Бёртон напрягся:
– Мисс Тью: вы уверены, что он сказал вам именно это?
Она кивнула.
– Я эти слова на всю жизнь запомню! Он сказал: «Это не ты!». А потом отпустил меня и запрыгал, как страшный огромный кузнечик.
– А вы не сразу закричали?
– Нет, сэр. Я не подавала голоса, пока не добежала до ворот сада. Я неслась, как ураган.
Бёртон и Траунс посмотрели друг на друга.
– Он сказал что‑нибудь еще? – спросил Бёртон, поворачиваясь к девочке.
– Ничего, сэр.
– Вы можете его описать?
Да, существо, которое видела девочка, как две капли воды походило на того, кого сам Бёртон только что встретил в Марвеловском лесу.
Уже выходя из коттеджа, Бёртон обернулся и заметил мать девочки, Тилли Тью, стоящую у противоположного входа. Она смотрела на него как‑то странно.
Они открыли ворота и оказались в поле.
– Удивительно, – начал разговор Траунс. – В прошлые разы он всегда удирал, как только ему пытались помешать. Вспомни случай с Мери Стивенс. Она закричала, сбежался народ, и Джек исчез.
– Видно, то был другой Джек, инспектор.
– Очень может быть. На этот раз он зажал ей рот рукой, напал относительно тихо, и никто не пришел ей на помощь. Тем не менее, он… скажем так… не довел дело до конца. Он разорвал на ней платье и тщательно осмотрел ее, а потом отпустил. Почему?
– Он сказал «Это не ты!», значит, искал какую‑то другую девушку и ошибся. Мне нужно в Лондон. Можно взять винтостул?
– Выбирай любой. Поставь его у своего дома, я потом пришлю за ним констебля. Что ты собираешься делать?
– Спать. Я очень устал, и малярия опять готова свалить меня. А ты?
– Хочу еще поговорить с семейством Тью. Поищу связь между жертвами.
– Отличная мысль. Думаю, мы скоро опять увидимся, Траунс.
– Уверен. Наш друг с пружинками на пятках не заставит себя долго ждать, никаких сомнений. Но где он появится? Вот вопрос. Где?
– Вот еще что, инспектор, – сказал Бёртон. – Обрати внимание на ее мать. Я заметил на ее лице такое выражение, которое заставило меня заподозрить: она знает больше, чем говорит!
Глава 9
«БРИГАДА БАТТЕРСИ»
«Завоюй себя. Пока ты не сделал этого, ты всего лишь раб, потому что стать объектом чужого аппетита ничуть не лучше, чем своего собственного».
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон
В два часа пополудни Бёртон вернулся к работе. Он проспал пару часов, вымылся, оделся, наскоро пообедал и послал два сообщения: одно с бегунком премьер‑министру с просьбой об аудиенции; второе с болтуном Суинберну с приглашением прийти пораньше вечером.
Часом позже ответ с Даунинг‑стрит приземлился на подоконнике.
– Сообщение от лорда Пальмерстона. Немедленно приходите. Конец долбаного сообщения.
– Ответа не будет.
– Чего лучше, вашу мать! – грубо каркнул болтун и улетел.
Спустя сорок минут Бёртон, быстро пройдя через поредевший туман, все еще цеплявшийся за центр Лондона, уже сидел напротив лорда Пальмерстона, который, что‑то быстро строча на полях документа, говорил, не поднимая головы.
– Что такое, Бёртон? Я очень занят и не требую от вас промежуточных результатов расследования. Закончите – опишете дело и пришлете мне отчет.
– Человек погиб.
– Кто? Как?
– Кэбмен Монтегю Пеннифорс. Он сопровождал меня в Ист‑Энд и был убит вервольфами.
Пальмерстон впервые за весь разговор поднял глаза.
– Вервольфами? Вы видели их?
– Четверых. Они растерзали Пеннифорса. Я не мог вывезти его тело, не подвергнув себя опасности. Он был хорошим человеком и не заслужил быть брошенным в Темзу.
– А его бросили туда?
– Наверное. – Бёртон сжал кулаки. – Я повел себя, как последний гад. Я не должен был брать его с собой.
Премьер‑министр отодвинул перо в сторону и положил руки перед собой, сплетя пальцы. Потом заговорил медленно и ровно:
– Поручение, которое вы получили от Его Королевского Величества, совершенно уникально. Вы должны думать о себе как о командире на поле боя и в случае необходимости заставлять служить себе подданных Его Величества. Учитывая природу вашей миссии, вполне вероятно, что некоторые из подданных будут ранены или убиты. Это смерть за империю.
– Пеннифорс был кэбби, а не солдатом! – возразил Бёртон.
– Он был слугой Его Величества, как и мы все.
– Неужели всех, кто пал на службе, следует выбрасывать в реку без дальнейших церемоний, как ненужный утиль?
Пальмерстон вынул из выдвижного ящика листок бумаги, написал на нем несколько слов и протянул Бёртону.
– В подобных обстоятельствах без промедления посылайте письмо по этому адресу. Мои люди придут и примут необходимые меры. К покойным отнесутся с почтением. Будут организованы и оплачены похороны. Вдовы получат государственную пенсию.
Королевский агент удивленно посмотрел на имена над адресом.
– Бёрк и Хэйр! – воскликнул он. – Клички?
– Нет, совпадение! Убийца и продавец трупов Бёрк был повешен в 29‑м, а его сообщник, Хэйр, спустя десять лет умер слепым нищим. Два моих агента, Дамьен Бёрк и Грегори Хэйр, сделаны из другого теста. Они хорошие парни, хоть и мрачноватые на вид.
– У Монтегю Пеннифорса осталась вдова, Дейзи, они жили в Чипсайде. Это все, что я знаю о нем.
– Я попрошу Бёрка и Хэйра заняться этим. Они быстро найдут женщину, и я прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась. У меня очень много дел, капитан Бёртон. У вас все?
Бёртон поднялся.
– Да, сэр.
– Тогда давайте займемся работой.
Пальмерстон опять углубился в свои бумаги, и Бёртон повернулся, собираясь уходить. Но у самой двери услышал голос премьер‑министра:
– Вам нужен помощник, Бёртон.
Бёртон оглянулся, но лорд, нагнувшись над документом, что‑то быстро писал и уже не обращал на него внимания.
Приличия запрещали молодой леди посещать дом холостого мужчины без компаньонки, но Изабель Арунделл плевать на них хотела. Она прекрасно знала, что общество и так уже глядит на нее с высокомерным видом, потому что она сопровождала Бёртона в Бат и останавливалась в том же самом отеле, правда, не в одном с ним номере. Сейчас, входя в его дом, она опять нарушала приличия – ну и черт с ними!
То, что у нее небезупречная репутация, ее не слишком беспокоило, потому что после свадьбы они с Ричардом собирались жить за границей. Он будет работать консулом где‑нибудь в Дамаске или Южной Америке, а она соберет вокруг себя новых друзей, желательно не англичан, которые будут смотреть на нее как на экзотический цветок, нежную розу среди темных и, конечно, менее изысканных цветов.
Она уже все обдумала. А если Изабель Арунделл что‑то хотела, она привыкла получать желаемое.
В полдень она приехала на Монтегю‑плейс, и миссис Энджелл, неохотно пустив ее в дом, спросила – с беспримерной наглостью, по мнению Изабель, – уверена ли «молодая мисс», что поступает правильно, посещая неженатого мужчину. Дружелюбная дама даже предложила Изабель сопровождать ее, если мисс «захочет соблюсти приличия».
Изабель, сдерживая раздражение, от предложения экономки отказалась и без лишних слов поднялась по лестнице в кабинет.
Бёртон сгорбился в своем любимом кресле у камина, завернутый в джуббу, и курил ужасную чируту, оцепенело уставившись в густой голубой дым, который заволок всю комнату.
Час назад он вернулся с Даунинг‑стрит и с того времени не пошевелил ни мускулом. Его мысли странствовали где‑то далеко, и он даже не заметил, как вошла Изабель.
– О, Дик, ради бога, – театрально произнесла она. – Я вышла из одного тумана и окунулась в другой! Как ты можешь… – Она остановилась, судорожно вздохнула и вскинула затянутые в перчатки руки ко рту, заметив и желтеющий синяк вокруг глаза, и темный кровоподтек на левом виске, и царапины по всему лицу, – ее Дик выглядел так, словно по нему проехала легкая кавалерийская бригада. – Что с тобой? – упавшим голосом спросила она.
Его взгляд остановился на ней, зрачки вернулись в нормальное состояние.
– А, – сказал он и встал. – Извини, Изабель; я совсем забыл, что ты собиралась прийти.
– Дик! – воскликнула она и внезапно оказалась в его объятиях. – Что у тебя с лицом? Господи, что случилось?
Он поцеловал ее в лоб и отступил назад, на расстояние вытянутой руки.
– Все, Изабель. Все случилось. Моя жизнь резко изменилась в одно мгновение! Сам король дал мне поручение!
– Король? Поручение? Дик, я не понимаю. И откуда все эти раны и синяки?
– Садись, я попробую объяснить. Но, Изабель, ты должна приготовиться. Вспомни арабскую пословицу, которой я научил тебя: «Ин лам йакхун ма тьюрид, фа’арид ма йакхун».
– «Если то, чего ты хотел, не произошло, научись хотеть того, что может произойти», – перевела она.
Нахмурившись, она села в ожидании, пока он подойдет к бюро и нальет ей тоник. Вернувшись, он протянул ей стакан и остался стоять с непроницаемым лицом.
– Министерство иностранных дел предложило мне консульство в Фернандо‑По… – начал он.
– Да, – перебила она его. – Я послала несколько писем лорду Расселу, прося назначить тебя на этот пост. Вообще‑то я просила Дамаск…
– Ты просила? – Он вскинул брови. – Как ты можешь писать лорду Расселу обо мне, предварительно не посоветовавшись со мной?
– Дик, не дури. Мы часто говорили с тобой о консульстве. И расскажи наконец, что произошло с тобой?!
– Всему свое время. Ты пойми: есть большая разница между нашими с тобой разговорами и письмами, посылаемыми министру.
– Все было вовсе не так! – крикнула она.
– Как бы там ни было, ты не должна была писать обо мне, не спросив об этом меня.
– Я хотела помочь тебе!
– Ну да, и вот результат: мне не дали средств, необходимых для продолжения карьеры. Если бы я занялся этим сам, я и без тебя сумел бы добиться Дамаска. А из‑за твоего вмешательства я получил приглашение в Фернандо‑По. Правительство предложило мне кусок, а я хотел весь каравай. Ты хоть знаешь, где находится Фернандо‑По?
По щекам Изабель покатилась слезы.
– Нет, – прошептала она. Не таким она представляла себе их свидание!
– Это остров на западном побережье Африки. Крошечная гнилая дыра, которую называют «кладбищем белого человека». Если Министерство иностранных дел хочет от кого‑нибудь избавиться, его назначают консулом в Фернандо‑По. То, что лорд Рассел предложил его мне, означает только одно: я надоел ему. Но ведь я не надоедал! На самом деле я вообще с ним не контактировал!
– Это я, Дик… Это моя вина! Прости меня, я хотела как лучше…
– А сделала как хуже, – безжалостно уязвил он.
Изабель закрыла лицо руками и зарыдала.
– Изабель, – уже мягче сказал Бёртон, – когда король даровал мне рыцарство, я подумал, что мое… наше будущее обеспечено. Но Джон предал меня. Почему – неизвестно. Он был мне, как младший брат, но оказался слабаком и позволил негодяям манипулировать собой. Всю жизнь я всеми силами стремился сделать себе имя: в Индии я встретил вражду со стороны завистливых офицеров, в Мекке рисковал быть казненным, в Бербере чуть не погиб от рук туземцев, а в Центральной Африке едва не умер от болезней и истощения. Но все это утратило цену, когда Спик возненавидел меня и бросил черную тень на мою репутацию. Чего он только ни говорил! Боже мой! Да его надо было просто отхлестать кнутом! Но сентиментальность заставила меня сдержаться, а он за это время нанес мне непоправимый вред. Стреляя в себя, он как будто направил револьвер в голову мне; и сейчас, в дополнение к той злонамеренной лжи, которую он нагородил, меня еще и считают виновником его самоубийства. В понедельник, когда я узнал, что он совершил, тот Ричард Бёртон, которого ты встретила десять лет назад в Болони – человек, которого ты полюбила, – перестал существовать. Его нет больше!
– Ричард! Не говори так! – застонала Изабель.
– Но это правда. Ты бы вышла замуж за сломленного человека. Но есть и еще кое‑что…
– Что? – еле слышно прошептала она.
– В тот же вечер я подвергся нападению.
Изабель широко раскрыла глаза.
– На тебя напали? Кто?
– Сказочный герой, сверхъестественное существо – Джек‑Попрыгунчик. – Какое‑то время она молча глядела на него. – Это правда, Изабель. Потом, во вторник утром, меня вызвал Пальмерстон и предложил мне должность от имени короля. Я стал… э… – хорошего названия у этой должности нет. Пальмерстон называет меня «королевским агентом», хотя с тем же успехом меня можно назвать «следователем» или «детективом». Одно из моих первых поручений – узнать побольше о существе, напавшем на меня.
Изабель вдруг поднялась и подошла к окну. Стоя к Бёртону спиной, она решительно произнесла:
– Это вздор, Дик. Неужели вернулась твоя малярия?
– Ты хочешь сказать, что я брежу? – Он подошел к бюро и налил себе портвейна. – Ты считаешь, что у меня галлюцинации?
В его голосе прозвучала глубокая обида. Она уловила ее и пояснила:
– Джек‑Попрыгунчик – детская сказка!
– А если я скажу тебе, что своими глазами видел вервольфов?
– Вервольфы! В Лондоне! Ричард, послушай, что ты несешь?
– Я знаю, Изабель, в это трудно поверить. Но я их видел. Более того, из‑за меня погиб человек. От этих тварей. И я получил горький урок: пост, который я занял, невероятно опасен, и не только для меня, но и для тех, кто рядом со мной.
– Вот ты к чему ведешь… – пролепетала она. – Ты хочешь бросить меня? – И она прижала руку к груди, как будто почувствовала боль.
– Ты меня хорошо знаешь, – ответил он. – Открытия – моя мания. В Африку мне больше дороги нет, да и мне самому надоели болезни в экспедициях. В последней я чуть не умер, а я предпочитаю смерть на ногах смерти в постели. Кроме того, открытия бывают не только географические, есть и другие; и король дал мне возможность удовлетворить свою страсть таким способом, который я даже не мог себе представить. Я теперь…
– Перестань! – прервала его Изабель. Ее подбородок задергался, в глазах вспыхнул опасный огонек. – А что будет со мной, Ричард? Ответь мне! Я тебе больше не нужна?
Не обращая внимания на боль, внезапно сжавшую сердце, сэр Ричард Фрэнсис Бёртон спокойно ответил на ее вопрос.
Бёртон любил Изабель, несмотря на ее недостатки, и она, несмотря на его собственные, отвечала ему взаимностью. Они должны были пожениться, он это понимал, но сейчас бросил вызов Судьбе и упрямо перевел стрелки своей жизни на другой путь.
Он чувствовал себя опустошенным и лишенным эмоций; тем не менее, в нем внезапно пробудилось обостренное самосознание, и он испытал лихорадочное чувство раздвоения собственной личности.
Полдень уступил место раннему вечеру, и Бёртон опять погрузился в глубокую медитацию, почти самогипноз, под воздействием которого исследовал присутствие невидимого доппельгенгера, который, похоже, сидел на том же самом кресле, что и он. Странно, но он связывал этого второго Ричарда Бёртона не с малярийным бредом, а с Джеком‑Попрыгунчиком.
Бёртон понимал, что он и его двойник сейчас находятся в точке расхождения. Одного из них ожидала дорога в Фернандо‑По, Бразилию, Дамаск, «в любую долбаную дыру, куда тебя засунут». Путь другого, королевского агента, терялся в тумане.
Бёртон был уверен, что Попрыгунчик на ходулях предвидел его выбор. Джек мог быть кем угодно, но только не шпионом, как первоначально подозревали они с Пальмерстоном. О нет, дело обстояло не столь прозаически! В этом Бёртона убеждало даже не то, что сказал этот странный человек, но в первую очередь то, как он это сказал. Именно это заставило Бёртона предположить, что Джек обладает сверхъестественным знанием о его – Бёртона – будущем; знанием, которое не может добыть ни один шпион, каким бы искусным он ни был.
В Индии он видел немало явлений, которые бросали вызов рационалистическому мышлению. Бёртон верил, что люди обладают «силой души», которая может расширить спектр их чувств и вывести их далеко за пределы зрения, слуха или осязания. Но может ли эта сила, – спрашивал он себя, – преодолеть границы времени? Что если Джек‑Попрыгунчик – самый настоящий ясновидящий? Если это так, то он, скорее всего, слишком много времени проводит в будущем, поскольку его знания о настоящем довольно скудны. Например, он выразил удивление, когда Бёртон рассказал ему, что научные дебаты об истоках Нила и несчастный случай со Спиком уже произошли.
«Я историк! – заявил он. – Я точно знаю, когда что случилось. Это было в 1864 году, а не 1861‑м!»
Случилось. Для него это прошедшее время, хотя он говорил о 1864‑м, до которого еще три года.
Очень странно.
Как еще объяснить противоречия в восприятии времени Джеком? Тем, что он не от мира сего? Загадочное существо дважды исчезало прямо на глазах у Бёртона, а в далеком 1840 году проделало то же самое под пристальным наблюдением детектива Траунса. Очевидно, простой смертный на такие действия не способен.
А странный характер Джека, переменчивый внешний вид, способность находиться в двух местах одновременно, неподверженность возрастным изменениям? Все это говорит о том, что он – сверхъестественное существо, живущее за пределами нашего времени и пространства. Да, похоже, первое впечатление Бёртона было самым правильным: Джек – это вырвавшийся из бутылки джинни. Демон. Злобный дух. Моко, конголезский бог предсказаний.
Королевский агент вышел из состояния медитации, сделав два основных вывода. Во‑первых, на данный момент следует считать Попрыгунчика одним существом, а не двумя или более. Во‑вторых, именно Время является ключевым элементом к пониманию феномена Джека.
Он встал и растер онемевшую шею. Как всегда, сосредоточившись на решении одной проблемы, он забыл обо всех остальных, и, хотя после разговора с Изабель душа его еще болела, он не был обездвижен депрессией, как иногда случалось в прошлом. Напротив, он мыслил на удивление позитивно.
Восемь часов.
Бёртон подошел к окну и выглянул на Монтегю‑плейс. Смог превратился в мокрый туман, пронизанный светлыми ореолами вокруг газовых ламп. Обычная суматоха и толкотня вернулись на улицы Лондона: грохочущие паросипеды, хрипящие паролошади, старомодные экипажи, запряженные обычными лошадями, фургоны для перевозки мебели и, конечно, бурлящая масса людей.
Раньше, глядя на все это, Бёртон тосковал по широким просторам арабских пустынь. В этот вечер, однако, Лондон показался ему необычайно уютным, почти по‑домашнему близким. Он никогда не чувствовал такого прежде. Лондон всегда казался ему чужим, душным, давящим.
«Я меняюсь, – подумал он. – Я едва узнаю сам себя».
Его внимание привлекла вспышка красного света: из кэба вышел Суинберн. Появление его сопровождалось сильным криком – он ругался с кэбменом из‑за платы. У Суинберна была идея‑фикс: он считал, что проезд из одного места в Лондоне до любого другого стоит шиллинг, и точка, а потому истерически спорил с любым кэбби, называвшим другую цену, то есть со всеми. Частенько, как и сегодня, кэбмен, не желая скандала, сдавался и брал то, что ему давали.
Суинберн пересек улицу, подпрыгивая и пританцовывая на каждом шагу, и позвонил в дверной колокольчик.
«Все пользуются колокольчиком, – поймал себя на мысли Бёртон, – кроме полицейских. Те стучат».
Через минуту он услышал голос миссис Энджелл, приветствие Алджернона, его шаги на лестнице и стаккато, выбиваемое тростью на двери комнаты.
Бёртон отвернулся от окна и закричал:
– Входи, Алджи!
Суинберн впорхнул и с порога объявил:
– Слава в вышних Человеку! Ибо миром правит он.
– И что же вызвало столь торжественное заявление? – поинтересовался Бёртон.
– Я видел один из новейших винтокораблей! Он огромный! Мы стали настолько всесильны и подобны богам, что заставили скользить по воздуху тонны металла! Даю голову на отсечение! Ого, у тебя новые шрамы! Что, опять Джек? Я видел в вечернем выпуске, что утром он напал на девушку.
– Винтокорабль? Как он выглядит? Я его еще не видел.
Суинберн бросился в кресло и перекинул ногу через ручку. Водрузил цилиндр на конец трости и заставил его крутиться.
– Обширная платформа, Ричард, плоская и овальная; из кромки выходит множество горизонтальных брусьев, а от их концов поднимаются вертикальные мачты, на верхушках которых вращаются большие лопасти, да так быстро, что видишь только размытый круг. Эта штука оставляет за собой чудовищную струю пара. Так Джек опять побил тебя?
– Возможно, он летел в Индию, – невпопад обронил Бёртон.
– Да, похоже. Но послушай: на его киле был лозунг огромными буквами!
– Какой?
– «Гражданин! Вступай в Общество друзей военно‑воздушных сил! Помоги построить еще больше таких кораблей!»
Бёртон поднял бровь.
– Технологисты определенно поднимаются в общественном мнении. Похоже, у них большое будущее.
– Ну еще бы! – с энтузиазмом воскликнул Суинберн. – Мне кажется, этот винтокорабль может обогнуть земной шар без единой посадки! А теперь расскажи мне о драке.
– Меня удивляет твоя радость, – скептически заметил Бёртон, не обращая внимания на последние слова Суинберна. – Я думал, либертины категорически против таких машин. Ты же знаешь, что их будут использовать, чтобы завоевать так называемых варваров.
– Это да, – безмятежно согласился Суинберн. – Но нельзя не поразиться летящему металлическому кораблю! «Не мечтами, но кровью и сталью, мы, отчизна, тебя создали!» – продекламировал он. – Кстати, старина, ты не ответил мне. Откуда у тебя новые раны?
– А, это… – неохотно сказал Бёртон. – Пару раз упал. Сначала на меня напали вервольфы, а потом, спустя несколько часов, Джек‑Попрыгунчик сдернул мой винтостул с неба, и мне пришлось проламываться через верхушки деревьев.
Суинберн ухмыльнулся.
– О, это круто! А что было на самом деле?
– Это и было.
Поэт схватил свой цилиндр и в раздражении кинул его в исследователя. Бёртон перехватил его и запустил обратно.
Суинберн вздохнул:
– Не хочешь говорить, не надо; какие у тебя планы на сегодняшнюю ночь? Напиться? Или что‑то другое для разнообразия? Можно для интереса попробовать опиум.
Бёртон скинул с себя джуббу и протянул руку к сюртуку, беспечно брошенному на спинку стула.
– Алджи, держись подальше от наркотиков. У тебя и так есть опасная склонность к саморазрушению. Алкоголь тебя убьет, без всяких сомнений, но медленно. Опиум сделает это намного быстрее. – Он застегнул сюртук. – Не могу понять, почему ты так безжалостен к себе, – добавил он.
– Вздор! – возразил Суинберн, вскакивая и напяливая цилиндр на непослушную шевелюру. – Я вовсе не безжалостен. Но просто мне скучно, Ричард. Ужасно скучно. Нудная бессмысленность существования пронзает меня до мозга костей. – И он заплясал по комнате. – Я поэт! Мне нужен стимул! Мне нужна опасность! Мне нужно идти по тонкой грани между жизнью и смертью, иначе я не смогу найти объект, достойный воспевания.
Бёртон посмотрел на субтильного узкоплечего человечка, который выделывал странные па.
– Ты серьезно?
– Конечно! Ты и сам пишешь стихи. Ты знаешь, что форма – только оболочка. И чем я в свои двадцать четыре года могу наполнить эту оболочку? Жалкими маневрами незрелого дилетанта? Ты знаешь, что написали обо мне в «Спектэйторе»? «У него есть некоторый литературный талант, но решительно не поэтического характера. И вряд ли критика способна помочь мистеру Суинберну писать лучше». А я хочу писать лучше! Я хочу стать великим поэтом. Иначе я ничто, Ричард. Но для этого я должен жить по‑настоящему. А человек может жить по‑настоящему только тогда, когда смерть шагает с ним бок о бок. Я когда‑нибудь рассказывал тебе, как взбирался на скалу Калвер на острове Уайт?
Бёртон покачал головой. Суинберн прекратил плясать, они вышли за дверь и стали спускаться по лестнице.
– Это случилось на Рождество 1854 года, – начал поэт. – Мне уже исполнилось семнадцать, но отец не пустил меня служить в кавалерию. Мне хотелось воевать и быть мужественным, мечтать об опасных предприятиях и кавалерийских атаках, но, глядя на себя самого, я понимал, что на войне я скорее всего окажусь трусом! Я должен был испытать себя, Ричард! И вот на Рождество я отправился на самый восточный мыс острова.
Они вышли из дома и подняли воротники. Становилось холодно.
– Куда мы идем? – спросил Суинберн.
– В Баттерси.
– В Баттерси? Зачем? Что там интересного?
– «Дрожь».
– Это что такое, болезнь?
– Нет, паб. Сюда. Сначала я должен найти местного продавца газет.
– Ты хочешь тащиться в такую даль ради кружки пива?
– Я объясню тебе, когда будем там. Продолжай рассказ.
– Ты знаешь скалу Калвер? Это меловой склон, прорезанный жилками кремня. Очень крутой. Итак, я решил забраться на него, чтобы проверить свою храбрость. Первая попытка привела меня к непроходимому козырьку. Пришлось спуститься и искать другой путь. И я опять полез вверх, сжав зубы и поклявшись себе, что больше сходить не буду: если я и вернусь к основанию проклятой скалы, то только по частям. Я поднимался, ветер выл в расселинах и пустотах – как будто кто‑то играл на органе гимн в часовне Итона. Один раз из пещеры вырвалось облако чаек, начало виться вокруг меня, и на мгновение я испугался, что они выклюют мне глаза. Но я упрямо поднимался, хотя каждый мускул ныл от боли. И уже почти достиг вершины, когда меловая полка, на которой я стоял, треснула и развалилась, и я повис, вцепившись пальцами в край выступа. Так я и висел, ощупывая ногами склон, пока не нашел полку. С трудом перевалившись через край обрыва, я лежал, совершенно обессиленный, и уже начал терять сознание. И только мысль о том, что я могу свалиться вниз, подняла меня на ноги.
– Так ты доказал свое мужество самому себе? – спросил Бёртон.
– Да, но тогда я узнал больше. Я понял, что живу по‑настоящему только тогда, когда мне угрожает Смерть; и что я могу писать великие поэмы только тогда, когда Жизнь течет по моим венам. Мой враг – скука, Ричард. Я уверен, что эта грязная тварь убьет меня куда раньше, чем алкоголь или опиум.
Бёртон обдумывал его слова, пока, через пару минут, на Портман‑сквер, они не наткнулись на Оскара.
– Эй, Язва!
– Привет, капитан! Ищете вечерний выпуск?
– Нет, парень, мне нужна информация, которой нет в газетах. Это будет стоить два шиллинга.
– Когда я был молод, капитан, я думал, что деньги – самое важное в жизни. Сейчас я стал старше и точно знаю, что это так! Идет! И что же вы хотите узнать?
– Мне нужно встретиться с Жуком, президентом Лиги трубочистов.
Алджернон Суинберн изумленно посмотрел на Бёртона.
– О! – воскликнул Оскар. – Трудно! Он не любит выходить из тени.
Ответ Бёртона утонул в грохоте дилижанса, запряженного четверкой лошадей. Королевский агент подождал, пока он не исчезнет на Вигмор‑стрит, потом повторил:
– Но ты ведь сможешь найти его? Да?
– Я постучусь к вам завтра утром, сэр. Одно условие: если вы хотите поговорить с Жуком, принесите ему пару книжек. Этот чудила без ума от них!
– А что он любит читать?
– Все подряд, капитан, но больше всего стихи и правдивые истории; романы там всякие, выдумки – не очень.
– Ладно. Вот тебе шиллинг для начала.
Оскар коснулся шляпы, подмигнул и побежал, выкрикивая на ходу:
– Вечерний выпуск! Конфедераты заняли штат Кентукки!
– Что за чудо‑ребенок! – воскликнул Суинберн.
– Да, действительно. Его ждут великие дела, по‑моему.
– А как его зовут?
– Оскар Уайльд, – ответил Бёртон.
– Вот что, мой друг, – решительно заговорил поэт. – Я больше не желаю оставаться в стороне. Джек‑Попрыгунчик, вервольфы, теперь этот Жук. В какое дерьмо ты ввязался? Давай выкладывай, Ричард. Я с места не сойду, пока не получу ответа.
Бёртон какое‑то время обдумывал его слова, потом спросил:
– Но можно ли тебе доверять? Ты обещаешь хранить тайну?
– Да.
– Честное слово?
– Клянусь!
– Ладно, как только возьмем кэб и поедем в Баттерси, я расскажу тебе все.
Он повернулся и зашагал с площади. Суинберн запрыгал рядом.
– Подожди! – крикнул он. – Почему бы не взять кэб прямо сейчас?
– Нет. Есть еще одно место, где мне надо побывать.
– Что за место?
– Увидишь.
– Почему ты такой невыносимо загадочный?
Был ранний вечер. Они протискивались через толпу женщин с колясками, торговцев, рабочих, уличных актеров, нищих, бродяг, проституток и воров, пока не оказались на Вир‑стрит. Здесь Бёртон остановился перед узким зданием, сгорбившимся между скобяной лавкой и музеем анатомии. Над блестящей желтой дверью находилось высокое окно с синим занавесом, к стеклу которого был прикреплен лист бумаги с объявлением, написанным размашистым почерком:
«Несравненная ГРАФИНЯ САБИНА,
потомственная ясновидящая и пророчица.