Как старое меню или использованную салфетку.
– Но за что, Кистен? – спросила я шепотом. Я должна была это услышать. Не преобразования Кистена в баре были причиной того, что сделал Пискари. Я в страхе осталась стоять на месте, держа себя за локти, но я должна была это услышать – пусть Кистен скажет мне правду, чтобы я могла ему верить. – За что он тебя выставил?
Потирая рукой ноющее ребро, Кистен посмотрел на меня. Помедлил, будто ожидая, что я догадаюсь сама.
– Он велел мне убить тебя, – сказал он, и меня пронзило страхом. – Сказал, что это единственное, чем я могу доказать свою любовь к нему. От Айви он доказательств не просил, – добавил Кистен треснувшим голосом, и его жажда моего прощения пролилась из него водой. – Я сказал нет. Я сказал, что угодно, только не это… и он засмеялся.
Тепло от горелки у меня за спиной не спасло меня от холодной дрожи. На лице Кистена мелькнул страх, но это было не безумие, а ужас осознания.
– Прости, Рэйчел, – зачастил он, – я не мог. Мне предстоит смерть. Он отдал мою последнюю кровь кому‑то в подарок. Меня убьют и отвечать не будут. С этим я еще бы смирился. Норн выбросил меня из камарильи, и никто не пойдет против Пискари, поддерживая мое существование нежити. Это двойной смертный приговор. Первый быстро приведет в исполнение чужак, который высосет меня ради собственного удовольствия, а второй – медленно исполнит безумие.
Он встретился со мной взглядом, и я замерла, увидев сдерживаемый страх в постепенно расширяющихся зрачках.
– Это нехорошая смерть, Рэйчел, – прошептал он, нагоняя на меня холод. – Я не хочу сходить с ума.
Я почувствовала, как напрягаются все мышцы. Кровь. Он говорит о крови. Он не боится смерти, он боится того, что никто не сохранит его существования как неживого. И он ждет, что я помогу ему.
Да будь оно все проклято до Поворота и обратно, не могу я этого!
С глубоко затаившимся в глазах страхом, с постепенно сужающимся голубым ободком радужки он сидел за столом в пустой квартире и видел, как разваливается на части его жизнь, и никто не захочет рисковать гневом Пискари, помогая ему. Я подошла и села перед ним, положила его руки себе на колени.
– Посмотри на меня, Кистен! – потребовала я, сама перепуганная. Я не могу стать для него источником крови. Я должна сохранить ему жизнь. – Посмотри на меня! – повторила я, и его бегающие глаза заглянули в мои с тревогой. – Я здесь, – сказала я медленно, стараясь вернуть его к будничной реальности. – Тебя не найдут. Я чего‑нибудь от Пискари добьюсь. Этой штуке пять тысяч лет. Она должна стоить нас обоих.
Вода после ванны еще блестела у него на плечах, лицо его обвисло от страха. Он смотрел на меня так, будто только я стояла между ним и грядущим безумием. Может, в данный момент так оно и было.
– Все в порядке, – сказал он хрипло, отбирая у меня руки, стараясь отрешиться от своих эмоций. – А где Дженкс? – спросил он, меняя тему.
Какая‑то напряженность примешивалась к моим ощущениям. Сама не зная почему, я отодвинулась, и в ушах зазвучало предупреждение Дженкса.
– Он дома, – ответила я просто. – Полетел смотреть, как там его дети. – Но сердце у меня сильно забилось, волосы на шее встали дыбом. – Я… наверное, мне придется съездить домой и проверить, что там все в порядке, – сказала я небрежно, не зная, почему все инстинкты мне кричат, что надо уходить, и побыстрее. Пусть даже на минутку. Надо подумать – что‑то говорило мне, что надо подумать.
Кистей вскинул голову – глаза его были полны страхом.
– Ты уходишь?
У меня пробежал по коже холодок.
– У нас до заката два часа, – сказала я и встала. Вдруг мне не понравилось, что он находится между мной и дверью. Я его люблю, но он напряжен почти до точки слома, и мне не хотелось бы сейчас говорить «нет», если он предложит мне стать его наследницей. – Никто не знает, что ты здесь, а я быстро. – Отодвинувшись, я собрала его одежду. – Кроме того, ты же не наденешь грязное. Я постираю и вернусь до заката. Обещаю. И заодно воспользуюсь этим временем, чтобы состряпать несколько зелий.
Я должна была уйти. Должна была дать ему время понять, что он справится. Иначе он бы считал, что не сможет, и попросил бы меня о том, на что я не хотела давать ответа.
Кистен опустил плечи, выдохнул.
– Спасибо, любимая, – сказал он, и я почувствовала себя виноватой. – Мне очень не улыбалось все это надевать – пока
оно в таком виде.
Я наклонилась у него из‑за спины его поцеловать, и он подладил мне щеку.
– Хочешь пока надеть рубашку Дженкса? – спросила я и высвободилась, когда он покачал головой. – Хочешь, я куданибудь заеду и что‑нибудь тебе куплю, пока меня не будет?
– Нет, – ответил он с тревогой.
– Кистен, все будет хорошо, – сказала я, почти как заклинание.
Я хотела, чтобы он встал и я могла поцеловать его на прощание как надо.
Услышав в моем голосе огорчение, он улыбнулся и встал. Мы вместе дошли до двери, и его запах шел от охапки смятой одежды у меня на руках. Влажный после ванны, сам он почти не пахнул. У двери я замешкалась и перевесила тяжелую от пистолета сумку на плечо.
Руки Кисте на обвились вокруг меня, я выдохнула, припала к нему всем тающим телом, ни о чем не думая, просто растворяясь в нем. Под запахом мыла угадывался ладан, у меня закрылись глаза, и я обняла его, прижала к себе.
Долгую секунду мы так стояли, и я не отпустила его, когда попытался отодвинуться.
Он посмотрел мне в глаза и приподнял брови, увидев мой неприкрытый страх за него.
– Все будет хорошо, – сказал он, увидев мои сомнения.
– Кистей…
И он притянул меня ближе, наклонился меня поцеловать, наши губы встретились – и я почувствовала, что мне глаза жгут слезы. Пульс запрыгал – не просто от желания, а еще и сердце защемило. Кистей прижал меня крепче, и у меня в порыве жалости перехватило горло. Нет, ничего с ним не случится. Не должно случиться, правда ведь.
Но я слышала страх в поцелуе, в напряженных мышцах Кистена, прижимавших меня к нему–чуть‑чуть сильнее, чем нужно. Он говорит, что все будет хорошо, но сам в это не верит. Хотя он сказал, что не боится смерти, я знала, что его ужасает беспомощность. И действительно это было ужасно – какой‑то безликий незнакомец придет оборвать его жизнь, без жалости, без нежности, без малейшего милосердия. Никакого чувства принадлежности к семье, пусть даже извращенного. Для того, кто придет, Кистей будет значить меньше собаки. То, что могло бы быть обрядом посвящения, превратится в мерзкий акт убийства ради убийства. Нет, не такая смерть должна быть у Кистена.
Да, но такая у него жизнь.
Я больше не могла это выносить, отодвинулась, высвободилась. Наши губы расстались, и я посмотрела ему в глаза, где стояли непролитые слезы. Он не верит – я заставлю его поверить. Я докажу ему, что он не прав.
– Мне пора, – прошептала я, и его руки неохотно отпустили мои.
– Приходи скорее, – сказал он тоном просьбы, и я опустила голову, не в силах глядеть ему в лицо. – Я тебя люблю, – сказал он мне в спину, когда я открывала дверь. – Не забудь этого никогда.
Почти в слезах, я быстро‑быстро заморгала.
– Не забуду. Не смогу забыть. Я тебя тоже люблю, – сказала я и побежала, в дверь, в коридор, пока не передумала.
Не помню, как бежала по прохладной лестнице, темной от старой краски и вылинявшего ковра. Перед тем, как сесть в машину, я подняла глаза, увидела тень Кисте на силуэтом на просвечивающих занавесках. Меня пробрала дрожь – когда я чуть отпустила ключи, они задребезжали в руке. Я не знала, что власть неживых над их подчиненными так велика, что они добровольно покоряются запланированному убийству, и сейчас возблагодарила бога, что никому из них, даже Айви, не позвонила привязать себя укусом. Хотя с виду Кистей был независим и уверен а себе, его ментальное благополучие зависело от каприза того, кому на него наплевать. И вот теперь он остался ни с чем – только я пыталась не дать безымянному вампиру убить его ради удовольствия.
Ни за что, подумала я. Кистена я люблю, но никогда не дам ни одному вампиру привязать меня к себе. Лучше умру.
Глава тридцать вторая
Успокаивающий запах вампира и пикси просочился на первый уровень моих мыслей, пройдя через дремотную дымку, из которой я постепенно выходила сейчас. Мне было тепло и уютно, и я, выходя из сна в бодрствование, сообразила, что свернулась в кресле Айви в святилище, завернутая в черную шелковую рубашку Дженкса. Анализировать мотивы, почему я выбрала стул Айви, я не стала. Может быть, просто хотела какого‑то уюта, зная, что сейчас она проходит через ад, а я ни черта не могу сделать, чтобы ей помочь.
Стоп, минутку. Я сплю в кресле Айви? Это лее значит, что я…
– Дженкс! – крикнула я, поняв, что случилось, и вскакивая на ноги. Я приехала постирать одежду Кистена и, очевидно, свалилась в сон – запас сил, набранный за восемь часов бессознательного состояния, выдохся. – Черт побери, Дженкс! Как ты мог меня не разбудить?
Боже мне помоги – Кистей! Я же его оставила одного и свалилась спать!
Я вскочила позвонить Кистену по мобильнику, резко остановилась от неожиданной боли во всем затекшем теле после спанья на кресле. Было прохладно – я глянула, проходя, на каминные часы на телевизоре, засовывая руки в прохладные рукава Дженксовой рубашки. Плечи тянуло, ныла вся спинадо поясницы.
Застегивая первую пуговицу, я вошла в кухню. Тут пахло сиренью, свечным воском, а часы над мойкой показывали то же самое.
Половина шестого? Как я могла просто взять и заснуть? Да, вчера я спала мало, но чтобы отрубиться на всю ночь? Я не сделала никаких амулетов, ничего. Черт побери, да если с Кистеном что не так, я всех поубиваю.
– Дженкс! – крикнула я снова, найдя телефон и нажав на кнопку быстрого набора. Ответа не было, и я отключила трубку, не ожидая, пока меня сбросит на голосовую почту. Жало страха пронзило меня, и я попыталась взять себя в руки, чтобы не бежать и не делать глупостей.
Сделав глубокий вдох, я повернулась за ключами от машины и остановилась, не соображая. Куда моя сумка делась?
– Дженкс, куда ты, к чертям, запропастился? – загремела я, потирая ноющее плечо. Еще болело запястье, я потрясла им, метнувшись в Гостиную проверить, не там ли эта проклятая сумка, попутно еще отмечая кучу разных болезненных ощущений от затекшей шеи до отдающей болью при ходьбе стопы. Чего это я хромаю? Ведь не такая я старая.
Дженкс не отзывался, я забеспокоилась, заглянула в пустую комнату, придерживая пальцами ноющую у плеча руку.
– Рэйчел! – обеспокоенный Дженкс появился из камина сразу вслед за своим голосом; тонкий шлейф серебристой пыльцы отмечал его путь. – Ты проснулась.
Я уставилась на пустое место, злясь – не только потому, что пришла сюда за сумкой, забыв, что тут пусто, но еще и потому, что вид у него был испуганный.
– Ты почему меня не разбудил? – напустилась я на него, заправляя рубашку в штаны, а он рассыпал пыльцу, покрытую каминной сажей. – Кистен там всю ночь один, и трубку не берет!
– Ты как? – спросил он, подлетая слишком близко.
Я отклонилась – и болью отозвалась шея.
– Если не считать того, что отрубилась среди моего бела дня и бросила Кистена одного, то в полном порядке, – язвительно ответила я, опираясь только на одну ногу. – Отчего ты меня не разбудил?
Крылья Дженкса загудели тоном ниже, он опустился на каминную полку.
– Он звонил. Когда ты заснула. Сказал, что заляжет на дно – так меньше шансов, что кто‑нибудь наедет на тебя, чтобы добраться до него. А тебе нужно было поспать, – сказал он с каким‑то непонятным облегчением. – К тому же Пискари мог посчитать, что фокус не стоит тебя и Кистена вместе.
Лицо его осунулось, крылья вертелись, будто он ре мог удержать их неподвижно.
Порыв мчаться в квартиру Ника сменился у меня общим беспокойством, и я сосредоточилась на Дженксе, который переминался с ноги на ногу на камине. Кистей залег на дно и не сказал мне?
– Он звонил еще до заката? – спросила я. Мне не хотелось чувствовать себя виноватой, что я здесь застряла и тем вынудила его выйти на свет. Дженкс пожал плечами, и я буркнула: – А чего ты меня не разбудил?
Он потянулся счистить сажу с крыльев, как миниатюрный кот. С явным огорчением он сказал:
– Тебе нужно было поспать. А что Кистей залег на дно – так лучше для всех.
– Да? – мрачно переспросила я. – Если не будет осторожен, он там навсегда останется.
Продолжая хмуриться, я пошла в кухню кофе выпить. Залег на дно? В чем, простите? В полотенце да улыбке? И какого это черта стала я жить по человеческий часам?
Дженкс взмыл в воздух, следуя за мной.
– Рэйчел, Кистей прав. Да и я не хотел бы, чтобы ты там была, когда Кистена найдет тот, кому Пискари его отдал.
–Почему? Потому что я могу спасти его шкуру? – воскликнула я, разозлившись, стоя на солнце и выбрасывая вчерашний кофе. Еще одно болезненное воспоминание, что Айви нет–они никогда не оставила бы невытряхнутый кофе в сетке. Болела рука, и я держалась за нее, полоща кофейник под краном.
– Черт побери все, Дженкс! Когда тебя отдают вампиру на смерть в знак благодарности – это мерзкое извращение! Особенно если обреченный на смерть считает это приемлемым. Пискари – зверь! Ты думаешь, мне нравится, что он – моя единственная защита? Думаешь, мне хочется отдавать ему фокус? Да если бы я думала, что он не спрячет его, а как‑то по‑иному поступит, не отдала бы ни за что. Но я не дам Кистену умереть.
Дженкс опустил крылья, сев на подоконник рядом с рыбкой. Солнце просвечивало в его крыльях, зайчиками играя у меня на руках. Чувствуя себе идиоткой из‑за этой моей вспышки, я налила в кофейник воды, вытерла его насухо полотенцем для рук.
– Извини, – сказала я. Выходило так, что этот зверь – мой лучший шанс прожить достаточно долго. Как я дошла до такого? В расстройстве чувств я отодвинула кофейник – перехотелось мне кофе пить. – Кистей меня идиоткой посчитает, что заснула, – добавила я ворчливо.
– Он знал, что ты вымоталась. – Лоб Дженкса был в складках, и говорил он почти сердито. – Ты за него не волнуйся. Наверняка у Кистена есть планы, про которые ты даже не знаешь. – Дженкс поднялся в воздух и встряхнулся, отправляя последние крупицы сажи в раковину. – А вот у меня есть ново‑сти такие, что ты сейчас штаны обмочишь.
Меня не интересовали сплетни, которые он нарыл. Я потирала больную руку и пыталась вспомнить, куда задевала сумку. Надо поговорить с Кистеном. Черт возьми, так нечестно. Удрал, как старый кот, чтобы забиться в глушь и умереть. Вот это и было самое страшное – что он согласился на собственную смерть. Чтобы с ним обошлись как с вещью.
– Ты послушай, – сказал Дженкс с деланным энтузиазмом, возникая передо мной. – Не поверишь, кто сегодня утром звонил.
Забавное было у меня ощущение посреди моей залитой солнцем кухни: Дженкс висит рядом со мной – даже слишком рядом, а я пытаюсь вспомнить, куда дела сумку. Рука поползла к шее, я усилием воли ее опустила. Какое‑то очень непонятное ощущение – будто к пальцу нитка привязана. В этом смятении чувств я посмотрела на Дженкса:
– Кистен не берет трубку. Где он?
– Тинкины сиськи, Рэйч! – воскликнул он, треща крыльями. – Отстань ты от него! Дай мужчине быть мужчиной. И вообще, если ты к нему поедешь, его намного быстрее найдут.
Я устало привалилась к раковине – да, правда. Мою машину отлично знают, а я не могла лезть в автобус и рисковать, что меня на полдороге высадят. Плюнув на поиски сумки, я пошла I в туалет, чувствуя, как нарастает слабая сперва нужда.
– Но ты уверен, что у него все в порядке? – спросила я, потирая руку через Дженксову рубашку. В последний раз я сплю на кресле Айви. Оно жестче, чем кажется с виду.
– Поверь мне. – Дженкс летел за мной с тихим, почти неслышным гулом. – Ехать сейчас к нему – не поможет. Только хуже будет. Оставь, Рэйчел.
Это был превосходный совет – хотя совсем не из тех, которым я хотела бы следовать, – и я мрачно уставилась на Дженк‑са, стоящего на крышке стиральной машины с расставленными ногами и руками на бедрах. Мне нужно было в туалет, но он стоял недвижимо.
– Ты не возражаешь? – спросила я, и он сел, перестав махать крыльями.
Я не могла заставить его уйти, а при нем садиться на унитаз не собиралась и потому взялась за зубную щетку. Во рту будто гнилое сено побывало, и я добавила на щетку еще мятной пасты.
– Но ты знаешь, где он? – спросила я прокурорским тоном, наклоняясь над умывальником и сверкая идеальными зубами. Дженкс покраснел, а я сказала: – Он ушел без одежды? Пошел к какой‑нибудь подружке? Такой, у которой нет связей с Пискари?
Дженкс ничего не ответил, стараясь не смотреть мне в глаза – и вид у него был по‑настоящему виноватый. Я знала, что у Кисте‑на есть кто‑то, у кого он кровь посасывает, и тот факт, что этот Донор мог сознательно пойти против Пискари, когда дело дойдет до худшего, наполнял меня виноватым облегчением. Кроме того, эта вампирочка наверняка покруче меня в рукопашной драке – если она его не выдаст. А если выдаст, я ее убью нафиг, –подумала я в приступе страха и помолилась про себя, чтобы мне не пришлось это делать.
– Ты долго еще будешь прихорашиваться? – спросил Дженкс, и я сделала многозначительное лицо:
– Тем быштрее, шем быштшее ты выйдешь, – сказала я сквозь забившую рот пену. Меня злило, что Дженкс знает, где Кистен, а я нет. Если бы я на него как следует нажала, он бы раскололся. Быть может, даже поехал бы со мной, чтобы подстраховать, когда плохие парни рванули бы за мной в укрытие Кистена.
Блин с дерьмом, не люблю я быть такой беспомощной! Крылья Дженкса слились в круг.
– Так вот, звонил Гленн, – сказал он таким тоном, будто это была большая честь.
Да и хрен бы с ним.
– М‑м? – спросила я со щеткой во рту.
Волосы у меня рассыпались по плечам, я нахмурилась и орудовала щеткой. Косу работы Дженксовых детей обычно надо было разбирать, но эта просто рассыпалась совсем. Зацепив щеткой губу изнутри, я вздрогнула. Наклонившись над раковиной и сплюнув, я увидела в слюне розовое.
– И чего Гленн хочет? – спросила я, наклоняясь к зеркалу и отворачивая нижнюю губу. На ней была красная полоска. Что же я с ней сделала? – Еще томатного соуса?
– Он получил ордер, – сказал Дженкс, летая так близко, что мне пришлось отодвинуться, чтобы он в глазах не двоился. – Или скоро получит.
О как. Это уже интересно.
– На кого? – Я сплюнула. Крови, слава Богу, больше не было.
Дженкс широко улыбался:
– На Трента.
Тут я дернулась:
– Как? – вскричала я. – На Трента? Получилось? У Гленна есть ордер? Что же ты молчал!
С Дженкса посыпалась серебристая пыльца, и он повернулся к стиральной машине.
– Он на словах получил «добро», и сейчас едет в центральное управление ФВБ в Детройте за оригиналом документа. Вот почему я дал тебе спать. Он не хочет, чтобы ты что бы то ни было делала, пока у него не будет ордера на руках. Еще пара часов. Тебе нужна помощь на кухне?
– Твою мать! – выдохнула я, чувствуя, как зачастил пульс. Посмотрела, в чем одета, потом глянула в сторону душа, расстегивая пуговицу. Надо помыться. Здорово‑то как!
– А все ты, – сказал Дженкс, лучась гордостью. – С твоей подачи Трент сознался в убийствах, а Гленн получил разрешение еще раз глянуть на тело Бретта. Он снял отпечаток пальца с когтя Бретта до того, как ему вернули человеческий облик и его уничтожили. И совпало с тем, который получили от Трента, когда ты его сцапала в прошлом году,
– Черт, здорово! – прошептала я, слишком заведясь, чтобы чувствовать отвращение к Тренту теперь, когда у меня есть не только его признание, что он похищал, пытал и убивал ради… хрен знает какой высокой миссии, которую себе вообразил Я Мне надо одеться и ехать работать. – Приложив руку к растрепанным волосам, я остановилась. – Так Гленн хочет, чтобы я его взяла, да?
– Ага. – Дженкс парил в дюйме над прохладн ым фаянсом, чуть слышно жужжа крыльями. – Он сказал, что отдает это тебе, видя в этом… ща, секунду. Вспомню точные слова. Он сказал, что ты «специалист не в поиске и сборе улик», а «в силовом задержании». Он только просит, чтобы ты подождала, пока ордер будет у него в руках. Вот почему он хочет сам его туда привезти. Боится, что при передаче по факсу или как‑то еще может затеряться.
Что ж, его можно понять – полностью. В восторге я устремилась в кухню, проверить, не надо ли мне что‑нибудь приготовить.
– У меня ордер на Трента за убийство, – сказала я, проехавшись последний ярд по полу как по льду и упершись в порог. – Я его возьму сегодня! Я от него навсегда избавлюсь! И для этого мне не придется спасать демонского фамилиара!
Дженкс глядел на меня и улыбался:
– Ты такая смешная. Радуешься, как ребенок на Рождество.
– О'кей, – сказала я, чувствуя посреди залитой солнцем кухни, как кровь гудит в жилах. Окно было открыто, но все равно держался едва заметный запах тиса от зелья забвения, которое я собиралась сделать для Тритон. – Давай подумаем. Ты будешь сегодня при мне, Дженкс? Понадобится твоя помощь.
– Чтобы я такое пропустил? – осклабился он, довольный и успокоенный.
Сияя улыбкой, я распахнула шкаф с амулетами и быстренько их перебрала. Все есть, кроме амулетов маскировки, но мне они не понадобятся при аресте самого популярного негодяя Цинциннати.
– Мне нужно душ принять, – сказала я все в том же возбуждении и похромала через кухню. – Ты уверен, что у Кистена порядок?
Дженкс опустился на кран, бликуя на утреннем солнце мелькающими крыльями.
– Я думаю, он точно в том же виде, в каком ты его оставила.
Приходилось верить. И значит, ничего с ним не случится, пока солнце не сядет. Как сказал Дженкс, ОВ наверняка за мной следит и будет транслировать мои передвижения тому, кто ищет Кистена. Вообще‑то это может затруднить взятие Трента, если только…
– Приведи себя в порядок, – сказала я Дженксу. – Нам же на свадьбу ехать.
– Что? – пискнул Дженкс, устремляясь за мной. – Ты хочешь арестовать Трента у него на свадьбе?
– А что такого? – Я остановилась на пороге ванной. Рука лежала на двери, но не хотелось захлопывать ее в лицо Дженксу. – Это единственное место, где я могу его взять так, чтобы он на меня не натравил Квена. Это не говоря уже о том, что мне все время докучает ОВ. Я приглашена. – Сама почувствовала, как окаменело мое лицо. – И Пискари, наверное, тоже. Я лучше буду говорить с ним там, чем на его территории.
Это было удачным решением во многих смыслах. Чего там, просто идеальным.
Дженкс вздохнул довольно громко:
– Жестокая ты женщина, Рэйчел.
– Ага, щаз, – ответила я, приподняв брови. – А то Трент и в самом деле рвется жениться на Элласбет?
Дженкс пожал плечами и вылетел из кухни, крича Маталине, не знает ли она, где его лучший лук. Я включила душ и разделась. Движения у меня замедлились, когда я заметила, что бедро у меня ободрано о кресло Айви… а что со ступней? Я потрогала чувствительные, распухшие ткани, ожидая, пока согреется вода, и подумала, что не так уж я стара, чтобы все тело ныло после спанья в кресле. Но вода была горячая, и когда я в нее залезла, она сняла всю боль. Кист спрятался, и я могу выторговать его жизнь – нашу жизнь – когда настанут сумерки. Но до того я наконец‑то возьму Трента.
Черт побери, отличный день намечается.
Глава тридцать третья
Я уперлась в сиденье передо мной, когда автобус скакнул вперед сквозь густой туман, и заскрежетала коробка передач. Проще было бы поехать на свадьбу Трента в моей машине, но на автобусе безопаснее: меня не свинтит ОВ за вождение без прав. И еще был вопросик насчет некрасивой царапины на переднем крыле, непонятно откуда взявшейся, да еще и левый поворотник разбит. Это произошло где‑то в промежутке между вчера и сегодня, и меня сверлила мыслишка, не ОВ ли это пытается подвести меня под суд.
Я посмотрела на собственные красные ногти, видные под длинным кружевным рукавом, подумала, что черное плетение красиво смотрится на моей белой коже. Наплечная сумка стояла передо мной, а Дженкс раскачивался на потолочной петле, рассыпая серебристую пыльцу и ярко блестя в полутемном автобусе. Народу было много, но все сторонились, стараясь дать мне место. Я довольно улыбалась, поглядывая на черные бандитские сапоги, видневшиеся из‑под края тонкого шелкового платья, и думала, с чего бы это они.
Ладно, даже я знаю, что сапоги к платью не идут, но брать Трента в туфлях на каблуках я не хочу. Да и все равно их никто не увидит. Не знаю, какое платье выбрала Элласбет, но то зеленое уродство я все равно не надела бы. Да я бы стала посмешищем для всей ОВ! К тому же нога еще не отошла, и на каблуках я бы взвыла от боли.
Я беспокойно щурилась на огни встречных машин. Мы уже почти доехали до базилики, и пульс у меня забился чаще. Пейнтбольный пистолет висел в набедренной кобуре, которую дал мне Кизли – вот так я теперь и буду верить, что он безобидный старичок? И еще я лей‑линейной энергии накопила в голове. Фокус лежал у меня на коленях, завернутый как подарок: я днем пошла на почту и спокойно его получила. Тренту я его не отдам, но так лучше, чем пытаться для него искать место в сумке, где за неделю куча барахла набралась. А самое смешное, что завернут он был в аккуратно сохраненную бумагу от подарка Кери и перевязан той же ленточкой.
Озабоченно шевельнувшись, я подняла взгляд от пола. Кери пришла, услышав, что я собираюсь делать, и хотя неодобрительно поджимала губы, помогла детям Дженкса заплести мне косу и вплести в нее цветы. Вид у меня был потрясающий – если не считать сапог. Еще она спросила, не нужно ли будет меня подстраховать – я ответила, что это работа Дженкса. На самом деле я просто не хотела видеть ее в одном помещении с Элласбет – есть вещи, которых просто не делают.
Меня не очень тревожило, что в такой работе мне будет помогать только Джен кс. На моей стороне закон и полный зал свидетелей, так что чувствительный к своей публичной репутации Трент подчинится по‑хорошему. В конце концов ему скоро предстоят перевыборы – собственно, почему он скорее всего и решил жениться – вот так вдруг. Если он решит меня убить, то не на глазах у всех. По крайней мере я старалась себя в этом убедить.
Под вздох тормозов мы свернули за угол. Старуха напротив меня разглядывала мой подарок; когда ее взгляд опустился на сапоги, я одернула платье, чтобы оно их закрыло, Дженкс захихикал, я поморщилась.
Мы уже почти приехали, и я пошарила в сумке, ища наручники, а потом, игнорируя взгляды пассажиров, задрала платье и пристегнула их к набедренной кобуре, аккуратно потом поправив нижнюю юбку и платье. Они на ходу будут звенеть, но ничего страшного. Глянула на симпатичного парня через три ряда от меня – он кивнул, подтверждая, что сейчас их уже не видно.
Поставив телефон на вибросигнал, я хотела сунуть его в карман, но скривилась, по ходу сообразив, что в платье карманов нет. Вздохнув, я сунула его в свой хилый вырез – мальчик за три ряда от меня показал большой палец. Пластик холодил кожу, я вздрогнула, когда телефон провалился чуть ниже, чем надо. Я не могла дождаться, пока позвонит Гленн и скажет, что ордер у него: я с ним говорила пару часов назад, и он взял с меня обещание, что до того я ничего не буду делать. Буду идеальной подружкой невесты в черных кружевах.
Углы губ у меня скривились в улыбке. Вот смеху‑то будет.
Дженкс спустился на спинку моего сиденья.
– Вставай, что ли, – сказал он, – Почти приехали.
Я отвлеклась от своих мыслей и взглянула. Впереди нависала широкая громада собора, прожектора заливали ее красивым сиянием сквозь туман и свет почти полной луны. Сразу подобравшись, я закинула сумку на плечо, прижала подарок к себе посильнее и встала.
Внимание водителя переключилось на меня, и он подъехал к остановке. Весь салон молчал, и у меня мурашки бежали по коже, пока я шла к выходу сквозь строй взглядов.
– Спасибо, – бросила я, когда водитель открыл дверь, и дернулась назад, зацепившись подолом за винт, торчащий из стойки‑поручня.
– Мэм, – сказал водитель, пока я старательно отцепляла платье, – извините за нескромность, но почему вы приехали на свадьбу на автобусе?
– Потому что собираюсь арестовать жениха и не хочу, чтобы меня по дороге перехватила ОВ, – ответила я любезно и спрыгнула со ступенек. Дженкс посыпал мне волосы золотой пыльцой.
Дверь за мной закрылась, но автобус не тронулся. Я глянула через дверь на водителя, и он показал мне, чтоб я перешла перед ним дорогу. Либо он джентльмен, либо просто хотел посмотреть, как я зайду в церковь в красивом платье подружки и бандитских сапогах.
Дженкс хихикнул. Набрав в легкие влажного воздуху, не обращая внимания на прижатые к стеклам лица, я подобрала платье, чтобы не запачкать подол, и перешла улицу с односторонним движением сквозь озаренный фарами туман.
В круге влажного света стоящий наверху лестницы швейцар стал в охранительную позу.
– Я его уберу, – сказал Дженкс. – А то у тебя волосы могут растрепаться.
– Не‑е‑е‑е, – ответила я, краем глаза заметив, как накренился не двинувшийся с места автобус – все бросились к окнам на моей стороне. – Я сама.