. Нам отлично вместе работалось – как всегда бывало.
И смех пикси из сада подтвердил, что все хорошо. Я с облегчением сделала глубокий вдох, почувствовала отчетливый запах свежей древесины и теплоизоляции. И день был светлый – вол‑на жары наконец‑то спала. Дженкс возился с детьми, как счастливый папа. У нас с Айви все возвращается к норме. И она поет. Трудно было бы придумать что‑нибудь намного лучше.
Я не смогла сдержать мечтательной улыбки, услышав, что она поет слова стиха, которого мне слышать не полагалось. Это вампирская дорожка, которую вложил в свою музыку Таката, нечто особенное, что слышно только неживым да их наследникам. Ну, еще у Трента есть пара заговоренных наушников, которые дают ему такую возможность, но это не считается. Он мне тоже предложил такую пару, но я отказалась, не раздумывая, потому что понимала, что будет прилагаться к такому «подарку». И все‑таки сейчас, слушая Айви, которая подпевала голосу Такаты, одновременно хриплому и певучему, я пожалела, что таких наушников у меня нет. В тот единственный раз, когда я слышала эту дорожку на наушниках Трента, измученный и чистый голос женщины был невероятно хорош.
Айви взяла метлу и начала подметать. Я закончила горизонтальный ряд гвоздей, нагнулась за последними и начала следующий вертикальный ряд. Пытаясь разобрать, что поет Айви, я промахнулась по гвоздю, хорошо пристукнув себя по большому пальцу, дернулась и вскрикнула от пронзившей меня боли. Палец оказался во рту чуть ли не до того, как я поняла, что сделала.
– Что там с тобой? – спросила Айви, и я мотнула головой – ничего, дескать, – рассматривая красное пятно на пальце. А потом я посмотрела на панель. Черт, я на ней оставила вмятину.
– Да ты не волнуйся, – сказала мне Айви. – Диван здесь поставим.
Я стукнула по гвоздю еще раз, швырнула молоток в ящик с инструментами и села на камин, вытянув ноги. Повертела ноготь, разглядывая. Синяк там будет, я это уже знала.
Айви продолжала подметать, медленными размеренными Движениям, почти гипнотически. Музыка изменилась: вместо Такаты какой‑то противный тип орал что‑то про автомобили, и я потянулась ее выключить. В наступившей тишине мышцы плеч у меня расслабились сами собой. Шорох метлы убаюкивая, сад затих – пикси наверняка занимались какими‑то своими делами в дальнем конце кладбища.
Резко нагнувшись, Айви замела щепки и пыль на совок, и черные волосы блеснули серебром в солнечном луче. Тихо простучали пластиковые обломки, высыпаемые в мусорный мешок. Айви пошла подметать дальше, весь пол, и я криво улыбнулась, встала и начала перекладывать инструменты в ящике, чтобы он закрылся. Их я верну маме в воскресенье, когда зайду к ней отметить мой прошедший день рождения – отделаться от этого не удастся, и я только надеялась, что она никого больше не позвала с целью устроить мою судьбу. Может, надо ей позвонить и сказать, что Айви тоже будет – это ее заставит реснички завить. И она поставит прибор для Айви, радуясь, что я вообще с кем‑то пришла.
– Как палец? – спросила Айви в наступившей тишине, и я вздрогнула.
– Ничего страшного. – Я закрыла замки ящика и посмотрела на палец. – Терпеть не могу, когда вот так у меня получается.
Айви прислонила метлу к стене у двери и подошла поближе.
– Дай‑ка посмотреть.
Заранее радуясь сочувствию, я протянула ей руку, и она взяла ее.
По мне пробежала дрожь, и Айви, ощутив ее, глянула из‑под короткой позолоченной челки:
– Прекрати, – сказала она мрачно и почти сердито.
– Почему? – спросила я, убирая руку. – Ты кусала меня, я помню это ощущение, помню, что чувствовала при этом та, Я хочу найти равновесие на крови, почему же ты не хочешь?
Айви замерла от неожиданности, и я тоже сама от себя не ожидала такого. Адреналин вскипел в крови, кожу закололо участившимся пульсом.
– Я тебя кусала? – Ее слова были окрашены злостью. – Ты меня просто соблазнила. Сыграла на всех моих инстинктах.
– Ну… ты же дала мне ту книгу? – парировала я. – И хочешь, чтобы я поверила, будто ты не хотела?
Она ответила не сразу, но зрачки ее медленно стали расширяться, хотя она стояла на солнце. Я задержала дыхание, не зная, что будет дальше. Если ей нужно из себя выйти, чтобы говорить со мной, то пусть выходит. Но она не стала продолжать разговор на новом градусе злости, а отступила на шаг.
– Я не хочу об этом говорить, – сказала она, и только я собралась возразить, как она уже повернулась и скрылась в арке.
– Эй! – крикнула я, зная, что преследовать убегающего вампира неразумно. Но когда, спрашивается, я делала что‑нибудь разумное?
– Айви! – заныла я, обнаружив ее возле кухонной раковины, которую Айви яростно скребла. Густо стоял резкий запах какого‑то моющего средства, облаком висевшего вокруг Айви и поблескивающего на солнце. Половину бутылки, небось, вылила. – Я хочу говорить об этом. – Она на меня посмотрела так, что я похолодела. – Я теперь знаю, чего ожидать, – добавила я упрямо из коридора. – На этот раз не будет так плохо.
– Ты еще не знаешь, что такое «плохо», – сказала она и открыла кран. Движения у нее были резкие, на грани вампирской быстроты. Поняв, что я перекрыла ей выход, я проскользнула в кухню и сделала вид, что мне нужна бутылка с водой. Чувствуя, как частит пульс, я закрыла холодильник, отвернула крышку и глотнула воды.
– Насколько часто тебе нужна кровь? – спросила я и вздрогнула, когда Айви резко повернулась, запутавшись руками в посудном полотенце.
– Мерзкий вопрос задаешь, Рэйчел, – сказала она обвиняющим тоном. Брови ее страдальчески сдвинулись.
– Не мерзкий, а по существу, – возразила я. – Тебе нужна кровь, чтобы ты себя чувствовала нормально. Мне, черт побери, нужен секс не реже раза в неделю, если я встречаюсь с кем‑то, кто мне дорог, – а если нет, мне уже начинает казаться, что он меня не любит, или мне изменяет, или еще всякие глупости в голову лезут. Идиотизм, но так оно есть. Почему у тебя должно быть иначе? Так вот: насколько часто тебе нужна кровь, чтобы быть спокойной и довольной?
Лицо за завесой волос стало алым – каково? В глубине души, оказывается, Айви застенчива.
– Два или три раза в неделю, – пробормотала она. – Но не то что мне ее много нужно каждый раз. Тут важен процесс, не результат.
Ее блуждающий взгляд остановился на мне, пронизывая до сердцевины.
– Это я могу, – сказала я, чувствуя, как колотится сердце.
Ну ведь могу же?
Айви смотрела на меня – и вдруг резко рванулась в арку. Передо мной была пустая кухня.
– Айви! – воскликнула я, ставя бутылку на стол и устремляясь следом. – Я же не прошу тебя меня кусать! Я просто хочу поговорить!
На ходу я заглянула в ее комнату, в ее ванную, потом услышала ее шаги в святилище. Она собиралась сбежать – как всегда.
– Айви! – позвала я и тихо ойкнула, войдя в святилище: она оказалась передо мной.
– Ты меня преследуешь, – сказала она, и угроза в ее голосе заставила меня скрыть дрожь.
– Я хочу поговорить. Только поговорить. Я знаю, что ты боишься… Эй! – возмутилась я, когда ее рука резко толкнула меня в плечо. Айви стояла ко мне вплотную, и глаза ее были чернее греха – и живее солнца.
– У меня есть серьезные причины для страха, – сказала она, и ее дыхание шевельнуло мне волосы. – Ты думаешь, мне не хочется тебя укусить? Ты думаешь, я не хочу снова наполниться тобой? Ты меня любишь, Рэйчел, знаешь ты это или нет, а любовь без условий очень редко приходит к вампиру. Я с ума схожу, что ты здесь, и ты не моя!
Я смотрела на нее в упор, чувствуя, как стучит пульс и как подгибаются колени. Может, действительно не стоило идти за ней.
– Я так этого хочу, что калечу других, лишь бы сохранить тебя в безопасности и почти преступной невинности, – говорила Айви. – Так что, если я тебя не кусаю, поверь мне, тому есть серьезная причина.
Она сильно толкнула меня в плечо, отвернулась и пошла. В полном потрясении я смотрела ей вслед. Льющееся в витражи солнце окрашивало ее цветными пятнами, играло на решительно размахивающих руках. И моя решимость тоже выросла – я шагнула вслед за Айви. Надоела мне эта ее манера убегать от моих вопросов.
– Поговори со мной! – потребовала я. – Ну почему ты не хочешь даже попробовать найти способ? Айви, ты была бы такая счастливая!
Она остановилась перед самой прихожей, держа руку на бедре, лицом к двери. Три секунды она стояла так, потом медленно обернулась. Изящная, собранная – просто аллегорическая картина сдерживаемой досады.
– Ты меня не остановишь, – сказала она просто, и я шагнула вперед, желая возразить. – Ты слишком погружаешься в экстаз, чтобы сохранить сознание и остановить меня, если дело обернется плохо. А оно обернется плохо, Рэйчел, если я не примешаю к нему секс. Такой создал меня Пискари.
Мелькнуло ее отвращение к себе, ненависть к собственному существу – и у меня сердце заныло от желания доказать ей ее неправоту. Дыхание у меня участилось, пришлось его сдержать.
– Теперь я знаю, чего ожидать, – сказала я тихо. – Тогда было неожиданно. Теперь я справлюсь лучше.
Она, не снимая руку с бедра, оглянулась налево, будто в поисках сил. Или ответа.
– «Лучше» – этого мало, чтобы остаться в живых, – сказала она, и я похолодела от едкой интонации. – В тебе этого нет. Ты сама сказала, что не хочешь делать мне больно. Если я снова возьму твою кровь, не дав своим чувствам к тебе сковать мой голод по крови, тебе придется останавливать меня силой и болью, потому что, когда голод захватит власть, я не сдержу его. Ты думаешь, сможешь ты?
У меня пересохло во рту, и слова прозвучали хрипло:
– Не… Не обязательно же применять силу.
– Правда? – спросила она, и я встала столбом, вытаращив глаза от страха. Айви отпустила сумочку, та упала на пол. – Давай проверим.
Она прыгнула, я отдернулась, хватая ртом воздух, нырнула к ней, оттолкнувшись от стены с намерением мимо нее проскочить. Если она меня схватит, я труп. Потому что это не страсть, это гнев, гнев на себя, наверное, но оттого не менее опасный.
Звук удара Айви об стену в том месте, где я только что была, заставил сердце скакнуть к горлу. Я резко развернулась. Айви неслась на меня, я схватила ее за руку, дернула, пытаясь повалить, но Айви вывернулась, покатилась – судя по звуку, и я развернулась –…но слишком медленно.
Сдержалась, не пискнула, когда белая рука охватила мое горло, пальцы прижали руку, вывернули кисть так, что стало больно. Я обмякла в ее захвате – с ее вампире кой реакцией мне не соперничать. Вот и все. Я во власти Айви.
– Ну, Рэйчел? – шепнула она, шевеля мне волосы дыханием. – Делай мне больно, покажи, что ты этого не боишься! Если ты не воспитана в сознании, что это норма, то это труднее, чем ты думаешь.
Она не мазохистка, она реалистка, пытающаяся меня заставить понять. Я стала отбиваться в страхе, и плечо пронзило болью. Не от захвата Айви – он был прочен, но не причинял бол и, – а от моих усилий освободиться. Я застыла, вытаращенными глазами глядя на стену. Спиной я ощущала тепло ее тела, и у меня мышцы начало одну за другой сводить от покалывания, возникшего высоко в шее и потекшего вниз…
– Мы можем делить кровь без любви, если ты сможешь мне сделать больно, – выдохнула Айви, обдав мне ушную раковину теплом. – Можем делить кровь без боли, если ты меня полюбишь. А середины нет.
– Я не хочу делать тебе больно, – сказала я, зная, что моя магия действует как бейсбольная бита. Тонкости мне всегда недоставало. Она сделает больно, и очень больно. – Отпусти, – потребовала я, шевельнувшись.
Она сжала хватку, и в результате моих стараний наши тела только сблизились. Жаркий ком свернулся у меня внутри. Это началось как предметный урок, чтобы я к ней не приставала, но теперь… Господи, а что, если она укусит меня прямо сейчас?
– Ты не даешь нам найти баланс на крови, Рэйчел, – сказала Айви. – Любовь есть боль. Пойми это. И прими.
Это не так. Это не должно быть так, во всяком случае. Я снова задергалась.
– Ой‑ой! – простонала я, переступая на месте. Меня прошибло потом. Аромат Айви окутывал меня, успокаивая, умиротворяя, неся воспоминания о входящих в меня зубах, и эти воспоминания вышли на передний план сознания, как и добивалась эволюция. И когда у меня закрылись глаза от выброса адреналина, когда сильнее зашумела кровь, я поняла, в чем именно моя беда. В том, что я не хотела–не хотела, чтобы Айви отпустила меня. – Айви? – обратилась я к ней.
– Черт побери! – прошипела она, и жар ее голоса ударил меня почти физически.
Дуры мы обе неимоверные. Я хотела только поговорить, а она хотела только показать мне, как опасно будет искать равновесие крови. А теперь уже поздно думать.
Захват стал жестче, и я обмякла в нем.
– Господи, как ты хорошо пахнешь! – выдохнула она, и у меня кровь загудела в жилах. – Не надо было мне тебя трогать…
С ощущением нереальности я попыталась шевельнуться; Айви позволила мне повернуться к ней лицом. Сердце билось у меня в горле, и я проглотила слюну, глядя в ее идеальное лицо, разрумянившееся от опасности нашего положения. Глаза ее были черны как абсолютная ночь, и в них отражалась я – с полуоткрытыми губами, с глазами, полными страсти. В ее глазах, окрашенная жаждой крови, переливалась темнота, а ниже, в самой глубине – хрупкая незащищенность ее существа.
– Не могу делать тебе больно, – сказала я, и что‑то неслышно шепнул внутри меня страх.
Шея пульсировала памятью о ее губах, радостным ощущением, когда она тянула, брала то, что ей нужно было, чтобы заполнить щемящую пустоту души. Она закрыла глаза, и я, глубоко дыша, почувствовала, как расслабляется мое тело, прислоненное к ней, как она опускает лоб мне на плечо.
– Я не буду тебя кусать, – сказала она, едва не касаясь меня зубами, и меня пронзил всплеск желания. – Не буду.
У меня будто в душе потемнело от таких слов. На вопрос, что она сделает, ответ был получен. Она уйдет. Она отпустит меня, оставит и уйдет.
Ощущение утраты вихрем взмыло в легких, лишив меня воздуха.
– Но я хочу, – сказала она, и скованное цепью желание в ее шепоте пронизало меня снова.
Я ахнула от неожиданного ощущения в середине тела, от которого я будто взлетела – чувство стало вдвое мощнее, ведь я уже почти потеряла надежду. Следом пришел страх, и захват Айви стал сильнее. Я замерла, когда она склонила голову, и ее губы погладили меня совсем рядом со шрамом.
– Кусай или отпусти, – выдохнула я с кружащейся от желания головой. Как это случилось? Как это случилось так быстро?
– Закрой глаза, – сказала она, и серый голос полон был эмоциями, которые она пыталась сдержать.
Пульс у меня стучал молотом, а веки трепетали. Я ощутила, как она отодвинулась, мысленно видела ее черные глаза, горящий в них жар, как она стряхивает с себя путы самоограничения и бросается в яростное исполнение желания, неудержимого желания, и как душу ее обволакивает вина.
– Не шевелись, – сказала она, и я задрожала, ощутив ее дыхание у себя на щеке. Она меня укусит. Боже мой, на этот раз я все сделаю лучше. Я не дам ей утратить самообладание. Я смогу.
– Обещай мне, – попросила она, проводя пальцем по моей шее – у меня перехватило дыхание, – что это ничего не изменит. Что ты знаешь: это только глоточек на пробу, и я никак потом не буду тебя поощрять. Я никогда больше к тебе не прикоснусь – только когда ты сама придешь ко мне. Если ты сама придешь. И не приходи, если ты сама не захочешь всего целиком, Рэйчел, не захочешь полностью. Иначе я не могу.
Глоточек на пробу. Проба уже была, но я все равно кивнула, не размыкая век. Дыхание вырывалось из меня резкими толчками, и я чуть не застонала от легкого прикосновения к шраму, пославшего молнию вниз живота. Я ахнула, ощущая стену спиной» ощущая крепнущий захват рук Айви. Сердце билось, нетерпение и предвкушение проникали глубже, сильнее.
Мягкость ее губ на моих губах я почти не заметила, пока ее рука не оставила шрам, не сдвинулась на шею сзади, удерживая меня. Я застыла.
Она меня целует?
Первый импульс – отдернуться прочь – взметнулся и погас, и все перепуталось, потому что тело еще резонировало приливом эндорфинов от прикосновения к шраму. Глоточек на пробу, сказала она. Адреналин хлынул вновь. Айви, увидев, что нет реакции отторжения, едва ощутимо касаясь губами губ, снова нашла рукой шрам.
У меня вырвался стон. Она отпустила меня слегка – просто чтобы я понимала, что она делает, и знала: сейчас я получу все.
– Боже мой, Айви! – простонала я, беспомощно раздираемая противоречием между умом и чувствами, и она прижала меня к стене, а губы на моих губах стали увереннее, напористее. Едва ощутимый намек на кончик языка заставил меня ахнуть, я снова замерла, не зная что делать. Это было слишком. Я не могла думать, а легкое прикосновение Айви ослабело и вдруг, действительно вдруг она отодвинулась.
Я навалилась спиной на стену, тяжело дыша, открыв глаза, рукой прижимая трепещущую жилку на шее. Айви стояла в четырех футах от меня, глаза у нее были сплошь черные, а тело явно страдало от усилия, которого стоило ей меня отпустить.
– Все или ничего, Рэйчел. – Она отшатнулась, сделав шаг назад, и вид у нее был испуганный, – Я не уйду первой, но и не поцелую тебя никогда, если не ты начнешь. Но если ты попробуешь мною манипулировать, чтобы я тебя укусила, я буду считать, что ты приняла мое предложение, и пойду тебе на встречу. – В ее глазах читался испуг. – Всем своим существом.
Пульс у меня грохотал, колени подкашивались. У нас теперь каждое утро может стать несколько более неловким… или куда более, черт побери, интересным.
– Ты обещала, что не покинешь меня, – сказала она, и голос ее стал беззащитным.
А потом она ушла – резкими шагами, подхватив сумочку, сбежала из церкви – и из той неразберихи, в которой меня оставила.
Я уронила руку, охватила сама себя, будто чтобы не дать себе развалиться. Что же я натворила? Просто стояла и позволяла ей все это делать? Надо было ее оттолкнуть, но я этого не сделала. Я это начала, и она, воздействуя на мой шрам, добилась от меня, чтобы я без страха увидела ее предложение и всю ту страсть, которая может за ним последовать. Все или ничего, сказала она, и теперь, попробовав это «все» без привкуса страха, я понимала, о чем она говорит.
Грохот мотоцикла Айви донесся из открытого окна – и растаял, влившись в далекий шум потока машин. Я медленно сползла по стене, на пол, хрустнув коленями и пытаясь перевести дыхание.
О'кей, – подумала я, все еще ощущая, как резонирует, гудит во мне обещание Айви, – Так что мне теперь делать‑то?
Глава четырнадцатая
Мое внимание привлек сухой треск крыльев в высоких окнах, и я встала, вытирая с шеи пот. Дженкс? А где он был пять минут назад, и какого черта мне теперь делать? Айви сказала, что не сделает первого шага, но как мне оставаться в церкви теперь, когда между нами резонирует этот поцелуй? Каждый раз, когда она теперь будет на меня смотреть, я буду гадать, что она думает.
Может быть, этого она и хотела?
– Привет, Рэйч! – весело бросил Дженкс, слетая с потолка. – Куда это Айви пошла?
– Не знаю. – В полуоглушенном состоянии я вышла в кухню, пока он не заметил, в каком я виде. Очевидно, у ребенка с крыльями все в порядке. – А ты сейчас спать не должен? – спросила я, потирая саднящую руку. Черт, если будет синяк, к платью подружки он будет невероятно кстати. Зато хоть свежего следа от укуса не будет, а то он бы тоже подошел.
– Ах ты черт, – сказал Дженкс, и я опустила глаза, встретив его неодобрительный взгляд. – Воняет тут. Ты ее снова провоцировала?
Это все же не был вопрос, и я вошла в кухню, не остановившись.
– Дура ты, ведьма, – сказал он, рассыпая на лету серебристые искры. – Она вернется? Или ты ее на этот раз напугала так, что она уйдет совсем? Ну что тебе неймется? Не можешь не расчесывать?
Дженкс, замолчи, – сказала я устало, взяла забытую бутылку с водой и направилась в гостиную. Там есть радио, включу его достаточно громко – и не буду слышать Дженкса. – Мы с ней поговорили, вот и все. – И она целовала меня. – Я получила ответы на кое‑какие вопросы. – А еще она возилась при этом с моим шрамом, и это было здорово. Черт побери, откуда мне было это знать заранее? Я же думала, что я натуралка. И ведь я натуралка и есть? Или как? Или у меня «латентные склонности»? А если они и есть, так они что – оправдание тому, чтобы думать не головой, а «точкой джи»? Что вообще все это значит? Что я настолько примитивная?
Он влетел за мной в пустую гостиную. Я села на приступок у камина, пытаясь собраться с мыслями. Включила радио, нарвалась на веселенькую прыгающую мелодию, и выключила нафиг.
–Ну?
Дженкс сел мне на колено почти с надеждой во взгляде. Но я вздохнула, и он тоже грустно опустил крылья.
– Я просила о балансе на крови, и она поставила определенные условия, – начала я, глядя в высокие окна на кроны дубов. – Она не сделает первого шага к тому, чтобы брать мою кровь, но если я хоть намекну, что мне этого хочется, она это поймет так, что я хочу… все сразу.
Он смотрел на меня, не понимая, и я добавила:
– Дженкс, она меня поцеловала.
Он вытаращил глаза, и я где‑то в глубине души уверилась, что он не осознавал, в чем закавыка, и не хочет теперь показывать, что не додумался.
– Тебе понравилось? – спросил он напрямую, и я поморщилась, дернула коленом. Он взлетел – и сел опять туда же.
– Она при этом играла с моим шрамом, – пробормотала я, краснея. – Я отлично почувствовала, как бы это было – забыться и поплыть по течению, но я не понимаю теперь источника моих чувств. Она все мне перепутала – и просто вышла.
– Понятно… – Дженкс помолчал, будто не зная, что спросить. – И что же ты теперь будешь делать?
Я улыбнулась ему невесело. Его безусловная поддержка пролилась бальзамом на душу, и мне стало легче. Ему плевать было, что делаем мы с Айви, пока мы все вместе и друг друга не убиваем.
– Откуда я знаю? – сказала я, вставая. – Сменим тему?
– Ну давай, – сказал Дженкс, поднимаясь вместе со мной. – Ты только думай, о чем тебе надо думать. До тех пор хотя бы, пока не съезжаешь.
Поставив бутылку на подоконник, я взяла метлу и стала снова подметать наш новый пол. Съезжать оттого, что Айви меня поцеловала? Нет, не стану. Она сказала, что не будет так больше делать, и я ей поверила, зная, что она этого хотела с тех самых пор, как мы поселились вместе, а я была тупа как бревно из‑за ее умения скрывать свои желания. Это мне только дали попробовать, что могло бы быть, и мы тут же вернулись на прежнюю дистанцию, чтобы я успела подумать. Разложить по полочкам. Поворот бы все это побрал!
Дженкс на миг завис в воздухе, сел на подоконник, в солнечный луч.
– Так лучше, – сказал он, оглядывая голые стены. – Я не знаю, почему вы работяг не позвали. Дело ерундовое, а то, что вы сэкономили – капля в море той суммы, что нужна будет на переосвящение церкви. – Он вдруг забеспокоился: – Ведь ее
же будут переосвящать? Мы же не можем переехать.
Разогнувшись от совка, в который я сметала пыль, я повернулась к Дженксу, услышав тревогу, которую он хотел бы скрыть. Не важно, насколько велика сейчас неловкость между мной и Айви. Если мы разойдемся напрочь, Дженкс может потерять сад. А у него детишек слишком много, и Маталине тоже совсем не хочется столбить новую территорию. Дженкс говорил, что она нормально себя чувствует, но я все же волновалась.
– Мы не переезжаем, – ответила я деловым голосом и сунула совок в мешок для строительного мусора. – Мы ищем способ переосвятить церковь.
С неприятной ситуацией мы с Айви разберемся нашим обычным способом… то есть притворимся, что ее вообще нет.
Это мы здорово умеем – что она, что я.
Успокоенный Дженкс глянул в сад, и солнце блеснуло на ярко‑желтой шевелюре.
– Все равно надо было работягам дать стены чинить, – сказал он. – Сколько вы на этом сэкономили? Сотню баксов? Слезы и сопли.
Я отставила метлу и стряхнула мусор в мешок, ища завязку.
– Я после свадьбы Трента получу прилично бабла, если только не обойдется без происшествий. Но шансов на такое мало. Дженкс фыркнул:
– При твоем счастье? Точно не обойдется.
Я оглядела гостиную, пытаясь прикинуть, как взять мешок с мусором, чтобы не напороться на вылезший гвоздь или острую щепку. Хотя в помещении было пусто и гулко, но стены снова были на месте и обнажившийся пол был чист. Съездить в магазин быстренько за новыми плинтусами – и можно будет все ставить на место. Да на самом деле и не надо ждать плинтусов. Можно все поставить на место сейчас, а доделать позже. И если подсуетиться, то могу это сделать даже до прихода Айви. Может, даже легче будет одной, чем вдвоем.
– Сейчас телефон зазвонит, – сказал Дженкс, сидя на ручке метлы. Я замерла и вздрогнула, когда так и случилось.
– Ну, знаешь, Дженкс! Жуть берет, – буркнула я, отпуская мешок и подходя к камину. Я понимала, что слышит он скорее всего, как щелкает электроника, но все равно на нервы действует. А он улыбался во весь рот, когда я брала трубку.
– «Вампирские чары», – сказала я самым что ни на есть профессиональным голосом. Высунула Дженксу язык, и он с веселой мордой сделал мне неприличный жест. – Говорит Морган. Мы вам поможем, ночью или днем, живые или мертвые.
Куда, к черту, девались бумага и ручка?
– Рэйчел? Здравствуйте, это Гленн.
Я шумно и с облегчением выдохнула, оглядываясь, на что бы сесть, не нашла и вышла в кухню.