Когда мерный голос Алеки смолк, в кабинете долго стояла тишина. Прежде её лучшим символом был варан, теперь — каждый из гостей. Все они вглядывались в воздушную страницу, повисшую над лысым черепом старика, который в таком соседстве мог бы сойти за святого со средневековой миниатюры... если бы не былые речи.
Аксель и Дженни разобрались быстрей других: им помогла строфическая разбивка текста. Октавио болезненно морщил лоб и, кажется, «утонул» в рифмовке и ритме. Кри, чувствуя тёмную и страшную повесть, зашифрованную в неясных намёках, не скрывала своей растерянности. Шворк, абсолютно глухой к любой поэзии, но имевший блестящий логический аппарат, глядел спокойно и хмуро.
С Шеса же можно было лепить Недоумение.
— Сознаюсь, я... не очень понял, — промямлил он наконец, когда его молчание стало попросту неприличным.
— И хотел бы услышать наше скромное мнение? — добродушно сказал Алеки. — Поработаем ещё для гостей, Varanus tristis?
— Для гостей ли... — зловеще бросил варан. Но затем умолк.
— Если верить хоть слову этого перевода, — небрежным светским тоном начал Алеки, —то нашему Кууму не откажешь в самооценке. «Первый среди последних» — видали, как себя величает, а? Точней даже, так его величают Смерти... Ну, а «последние», значит, кто же? Мы! Великий Звёздный, Геганий и Диспетчеры, я... и весь наш народ. Лишь потому, что Куум, видите ли, поэт. Один раз получивший приглашение туда, куда его соплеменников не звали...
Ладно, оставим юмор, а то вы ещё заподозрите во мне зависть. Между тем завидовать нечему! Ну, допустим, Смерти и впрямь по внезапной прихоти решили открыть нависшую над миром угрозу только Кууму. «Последнюю почесть» оказать. Добровольно-принудительную к тому же... Мол, если не торопишься на тот свет, «в наш туман» — изволь разгадать туман нашего пророчества! Некий Предисессор (или, как вы помните, Владеющий Досками) должен встретиться с каким-то Ключом, и тогда случится нечто ужасное, если наш поэт вовремя не приструнит их обоих. По крайней мере, нам не нужно гадать о степени предстоящей катастрофы: достаточно взглянуть на финал!
— «Там, где скрип и звон — это всё живое...» — прошептал Шес. — Смерти скрипят костями и звенят косами для Куума. И не останется ничего живого, кроме них? Но... почему? За что?
— Минуточку, славный Ниль, я не закончил мысль! «Завидовать нечему» — вот как она звучала. Судя по всему, Куум не справился с задачей. Скорее всего, он даже не взялся за неё...
— А... п-почему? Это очень важно! — вскинулся эльф. «Я думал, так никто не умеет, кроме Отто», — сказал себе Аксель, с восхищением наблюдая за ним.
— Наберись терпения, поймёшь... «Новый Предисессор облако зла увидит», — назидательно процитировал Алеки. — Вот причина, которая побудит его и Ключ (или Ключа, если этот последний одушевлён) к очередной встрече.
— Очередной? То есть... не первой?!
— Ну, раз он «новый», значит, были же, наверно, и старые... и старые Ключи тоже? Не знаю, насколько труден для тебя такой полёт мысли, но ты постарайся выстоять... В принципе, нам давно известно, что если какой-то мир натворит достаточно грязных дел, Голубой Космос тускнеет. И рано или поздно превратится в вечную ночь, которую люди Земли видят над головами уже сегодня. Отсюда — проклятые места, мстящие любому убийце, иначе говоря, аномалии волшебного поля... Но заметим ещё одну важную деталь: «облако зла» наш будущий палач видит почему-то лишь в «человеке». А где же духи? Или, к примеру, эльфы?
— И в самом деле... Стало быть, у нас по сравнению с людьми остаётся шанс?
— Охо-хо... Тристис, ответь ты! Я не полезу в фонтан на старости лет, однако мне бы тоже передохнуть...
Варан повернул голову и уставился на Шеса, как недавно на Кри.
— Видишь ли, — медленно сказал он, — чтоб ты меня лучше понял, начну с известного. «Sub specie aeternitatis» — «C точки зрения вечности», так сказать. Тебе недаром напомнили: у людей над головами уже вечная ночь! А у духов и эльфов ещё нет... Далее. Волшебное поле в мире людей почти исчезло. У духов или у эльфов — изменения мизерные...
— Тристис, Тристис, — мягко прервал Алеки. — Нельзя утверждать такое! Нам всем грозит оскудение, и его виновники — без сомнения, люди...
— Это моё личное мнение, и я знаю, что вы с Великим Звёздным его не разделяете! (Старец кивнул и спокойно прикрыл глаза). Спрашивается, — продолжал варан, — почему волшебное поле обнищало именно у людей, когда не они, а мы — главные волшебники, тратящие его активно? И почему единственный из людей, кого это не касалось, был Гуго Реннер, а затем — его внуки, сидящие здесь передо мной? — Он повернул иссохшую голову к детям, и те поёжились.
— Не знаю! — искренне сказал Шес.
— Да, но если подумать? Если подумать?
— Тут нужен кто-нибудь поумней, чем я.
— И ты прав! Тут нужен Великий Звёздный. Его не раз обвиняли в нежелании разгадать Тайну Тайн. А между тем он давно разобрался в ней. Давно... Ещё бы, повидать столько живых миров... К тому же, он бывший человек!
У Акселя пробежал озноб по телу. Неужто он сейчас наконец УЗНАЕТ? То, чего не знал даже Франадем? Загадку, что столько лет не даёт покоя всему волшебному миру... И от кого? От ящера, полутрупа из чёрной дыры, сидящего на столе, как истукан?
— Секрет прост, — продолжал варан. — Люди во всём соперничают друг с другом. Духи и эльфы — нет! Первые привыкли к повиновению и уступают соперничество своей ничтожно малой верхушке, вторые же слишком равнодушны, пресыщенны и преданы удовольствиям, чтобы враждовать. Война всех против всех никогда не бушевала в волшебном мире...
— Хоть это я знаю наконец, — вздохнул Шес. — А ведь любой из нас найдёт, что делить, если захочет...
— Вот именно — ЕСЛИ ОН ЗАХОЧЕТ, — изрёк варан. — Разумеется, я не разделяю затасканного мнения людей, будто бытие определяет сознание. Бытие на самом деле определяет совсем другое: насколько это сознание примитивно. Какова его жадность. Его глупость... Но стоит сознанию чуть-чуть приподняться с четверенек, и перед ним — целый веер разных решений, не имеющих ничего общего с обычными хватательными рефлексами. Чувство справедливости. Альтруизм. Даже самопожертвование подчас... Иные из этих звёзд достойно украшают Голубой Космос. Просто люди не знают...
«Правда?!» — хотел сказать Аксель. И сказал бы — если бы не спасительное заклятие.
— А ведь верно... — медленно отозвался Шес. — У каждого выбор свой. Одним всего света мало, другие, утолив голод, полагают себя счастливыми! Можно ли после этого сваливать решения на жизнь?
— Повторяю, Многоликий — сам из людей, он знает цену такому словоблудию. Если же у него и оставались какие-то сомнения, то Гуго Реннер развеял их по ветру навсегда. Как гласит немецкая Библия: «Spreu, die der Wind verstreut»! Прах, возметаемый ветром...
— «Шпрой, ди дер Винд ферштройт», — медленно повторил чуждые ему звуки эльф, посмотрел на Акселя, и тот, вместо страха и ненависти, которые ждали бы его в глазах человека, прочёл в них уважение к своему языку. — А... дальше?
— Дальше? Среди людей-волшебников не так уж мало поэтов, герр Реннер вовсе не был чем-то особенным. Настоящий волшебник — всегда немножко поэт... а уж об обратной закономерности и говорить нечего! Но из всех, кто обладал нужными способностями, Гуго Упрямец особенно ненавидел конкуренцию, соперничество, вражду. Конечно же, Великий Звёздный заметил: там, где Гуго — волшебное поле Верхнего Мира по-прежнему таково, каким должно быть. И много лучше!
Аксель почувствовал прилив гордости за деда. Все глядели на него, но он не скрыл своих чувств.
— Однажды Великий Звёздный при мне повторил слова, сказанные им человеку Фибаху в Потустороннем замке... когда Многоликий описал ему встречу с Гуго, — брезгливо вспомнил варан. — Он уже знал секрет волшебного поля, да не стал объяснять тому ничтожеству... Просто сказал ему: «Вот это вас всех и погубило... Если бы люди не соперничали, они бы уже давно обогнали нас, и тогда я служил бы вам, а не вы мне».
— Но если так... — с дрожью понял Шес, — человечество и в самом деле виновно! Виновно в ослаблении волшебного поля...
— Своего, — напомнил варан. — А хоть бы даже и нашего — уничтожение людей ничего не даст, только хуже будет... — И он чуть покосился на старца, но Алеки дремал и наверняка ничего не слышал.
— Почему ничего не даст? — На сей раз в голосе Шеса звучало явное облегчение.
— Вспомним отрывок. Люди первыми разбудили Предисессора. Да, верно... Однако затем Чёрный Кодекс обращается уже ко всем нам, а не только к людям:
Жалкие души — гиблые души, когда жалеть не умели!
Мы вольны помедлить у цели.
Вдруг вы прозрели?
— И как же надо прозреть?
— Не надо повторять ошибки людей, враждовать с ними, убивать их. Иначе не был бы нужен Предисессор и этот его Ключ! Хватило бы наших скромных сил... Собственно, их бы и хватило несколько лет назад, когда Семь Смертей согласились помочь нам. Но с ними — дело одно, а без них-то, увы, другое: один и тот же поступок, разные побуждения. Голубому Космосу, как видишь, мотивы не безразличны... Мы для него не судьи, а соперники людей и убийцы. И сам Великий Звёздный не может разрушить связь морали и волшебства... огромную, прочнейшую связь! Кто бы её ни создал, потрудился он хорошо...
Варан на секунду прикрыл глаза и стал похож на Алеки.
— Мы не можем развеять чужое облако зла подобным же злом, — сообщил он в пустоту, открыв их. — Вот почему нельзя убивать ни людей, ни вас!
— Спасибо! Но Многоликий-то думает иначе...
— Наконец мы добрались до ответа на твой вопрос о Кууме, который так и не взялся за свою тайную миссию... если она была. Помнишь, ты волновался, в чём тут дело?
Шес кивнул.
— Куум наверняка понимал то же, что и я. Только прямой приказ Смертей, но не Чёрный Кодекс сумел бы удержать Великого Звёздного в его планах уничтожения человечества! А Смерти прямо не вмешиваются. Такой уж у них обычай... И чем скорей Многоликий нанесёт удар, тем скорей появятся Двое, чтобы уничтожить и нас. И, наверно, вас, эльфов. А может, весь Лотортон, кто знает...
— Для чего тогда Куум пошёл к людям?
— Хотел на них посмотреть. Узнать побольше... Нельзя ли их изменить? Сделать похожими на Гуго? И даже ты догадаешься, зачем он скормил себя Дануте!
Все содрогнулись.
— Прошу прощения, я, кажется, задремал! — раздался из кресла бодрый голос. Старец выпрямился и мило улыбнулся гостям. — Вы ещё здесь? Похвально! Какая любовь к истине... Получить секретнейшие кристаллы, но всерьёз волноваться о бумагах беглого духа, съеденного вампиром... Сколько вздора, должно быть, наболтал вам за это время Тристис! Хорошо, я его не слышал.
— Вздор или нет, — сказал Шес, — я вижу в нём свою логику... Ты уверен? — пристально поглядел он на варана. — Ты ни в чём не ошибся?
— Несчастный! — ласково ответил Алеки. — Скорее ваша общипанная Ронуэн ошибётся, чем Тристис, муж старой Юлии, о которой он до сих пор горюет... Его логика безумна, согласен! Но найти в ней изъяны невозможно. Просто он сумасшедший, вот и всё. А здоров из нас двоих только я, и если у вас найдётся ещё минутка, подчеркнул бы напоследок пару деталей...
— Говори, говори, достойный Алеки!
— Кое-кто из соседних звёздных духов догадывается о том, что вы сегодня услышали. Но точно не знает ничего... Не принимайте же их возможные намёки за знание фактов, они так же блуждают в темноте, как блуждали вы. И ещё. Обратите внимание на второй — и довольно явный! — план нашего отрывка. Смерти не угрожают никому! Кто-кто, а они-то знают: страх порождает не спасение, один только новый страх... Их бездна меряется не глубиной, а чувством собственного достоинства. Боюсь, перевод Куума здесь точен, самому ему такое не выдумать... Нам дозволено даже приоткрыть краешек завесы... того сна, который мы называем жизнью. Но сбудется этот сон лишь после смерти:
Сон остаётся. Лишь мы его не украли...
Встанут в тумане две золотых Спирали.
Хочется — повторись в толпе одиночеств.
— Спирали? Что они означают?
— О, тут было много мнений; правда, никто не захотел умереть и проверить лично... Философы, тоже мне! Может быть, это символы расширяющихся Вселенных, а также их сужающихся Антивселенных. А может быть, символы Пространства и Времени, которые наш Дух-Выпрямитель разворачивает без отдыха против часовой, и сворачивает по часовой стрелке? Наконец, кое-кто уверен, что две Спирали — путь из жизни, и путь возвращения к ней. Для тех, кто захочет... «Хочется — повторись в толпе одиночеств». И если правда, будто мёртвые оживают, тогда понятно, почему на свете умных всё меньше, а дураков — всё больше и больше... Есть ли ещё вопросы?
— Когда же, по-твоему, могут появиться Предисессор и Ключ?
— Кто знает... По нашему летоисчислению семь тысяч человеческих лет — буквально вчерашний день. Но для самих людей срок немалый. И если Двое действительно начнут с человечества, то вполне возможно, что их терпению скоро придёт конец... Ну, пора прощаться...
— Последний, самый последний вопрос, мудрый Алеки!
— Спроси.
— Мудрость Чёрного Кодекса произвела на всех нас глубокое впечатление... — начал Шес.
— Говори только за себя! Мудрость — не стадное понятие.
— Прости... Но и у тебя своя мудрость! И так как нам, быть может, не посчастливится увидеться вновь... не будешь ли ты так добр поделиться ею? Как ты, ты сам, смотришь на жизнь и смерть, истину и заблуждение, цель и тупик? Озари меня своим светом!
Алеки чуть помолчал.
— Не буду ли я так добр... — повторил он со странным выражением. — Но с чего ты взял, что я добр? А вдруг ты совсем не ведаешь, о чём просишь?
— Истинный мудрец не бывает злым! — убеждённо заявил Шес.
— Вот видишь, ты уже заранее знаешь, какова истинная мудрость. А просишь о ней меня!
— Всё равно, что бы ни было, я не пожалею! Просите и вы со мной... — повернулся эльф к немым детям. Те закивали головами, заулыбались.
— Ну ладно... — сказал Алеки. Он медленно взялся за закладку и потянул. Кабинет обрёл прежний вид. Глаза сприггана опять стали чёрными. И на столе осталось только два тела: живое — варан, и мёртвое — Кодекс.
— Как по-твоему, почему лучшие шпионы — всегда у эльфов? — задал Алеки неожиданный и не совсем уютный вопрос.
— Госпожа Ронуэн...
— Да, да, кто спорит, она на своём месте! Но прежде всего лучший шпион — это тот, кто нестандартно мыслит. А нестандартно мыслит тот, кому скучно. Ну, а лучшие в мире месторождения скуки — у вас, у эльфов... Так что ты способен меня понять.
— Спасибо! Да я-то ведь — не шпион...
— Пожалуйста. Да ты-то ведь — один из лучших шпионов, которых мне когда-либо приходилось видеть. Ты чересчур грамотно играешь. Ни одного неуместного слова, ничего, что может раздражать собеседника... И я не в обиде. Я обиделся бы, если б ко мне прислали кого попало!
Он вздохнул.
— Теперь поставим вопрос: что сделало тебя таким в столь юные годы? Я уверен — скука! Ты наверняка умираешь от скуки среди эльфов. Их балов, их сплетен, их покоя... Они не принесли тебе счастья. Но ещё большее отвращение внушаем тебе мы, духи. Я говорю «мы», ибо когда-то я, юный спригган, покинул эльфов, поскольку первым среди них стать не мог. А мне хотелось быть первым! Нечистокровному Тильвит Тег вроде тебя подобные проблемы знакомы, хотя ты менее суетен, чем я... И Великий Звёздный оценил моё рвение: поставил меня над очень большими духами, которым не доверяет. Не правда ли, отвратительно?
Шес молчал.
— Итак, другая судьба и другой народ — счастья нет! Ну, о людях мы уже нынче толковали... Кого бы ещё припомнить — может, вампиров? Так что же я хочу всем этим сказать, в конце концов? Если умное существо любого народа всегда несчастно, отчего бы не утешиться дураками? Тем более, их гораздо больше... Но и у них хватает мучений, и рано или поздно они погубят себя. Себя и нас...
— И в чём же выход?
— Исключительно в нём самом. Видишь ты эту фразу в Чёрном Кодексе: «Если счастье не ваше — то, значит, наше»? Есть лишь один выход прекратить общие мучения: убить всех!
— Всех? — глухо повторил Шес.
— Всех! — жёстко сказал Алеки. — Каковой задаче я посвятил себя с юных лет. Вот мои жалость и любовь, и ничто не сравнится с ними! И тут мы с моим хозяином совпадаем, нам по дороге, хотя его запросы скромнее: Лотортон. Но, может, я сумею пойти дальше него — к невиданной, небывалой катастрофе... Был у нас шизофреник Купка. Он наслаждался гибелью далёких миров, потому что сам оставался цел, жалкая тварь... Так я тебя заверяю: если мне удастся дать счастье всему живому, то оставшись один, я не начну упиваться злобной радостью. Последую за вами, немедля...
— И Штрой... знает твои мысли?
— Знает и ценит! Ибо я пошёл дальше Чёрного Кодекса — не при нём будь сказано! — И он кивнул на книгу, лежащую перед ним.
Аксель сделал движение. Дженни тоже.
— В чём дело? — спросил Алеки. — Ах, да, вы же не можете ответить... Ну, вот тебе моя мудрость, бедный Ниль. Она не каждому по плечу, понятно... Я много раз готов был начать с себя — и собою кончить! Вот почему я давно отказался от двойника и говорю с тобой самолично. И мог бы поторопить судьбу... Но то — малодушный эгоизм, выбор Гуго Реннера, выбор Куума. Я уйду, когда позабочусь обо всех!
— Мне душно, — сказал Шес, вытирая крупные капли пота. Дети с ужасом смотрели на эту сцену. — Мне... страшно!
— Не бойся, сейчас тебе полегчает... Итак, пёс, — повернулся Алеки к Шворку, — кристаллы ты взял, и сможешь повторить кому надо всё, что здесь прозвучало?
Шворк кивнул.
— Да и дети, кажется, понимают... Но и у меня к тебе последний вопрос, пытливый Ниль! Ты нравишься мне, я стараюсь ради таких, как ты. Не хочешь оставить эльфов и мне помочь? Мы уничтожим и духов, обещаю!
— Нет, нет! Никогда... — И Шес отшатнулся от него, как от прокажённого.
— Так я и знал, — пожал плечами Алеки. — Ну что ж, прими последний подарок от меня — и мало кто заслужил его, как ты! Иди к новому хозяину, Тристис...
Он положил руку на хвост варана. Тот окаменел с пылающими зрачками, словно переживая оскорбление. И вдруг варан превратился в фигурный меч с шипастыми выступами лап, инкрустированный у острия глазами-рубинами. Но этот меч и эти рубины были бесплотны... Не успел кто-либо шелохнуться, как Алеки сжал рукоять «хвоста» и всадил стальную «голову» в сердце Шеса.
Старик и меч растаяли в воздухе, вслед за ними растаяла и книга, но рана в груди эльфа осталась. Он не умер мгновенно — сумел чуть-чуть уклониться; попытался глотнуть воздуха — и не смог. Лицо его посерело, он рухнул на стол, заливая тёмную древесину кровью. Аксель и Шворк — единственные, кто сумели стряхнуть оцепенение и бросились на помощь, — в панике склонились над ним, лихорадочно вспоминая какие-то лечебные заклинания. Но удар был слишком нацелен — разве что сама Асфодель, и то за считанные секунды могла бы спасти юношу.
— Тело... — прошептал Шес из последних сил. — Не сохраняйте... Родителям... легче... Вот...
Последнего его слова никто не слышал, но миг спустя оно стало ясно: одно из погребальных заклятий. На столе рядом с умирающим возникла маленькая серебряная статуэтка на пьедестале — и, глядя на неё, юноша спокойно закрыл глаза и умер.
Аксель в ужасе отступил, не отрывая взгляда от статуэтки. Шес — или Ниль? — стоял, запахнувшись в плащ поверх балахона, придерживая спригганский меч. Лишь теперь можно было понять, почему у Тильвит Тег такое оружие: полукровка... Если бы Аксель сейчас был способен думать, его задела бы столь мелочная несправедливость. Но он как зачарованный смотрел в серебряное лицо, с которого смерть смыла озорную усмешку и наградила если не счастьем, то покоем.
Глухой стук раздался там, где сидела Кри. Он обернулся: его сестра лежала на полу в обмороке, а Тави и Дженни ошалело глядели на неё.
Хоть сейчас Аксель не сплоховал! И, кажется, дедушка помог... Два мгновенных заклятия сделали своё дело. Кри очнулась, забыла всё, что видела в последние четверть часа. Пока девочка приходила в себя и озиралась, Аксель тихонько взял статуэтку со стола и спрятал в карман.
— Где... Ниль? И Алеки? — шепнула Кри. (Теперь, со смертью Шеса, его волшебство исчезло, все имели обычный вид и могли снова говорить).
— Ниль... улетел. Он должен скорей известить Ронуэн... обо всём. Без корабля перенёсся, он умеет! И мы... и мы, скорее! — Он повернулся к псу. — В корабль...
— А старикан? — сквозь зубы прошипел Шворк. — Что же, так и уйдём?
— Да, так и уйдём! — твёрдо сказал Аксель. — Мы ещё увидимся с ним.
— Тогда я спалю здесь всё. На прощание! — И пудель окинул взглядом бесчисленные корешки книг.
— Нет! Я тебя понимаю, но... сдержись. Сейчас главное — вернуться!
— И Кри, — напомнил белый, как мел, Октавио.
«И Дженни. И ты», — подумал Аксель. — Скорей! — снова обернулся он к Шворку.
Тот проглотил их всех в один миг, но не отказал себе в удовольствии: вышиб матовый круг в потолке над столом Алеки, когда взмыл в небо.
Унылый пейзаж под серым небом не оживляло ни одно существо. Ни эльфа, ни духа, ни эмпусы... Убедившись, что угостить на прощание молнией некого, Шворк влетел в корабль и, мигом обследовав его на предмет «гостей», рявкнул:
— Назад!
На обзорные панели упала тьма. А ещё через миг огромный чёрный червяк выпустил блестящую мошку в Голубой Космос. И лишь тогда верный пудель «выплюнул» своих пассажиров.
Может, Акселю это показалось, но бездна уже не была пронизана таким ярким светом, как прежде. И хорошо! И пусть... Он усадил Кри, напоил водой из фонтана; та, слабо кивнув, почти сразу же задремала. Тави остался с ней, держа её за руку, а Аксель и Дженни, не сговариваясь, ушли в осиротелую штурманскую рубку.
— Покажи, — тихо сказала Дженни.
Он достал статуэтку, поставил перед экраном. И только тут, глядя на неё, Дженни заплакала.
Аксель обнял её за плечи, гладил. Скоро она затихла. И подняла мокрые глаза.
— Теперь ты знаешь, где Чёрный Кодекс, — хрипло сказала Дженни.
— Да! Ниль погиб не напрасно.
— Я требую, чтобы мы пошли туда вместе!
— Хорошо, — просто сказал Аксель. Она ожидала сопротивления и удивлённо взглянула на него.
— Но Кри останется дома! — решил он.
— И Тави...
— Да. Конечно.
Они помолчали, а затем вернулись в салон. Им сейчас было легче с остальными.
За весь дальнейший полёт никто не произнёс ни одного слова. И почти не глядел наружу. Тави, сидевший рядом с Кри, задремал в конце концов сам, хотя то и дело в ужасе просыпался. Дженни и Аксель просто сидели с закрытыми глазами, перебирая иногда шерсть на спине у Шворка. Мрак кругом или свет, Земля или космос, что толку? Ведь Шеса нет.
«Я много раз видел чью-то смерть и убивал сам... Но чтоб вот так, после долгой, мирной беседы, за чашкой кофе! В чём ты ошиблась, Ронуэн? Ведь ты никогда не ошибалась... Нет, Кри и Тави действительно никуда больше не пойдут. Это решено. И Отто не буду звать, и Томаса. А Дженни...» Но ему не хотелось додумывать мысль, превратившуюся в чистый инстинкт, который сам всё решал. За них обоих.
Наконец, как ни ужасно, корабль замер. Малая Раковина висела на краю лестницы, над голубой бездной. А сверху, от силуэта закрытого окна, уже спешила навстречу приземистая, ушастая фигурка.
Аксель стиснул зубы и погрузил Кри в самый крепкий сон, какой достижим заклятием. А затем вместе с остальными вышел наружу. У него не хватило мужества послать Ронуэн рассказ, и она всё ещё ничего не знала.
Завидя их, очи Ронуэн озарились радостью. Но вот они оглядели всех и уставились в лицо Акселя с немым, бессловесным страхом.
— Кри в салоне. Здорова. Она спит, — сказал он, презирая себя за трусость.
— А...
Дженни и Тави, не выдержав, отвернулись. Аксель достал из кармана статуэтку.
Сова закрыла глаза, обняла статуэтку крыльями, прижала к груди и грудой серого пепла осела на чёрные ступени.
ГЛАВА IХ. НА ПОРОГЕ
Дюны были всё те же — зелёные, с серебристым блеском. Шворк и его семья привычно ушли вперёд, а Аксель, Дженни и Ронуэн неторопливо шагали сзади. Всё было, как прежде, только Шес не маячил впереди, и небо над высокой травой казалось до странности пустым.
— Можешь сказать ему теперь, если хочешь, — буркнула Ронуэн. — Шворку. Насчёт Ниля.
— Не хочется, — вздохнул Аксель. — Его ведь не звали «Ниль»?
— Нет. Но тебе его имя и не нужно. Ты всё равно не увидишь его родителей. У эльфов не принято выставлять горе напоказ.
— Аксель сделал копию статуэтки для меня тоже, — сказала Дженни. — А для Тави нет, и своя у него невидимая. Пускай Кри не знает...
— Вам виднее. Знаете, дойдём до того холма и сядем на травку. Шворк и Кэти, я думаю, нас не потеряют.
Они так и сделали, выбрав покатый склон с мягкой изумрудной травой. Бледно-голубые, длинные, пологие волны набегали на прибрежный песок, и Аксель, заглядевшись на них, почувствовал, что у него легче на душе. Две чайки, заплутавшие в Северном проливе, пролетели над берегом и скрылись. Он проводил их глазами.
— Это обычные, — пояснила Ронуэн. — Как чувствует себя Кри?
— Лучше, спасибо. Она не знает о сегодняшней встрече. Ну, а теперь скажи нам то, что хотела.
— Боюсь тебя разочаровать, Акси...
— Почему меня? Нас обоих.
— Ладно. Тебя и Дженни. Старческого маразма, правда, нет, голова покуда работает... — Ронуэн нахохлилась. — Но друг Алеки прав, я уже порядком облезла... Многих частиц мозаики не хватает. И всё же вы узнали немало, очень немало! Может быть, действительно найдёте оригинал. А вот это меня и настораживает...
— Думаешь, он нарочно нам подсказал?
— Не исключено. Тут есть свои «за» и «против». «За» — очень уж своевременно он произнёс то, что произнёс. «Против» — когда слышишь что-нибудь от других, оно и у тебя самого к языку липнет... Существует даже второе «против»: тайна и в самом деле велика. Так стоит ли наводить на неё врага? Не знаю. Не знаю...
Она окинула взглядом горизонт: светлую синь вверху, тёмную — внизу.
— У меня немало сведений об Алеки. Образе мыслей, характере, привычках... Эльф его судьбы вполне мог прийти к тому, к чему пришёл он. И всё-таки происшедшее кажется мне невероятным!
— Нам тоже, — созналась Дженни.
— Да, но бред бреду рознь! — щёлкнула клювом Ронуэн. — Он назвал мальчика гостем. Напоил его кофе... Одно это могло навлечь проклятье! А если ему себя не жалко — ведь рядом же драгоценный двойник самого Штроя! Не понимаю...
— Должно быть, он надеялся — обойдётся! Как в деле с убийством Кья, — неуверенно предположил Аксель. — И потом, двойник Штроя исчез, когда мы пришли.
— Исчез, да скорее всего недалеко! Оборудовать чёрную дыру под убежище непросто и опытным волшебникам... Алеки не стал бы только в угоду своим взглядам разорять подобное место. И случай с Кья, Акси, здесь не годится! — отрезала сова. — Никто не разрешал Ивонн Моран его убивать. А тебе, получившему разрешение, тут же велели увести его из проклятой анфилады шесть!
— Но не забудь, в кого он с годами превратился, этот Алеки, — сказала Дженни.
— В доверенное лицо, высоко ценимое Штроем — вот в кого! Они ждали вас. И всё хорошо обдумали. Не хуже, чем обдумала бы на их месте я сама... А значит, никаким кровавым экспромтам тут не место! Алеки знал, что убьёт его ещё тогда, когда велел ему передать кристаллы Шворку: «целее будут...» Кстати, я вам главного не сказала: места, где бродят мормолики...
— Мормолики?
— Эмпуса и её свита. Демоницы... Такие места считаются проклятыми сразу. Изначально. И без всяких заклятий!
— Тогда и я ничего не понимаю! — заявил Аксель. — Идти на такой риск... Для чего?
— Послушайте! — воскликнула Дженни. — А может быть, чёрная дыра — особое место? Где нечего бояться таких вещей?
Ронуэн помотала головой.
— Для подобных законов нет исключений! — твёрдо ответила она. — Чёрные дыры и чёрные луны имеют только одну особенность с точки зрения магии: они переживут любую Вселенную. Но внутри всё погибнет, если проклятое место взорвётся...
— Про Чёрную Луну я слыхал, — вспомнил Аксель. — Которая у нас в Лотортоне! С неё нет пути назад, и тот, кто туда попал, будет бродить по базальтовым залам вечно... А вечно — до каких пор?
— Ни до каких. Вечно.
Повисла мрачная пауза.
— Итак, подведём итоги. Мы не знаем, почему Алеки вёл себя не только кровожадно, но и почти безумно — с точки зрения любого мало-мальски грамотного волшебника. Мы не знаем, случайно ли он подсказал вам, где нужно искать оригинал. Тем не менее, подчёркивая значение Чёрного Кодекса, он просто теряет меру...
— Как именно? — спросил Аксель.
— В обмен на новые сведения о нём (откуда им, кстати, взяться — непонятно!) Алеки якобы защищает наши границы от будущего вторжения духов. Но он ни секунды не мог бы допустить, будто я поверю!
— Так, по-твоему, он притворяется? Не принимает Кодекс всерьёз?
— Нет, всё, рассказанное им — правда! — подтвердила сова.
— Откуда ты знаешь?
— Вдумайся: он позволяет своему Тристису открыто критиковать Штроя! Показывает, что и сам не согласен с Великим Звёздным в попытках валить проблемы волшебного мира на людей! Его приём с засыпанием не обманул бы младшего духа...
— Ну, приём вообще-то избитый...
— Ты не понимаешь, — терпеливо сказала Ронуэн. — Это нормально для человеческих политиков, но для духов это неслыханно! Я не верила собственным ушам... Ему, без сомнения, разрешил подобное поведение Штрой, и по важнейшей причине! Не знаю, почему, но им почему-то стало нужно, чтобы вы получили верное представление об их сокровенной тайне. Её возникновении. Её истоках... Вывод один, предельно логичный и предельно нелепый: Штрой хочет, чтоб ты начал искать оригинал.
— Зачем?
— Давай не будем спрашивать то, чего мы не знаем. Спросим то, что нам хорошо известно! ТЫ-ТО для чего начнёшь искать Чёрный Кодекс?
— Чтобы помешать встрече Двоих! И ещё, если можно... прогнать духов.
— Прогнать духов... — задумчиво повторила Ронуэн. — Духов прогнать...
— У тебя сомнения? Франадем, однако, не сомневался...
— Оставим сейчас в покое мои сомнения! Сосредоточимся на встрече Двоих. Ибо мы уверены: добравшись до Кодекса, ты мог бы её сорвать.
— М... Почему же нет...
— Вот и выходит, Акси: Штрой дарит тебе совершенно недопустимое «М»! — заключила Ронуэн. — Ведь он спит и видит, чтоб Ключ и Предисессор скорее встретились. Погибнет Земля — погибнут свидетели его поражений от тебя! Ну, нечего повторять известное...
— Тогда остаётся лишь одно! — тревожно вмешалась Дженни. — Решил устроить Акси ловушку, заманив его туда Чёрным Кодексом!
— Согласилась бы, — кивнула сова, — если бы не недавние события. Тот уже был у них в ловушке. И они его отпустили. И не только его — вас всех!
Юноша и девушка обменялись беспомощными взглядами.
— У меня, пожалуй, найдётся объяснение, — сказала Ронуэн. — Повторяю: может, я и облезла, да не настолько! И не им делать из меня чучело... Я им покажу, как резать детей!
Глаза её зловеще сверкнули.
— Мы не сомневаемся, Ронуэн! — заверил Аксель. — И мы поможем тебе. А... объяснение?
— Я пока его излагать не стану. Не обижайся...
Аксель пожал плечами. Дженни вздохнула.
— Мне нужно, чтобы ты вёл себя естественно, — продолжала Ронуэн. — То есть, не так, как я. Штрой верит, будто бы твоё естество приведёт тебя к его целям. А я отправлюсь к моим и подожду, не покажешься ли ты на дороге... Вместе с Дженни, — любезно добавила она.
Ну можно ли после этого сердиться?
— Мы пойдём? — немного подождав, спросил Аксель.
Сова молчала. Она, не мигая, глядела на пустынное море, над которым не было видно больше ни одного живого существа. Только розовая рассветная полоса у горизонта... Наступало утро седьмого августа.
— А куда идти мне, если вы не вернётесь тоже? — наконец сказала она.
— У тебя останется Акс. И две статуэтки в дупле на память, — погладил её по крылу Аксель. — Даже три, если Шворку вместе с нами не повезёт.
Ронуэн вспомнила о чём-то. И живо повернулась к нему.
— Я, пожалуй, сделаю вам подарок. Совсем не лишний...
Вернувшись в Мюнхен, Аксель «отключил» медальон Асфодели на своей шее. Это был не простой шаг для него. Теперь он оставался один на один с врагом, отступал от прежних решений, в которых его поддерживал бесконечно уважаемый им Томас Лермонт. Однако Ронуэн юноша уважал ничуть не меньше; сам Томас признавал её первенство в тончайшей игре умов. И Аксель твёрдой рукой исполнил её совет.
Асфодель непредсказуема. Так же, как Чёрный Кодекс. А две непредсказуемости в одном деле, и без того решающем слишком много — слишком много. Но окончательно убедился Аксель в правоте Ронуэн, вспомнив о головном уборе короля Гвинна. Гвинн ап Нудд тоже не спешил открыть смертоносную силу этого украшения Асфодели. (Правда, по-настоящему он не знал сестру: ведь он не любил её. Может, если б любил — не знал бы и ещё больше?).
Зато Акс отнёсся к происходящему по-братски. Первое, что он сказал, выслушав отчёт о встрече с совой, было:
— По-моему, мне стоит идти четвёртым!
— Я думал, ты скажешь: «третьим». Вместо Дженни...
Акс долго и брезгливо разглядывал своего двойника, пока тот густо багровел.
— Я тебе не фильтр для очистки совести, — выдал он наконец. — Ты и так отнял её у меня.
«И пошёл Каин от лица Господня...» Но, вспомнив кое о чём, вернулся с великим срамом.
— Да? — сказал Акс.
— Прости.
— Простил. Что ещё?
— Я бы не хотел брать тебя четвёртым. Ты будешь очень нужен Ронуэн.
— Спасибо, хоть не сказал «родителям»...
Он открыл окно и безбоязненно глотнул ночной воздух: защита Акселя уже никому не позволяла вытащить его из квартиры. Потом внимательно оглядел крышу напротив и отошёл к столу.
— Заметил что-нибудь? — встрепенулся Аксель.
— Может, и показалось. Даже наверно. Зачем маячить, если существует невидимость?
— В прошлый раз ОНО было видимым.
— В любом случае, пока вы со Шворком долетите, там будет пусто. Забудь и не обращай внимания!
Аксель глянул на него с уважением. Ужасная тварь чуть не задушила его, а он относится к ней, как будто к мухе.
— Это не храбрость! — возвестил Акс, правильно поняв его взгляд. — А чистое равнодушие к жизни. Знаешь, вчера мне вдруг захотелось писать стихи...
— Дай почитать!
— Я не стал. О чём я буду писать — о шкафе?
«Ну что мне с ним делать? — думал Аксель. — Да, он в сто раз умней и лучше меня. И я чувствую к нему ту самую неприязнь, которую многие чувствуют ко мне... Отдать ему Дженни и уйти? Не могу. Не могу, и всё! Значит, я меньше люблю её, чем Октавио любит Кри? Он вот не колебался, когда о собственном двойнике мечтал... А может, это он на словах не колебался, а дошло бы до дела — и на попятный?» От такой мысли ему сразу же стало легче.
— Кошмар, — тем не менее сказал он.
— Да нет, шкаф — это лучшее, что я пока видел в жизни. Кстати, заходи в гости! Новую мебель покажу...
И они пошли смотреть мебель Акса.
Отлёт состоялся той же ночью — без вранья родителям, а просто в режиме МВВ. Тави знал, но был благоразумен и согласился, что Кри надо пощадить, она ещё от прежнего не оправилась. И что одну её, значит, не оставишь. Простившись и с ним, и с Аксом, юноша тихо вышел в кухню, где ждал его верный Шворк.
— Начали? — бодро спросил тот.
— Начали! — стараясь говорить не менее бодро, кивнул Аксель.
Шворк проглотил его и нырнул в окно. Миг спустя они приземлились в сквере, где на лавочке ждала Дженни с рюкзаком. Волосы её были скрыты бейсбольной кепкой, и Акселю сразу захотелось, чтоб кепку она сняла. Нет, нужно настроиться на дело...
— Привет! — сказала она.
— Привет! — сказал Шворк и пожрал её, как волк Красную Шапочку. (В Мюнхене, кстати, Красной Шапочке поставили памятник. Волку тоже).
— Привет! — сказал Аксель, встречая её в «салоне желудка».
— Привет! — сказала она. — В который раз мы уже, а?
— Счёт потерял, — гордо сознался Аксель. — Пёсик отвёл на дорогу двадцать минут. С соблюдением обманных петель и виражей... На случай возможной слежки.
— Разве не проще защитить себя заклинаниями? И потом, если Алеки хочет, чтоб мы нашли оригинал, зачем ему нам мешать?
— И проще, и незачем. Но ему так спокойней, Шворку...
— Хочет старикан нам мешать, или же нет, я не собираюсь идти у него на поводу, — вмешался Шворк. — Мы видели, чем это кончается!
— Ты ле<