— Кого? Он?
— Широкова, Петрова и Луценко.
— Гад!
— И самое интересное, что не просто гад, а оставшийся в живых гад.
— Он жив?
— Жив. По крайней мере его тела на месте преступления обнаружено не было.
— Как же это они? Широков и Луценко? Лучшие бойцы, профессионалы... Были.
— Значит, он был лучше Широкова и Луценко. Значит, он был больший профессионал. Значит, он был суперпрофессионал.
— Суперпрофессионалы бывают только в кино.
— Видно, не только. Скажи, ты смог бы во время скоротечного боя, когда в тебя со всех сторон стреляют, попасть в цель чуть больше чайного блюдца?
— Вряд ли.
— А он смог. В три цели! А ты говоришь, не бывает... Но самое интересное, что он сделал не только тебя, он сделал и твоего противника.
— Как это? Как так может быть?
— Так и может. Я бы сам не поверил. Но кроме трех пуль в головах твоих бойцов, патологоанатомами были извлечены еще две пули из голов чужих бойцов. И не был найден пистолет, из которого в них стреляли.
— Так, может, кто-нибудь другой стрелял?
— Я тоже так подумал. Но только позже из этого пистолета тем самым скрывшимся с места преступления гражданином Ивановым чуть не были застрелены еще два человека. Что подтвердило исследование пули. И подтвердили свидетельские показания.
— Неужели еще двух?
— Еще! Судя по всему, он перестрелял в той квартире всех. И наших и не наших... Он всех перестрелял! И ушел оттуда живой и здоровый. Один-единственный ушел!
— Так кто же он тогда? Если один — всех!
— Это самый трудный вопрос. На который у меня ответа нет. Абсолютно точно я знаю только, что он не наш. С большей степенью уверенности могу предположить, что он их. А те две пули объясняются тем, что он просто-напросто добил своих раненых бойцов, чтобы убрать опасных, не способных уйти с места преступления свидетелей. Но хуже всего, если не наш и не их. Если пришлый. Тот третий, который в последний момент вступил в бой. И выиграл его. Тогда многое становится на свои места. Тогда все становится на свои места! И в первую очередь таинственное исчезновение дискет.
— А может, они не исчезли. Может, они у тех...
— Это вряд ли. Иначе не было бы второго эпизода. И третьего эпизода. Иначе они давно бы от нас отстали. У них нет дискет. Точно так же, как у нас нет. И в милиции нет. Их нигде нет! Разве только... Разве только они есть у него! И скорее всего у него!
Вопрос только — специально есть? Или случайно есть? Знал он, что искать? Или заполучил это, сам того не желая? Если судить по его выучке и умению управляться с оружием — не случайно. И значит, существует какая-то третья сила, о которой мы ничего не знаем. Или... Или он действует в одиночку. На свой страх и риск. Как тот удачливый пират.
В любом случае все пути ведут к нему. Он единственный уцелевший после первого боя свидетель, который знает, что там происходило. Он убийца твоих трех бойцов. И убийца чужих двух бойцов. И наконец, он — наиболее вероятный владелец дискет.
Если мы найдем его, мы ответим на все вопросы. И найдем то, что ищем. Нам нужен он — Иванов Иван Иванович. Который ключ ко всем замкам. Только он. Один только он...
Глава двадцать пятая
Уже много часов подряд майор Проскурин отсматривал выписки из медицинских карт пациентов, которые получили огнестрельные ранения в область спины и правого предплечья. Их в последние пятнадцать лет было на удивление много. Из чего следовал вывод, что либо армией, милицией и спецчастями велись полномасштабные боевые действия, либо царил полный бардак. В том числе бардак в обращении с огнестрельным оружием. Которое стреляло не столько в чужих, сколько в своих.
Приложенные к медицинским картам ксерокопии фотографий майор сличал с фотографией трупа. И, не находя сходства, откладывал.
И еще откладывал.
И еще.
И еще...
Очень много откладывал. В делах, где ксерокопии фотографий были смазаны до такой степени, что лицо опознать было невозможно, майор проводил сверку по расположению и форме ранений и шрамов от них на теле. Дела, где раны и шрамы были похожи, откладывал.
Штук пять отложил. А потом смешал со всеми прочими. Потому что нашел то, что искал. Труп нашел. Который на присланной фотографии был еще живой. И гораздо более симпатичный.
Нашел-таки!
Лукин Александр Александрович. Сорок девятого года рождения. Получил огнестрельное проникающее ранение. В Афганистане получил. Судя по срокам, почти перед самым выводом войск. Лечился. Поправлялся после ранения в санатории Министерства обороны.
Что там еще? Гепатиты, переломы, пищевые отравления... Обычный для военных действий в южных регионах набор. А дальше что? Дальше ничего. Дальше карточка обрывается. Ну да ничего. Была бы фамилия, а человек отыщется. Теперь непременно отыщется.
Майор Проскурин выписал из медицинской карточки на отдельный лист все, какие могли пригодиться в поиске, подробности и вызвал своих подчиненных.
— Лукин Александр Александрович, сорок девятого года рождения, служил в Афганистане, был ранен... Необходимо запросить архивы и уточнить последнее место службы и все прочие места службы за пять последних лет. Выделить фамилии, звания должности и род занятий непосредственного начальства. По возможности отыскать служившие вместе с ним коллег. Задача ясна?
— Так точно. Ясна.
— Тогда действуйте.
Через несколько десятков часов было с абсолютной точностью установлено, где за последние пять лет служил Лукин Александр Александрович, с кем служил и под чьим началом служил. И вообще очень много чего было установлено. И много чего стало понятно. Из того, что раньше совершенно было непонятно...
Майор Проскурин еще раз отсмотрел все имевшиеся в его распоряжении документы и вышел на доклад к генералу Трофимову.
— Разрешите, товарищ генерал?
— С новостями?
— Так точно. С новостями.
— С новостями — это хорошо. Заходи, Иван Михайлович.
Генерал открыл папку и одну за одной пролистал все бывшие в ней бумаги.
— Лукин... сорок девятого... Афганистан... Подполковник... Второе управление... так... так...
Вот, значит, кто он, этот неизвестный покойник. Который захаживал к любвеобильной хозяйке дома. Вот откуда сквозняк дует. Со стороны Петра Семеновича дует. Очень интересно. Просто очень... Сколько он под его генеральским началом служил?
— Около двух лет.
— А ушел месяца два с половиной назад? Или за два до происшествия на Агрономической. Где и погиб.
Очень интересно.
Ушел и через два месяца погиб. В квартире у собственной любовницы погиб. Куда по случайности именно в это время ворвалась толпа неизвестных злодеев, вооруженных армейского образца автоматами и пистолетами. Или не по случайности погиб? А? Как мыслишь, майор?
— Я в случайности не верю.
— И я не верю. Не верю в то, что и все прочие к любовнице пришли. Одновременно. Где ее не поделили с помощью скорострельного автоматического оружия. И в то, что за тем самым Ивановым пришли, тоже не верю. Не та это фигура. Случайная фигура.
А вот за Лукиным — вполне может быть. По крайней мере гораздо более вероятно, чем за сугубо гражданским, который даже в армии не служил, Ивановым.
Не за Ивановым, за Лукиным!
— А кто же тогда их всех?
— Тоже тот еще вопрос. Кто? Не знаю кто. Но предполагаю, что не их кто-то, а они друг друга. По всей видимости, те, кто пришел с Лукиным, тех, кто пришел за Лукиным. Или наоборот, те, кто явился за Лукиным, тех, кто его без боя отдать не пожелал.
— А Иванов?
— А Иванов, согласно тобой же предложенной версии, в это время в шкафу прятался. В трусах. Отчего и жив остался. В отличие от Лукина.
— А как же тогда второй бой? И перестрелка в морге? Там кто за кем приходил? Если Лукин к тому времени уже давно покойником был?
— Трудно сказать. Хотя и надо...
— Может, их заело. Может, они уже просто отношения выясняли. Исходя из принципа «зуб за зуб»?
— Именно в этой квартире? Куда того и гляди могла милиция нагрянуть. Не проще ли им было для выяснения отношений встретиться где-нибудь в укромном уголке. В лесу. Или в заброшенной новостройке. Где им никто помешать не мог.
— Выходит, во второй и третий раз они повстречались случайно?
— Или не случайно. Ведь мы с тобой в случайности не верим? Не так ли? А если не случайно, то, значит, что-то искали.
— Что?
— Не знаю. Вероятней всего, то, что принес с собой или мог принести с собой Лукин. Скорее всего что-то не очень большое, что-то компактное, что можно с собой таскать. В карманах или сумке... А впрочем, даже меньше! Много меньше!
— Почему меньше?
— Потому что после второго эпизода на Агрономической был морг! Куда они пришли... Зачем пришли? Что им могло понадобиться в морге, кроме покойников? И зачем им могли понадобиться покойники, которые ни сумок, ни карманов уже не имеют? Которые уже ничего не имеют, кроме одних только себя... Зачем им могли понадобиться покойники?
— Может, они решили изъять тела? Чтобы их по-человечески похоронить?
— Может, и тела. Только не для того, чтобы похоронить. Вряд ли они настолько сентиментальны, чтобы лишний раз оставлять следы ради соблюдения ритуалов, которые покойникам уже ни к чему. Не для похорон они приходили. Для поиска. Для того же, для чего два раза приходили на Агрономическую. Они что-то искали...
— У покойников?
— У покойников. Или в покойниках!
— В покойниках?..
— В них. Они искали что-то такое, что можно спрятать на теле. Вернее даже сказать, в теле. Во рту или... В последний момент спрятать, когда в дверь ломятся враги. Что-то вроде микротайника, шифровки или... Или ключа. От дверцы, за которой спрятано то, что необходимо преследователям. Вполне может быть, что ключа... Убедительно?
— Вполне.
— Тогда вот что, Иван Михайлович, отработай-ка ты тот самый морг. Ну, где последняя перестрелка была. Только как следует отработай. С пристрастием. С проверкой самых незначительных на первый взгляд деталей. Не может быть, чтобы его работники ничего не знали. Хоть даже в дым пьяные были. Не верю я в их невменяемость. Хоть убей, хоть в тот же морг помести — не верю. Должны они были что-то видеть, что-то слышать или с кем-то говорить. Узнай. И как только узнаешь, дай мне знать. Морг — это новая ступенька в нашем с тобой расследовании. Возможно, одна из самых важных ступенек.
Глава двадцать шестая
Папа встретился со своим старинным, двадцатилетней давности, приятелем. Приятель служил в милиции, но не опером, и даже не следователем, и даже не начальником райотдела. Он служил в самом министерстве не на самой последней должности. И был вхож в самые высокие кабинеты.
У Папы было несколько таких приятелей, он поддел их на крючок еще в бытность их студентами юрфаков, и прослеживал, и помогал некоторым на протяжении всей их карьеры. Папа заранее знал, кем он будет, и поэтому заранее мостил дороги в правоохранительные органы, болтаясь в свое время по юридическим общагам, ссужая обездоленным студентам деньги, кормя и поя их на дармовщинку водкой. Ссужал деньгами и поил он одновременно десятки студентов. И потому везде был своим парнем, которого любили и прихода которого ждали. Большинство тех студентов канули в Лету. Не доучившись, вылетели из института, ушли в адвокаты и участковые, спились, поменяли профиль работы, эмигрировали, умерли и пр. Но несколько выбились в люди. В чем им оказал посильную помощь их старинный, еще по общаге, приятель. Из этих нескольких двое продвинулись в министерство. В общем, не зря Папа не жалел водки. Не зря сеял зерна. Пригодилось. Проросли зерна. Высоко проросли. Под самое небо.
Этого приятеля он взял на изнасиловании. Он заявился в общагу с дюжиной бутылок водки, сказав, что у него день рождения. С двумя приятельницами пришел. Водку поставили на стол. Приятельниц посадили на кровати, пододвинутые с двух сторон к столу. И стали праздновать. Вначале красиво — с тостами, музыкой и тихими танцами. Потом, когда была выпита почти вся водка и съедена вся закуска, безобразно — с иканиями, блевотиной, падениями лиц на стол и тел на пол, ссорами, слезами и угрозами.
Утром выяснилось, что участники празднования дня рождения совместными усилиями изнасиловали двух приведенных именинником приятельниц. По-всякому изнасиловали. В том числе в извращенной форме. По поводу чего оказавшиеся несовершеннолетними и оказавшиеся девственницами приятельницы белугами ревели в углу.
— Как же это так получилось? — недоумевали протрезвевшие студенты.
— Да уж случилось, — возмущался именинник. — Я думал, их в порядочное общество веду, а случилось вон как.
— А может, и не было ничего?
— Как же не было? Если было! — орали и плакали коллективно изнасилованные девственницы. — Что нам теперь делать? Что родителям говорить? А-а-а-а?!
Студенты пожимали плечами и прятали друг от друга глаза. Потому что были не просто студентами, а студентами юрфака. И лучше, чем кто-либо, знали, что на языке закона ночное празднование дня рождения называется групповым изнасилованием с отягчающими обстоятельствами. Потому что несовершеннолетних и в извращенной форме. По совокупности до десяти лет общего режима.
Вот тебе и именины!
— И что теперь будем делать? — прозвучал неизбежный в таких случаях вопрос.
— Может, жениться?
— Не хотим мы на вас жениться! На всех! — хором завопили изнасилованные подружки.
— Не можем мы на них жениться. Они несовершеннолетние.
— А что тогда?
— Не знаю.
— Я папе скажу! — выла одна из девиц.
— А я маме! — вторила ей другая.
— Кто у них родители? — спросили студенты.
— Папа — полковник в КГБ. А мама в милиции работает. Слышь, скажи, кем у тебя мать работает?
— Майором, — ответила сквозь плач девица.
— Майором.
— Ну, теперь все, хана, — ахнули студенты.
— Что же ты сразу не сказал, что у них родичи органах?
— Я же не знал, что вы их насиловать надумаете.
— Он же не знал, что насиловать... — завыли подруги.
— Может, им денег дать? — предложил один из студентов. — Чтобы молчали.
— Может, действительно дать?..
— Может, вам денег дать? — спросил именинник. — Чтобы без милиции? Чтобы полюбовно договориться?
Жертвы насилия переглянулись и первый раз за утро примолкли.
— А сколько?
— А сколько вам надо?
Подруги пошептались. И назвали сумму. Очень немаленькую сумму. На которую можно было одеться, обуться и безбедно прожить полгода.
Студенты вывернули карманы и собрали всю бывшую в них наличность. Набралось как раз на две бутылки водки.
— Мне родители скоро из деревни пришлют, — сказал один.
— А я могу плащ продать.
— Кому нужен твой плащ. И твои родительские копейки...
— Ладно, я их привел, я с ними и попытаюсь договориться, — взял на себя ответственность за решение именинник. — Я с ними расплачусь. Только вы мне расписки напишите, что отдадите деньги, которые взяли в долг для того, чтобы расплатиться с изнасилованными несовершеннолетними девушками.
— Что, прямо так и писать? Это же почти чистосердечное признание.
— Так и пишите. Иначе вы мне этих денег вовек не отдадите. А я расплачиваться в одиночку за коллективное удовольствие не желаю. Все барахтались, всем и платить. А если не хотите — то как хотите. То разговаривайте с их родителями...
Студенты вздохнули, вырвали из тетрадей двойные листочки и под диктовку своего кредитора написали требуемые расписки. Именинник собрал листки с подписями, внимательно прочитал, свернул и засунул во внутренний карман. После чего расплатился с потерпевшими, на счастье, оказавшимися при нем деньгами. На чем все и закончилось.
Потом на отыскавшуюся в карманах у студентов мелочь купили водку и тут же распили. И сбегали еще. После чего повеселевшие собутыльники предложили изнасиловать подружек еще раз, но в отличие от сумбурной ночи со вкусом, потому как деньги все равно уплачены.
Но именинник не согласился и увел уже было согласившихся задержаться девиц с собой. На улице он вывернул у них карманы и изъял большую часть отданных в виде компенсации денег.
— Ничего, ничего, вам хватит, — сказал он. Это даже больше, чем вы обычно зарабатываете.
— Но их же было много, — возразили девицы.
— А водка? — напомнил именинник. — Водки почитай, два пузыря вылакали. Так что все. Больше ни копейки...
В скором будущем те расписки и взятые у изнасилованных девственниц-проституток показания пригодились. И окупились. Сторицей окупились.
Выпускник юрфака распределился в районную прокуратуру, потом пошел на повышение и еще на повышение. И вместе с ним и ему подобными шел на повышение и Папа. Вначале он работал в масштабах района, потом города, потом большего города, потом областного центра... И на каждом этапе своей карьеры он не забывал прикармливать своих старинных, по общаге юрфака, приятелей. С которыми, сидя на продавленных общежитских койках, распил не одну бутылочку водки.
И вот снова те давние заделы пригодились...
— Машину к подъезду, — распорядился Папа. Приближенный к нему «шестерка» с соответствующей должности кличкой Шустрый взялся за сотовый телефон.
— Папин «мерс» к подъезду. Мгновенно.
— Не надо «мерс», — остановил его Папа. Приближенный озадаченно замер.
— "Волгу" давай. «Волгу» охраны. Старую «Волгу».
— Но...
— Я сказал «Волгу».
— "Волгу" к подъезду. Старую «Волгу» охраны. Папа сказал!
«Волгу» подкатили в парадной двери. Охрана пересела в «Мерседес». И кортеж двинулся по указанному адресу. Вначале по городу. Потом по пригородам.
— Скажите, пусть они отстанут. А на подъезде к месту пусть подождут где-нибудь в сторонке, — распорядился Папа.
— Но охрана...
— Я сказал!
К своему высокопоставленному в аппарате МВД приятелю Папа не хотел подъезжать на заметном «Мерседесе». Потому что не хотел иметь лишних разговоров среди его соседей. «Волга» была более подходящим для подобных целей видом транспорта, потому что более демократичным. И не так сильно бросалась в глаза, как навороченные иномарки.
— Остановите здесь! — приказал Папа. — Дальше я пойду пешком. Один пойду.
— Как же так?
— Один пойду!
К даче приятеля Папа шел пешком. Как какой-нибудь простой мужик. Он обошел капитальный бетонный забор, подошел к калитке с сигнализацией. Остановился. И нажал кнопку звонка.
— Кто? — спросил голос по домофону.
— Я.
— Ты?!
— Я. Открывай. Чтобы я тут перед глазами народа не маячил.
Калитка открылась.
Приятель Папы окучивал на единственной грядке помидоры. Приятель любил выращивать помидоры. Это было его отличающееся от других хобби.
— Здравствуй, — сказал Папа.
— Здравствуй, — ответил приятель.
— С помидорами возишься?
— Вожусь. А что, дело хорошее, доброе. По крайней мере лучше, чем спичечные этикетки собирать. Или пустые водочные бутылки. У меня корни крестьянские. Я запах земли люблю. А ты зачем ко мне?..
— Я тебе семена помидоров привез. Говорят, какие-то особенные, — ответил Папа и вытащил из кармана небольшой пакетик.
— М-м, — удивился приятель, прочитав название сорта. — Я давно о них слышал. Где достал?
— Из Мексики прислали. Самолетом.
— Спасибо.
— Не за что.
Фраза «не за что» была характерна для лексикона Папы. Не была характерна для его образа жизни. «Не за что» он ничего не делал. Просто зачастую он не брал оплату сразу. Брал после, когда должник о причитающемся с него долге уже забывал.
Именно поэтому, поблагодарив за семена, приятель перешел к делу.
— Я могу для тебя что-то сделать?
— Надеюсь — можешь. Один небольшой пустячок. Меня хорошие знакомые попросили узнать об одном деле. В которое кто-то из их родственников угодил. Они хотели бы знать подробности.
— Какое дело?
— Что-то такое на улице Агрономической. Я даже точно не знаю. Просто меня попросили...
На Агрономической никаких попавших под следствие родственников быть не могло. Потому что по делу на Агрономической никто не задерживался.
Потому что некого было задерживать. На Агрономической были одни только трупы... А подробности тем не менее были нужны.
— Это серьезное дело, — сказал приятель, — им даже министр интересовался.
— Неужели? Я не знал...
Приятель замолчал. И посмотрел на свою дачу.
— Вот, хочу еще один этаж надстраивать. А то тесно стало. Семья большая, постоянно в комнатах сталкиваемся. Внукам по-настоящему поиграть негде.
Папа тоже посмотрел на дачу. И прикинул сметную стоимость строительства. Вместе с внутренней отделкой и мебелью.
Выходило немало. Если за просто информацию. С другой стороны, добыть ее иначе было затруднительно. Ну не идти же ему, Папе, к рядовым следователям. Это как-то даже себя не уважать. И терять наработанный за все эти годы авторитет в глазах подчиненных. Первые лица должны обращаться за помощью только к первым лицам. Мелочь — к мелочи. Такова иерархия, которую лучше не нарушать. Пусть даже соблюдение ее стоит дорого.
— Надстраивать надо, — согласился Папа. — Это дело хорошее. Особенно когда семья большая. Когда дети и внуки. Внуки — они простор любят.
— Ну, значит, буду надстраивать. Раз ты советуешь, — утвердился в своем намерении приятель.
— Тогда я пойду. А то дела... Совсем дела заели. Пообщаться некогда, — вздохнул Папа. — Семена я передал. На помидоры твои посмотрел. Значит, всего тебе хорошего.
— И тебе тоже.
Папа пошел к калитке.
— А насчет твоих знакомых я узнаю, что смогу. Так им и передай. Пусть будут спокойны.
— Когда узнаешь?
— Как на работу выйду, так и узнаю. Ты позвони мне на днях. А лучше зайди.
— Вот за это спасибо. От знакомых спасибо.
— И тебе спасибо. За семена...
Глава двадцать седьмая
— Здорово, мужики! — радостно приветствовал вспомогательный персонал районного морга неизвестный, но очень веселый посетитель.
— Ну? Допустим.
— Впрочем, какое здоровье в морге. В морге желать здоровья как-то даже неприлично.
— Чего тебе надо?
— Место забронировать.
— Для кого?
— Для тещи.
— Она что, умерла?
— Пока нет. Но если будет место...
— У нас места заранее не бронируются. У нас покойники поступают согласно живой очереди, — не понял юмора санитар.
— Раз живой, тогда она подождет, — согласился посетитель.
— Ты зачем пришел?
— Об одном деле потолковать.
— Мы о делах не толкуем. Нам после одного такого дела такого строгача влепили... Премию сняли и в разряде понизили.
— То есть теперь, я так понимаю, вы испытываете некоторые материальные затруднения?
— Ничего мы не испытываем.
— А жажду?
— Что жажду?
— Жажду тоже не испытываете? — спросил посетитель и выставил на стол две бутылки водки, споро срезав пробки. — Как говорится — имидж ничто, жажда — все!
— Мы на службе.
— Я тоже в некотором роде на службе.
— Не. Мы не будем. Мы теперь не пьем.
— Что же мне, ее выливать? — возмутился посетитель. — Бутылки вскрыты. В таком виде я их все равно довезти не смогу. Э-эх... — И пошел к умывальнику.
— Ты что это удумал?!
— Отлить маленько. Чтобы не облиться, когда нести.
— Как так отлить?!
— Четверть отлить. Ну, чтобы не плескало. И посетитель слил в раковину первые капли.
— Ты что!!! — жутко заорали санитары. — Ты что творишь, гад! Это же водка!!!
— Я и говорю, водка. А вы отказываетесь... Санитары молча схватились за мензурки.
— Лучше сюда, чем в канализацию.
— Вам же на работе нельзя.
— А выливать можно? Да?!
— Ну, тогда за знакомство.
Две бутылки водки кончились быстро. Ну, наверное, оттого, что малость выплеснулось. Но у посетителя нашлась еще одна. А потом еще.
— Хороший ты мужик, — расчувствовались санитары. — Правда, гад! Потому что вылить хотел. — Ну не вылил же.
— Ну и скажи спасибо... что не вылил! А то мы тебя... за это... быстро бы на полку укатали...
— Ну, тогда еще по одной. За счастливое избавление.
Налили еще по одной. И опорожнили.
— А я ведь к вам за советом, — напомнил посетитель.
— Говори. За совет спросу нет.
— Сестра у меня. Любимая.
— Ну?
— Помирает.
— Царство ей небесное, — потянулись санитары к мензуркам.
— Да вы что? Она живая еще.
— А-а.
— Но помрет. Если вы не подможете.
— Да чем же мы можем? Мы же не врачи.
— А здесь врачи не нужны. Здесь вы нужны.
— Мы?
— Ну не совсем вы. Но то, что у вас есть.
— У нас ничего нет. Кроме мертвяков.
— Ну!
— Что «ну»?
— Они самые и нужны.
— Покойники, что ли?
— Ну да! Правда, не сами. И не все. Но часть — точно нужна.
— Да ты что!
— Ну точно вам говорю. Вы о пересадке органов что-нибудь слыхали?
— Ну?
— Так вот ей почка нужна. Женская. Или детская.
— Она же от мертвячки!
— Ну так верно. А живую кто даст?
— Это точно. Живую никто не даст. Живые самим нужны.
— Ну вот, про что я вам и толкую.
— А как же ты ее? Она же замороженная. Замороженную, поди, нельзя?
— Раньше было нельзя. А теперь можно. Если не больше недели сроку.
— Иди ты!
— Ну гадом буду! Рыбу замороженную через полгода есть можно. И ничего. А чем человек хуже?
— Не. Мы так просто не можем, — возразил старший санитар.
— Почему не можете? Она же не живая. Ей все равно. Ее все одно в землю закапывать. Что с почками, что без.
— Это верно.
— А тут живому человеку помочь можно. Сестренке моей. Или с вас трупы по описи принимают? И за каждый орган спрашивают?
— За требуху-то? Нет, за требуху не спрашивают. Это же не рука или нога, которые видно. Требуху в бак кидают. А после на свалку увозят.
— Ну вот. К примеру, если бы вы из мусорного бака чего для себя попользоваться взяли, разве бы вас за то наказали?
— За мусор? Из бака? Нет.
— Вот и за почку тоже нет. Ее же один черт на свалку.
— Думаешь?
— Мамой клянусь. А я вам за тот «мусор» пять тысяч баксов башляю.
— Не. Мы не можем...
— Ну тогда тысячу бутылок водки.
— Сколько?!
— Тысячу!
— Тысячу?!!
— Ну да. Три тысячи стаканов первоклассной водки. Это если каждый день пить, то на десять лет хватит...
— Может, поможем? Все-таки сестра, — засомневался один из санитаров. — Все равно все на свалку уйдет.
— Ладно, мужик. Раз такое дело, пошли. Там из бака возьмешь сколь надо.
— Нет. Из бака нельзя.
— А откуда можно?
— Из бабы можно. Из той, которая самая свежая.
— Из бабы резать надо.
— А вы что, не можете?
— Мы? Отчего не можем? Можем. Мы их знаешь сколько за день пластаем.
— Ну тогда вот вам мешок полиэтиленовый. И задаток.
— А так можно?
— Конечно, можно. Я счас мешок водкой промою...
— Водкой?! А может, так сойдет? Она же мороженая...
— А может, и так сойдет.
— Ну, тогда ты посиди здесь пока. А мы по-быстрому.
— Только самую свежую!
— Ну ты что, мужик! Ты даже не сомневайся. Мы что, не понимаем, что ли. Самую-самую. Тут одну как раз привезли сегодня...
Когда санитары вернулись, неся в руках наполненный пакет, посетитель был совершенно трезв. И с фотоаппаратом.
— Ты что? — удивились санитары.
— Не что, а кто. Я сотрудник органов государственной безопасности.
— Кто-кто?
— Майор госбезопасности!
— А ты зачем... почку?
— Дело я расследую. О хищении человеческих органов.
— Ты же говорил, для сестры.
— Нет у меня сестры. У меня три брата. Тоже майоры. Но станут подполковниками. Если мы это дело размотаем. И тех, кто потрохами торгует, к стенке поставим.
— Куда поставите?
— К стенке. Согласно статье Уголовного кодекса. А после стенки к вам привезем. А вас — на рабочее место.
— Ты же говорил, это мусор!
— Человек не может быть мусором. Человек — это достояние нации. А вы это достояние за пять тысяч долларов.
— Так он же мертвый!
— Может, мертвый, а может, специально мертвый. Это предстоит выяснить следствию. Так что придется проехать со мной.
— Куда?
— Сперва в следственный изолятор. А потом в Норильск. Лес валить.
— Да ты что? Да разве мы что? Мы ничего! Мы так...
— Как же «так»? Если не «так»? На сговор с третьим лицом пошли. Деньги взяли. Женщину взрезали, дай Бог не зарезали. Вот у меня и фотографии имеются. И диктофонные записи. И отпечатки ваших пальцев на банкнотах. Налицо состав преступления. Так что собирайтесь. Лет на пять.
— Слушай, ну ты же сам... И деньги дал... Ну чего ты от нас хочешь?
— Хочу? Чистосердечного признания. По факту незаконного потрошения покойников. И продажи их внутренностей на сторону. Или показания, что это делали не вы. А кто-то другой.
— Кто другой?
— Ну мало ли кто. К примеру, у нас есть подозрения, что группа пока не установленных следствием лиц совершает разбойные нападения на морги с целью завладения чужими трупами и дальнейшей их розничной распродажи. И есть показания, что они бывали у вас. Так это? Или нет? Или вы сами приторговывали?