Почему же он ее не сбросил?
А как же он мог ее сбросить, если тот незнакомец выдернул дискету из дисковода, как только увидел эти цифры!
Значит, все верно. Значит, это не просто цифры. Значит, это деньги, которые прошли рядом. Которые прошли буквально между пальцев!
Петрович быстро впрыгнул в штаны и побежал к одному своему дружку-приятелю, который был докой в денежных вопросах.
— Ну, — сказал приятель, — и что?
— Там же сотни тысяч! Я же сам видел!
— Ну, во-первых, после смешения столь разномастных напитков тебе могло пригрезиться черт знает что. В том числе и то, что ты не ты, а Рокфеллер. Во-вторых, даже если вообразить, что ты видел то, что видел, совершенно не обязательно, что эти цифры являются номерами реально существующих счетов.
— Но я видел...
— Что видел?
— Цифры. И буквы.
— Какие?
— Ну, я не вполне помню.
— А ты постарайся. Вспомни. Тогда и будет разговор.
Петрович напрягся.
— Вначале там буквы были. Латинские. S и J. И еще, кажется... Слушай, давай я попробую написать. У меня зрительная память хорошая. Если я буду писать, я могу вспомнить.
— На. Пиши, — протянул приятель лист бумаги и ручку.
— Первой была буква...
Через пять минут ряд цифр и букв был готов.
— Вот он. Плюс минус несколько цифр.
— Ладно, сейчас попробуем проверить. Приятель взял сотовый телефон и набрал какой-то номер.
— Слышь, Сева, скажи мне, как выглядят счета в швейцарских банках. Ну ты должен знать. Ну надо! Очень надо. Да, в швейцарских.
— И в английских, — напомнил Петрович.
— И в английских. Ну надо, тебе говорю! Ну что ты в самом деле? Как? Погоди, я запишу. Так. Так! Так!! Так!!! Все? Спасибо, Сева.
Приятель положил трубку. И очень внимательно посмотрел на Петровича.
— Ну?
— Откуда ты взял эти цифры? Только не крути.
— Что? Неужели совпали?
— Совпали. С одним швейцарским банком. Кроме одной буквы. Но все равно.
— Блин! А я думал...
— Откуда ты их взял? Откуда ты взял номера счетов?
— Я же тебе говорил, мужик один дискету принес.
— Какой мужик?
— Ну откуда я знаю? Его мой старинный друган притащил.
— Какой друган? Как его зовут? Где он живет, этот друган?
Петрович замялся.
— В чем дело?
— Это я нашел его.
— Ну?
— Это я запомнил цифры и пришел к тебе.
— Ну и что? Что с того?
— Пятьдесят процентов...
— Какие пятьдесят процентов?
— Пятьдесят процентов от прибыли мне. Пятьдесят тебе. Это я его нашел. И тебе сказал. А ты не верил...
— А тебе не много будет?
— В самый раз.
— Дурак. Этих денег не взять ни тебе, ни даже мне. От швейцарского пирога нам не укусить. Клыки коротки. Эти деньги могут добыть только очень большие люди, которые не нам с тобой чета.
— Тогда двадцать пять!
— Три куска. Три куска баксов. Половину сейчас. Другую после того, как дело выгорит.
— За три куска я ничего не скажу! Не скажу, где он живет.
— Скажешь. Им ты скажешь даже больше, чем ты знаешь. Им ты скажешь все. В общем, влип ты, Петрович. В денежную и, значит, в очень неприятную историю. И выход у тебя из нее только один — чистосердечно рассказать все, что ты знаешь. Или... Или они все узнают другими методами. С которыми лично ни тебе, ни себе я знакомиться не желаю. Так что бери причитающиеся тебе полкуска и радуйся, что легко отделался. Полтора куска сейчас. Полтора куска потом. Или... Твое последнее слово?
— Я согласен...
Как только Петрович ушел, его приятель поднял трубку телефона.
— Позови Папу, — попросил он. — Скажи, что я. Что по делу. По очень перспективному делу. Да. Жду у телефона. Столько, сколько надо, жду...
— Что тебе? — через несколько минут спросил голос Папы.
— У меня к вам дело. На несколько десятков миллионов долларов.
— Уж так сразу на десятков?
— Ну, может быть, на несколько миллионов. Но не меньше.
— А для того чтобы их взять, тебе надо ссудить пару сотен баксов наличными? Чтобы цветной ксерокс купить?
— Нет, ничего такого не надо. Это живые деньги.
— Даже так... Где находятся эти деньги?
— В швейцарских и английских банках. На закрытых счетах. Которые можно открыть. Вам открыть.
— Информация достоверная?
— Более или менее.
— Что ты хочешь за участие в деле?
— Долю.
— А если все это липа?
— Даже если это липа, вы ничего не теряете. Потому что ничего не вкладываете. Но это не липа. Я сверил один из указанных мне счетов с реально существующим. Он совпал.
— Хорошо. Приходи сегодня вечером. Потолкуем.
— Но вы обещаете мне долю?
— Я обещаю с тобой потолковать. Или этого мало?
— Нет. Этого достаточно. То есть я хотел сказать, что этого много. То есть я понимаю...
— Ну вот тогда и приходи.
— Приду...
Дело о похищенных и случайно доставшихся Иванову Ивану Ивановичу дискетах получило новый, совершенно неожиданный поворот.
Глава пятнадцатая
— Стучат, — сказал дежурный ночной санитар районного морга другому ночному санитару того же морга.
— Что они за привычку взяли ночами ходить? Ни свет ни заря. Поди спроси, чего им надо. Младший санитар быстро вернулся.
— Родственники у них тут.
— Какие?
— Те, которых сегодня привезли. С множественными огнестрельными. С Агрономической.
— Ну и что?
— Хотят их опознать.
— Скажи — нельзя. Это милицейские трупы. Их без специального разрешения нельзя. Пусть в милицию идут.
— Я так и сказал.
— Ну?
— А они сказали, что у них есть разрешение.
— Ну?!
— И показали, — потер палец о палец молодой санитар.
— Там не одно разрешение надо.
— У них много разрешений. Целая пачка.
— Что-то последнее время ночами стали часто родственники приходить.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, открывай. Раз у них с документами в порядке...
В помещение вошли молодые, чем-то знакомые парни.
— Где они? — с порога спросили они.
— Кто?
— Братья наши.
— Там. В морозилке. Только к ним нельзя. Они опечатаны...
— Да знаем мы. На, возьми разрешение. Старший санитар внимательно осмотрел и пересчитал предъявленные «бланки разрешений».
— Слышь, проводи их туда, — сказал он молодому санитару. — И покажи, где розетка.
— Какая розетка? — переспросил санитар.
— Электрическая. Им розетка нужна... Вам розетка нужна?
— Нам розетка? Зачем розетка? Не нужна нам розетка. Нам родственники нужны.
Парни и санитар ушли. И тут же в дверь постучали снова.
— Вам чего? — спросил старший санитар через дверь.
— Нам родственников посмотреть. Которые утром поступили.
— С Агрономической, что ли?
— Так точно. С Агрономической. Их и надо посмотреть.
— Нельзя. Ночь сейчас. И разрешение надо.
— Есть у нас разрешение. Давай открывай, папаша!
— Сейчас не могу. Через полчаса приходите.
— Почему через полчаса?
— Потому что не одни вы такие. К родственникам.
— А что, кто-то еще интересовался?
— Интересовался. Так что через полчаса приходите. Не раньше.
За дверью о чем-то быстро и беспокойно заговорили. И снова застучали. Но уже гораздо более настойчиво застучали.
Логика поиска постоянно сводила две противоборствующие, преследующие одни и те же цели стороны в одно и то же время в одних и тех же местах. Сводила и сталкивала лбами. Так, что только искры во все стороны летели.
Кто-то сказал бы, что это невезуха. Кто-то — злой рок. А кто-то — нормальная практика идущих параллельными курсами ищеек...
— Открывай давай!
— Не могу я. Говорю же, через полчаса... В замочной скважине что-то заскрежетало, потом что-то мощно ударило в дверь, и шурупы, удерживающие засов, с треском вылетели из косяка. В морг ввалились другие парни. Чем-то похожие на первых.
— Где они?
— Кто?
— Родственники. Которые первыми пришли.
— В морозильнике.
Парни переглянулись, выдернули из-под кожаных курток пистолеты, передернули затворы и двинулись в сторону морозилки. Как будто знали, где она находится.
— На счет «раз»...
В морозилке первые парни за руки, за ноги стаскивали с полки нужный им труп. И разворачивали большой крапивный мешок.
— Вы это зачем? — подозрительно спросил сопровождавший их санитар.
— Тебя не спросили, — ответил один.
— Он хочет сказать, что это наш родственник и мы на время возьмем его с собой. Чтобы мамочке показать, — поправил другой.
— Как же это? Нельзя это! — засуетился санитар. — У нас покойники строгой отчетности...
— Ты, дядя, лучше носилки принеси. Если не хочешь недостачу покрыть. Собой, — раздраженно сказал первый.
Санитар попятился к двери и открыл ее. За дверью с пистолетами на изготовку стояли еще какие-то люди.
— Всем стоять тихо! И руки, руки за голову, — сказали они. — А ты иди, куда велели, — кивнули они санитару. — Нам тут с твоими гостями потолковать надо.
Суетящиеся у трупа «родственники» подняли головы и взглянули в дула направленных на них пистолетов.
— Вы чего, мужики?
— Руки! Руки — мы сказали!
— Да ладно вам, — напряженно улыбнулись «родственники». — Не будем же мы в самом деле выяснять отношения в морге. Здесь и без нас мертвяков хватает.
— Руки!
— Может, столкуемся?
— Не о чем нам с вами толковать. Руки! Или... Или считаем до трех. Раз!
— Вы что, будете стрелять?
— Будем! Если вы не задерете свои клешни. Два! На счет «три» «родственники» вместо того, чтобы поднять к затылкам ладони, вдруг резко присели и, прикрывшись мертвым телом, выдернули оружие.
Щелкнуло несколько выстрелов. Пули впились в труп. И в плечо и в голову лежащего за ним «родственника». Который тоже стал телом. Но другой «родственник» успел, воспользовавшись мгновением, откатиться в сторону и уронить перед собой несколько покрытых инеем покойников. Теперь его огневая позиция оказалась выгодней позиции наступающей стороны. Он лежал под прикрытием баррикады, сложенной из мороженых мертвецов, парни толпились возле входа.
Они быстро оценили обстановку, попадали на пол и открыли ураганную стрельбу по лампочкам. Через мгновение в морозилке стало темно, хоть глаз выколи. Только слышалось тяжелое сопение и шевеление еще живых человеческих тел.
— Слышь, боец, кончай выпендриваться, все равно мы тебя достанем, — сказал голос.
— Или я вас.
— Не смеши. У нас три ствола против твоего одного. Бросай оружие, пока мы все тут не замерзли.
— Не пойдет.
— А ты что предлагаешь?
— Предлагаю разойтись с миром. А не то...
— Что «не то»?
— У меня граната.
— Врешь!
— А это мы посмотрим. Через четыре секунды.
— Ты ее все равно не бросишь. Потому что сам первый... Граната — она в помещении дура.
— Один хрен вы меня все равно кончите.
— А может, нет?
— Кончите. Вам свидетеля оставлять не след.
— Бросай оружие, дурак!
В темноте завозились люди. Отсвечивая вспышками, бухнуло несколько выстрелов.
— Ладно, уговорили, бросаю. Послышался характерный звук сработавшего взрывателя. И граната с глухим стуком упала на пол.
— Береги-ись! А-а-а!
Оглушительно бахнул взрыв. Сотни осколков ударили в стены и потолок, срикошетив от них в пол, в мертвецов и в живых людей...
— Что-то грохнуло, — сказал младший санитар, — надо пойти посмотреть.
— Пойди посмотри.
Санитары приоткрыли дверь. Из-за нее густо потянуло кислым дымом.
— Живые есть?
Подобный оклик в мертвецкой звучал несколько странно. Но, как ни странно, получил отзыв.
— Слышь, ты, длинный. Иди сюда, — сказал голос из темноты. — Только не вздумай дергаться. Ты у меня на мушке. Сразу пристрелю.
Санитар прошел в мертвецкую.
— Руку дай, — сказал голос. Санитар опустил вниз руку и почувствовал, как в нее ткнулась чужая, скользкая от крови ладонь.
— Тащи меня к выходу, если жить хочешь. Санитар вытянул раненого в коридор.
— Куда дальше?
— Дальше? Дальше в машину. Там машина в дальнем дворе. И этот пусть поможет. Иначе... Иначе пристрелю.
Санитары дотащили раненого до машины, посадили на водительское сиденье.
— Ключи... У меня ключи в кармане должны быть...
Нашли, вставили в замок зажигания, повернули ключ. Мотор заработал.
— Нам можно идти? — вежливо спросили санитары.
— Что? А? Идите. И держите язык за зубами. Иначе...
Санитары побежали к двери морга. Раненый тронул ногой педаль газа, проехал десяток метров и, потеряв сознание, упал лицом на баранку.
— Что теперь будем делать? — спросил младший санитар.
— Пить.
— Что?!
— Спирт пить. Дурак. До беспамятства. Только вначале пошли им карманы обшманаем. Один черт теперь здесь не работать...
Утром пришедшие на работу врачи и санитары обнаружили недалеко от ворот машину с работающим двигателем, внутри которой, навалившись на рулевое колесо, сидел мертвец. Обнаружили открытые двери в морг и в морозилку. И шесть бесчувственных тел: четыре не числящихся в ведомостях мертвеца и два мертвецки пьяных санитара.
Последним дали понюхать нашатырь и, дав возможность прочихаться, спросили:
— Что здесь произошло?
— А?
— Что здесь случилось ночью?
— Ночью? Ничего не случилось.
— А трупы?
— Какие трупы? Все трупы на месте. Согласно отчетности...
Потом приехала милиция. И снова стала задавать вопросы.
— Нет. Ничего не слышали. Потому что пьяными были...
Дверь? Нет, не открывали. Может, и стучали. Но мы не помним. Потому что выпимши были... Выстрелы? Какие выстрелы? Не знаем ни про какие выстрелы. Мы же говорим — выпили чуток и уснули...
Гранаты? Нет. Гранаты тоже не слышали. Потому что перебрали лишку...
Ну говорим же — перепили.
Нет.
Не слышали.
Не видели.
Не знаем...
Ну что вы, не понимаете, что ли?..
Тела так и не протрезвевших санитаров оставили в покое. Тела погибших от осколков гранаты неизвестных мертвецов оприходовали и оставили там, куда они пришли по собственной охоте, собственными ногами. И где и остались.
Итого еще пять трупов. К тем, что случились несколько дней назад. И к тем, что случились до них...
— Да вы что? Вы с цепи сорвались, что мочите всех подряд?! — возмутился ген... товарищ Петр Семенович, выслушав доклад об имевшем место в морге происшествии. — Вы чего добиваетесь?! Вы добиваетесь, чтобы нам милиция на хвост села? Вы добиваетесь, чтобы всех нас не те, так другие...
— Как так убиты? Опять убиты? Опять все убита? Да вы что?! Белены объелись?! Вы можете хотя бы одно дело решить без перестрелки?.. — взвился высокопоставленный противник товарища Петра Семеновича, который желал получить уворованную у Петра Семеновича информацию. — Ну что мне, у вас оружие, что ли, изымать? Или самому всех вас перестрелять, чтобы другим такого удовольствия не доставлять? Ведь третий же раз уже! Третий раз!!!
Дело, обозначенное в официальных документах как «Дело на Агрономической», продолжало обрастать мертвецами, как снежный ком снегом. И когда этот процесс взаимного уничтожения закончится и закончится ли вообще, сказать было невозможно. Никому не возможно...
Глава шестнадцатая
Иван Иванович вернулся домой. В смысле к своему старинному приятелю, у которого нашел приют после всех случившихся с ним происшествий. Вернулся после почти трехсуточного отсутствия. Потому что ездил к очень дальним родственникам, у которых намеревался обосноваться, чтобы переждать в тьмутараканьей глуши не самый лучший период своей жизни. Но не обосновался. По той причине, что родственники, как только его увидели, испуганным шепотом поведали, что несколько дней назад к ним приходили из милиции и просили, если вдруг их троюродный племянник Иванов вдруг объявится у них или как-то еще проявит себя, немедленно сообщить участковому. Отчего принять они его не могут. Или могут, но только через участкового.
— Ты уж извини нас. Но с властями мы ссориться не можем. Ты приехал и уехал. А нам здесь жить.
— Да ладно. Я все понимаю.
— Ну а раз понимаешь, то тогда лучше совсем на порог не заходи. А то кто-нибудь увидит. И участковому капнет. Сам знаешь, какие люди сволочи бывают.
— Куда же мне на ночь глядя уходить? В лес, что ли?
— Зачем в лес? У нас на станции зал ожидания есть...
В общем, съездил...
По дороге «домой» Иван Иванович купил несколько бутылок водки, которые вносил в качестве квартплаты из расчета пол-литра в неделю за каждый квадратный метр используемой жилой площади. С тоской подумал, что опять придется пить и полночи разговаривать за жизнь, и открыл дверь переданным ему запасным ключом.
Но ни пить, ни разговаривать ему не пришлось. Потому что было не с кем. Его приятеля не было. В живых не было.
— Эй! Дома кто есть? — крикнул с порога Иван Иванович.
Ему никто не ответил.
Он прошел в комнату и сбросил на спинку стула пиджак. Потом прошел на кухню и увидел...
На кухне на коленях стоял привязанный двумя обрывками бельевой веревки к батарее хозяин дома. Вокруг него по полу растеклась большая лужа крови. И одежда была в крови. И стены были в крови. И мебель была в крови. Словно здесь резали и разделывали свинью.
Впрочем, и резали, и разделывали... Только не свинью.
Иван Иванович сел на ближайший табурет. Потому что ноги его не держали.
Как же так-то? Вторая квартира, и опять...
Хозяин дома смотрел на своего гостя мертвыми глазами. И улыбался оскаленным в предсмертной агонии ртом. Ему было весело, потому что для него в отличие от Ивана Ивановича все худшее было уже позади.
Пальцы у мертвеца были переломаны. Из-под вывернутых ногтей торчали обломки швейных игл и сапожных гвоздей. Зубы чуть не до десен были спилены крупным, валявшимся на полу напильником.
Его приятеля перед смертью пытали. Самым жестоким образом пытали...
Иван Иванович поднял напильник, посмотрел на забитую эмалью и сгустками крови шипообразную насечку, представил, как больно было, когда железо скребло по оголенным зубным нервам, и разразился проклятиями. От злости. И от жалости. Не к покойному. Который уже отмучился. К себе.
Да что же это такое творится!
Ругался он недолго. Потом вдруг задал себе вопрос, который должен был задать еще раньше, когда только увидел привязанный к батарее труп. Он задал себе вопрос — зачем его приятеля пытали?
Зачем?
Выходило, что незачем. Припрятанных ценностей у него не было. Государственных и военных секретов он не знал. И тем не менее его пытали и убили. Причем не раньше. И не позже. Именно теперь. После того как у него поселился... Получается...
Получается, что его расспрашивали о квартиранте. О нем, об Иване Ивановиче Иванове...
И значит...
Елки-палки! Выходит, из-за тех... дискет, что ли? Неужели дискет? Которые он показал Петровичу?
Выходит...
Выходит, что они имеют действительно реальную ценность. Если из-за них до основания спиливают зубы, ломают пальцы и потом убивают. Выходит, что указанные там счета обеспечены валютой?!
И скорее всего они об этих дискетах узнали. И о пачке долларов. И о пистолете. Впрочем, доллары и пистолет им вряд ли интересны. А вот дискеты...
Иван Иванович пощупал карман, где была одна из дискет. Та, которую отсматривал компьютерщик. И которая так и осталась в кармане пиджака. И пощупал другой карман, где находилась часть долларов. Малая часть. Потому что большую часть долларов вместе с остальными дискетами и найденным в сейфе пистолетом он спрятал в надежном месте. Тут, неподалеку. В подвале этого же дома. В куче мусора — разломанных кирпичей, битой черепицы, изувеченных стульев и прочего бытового хлама, которым не способен заинтересоваться даже бомж.
Думал, на время, пока он здесь живет... А теперь, выходит, здесь ему уже не жить... И значит, те дискеты и те доллары нужно забирать.
Только как их забирать, если вполне вероятно, что те, кто убил его приятеля, ждут сейчас возле подъезда? И схватят его, как только он выйдет. И тоже привяжут к батарее. И начнут пилить напильником зубы...
Нет, нужно бежать! Нужно бежать как можно быстрее. Чтобы вначале спасти свою жизнь. А уж потом все остальное прочее.
Вначале бежать!
Но только как бежать, если они стоят?..
Надо вооружиться! И если они нападут — драться! Конечно, можно погибнуть. Но лучше так, чем от напильника...
Надо вооружиться!
Где же пистолет? Тот, второй пистолет. Который он подобрал в квартире. И который теперь ему очень бы мог пригодиться...
Иван Иванович бросился в комнаты и стал лихорадочно выдвигать ящики из столов и стенки. Но вдруг вспомнил, что, перед тем как уехать, перепрятал пистолет на балкон. Подальше от покойного приятеля.
Он выбежал на балкон и из-под груды хлама вытащил пистолет. Тяжесть оружия немного успокоила его.
Теперь ничего. Теперь он прорвется. С боем прорвется. По крайней мере выламывать себе пальцы он не позволит. Ни за что не позволит!
Иван Иванович несколько секунд крутил пистолет в руках, пока не сообразил, как его взвести. Взвел и выскочил в коридор. А из него на лестничную площадку.
И тут же услышал, что по лестнице на его площадку кто-то поднимается. Негромко погромыхивая чем-то железным. Вполне может быть, что оружием...
Он выставил пистолет вперед и, прижавшись к стене, замер. Он готов был стрелять. Он готов был убить кого угодно.
На лестнице показалась знакомая ему в лицо соседка с алюминиевым бидоном в руках. Она увидела направленный ей в глаза пистолет и остановилась.
— Здрасьте, — сказал Иван Иванович.
— 3-здрасьте, — ответила соседка.
— Вы за молоком ходили?
— Да. За молоком.
— Ну, тогда я пошел...
И, перепрыгивая через две ступеньки, Иван Иванович побежал вниз.
У входной двери стояли два молодых парня. Они курили. И о чем-то посмеивались.
Зачем они стояли у входной двери? И зачем двое?
Парни услышали бегущего человека и обернулись. И увидели направленное на них пистолетное дуло.
— Если вы шелохнетесь, я выстрелю, — зловеще предупредил Иван Иванович.
— Ты чего, мужик? — удивленно спросил один из них. — Мы Машку ждем из тридцать второй квартиры. А тут ты с пистолетом. Ты чего? Ты батя, что ли, ее?
— Не двигаться! Или я буду стрелять, — еще раз повторил Иван Иванович, протискиваясь к двери.
— Да ты не нервничай так. Стоим мы. Стоим, — ответили парни и заискивающе улыбнулись. — Ты только пушку убери.
— Вначале расстегните и спустите штаны! — приказал Иван Иванович, вспомнив фильм, где главный герой таким образом обездвиживал противников.
— Да ты что, дядя?! Сейчас Машка придет. А мы без штанов тут стоим...
— Хулиган! — диким голосом заорала сверху пришедшая в себя от испуга соседка. — Я милицию сейчас вызову! Бандит!!
Иван Иванович испуганно дернулся на раскатившийся по подъезду эхом голос. Очень неудачно дернулся. Потому что пистолет в его руке оглушительно выстрелил. Пуля ударила в стену чуть выше голов парней, осыпав их волосы кусками штукатурки. После чего те, испуганно выпучив глаза и уже не препираясь, стали расстегивать брючные ремни. Через мгновение они стояли в спущенных на колени штанах.
— Трусы можно оставить? А то Машка...
— Убили-и-и! — что есть мочи заорала сверху соседка.
Испуганный до полусмерти выстрелом и криком, Иван Иванович выскочил на улицу и сразу метнулся в ближайший проходной двор, который выводил в соседний переулок. А там с ходу запрыгнул в подошедший к остановке троллейбус.
Он убегал очень быстро, не оглядываясь назад и по сторонам. Потому что больше всего на свете желал очутиться как можно дальше от того места, где только что чуть не ухлопал встретившихся ему на пути живых людей. Вполне может быть, что совершенно посторонних людей. Наверняка даже посторонних людей...
Он убегал очень быстро и поэтому не увидел, как спустя несколько секунд после него из подъезда выскочили, застегивая на ходу штаны и цепко оглядываясь по сторонам, те два парня. Которые так и не дождались свою Машку из 32-й квартиры...
Глава семнадцатая
— Ты знаешь, что твоих покойников сегодня пытались украсть? — спросили сослуживцы следователя Старкова.
— Иди ты?!
— Ну точно. Приехали, вскрыли морг, вскрыли морозилку...
— И что?
— Ничего. Похоже, что-то не поделили. Потому что перестреляли друг друга. Так что у тебя теперь на пяток тел больше. С чем тебя и поздравляем. А ты что, еще ничего не знаешь?
— Нет. А свидетели? Свидетели что говорят?
— Свидетели выжрали литр спирта. Taк что говорить не способны. Как те покойники.
— Ну, у меня всегда так. Не понос, так золотуха...
— Следователя Старкова не видели?
— Да вот он.
— А я вас по всем этажам разыскиваю. С ног сбился.
— Зачем?
— Вас начальство вызывает.
— Зачем?
— Не зачем, а куда. На ковер вызывает. Следователь Старков развернулся и побрел в высокие кабинеты. Получать свою профилактическую порцию политико-воспитательной работы.
— Ты что же это, понимаешь? — укоризненно покачало головой начальство. — Городишь труп на тpyп. Трупом погоняешь... Ты что, решил извести все мужское население страны?
— Это не я горожу. Это они городят.
— А ты потворствуешь. Своим бездействием потворствуешь. Своей нерасторопностью. Своей... Старков только повинно кивал.
— — Ну ладно, хватит о лирике. Ты почему не докладываешь результат по первому и второму происшествию?
— Потому что нечего докладывать.
— Почему нечего?
— Потому что нечего! Дело находится в работе, и пока я ничего конкретного сказать не могу.
— Ну ты хотя бы участников установил?
— Нет. Кроме одного.
— Какого одного?
— Гражданина Иванова Ивана Ивановича.
— А кто стрелял?
— Все стреляли.
— Ну и?..
— И все погибли, кто стрелял. Кроме, предположительно, одного.
— Кого?
— Иванова Ивана Ивановича.
— Кого он убил? Этот Иван Иванович?
— Согласно одной из версий, он троих убил.
— Скольких?!
— Троих. По крайней мере если судить по извлеченным из тел пулям и по отпечаткам пальцев на оружии.
— Кто он такой? Этот Иван Иванович?
— В том-то и дело, что никто. Мелкий служащий. Который даже в армии не служил.
— И уложил троих?
— Это только гипотеза.
— Слушай, а может, это действительно он?
— Ничего определенного по этому поводу сказать не могу.
— А ты смоги! Мне все телефоны оборвали, — показало пальцем вверх начальство. — Что это, говорят, за следователь, которого преступники не боятся?
— Почему не боятся?
— Потому что вместо того, чтобы после первого случая на дно залечь, они второй эпизод учинили! А теперь вот бойню в морге. Где своих покойников девать некуда! Значит, не боятся! Значит, плюют на нас с тобой и через нас на всю правоохранительную систему в целом. Понял, куда загибают? Так что ты кончай отдыхать! И давай результат. Результат давай! Хоть даже этого Иванова, который троих уложил. Где он, этот Иванов?
— Не знаю.
— А ты узнай. Наизнанку вывернись — а узнай! Потому что он, я так понимаю, единственный установленный свидетель. Если свидетель... Свидетель?
— Пока свидетель.
— И троих человек ухлопал?
— Предположительно...
— Я, конечно, в твои дела лезть не могу. Тебе, как сыщику, виднее. Но я бы на твоем месте на этого Иванова особое внимание обратил. Проработал, так сказать, по всем статьям... Все-таки три трупа. Не пустяк... Так что иди и работай. И выдай мне сюда результат. Который бы я мог наверх доложить. Хоть какой-нибудь результат. Лишь бы они мне перестали плешь проедать. Понял меня?!. Сдохни — а выдай! А если ты мне его не выдашь, то я тебе выдам. Такого выдам, что мало не покажется... Свободен.
Следователь Старков развернулся на каблуках и вышел в приемную. И пошел к себе в кабинет. Размышлять о суетности жизни и тяжелой доле рядового, хоть и с майорскими погонами, сыщика.
— Тебе тут звонили, — сказал сосед по кабинету.
— Кто?
— Не знаю. Я телефон записал. И кого спрашивать.
Старков взял бумажку с телефоном.
Звонили из районного управления внутренних дел. Старинный, еще по юрфаку, однокашник. У которого с карьерой сложилось чуть хуже, чем у него. Вернее сказать, никак не сложилось. По причине бесталанности, излишеств в личной жизни и злоупотреблений служебным положением, выразившихся в употреблении внутрь вешдоков, изъятых из подпольного ликероводочного цеха.
Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Может быть, наоборот, сложилось. По крайней мере в подобные высокие кабинеты его не вызывают. И на колени на ковре не ставят... Известное дело, какая служба на местах. Бытовая поножовщина, пьяные драки, воровство кошельков из карманов зазевавшихся граждан. Прелесть что за дела. В сравнении с теми, которые приходится расследовать ему, — отдых.
Старков пододвинул к себе телефон и набрал написанный номер.
— Здоров, Гена.
— Пока здоров.
— Слушай, Гена, дело о разборках на Агрономической ты расследуешь?