Слова эти были того же красного цвета, что и непонятное слово вместо приветствия. Затем голубое пламя угасло, и книга погрузилась в обычное безжизненное молчание. Но стихи на открытом развороте остались.
В комнате повисло тягостное молчание. Наконец Аксель зябко передёрнул плечами и закрыл окно, за которым угрюмо толпились пинии. Хотя жара едва ли не тридцать...
— Да... — вздохнула Нерисса.
— Мне страшно... — сказала Кри. Аксель снова обнял её и прижал к груди. Когда-то они уже стояли вот так, обнявшись, в первый вечер в Потустороннем замке. Без надежды выжить, без будущего... А нынче?
— Не бойся. Мы справимся, — глухо ответил он. — И Смерти думают то же... иначе не позвали бы нас!
— Какие же они всемогущие — если без нас, без мошек, не обойдутся! — с тоской бросила она.
— А я не считаю себя мошкой. Вот буду считать — тогда и стану ей в самом деле... Ты что-нибудь поняла, Нерисса?
— Возможно! — Фея уже опомнилась и вновь обрела обычное присутствие духа. — Во-первых, нас подбодрили. Нас не считают незрячими и глухими, и как бы наш мир ни погряз во зле, прикончить его без боя не дадут... Ты прав, Акси — выше голову! Но и точным адресом пока не балуют. Почему бы?
— Может быть, ещё рано. А может, мы должны догадаться... «Иди туда, где оцепенели...» Куда же?
— На кладбище твоё чудное — вот куда! — решила Кри. — А то не ясно... Как будто Смерть позовёт в нормальное человеческое место!
— Нет, подожди. На кладбище есть «мёртвое», да. Но там нет «живого»! И под живым не могут подразумевать нас самих — уж мы-то, встретив Двоих, отворачиваться от них не станем, верно? (Последний довод казался Акселю не слишком надёжным, однако ему хотелось отвлечь сестру от мрачных мыслей).
— А другие посетители? Кроме нас? — возразила та.
— Допустим! А «пленённое заживо»? Что понимать под ним?
Увы, Кри не знала. Не знал и Аксель. И оба взглянули на Нериссу.
— Мне кажется, надо бы вспомнить первое приглашение, — сказала фея. — Точнее, главные строчки: «Иди в город, где больше статуй...»
— «Чем живых на всём белом свете», — подхватил Аксель. — Да! Помню.
— Я уверена, Рим выбран местом встречи Двоих совсем не случайно. Ведь он действительно Вечный! На каждом шагу — картины, статуи, маски... Или, если назвать их одним словом...
— Память! Память о прошлом.
— Не просто память, Акси! Не просто. Память есть и в глухой деревне. Или в Париже...
— Или в Мюнхене! — вставила Кри.
— Ну конечно, дорогая! Тем не менее, Рим — случай особый. И послание Смертей не зря говорит об этом. Рим всегда считался чем-то незыблемым, центром мира. Даже когда он рухнул, победители — «бесконечные варварские орды» — по-своему уважали его обломки. Отсюда — средневековая латынь, без которой якобы нет учёности, и римское право, нелепое в новую эпоху... А кровавые войны ваших германских императоров за то, чтоб короноваться в Риме? А те же папы? Сколько жизней погубил не сам Вечный Город, но его труп! И я понимаю так, — твёрдо заключила Нерисса. — Судьбу всякой цивилизации решают три составляющих: Жизнь, Смерть и Память! Вот какую философию предлагают нам наши невидимые хозяева...
— А... дальше? — спросил Аксель. Ему была странновата подобная глубина суждений со стороны феи. Впрочем... умел ведь Отто Хоф судить о волшебниках!
— Дальше... Если исходить из неё, то, при всём моём уважении к вашим кладбищам, они — прежде всего некрополи. Царство Смерти! Нам же нужно место, где у Жизни, Смерти и Памяти равные права. И такое место...
— Музей! — подхватил Аксель. (Кри догадалась секундой позже и чуть надулась).
— Где и маски, и статуи, и картины — живые, да не совсем, мёртвые — да не очень! Иначе говоря...
— «Пленённые заживо», — закончила Кри. — Но что там нужно искать?
— Самый интересный вопрос, — признала Нерисса. — И я ответа не знаю!
«Эх, Ронуэн, Отто... где вы? Чёрт возьми, а если на себя положиться?» — досадливо вздохнул Аксель. И сказал:
— Давайте-ка вспомним всё — раз уж взялись. Всё, известное нам о Предисессоре и Ключе! О первом мы знаем, что на деле никакой он не Предисессор, а «Владеющий Досками». О Ключе мы не знаем ничего...
— Знаем! — воскликнула Кри, желавшая взять реванш. — Глаза-то разуй, вот книжка... Его надо вставить в скважину. А где доски и скважина — там дверь!
— Браво! — улыбнулась Нерисса. (Видно, пожалела о своей перепалке с девочкой и хотела быть с ней поласковей). — Итак, наш анализ текста гласит: нужно найти музей, а в нём — деревянную дверь со скважиной. Уже кое-что...
Аксель потёр ладонью подбородок. Высший знак затруднения!
— Ты понимаешь, Нерисса, — вздохнул он, — «кое-чего» бывает и слишком много. В Вечном Городе — наверное, сто музеев. А то и двести... И в каждом — двести дверей. Двести на двести — сколько будет?
— Больше одной. Ты прав. Но нет причины для паники! Значит, дверь, которая нам нужна — особая. Другой такой нет, и только!
— Вы все молодцы, не спорю, — признал юноша. — Будьте уж молодцами до конца и скажите мне, чем она отличается от тысяч?
— Если мы пока и не знаем, повторяю: нам нет причин отступать! — Глаза спригганы горели знакомым огнём энтузиазма. — Главное — не сидеть на месте. Начнём с крупнейших музеев, и будем ждать новостей от тех, кто нас сюда пригласил. Пусть видят наше старание...
—... и ночью нас не пристукнут кочергой, — вставила Кри.
— И потом! — Нерисса не слышала её. — Почему не предположить, что наша дверь изображена на картине? Вряд ли таких полотен много... Вот и путеводная нить! Кстати, окончательно убеждают меня в верности нашего подхода...
— Твоего. Твоего подхода... — сказал Аксель.
— Ах, тебе ли считаться славой, Спросивший Смерть! По-моему, даже неприлично... «Послы»! «Послы» Гольбейна. Они должны подсказать кому-то путь в Рим. С помощью музейной картины...
— Почему же кому-то? Нам! — заявила Кри.
— Не прими это лично, Кри, — осторожно возразила Нерисса, — но я не уверена, будто заказчики Ганса Гольбейна Младшего старались для нас. Уж скорей для Предисессора и Ключа...
— Если один из них побывал в Лондоне и едет сюда, то надо спешить! — пробормотал Аксель.
— А я о чём говорю?! — воздела руки Нерисса. — Завтра же за работу!
И они взялись за работу — даром что до пятнадцатого августа осталось всего три дня. К счастью, верность угрожающе близкой даты пока никем не доказана! Может быть, вовсе не сейчас...
Разделились на три поисковых группы. Аксель с Нериссой берут на себя самые «горячие» точки: палаццо Барберини, виллу Боргезе и галерею Дориа-Памфили. Акс и Тави — Капитолийские музеи, Национальный музей Рима и музей города в Трастевере. Кри и незримый Шворк отвечают за Ватикан и помогают налаживать экстренную связь. А там будет видно!
Хочется отметить отношение к делу наших героев, способное посрамить многих и многих. Во-первых, ни одной «парочки» — чтоб личная жизнь не отвлекала! И никто не против — с одной воздержавшейся, Нериссой. Правда, чья идея, так и осталось неизвестным, каждый приписывал себе... «Даже неприлично», говоря словами той же Нериссы. Во-вторых, кто же способен присмотреть за самой юной участницей лучше старины Шворка? И вызволить её из беды? Наконец, Кри прикрепили к Ватикану именно потому, что он её не особенно впечатлил, не считая Еловой Шишки. Стало быть, и её внимание будет направлено исключительно на поиски Двери. А пока она её ищет, всё тот же Шворк проникнет в помещения, куда туристов обычно не пускают, но где, тем не менее, находится масса всяческих шедевров искусства. Для галочки... (Хочу сказать: не шедевры находятся «для галочки», а Шворк их осмотрит с этой целью. Понятно?).
И стоит какой-либо группе Увидеть Дверь — немедленная связь с остальными! Мысленно. Если они согласны с подозрением, Шворк перебрасывает их в нужную точку как можно чётче, для дальнейших обсуждений на месте.
Да, придумано вроде бы неплохо... Но едва потянулись первые часы поисков, Аксель усомнился в удаче. К вечеру его подозрения укрепились, на следующий день перешли в уверенность. Он просто не хотел каркать и гасить нериссин энтузиазм. Дело в том, что художники древности и Средневековья (дученто, треченто, кватроченто, чинквеченто и иже с ними), видимо, и в грош не ставили двери. Их абсолютно не заботила сохранность имущества — когда барахла, а когда и довольно дорогого! — принадлежащего их героям. Подобное легкомыслие, учитывая криминогенную обстановку тех времён, было довольно странно. Если не неприлично даже...
Пока вы предаётесь любви на свежей лужайке, играете на свирели даме, посещаете фавнов и сатиров, умащаетесь благовониями, возлагаете на чело лавровый венец — ваши апартаменты на заднем плане принадлежат любому мошеннику. Входи — не хочу! Вместо дверей какие-то арки, где в крайнем случае виден дохлый занавес. Иногда двери даже есть. Но они распахнуты настежь, и ни скважины, ни ключа, такую дверь вообще закрыть невозможно! В конце концов Аксель спросил себя: а не являлась ли безалаберность людей главной причиной всех средневековых разбоев?
Его мысли могли бы, пожалуй, найти отклик у комиссара Хофа, но вовсе не у Нериссы. Прежнее её рвение (ослабленное случайным недомоганием) оказалось ничем в сравнении с теперешним пылом. И то сказать: цель уже вот-вот... да какая! Даже фее лестно спасти свою планету. Глаза её сияли карими звёздами, щёки рдели румянцем, она устремлялась из зала в зал, от одного шедевра к другому, зная и веря: следующий шаг станет наверняка последним! Её принимали за будущего искусствоведа. Пожилые матроны, смотрительницы музейных залов, глядели на неё, как отшельник на свой любимый череп, давали поблажки и советы. Кое-кто невзначай фотографировал, стараясь захватить в кадр оболтуса, который тащился следом. Контраст этих лиц действительно был смешон! Что до Акса, его можно поздравить... и пожелать ему выносливости, думал Аксель. А самому Акселю стоит ценить Дженни. Приятна она или не очень, у неё, по крайней мере, есть тормоза! Кроме того, у Нериссы острые уши.
Иногда она отходила от картины с гримасой. Но то не было разочарованием! Просто ей не нравилось содержание.
— Фу! — громко сказала она на вилле Боргезе, перед «Давидом с головой Голиафа» Караваджо. Чудесное полотно помогло Акселю стряхнуть усталость, и он оглянулся на Нериссу, как все поблизости. Однако та не смутилась.
— Давид замечательный! На тебя похож, между прочим, хоть ты блондин.
— М, спасибо.
— Наверно, ты совершаешь подвиги с таким же серьёзным видом... (Аксель смутился). Но вот это... — Она с отвращением кивнула на отрубленную голову Голиафа, которую Давид держал за волосы на весу. — Обязательно нужны кровавые жилы... Нельзя разве наклонить её иначе? Или не показывать рану вовсе. Не понимаю, почему ваши живописцы любят кровь!
«А как же вы телевизор смотреть будете?» — чуть не спросил Аксель. Впрочем, если она увезёт любимого в Абаллак... Кроме того, Акс со своей телекроватью просто не знал, чем себя занять на первых порах; ему не предоставили никакого райского сада. Теперь у его кровати нет телевизора, а у него появилась Ева. И для Нериссы подобное отвращение очень «фейно»! Недаром она шарахалась от бедняги Тава с томатным соком... Вообще, многие человеческие дамы, не говоря о юных девицах, согласились бы с ней весьма охотно, верни даже Давид голову на место.
Два дня прошли понапрасну. Успехи остальных групп тоже не радовали, да Аксель не очень-то и рассчитывал на них. Четыре или пять раз с ним связывались то Акс, то Кри — показать подозрительную дверь. Но, увы, при ближайшем рассмотрении ничего в ней такого не оказывалось, и была она не на полотне, а попросту выглядела мрачной. К вечеру тринадцатого августа, кажется, всем стала ясна безнадёжность поставленной задачи. Кроме Нериссы...
«Сказать ей? — уныло размышлял Аксель, сидя на следующее утро у себя в комнате. — Завтра уже пятнадцатое... Ну, а с другой стороны, что мы теряем? Смотрим-то город всё равно... Сидеть на вилле и ждать, не оживёт ли ещё раз Чёрный Кодекс? Но Смерти могут решить, будто мы вконец обленились, и ничего нам больше не сообщат».
Он вздохнул, открыл знаменитый шкаф и начал одеваться «на выход». Затем постучала Кри и спросила, искать сегодня дверь или нет.
— А сама-то ты как считаешь? — сварливо ответил он. — Нас сюда позвали не отдыхать!
Она скуксилась, и ему стало её жаль.
— Если сегодня не найдём, дальше буду искать один, — пообещал Аксель. У Кри сразу поднялось настроение, и она осведомилась, где Шворк.
— В парке. Сейчас придёт...
— Ладно. Скажешь, я у себя.
— А ты не хочешь прикоснуться к человеку, который видел Тава?
— Я К НЕМУ САМОМУ ПРИКАСАТЬСЯ НЕ ЖЕЛАЮ! — изрекла Кри. (Впрочем, исключительно для порядка: с Тавом она не ссорилась и «соприкасалась» при каждом удобном случае). Поцеловала Акселя и ушла.
Через минуту в дверь опять постучали. Ага, Нерисса...
Он открыл и молча попятился в глубь комнаты.
На пороге стоял гигантский волк и, расставив лапы, угрюмо смотрел на Акселя.
ГЛАВА ХV. РОМУЛ И РЕМ
Приступ ужаса длился секунды две — тоже по-своему немало! Особенно когда ожидал чего-то совсем другого... Но стоило волку шевельнуться (а был он так огромен, что нос его мрачно возвышался над солнечным сплетением Акселя), как стало видно седло на серо-буроватой спине и висящие под ним стремена. Не хватало только узды! Юноша сразу понял: волк не пришёл из парка в поисках завтрака, и даже из цирка не сбежал.
Ф-фуу-у...
— Ну, знаете! — в негодовании сказал Аксель, сжав кулаки. — Я не спрашиваю, кто вас послал, меня не волнует... Хамство какое!!! Здесь минуту назад стояла моя сестра, ей всего тринадцать! Ты понимаешь или нет, ослиная твоя морда, что, столкнись ты с ней вот так вот, у неё был бы разрыв сердца?!
На взрыв негодования волк отреагировал довольно своеобразно. Внимательно выслушав, он растаял в воздухе, затем появился вновь, как бы говоря: «А меня только ты и видел...».
— Да? Между прочим, я тоже человек! — фыркнул Аксель. — Ну, входи уже от греха подальше. Вот почует тебя Дзандоменеги...
Волк спокойно шагнул через порог, слегка ощерив белые чудовищные клыки. Относилcя ли оскал и впрямь к синьоре Дзандоменеги, или незваный гость даже не знал, кто она такая, Аксель как зачарованный смотрел на его кривоватые «кинжалы» и решил не грубить на всякий случай.
— Ты... кто вы?
Тот оглядел комнату, блеснул немигающим оранжевым оком, затем повёл носом на седло: садись, лошадь подана.
— Ещё чего! — сказал Аксель. — Летал я на разных тварях и пострашней. Но они говорили имя!
Тут в приоткрытое окно влетел Шворк, материализовался и, увидев осёдланного волка, в немом изумлении уставился на него. Тот, видно, снял свои маскировочные чары, а может, они у них с пуделем совпали: всё же оба из семейства собачьих... Но Шворк не спешил проявлять братские чувства и перевёл взгляд на Акселя, как бы спрашивая: «Кто этот тип?»
— Сам не знаю. Он хочет, чтоб я поехал на нём, куда — неизвестно! И он немой. Или разговаривать не желает...
— Не желает? — промолвил Шворк. И вырос до потолка.
Акселю, безусловно, стало уютней, хоть он и сам давно уж был неплохим волшебником и, если не попадал в заранее приготовленную ловушку, мог себя защитить. Но волка метаморфозы Шворка не впечатлили. Он лёг, положил морду на лапы и стал ждать.
— Ну, и чего ты ждёшь? — спросил его Шворк. — Думаешь, с тобой отправятся незнамо куда? Лишь бы разговорился?
Зверь, видимо, ничего не думал, греясь на солнышке. Зато Аксель лихорадочно размышлял. То, что перед ним оборотень, юноша понял сразу, и ещё проверил заклятием. Ну, а дальше? Это существо могли прислать сюда либо духи, либо Смерти, скорее всего по воздуху. Но для Штроя — очень уж примитивная ловушка... А вот если Смерти наконец согласны решить римскую загадку, то они вполне способны использовать «рабочее средство», не затрудняясь особым выбором! И второй раз приглашать не будут... Иначе говоря, юноша столкнулся с вопросом, который за два тысячелетия до него решал Сервий Сульпиций Гальба в день совершеннолетия. Будущий римский император увидел во сне Фортуну, и та нелицеприятно заявила, что устала стоять на его пороге, и если её не примут, достанется первому встречному. Правда, навсегда она с Гальбой не осталась...
Пудель без труда читал мысли своего хозяина по лицу. Так же, как, вероятно, волк — если тот давал себе труд наблюдать за ними.
— Давай так, — обратился к нему Аксель. — Хочешь, чтоб я составил тебе компанию — я составлю. Но полечу не на тебе, а на Шворке! Тем более, ты даже не говоришь нам, кто ты...
— А если он не согласен, — внятно проворчал пёс, — я помогу ему выбраться отсюда!
Волк, не взглянув на Шворка, поднял морду к Акселю и едва заметно кивнул. Встал и направился к двери.
— Постой! — сказал Аксель. — Нам нужно предупредить друзей... Пёсик! Скажи Кри, пускай тебя сегодня не ждёт. Придумай сам, почему, и отправь её в город с Аксом и Тави. Не стоит никого беспокоить! Только одной Нериссе объясни ситуацию как есть... Разок поработает одна. Да, если она решит... взглянуть на нашего гостя, лучше не надо.
— Минуточку! — подозрительно бросил Шворк. — А хватит ли тут «сегодня»? Эй, приятель! До вечера обернёмся?
Волк снова кивнул, не удостоив пуделя взглядом.
— Ну, если что, время можно и растянуть, — напомнил Аксель. — Ладно, иди скорей!
Псу совсем не нравилось поспешать из-за какого-то «серого нахала», который «корчит из себя волка, а сам осёдлан!» Тем не менее он повиновался.
Вернувшись, он передал Акселю горячие поздравления (Нерисса не сомневалась, что «началось!», а значит, к вечеру не останется загадок). Сам юноша не был столь уверен, но решил вести себя под стать гостю, путешествуя молча и достойно. Шворк проглотил его, и оба животных одновременно направились к двери, незримые для постороннего глаза. В коридоре не встретили никого; судя по звукам, за углом пылесосили дорожку. Интересно, подумал Аксель: если бы синьора Дзандоменеги, всю жизнь бродящая в поисках адской силы, встретилась с волком носом к носу (как раз на одном уровне бы пришлись!), почуяла бы она его или нет? И если да, посмела бы напасть с кочергой?
Но они уже были возле двери и, выйдя под открытое небо, взмыли в солнечную голубизну. Миг — под ногами раскинулся зелёный ковёр огромного парка. Другой — ковёр сузился, его окружили груды розовой пастилы. Вечный Город безмятежно дремал под южным солнцем, провожая друзей в их новый (быть может, небезопасный?) путь.
Волк явно уступал в скорости Шворку, и тот не преминул выдать злорадный комментарий. Всё же летели быстро, в считанные минуты оставили привычную панораму позади и устремились в глубь Апеннинского полуострова, к востоку. Внизу тянулись довольно однообразные просторы римской Кампаньи, после столичных красот представлявшие для зрителя мало интереса. Если б ещё летели вдоль старой Аппиевой дороги, Аксель мог бы полюбоваться на цирк Максенция, а также на воспетую Байроном гробницу Цецилии Метеллы. Но Судьба отказала в этом ему и нам. Сооружения, мелькавшие внизу, юноше было некогда разглядывать: он высматривал, куда держит путь его странный проводник.
Начались Центральные Апеннины. Их поросшие лесами вершины ничем не отличались от тех, которые Аксель видел на границе Баварии с Тиролем. Те же зелёные долины, игрушечные белые домики — ну, может быть, изумрудные оттенки нежней и ярче... Через четверть часа после вылета внизу показался небольшой городишко Сора, и волк резко снизил скорость. Проскользнув под опорами высокого бетонного виадука, он опять углубился в горы — на бреющем полёте, почти над верхушками деревьев. Его прямой хвост мохнатой стрелой висел впереди, искушая злопамятного Шворка. Наконец серый поводырь резко нырнул вниз, под сень огромных деревьев, немного повилял меж стволами и приземлился в чаще древнего букового леса.
— Двадцать одна минута, — буркнул Шворк, садясь вслед за ним и не торопясь выпустить из своих недр Акселя. — Не знаю, Смерти тут замешаны или кто, но лучше уж его посылать за смертью!
— Ну ладно, ладно... — умиротворяюще сказал Аксель. — Выпусти меня, пёсик. Я не верю, что здесь засада духов!
Пудель исполнил приказ, однако грозно возвышался за спиной юноши, когда они ступили под покров исполинских буков. Голые серые стволы, увенчанные ветвями лишь на высоте многих метров, создавали впечатление колонн. Мягкий мох скрадывал звук шагов, кругом была вековая тишина... только небольшой горный ручей журчал впереди, прыгая в камнях. Тенистый зелёный полумрак с редкими зайчиками света успокаивал глаз и гнал мысли об опасности. Аксель и Шворк с недоумением озирались...
Но вот над ручьём возникла тёмная хижина, сложенная из мощных дубовых брёвен. Немного запущенная на вид, если учесть моховую крышу. В единственном окне, обращённом к зрителям, блестели обычные для волшебного жилища цветные стёкла: витраж изображал какую-то охотничью сцену. И Акселя кольнуло предчувствие...
А затем из-за угла хижины им навстречу выступило самое удивительное создание, которое юноше когда-либо приходилось видеть. Даже в сравнении с Гончими Псами из Голубого Космоса! Огромный, прозрачный, как стеклянная статуя, олень глядел на гостей в упор рубиновыми глазами. На кончиках его ветвистых рогов, ушей, копыт и хвоста горели алмазные огни — и Аксель невольно огляделся, ища мозаичное панно, с которого тот сошёл. Панно, чайный столик, Асфодель, её распевающих лебедей...
Вместо них он увидел волка — верней, того, в кого превратился волк. Длиннорукий, коротконогий эльф в буром кафтане, с хитрыми белёсыми глазками под низким лбом, с хищно торчащими из черепа спригганскими ушами. Увидишь раз — больше не забудешь! Даже на эльфийском балу, хотя спригган сейчас одет вовсе не в лохмотья, не унижается, а довольно скалит зубы...
— Гудна! — гневно выкрикнул Аксель, забыв благоговейное чувство, с которым он созерцал оленя. — Предатель! Ты заманил меня сюда, чтоб убить, так же, как...
— Меня, — донёсся из хижины мягкий мужской голос. — Но если он и дальше будет убивать меня подобным же образом, я не против!
Вновь прибывшие устремили взгляд на крыльцо, где, опираясь рукой о дверь, стоял широкоплечий, слегка сутулый брюнет. И Акселю вновь показалось, что ожило старое панно... Он узнавал каждую деталь! Широкую, до колен, рубаху, перехваченную верёвкой, петля которой свисала на правое бедро. Прямой нож с рукоятью в виде летучей мыши — на левом. На сей раз вместо ткани, обтянувшей ступни, юноша носил мягкие башмаки без шпор. И не висел за плечами лук со стрелами... А главное — нет головного обруча с серебряными рогами, сиявшими ярче луны в ясную ночь.
Зато никакое панно не могло бы передать впечатления, производимого взглядом Гвинн ап Нудда! Любые заклятия Ронуэн казались ненужными и смешными перед этими всевидящими зрачками. Два живых сапфира на лице эльфийского короля не дышали ни жестокостью, ни коварством: синие сумерки, царящие, верно, по ночам на Авентинском холме... Они отнюдь не были мертвы, но не хотели видеть ничего лишнего, слабого, случайного! Дружеское доверие, затем дикий гнев, приводящий, однако, к холодному, расчётливому решению, дышащему своеобразной справедливостью — подобный дар не получишь воспитанием. То, чего Штрой добился волшебством и интригами, Гвинн ап Нудд имел по праву рождения. И Аксель сразу почувствовал себя не в залитых солнцем горах, а в тронном зале, под четырьмя километрами воды.
Он молча склонил колено, ещё не придя в себя от изумления, и вслед за ним почтительно поклонился Шворк. Отвесил поклон и Гудна, вложив в него иронию по отношению к гостям, от которых он наслушался грубостей. Что сразу заметил Гвинн ап Нудд.
— Ничего, ты сам захотел, — напомнил он конюшему, ответно кивнув гостям. — Любит делать свою работу в звериной шкуре, — пояснил король Акселю и Шворку. — Видимо, лучше улавливает повадки диких зверей! Вдобавок ему интересно составить о госте впечатление: насколько тот осторожен или пуглив, груб или вежлив... Вы ещё не совсем рассорились?
— Н...нет, — наконец-то вымолвил слово Аксель. — Но... мы думали, вы...
— «Ты», — поправил Гвинн. — К тому же ты не мой подданный, а я больше не король! Вы думали, Гудна меня предал?
— Да... Как и все... и Асфодель... — оправдываясь, напомнил Аксель. — Теперь-то я понимаю! Так было нужно...
— Надеюсь, — сказал король. — Поговорим об этом под крышей!
Он отступил от порога. Аксель и пёс, превратившийся в обычного пуделя, не веря глазам, поднялись по дубовым ступеням. Хижина состояла из двух комнат: побольше, где сейчас находились гости, и меньшая, отгороженная вместо двери медвежьей шкурой. Грубо сколоченный стол «гостиной» был, однако, покрыт тончайшей парчой и уставлен драгоценной посудой. На стенах развешано оружие — ещё великолепнее, чем посуда, а в центре всей композиции — чудовищная кабанья голова, внушавшая страх и после смерти. Метровые жёлтые клыки, завитые штопором, явно принадлежали волшебному животному и составляли предмет особой гордости того, кто их избежал.
— Разумеется, не Турх Труйт, — скромно сказал Гвинн, заметив взгляд Акселя. — Но и рядовым экземпляр не назовёшь.
Мягкий свет витража придавал комнате уют, а две небольших серебряных статуи в углу (юноша узнал в них Нуаду, опоясанного мечом, и Морриган в шлеме — родителей Гвинна с Асфоделью) — даже колорит небольшого лесного храма. Изображения самой Асфодели не было. Ведь Гвинн не любил сестру...
Тем временем Гудна подал на стол исполинский медвежий окорок, несколько сосудов с разными эльфийскими винами и фрукты. Король усадил Акселя за стол, пудель же удовольствовался ролью слушателя, к чему он, увы, привык.
— Ты, вероятно, завтракал. Но, надеюсь, вид очень свежего мяса разбудит молодой аппетит... Я тоже поем немного, — добавил Гвинн. И, заметив удивление гостя, объяснил: эльфы, конечно, не едят человечьей пищи, однако для волшебных животных нередко делают исключение — особенно давние охотники.
— Понятно! — заметил Аксель, снова глянув на клыкастую голову трофея. — И кабанье мясо, конечно?
— Только не это! Этой голове уже года два. А в здешнем лесу мы с Гудной всего денёк. И ничего тут нет интересного... Абруццкий бурый медведь — не особенно страстный собеседник, даже в волшебном варианте. Кабана же хорошего днём с огнём не сыщешь. Приехали, можно сказать, ради тебя...
Аксель в который раз изумлённо воззрился на него.
— Давай сперва подзакусим! — предложил Гвинн. — А там, глядишь, доберёмся до сути дела...
Гудна наложил юноше на серебряное блюдо такого аппетитного мяса, что тот и впрямь забыл о недавнем завтраке. (Хотя угощения фрау Ренате нельзя сравнить со скудными утренними меню типичных итальянских гостиниц). Конюший прислуживал за столом ловко и незаметно, и, видимо, Гвинн не собирался его отсылать. Уж не питал ли он к ехидному, грубому созданию больше доверия, чем к Ронуэн? «Да нет, быть не может. Просто у каждого из них — своё дело...» — подумал Аксель.
И принялся за еду — съев, к своему стыду, намного больше хозяина, притом ещё на глазах у бедняги Шворка (чего в Мюнхене как правило избегал). Но его аппетит явно доставлял Гвинну удовольствие, и Гудна не давал акселеву блюду пустеть. Наконец, чувствуя критическую тяжесть в желудке и вспомнив о приличиях, юноша отказался от очередной порции, запил её вином из рубинового кубка (видимо, заколдованным — в животе сразу полегчало!) и испустил итоговый вздох, верно понятый королём. Повинуясь небрежному кивку, конюший придвинул к Акселю виноград и фиги, и уселся в дальнем углу перетягивать тетиву лука.
— Наконец-то и у твоей стряпни есть поклонник, — весело сказал ему Гвинн. (Аксель покраснел). Нам только приятно, Аксель, когда невинные развлечения, которым мы с Гудной собираемся посвятить остаток жизни, могут принести пользу ещё кому-то... Живём, как Ромул и Рем, — в глуши, у сосцов природы!
— Кое-кто, я уверен, надеется на твоё возвращение, — многозначительно начал Аксель. — Одна сова, например...
— Прежде чем говорить о совах, дай-ка я наконец получу историю твоей жизни из первой памяти! — не менее многозначительно ответил король. — Самое раннее знакомство с волшебным миром — и дальше! До нынешнего утра включительно... В курсе я или нет, мне нужна полная картина.
Аксель ожидал и мгновенно выполнил просьбу. Хотя нарушал обет молчания, данный Нериссе. Но, во-первых, Гвинн — не Асфодель. Он никого не подставит просто так! А во-вторых... он вне игры, и эльфийский мир ничего о нём не подозревает. И, кроме того, Акселю, честно говоря, было трудно представить себе существо, способное ослушаться Гвинна.
Обдумывая его рассказ, тот использовал «время-вкладыш» по МВВ — как некогда в альпийской пещере сама Ронуэн. И, подобно ей, на секунду прикрыл глаза... в которые Аксель старался смотреть не слишком часто.
— Хлороформ... — сказал Гвинн весьма неожиданно для юноши. — Никогда не слыхал, чтобы вампира... Мы, эльфы, знаем о них немало, и привыкли считать серьёзным другое средство.
— Осиновый кол? — уточнил Аксель.
— Крестьянские суеверия! — усмехнулся Гвинн. — Что у людей под рукой, в то они и верят. Вампира можно убить осколком зеркала, применив его в качестве ножа. И больше ничем! Зеркал они действительно не выносят. Впрочем... Алеки всегда был оригиналом. Гениальная голова, конечно! Может, он и впрямь открыл новый способ.
— Он ведь ушёл от эльфов при тебе?
— Нет, ещё при моём отце Нуаду. И никто не знал, чем мы ему не угодили... В тот единственный раз, когда я был в лунной Резиденции, он уклонился от встречи. Но я склонен верить твоей памяти, которая цитирует его «мудрость»!
Последние слова король произнёс без всякой иронии, с каким-то мрачным оттенком — словно рассуждающий об опасном шторме моряк. А затем поглядел на Акселя. Тот сразу же опустил глаза.
— Ты многое успел за короткое время, Аксель, и твой дед наверняка гордится тобой! Да и мы все... Неудивительно внимание Смертей к твоей особе! Понять бы только, зачем...
— Вы с Гудной для того и приехали в Италию?
— Сначала, думаю, стоит ещё раз объяснить, почему я исчез из виду. Оставив трон на сестру...
Он опустил веки, но Аксель продолжал чувствовать на себе его зрачки. Шворк, судя по возне, тоже не испытывал большого уюта. При Асфодели можно было расслабиться, и тогда уж наслаждаться, как ни при ком. Гвинн ап Нудд держал в напряжении всех, с кем он находился, от первого мига до последнего; умышленно или нет — трудно сказать...
—Это не было отречением от престола, — начал он. — Тут нужны большие формальности, чем имитация своей гибели. А потому эльфически я король! Правда, у меня нет намерения вернуться надолго: я имею от жизни всё, чего только можно пожелать...
Как бы подтверждая его слова, в конюшне за хижиной заржал конь. Гудна оставил лук и вышел.
— Но мне пришлось удалиться... И Ронуэн рассказала вам, почему — там, в альпийской пещере. Я с ней был вполне откровенен: Штрой давно напал бы на мой народ, если б считал меня живым! Или если бы Асфодель нарушила мой приказ и бахвалилась о свойствах подарка, который сделала мне Великая Смерть — обруча с серебряными рогами.
— Подарка за то, что ты справился с её любимым оленем?
— Да. Ты ведь его видел: красавец, правда? Ни у кого больше нет такого... И если наступит день, когда я догоню его на охоте — моя жизнь потеряет всякий смысл. Придётся лишь поискать Алеки, чтобы подставить шею!
Гвинн ухмыльнулся, и Аксель, натянуто, в ответ.
— Из-за него я забросил все дела — в том числе, увы, государственные, — из-за него окончательно понял свою непригодность к трону... Но я не могу совсем уж махнуть рукой на мои долги. Надо уйти, оставив дела в порядке! Да ещё подобной наследнице...
Он подлил Акселю вина.
— Выпей, оно некрепкое. И прекрасно облегчает желудок... Итак, поддайся я тогда искушению, затруби в правый рог серебряного убора — началась бы новая битва! Последняя не только для духов, но, боюсь, и для нас, а может быть, и для всей Земли. Смерти выкосили бы всех, их косы не остановишь, когда они входят в раж; множество опустевших миров служит доказательством. Существуют силы, которые нельзя безнаказанно звать на помощь — сколько ни труби потом в левый рог, чтобы их прогнать! Вот почему я решил инсценировать мою гибель на охоте и выставить предателем Гудну. «Убив» якобы меня, он должен был поднести фальшивый убор с рогами Штрою, а настоящий уже лежал в эльфийской Сокровищнице. Ронуэн сказала тебе: Асфодели следовало узнать о его подлинности как можно позже. И даже узнав — ни в коем случае не трубить, не звать страшную подмогу... А также не грозить Штрою!
— Ну что же, твой план сработал! — сказал Аксель. — Штрой и впрямь успокоился: ведь он не боится Асфодели. Ты очень мудро всё сбалансировал, я считаю! Он её не боится, да, — но и помнит, что грозное оружие по-прежнему в руках эльфов! И, если сама Асфодель считает убор фальшивым, — стало быть, не начнёт войну...
— Тем не менее, было неприятно, — вздохнул король. — Унизительно, как ни посмотреть! Великий Король Фей И Всех Эльфов гибнет от руки своего же конюшего по приказу духов... Вот тебе и Гвинн Серебряные Рога, Господин Ветра! Хорошо ещё, распустили слухи, будто я — владыка Энуна, царства мёртвых, и нет-нет да скачу по валлийским лесам во главе Дикой Охоты, со сворой адских псов впереди. На Штроя такая чушь не действует, но подбадривает мой собственный народ!
— А ты, наверное, мог бы и впрямь показаться вот так... разок-другой? — неуверенно предположил Аксель.
— Не только Штрой — даже Асфодель догадалась бы о моём обмане! — опять усмехнулся Гвинн. — Хватит с меня и Ронуэн, я считаю...
— Так она знала, что ты жив?
— До вчерашнего дня была уверена, но точно не знала. Разумеется, она догадалась обо всём, когда я объявил ей о необходимости умереть ради блага эльфов! И чувствовала себя задетой: мол, Гудна посвящён до конца, а она вот нет... Однако, без сомнения, поняла и мои резоны. Я проявил высочайшее уважение к её мастерству! Посуди сам: если бы она знала точно, то и операции против духов строила бы с учётом моего возвращения — вольно или невольно. И Штрой раскусил бы нас! А так ей добросовестность не позволит зайти слишком далеко... Она хитрее меня. Но и никогда не блефует, не переигрывает, пока не уверена на все сто процентов! Ронуэн ещё скажет мне спасибо за мою скрытность...
«А если не скажет — так подумает», — добавил мысленно Аксель.
— А если не скажет — так подумает, — продолжал король. — Женское естество, что делать! Детали же моей смерти подкинул мне славный Томас Лермонт, сам не зная... когда предсказал смерть шотландского короля Александра Третьего.
— Который со скалы упал и разбился?
— Да. И потом, как иначе мог бы объяснить мою гибель Гудна? Мне хотелось, чтоб он иногда всё-таки появлялся у Асфодели, пускай окружённый недоверием. Инструктировал бы кое-каких шпионов... Нам ведь следовало теперь обойтись без Ронуэн!
— А у Штроя-то я тоже шпионю, — напомнил, вернувшись, Гудна.
— Конечно! Все тебя ценят, — успокоил его король. — Правда, доверяет тебе звёздный хрыч не больше, чем тебя обвиняет Ронуэн в моей смерти, не забывай об этом. Ну, а у меня, Аксель, была возможность взглянуть, как управляется с делами моя сестра...
И лицо его стало каменным. Чего и ожидал юноша.
— Спасибо, что не скрыл от меня ваших отношений, — продолжал Гвинн, стараясь пригасить мрачный блеск своих сапфировых глаз. — Честно говоря, я меньше осуждаю Асфодель за фокусы на Луне, чем за предыдущие её штучки: с Танатосом, с тем мальчиком-киприотом и с тобой...
— Вот как? — вежливо сказал Аксель. — Спасибо, конечно, и тебе. Но фокусы её на Луне имели дипломатические последствия...
— И не такие плохие, кстати! — отрезал Гвинн. — Если б она всегда вела себя, как в тот день, когда разбила Лимб и Большую Линзу — пожалуй, я гордился бы ею. Она поставила наглецов на место, рассчиталась за нашу Юлию и, право же, не приблизила войну. А то, что она поручила твою охрану Штрою — поступок истинно королевский, без сомнений! Я аплодировал ей, узнав о нём. И так обесценить его блеск... так бездарно...
— О чём ты?
— Да обманула тебя по поводу статуса неприкосновенности! На её месте я открыто бросил бы тебе вызов. Назначил бы встречу на Луне, прот<