Красивые глаза медсестры с восторгом глядели на него.
– Как приятно слышать свой родной язык! – ответила она ему по‑бангалорски и улыбнулась.
– Да, я был в Бангалоре. Так мы договорились?
Она протянула ему обе руки, и он пожал их.
– Меня зовут Садхви, – выдохнула она. – Пожалуйста, помогите мне все вспомнить. Иначе меня уволят с работы.
– Ой, – всполошилась миссис Вилтаппер. – Что это такое? Никакого флирта в своем доме я не допущу! Вы на каком языке говорите? Я надеюсь, вы не позволяете себе никакого бесстыдства перед старой вдовой?
Бёртон усмехнулся и отпустил руки медсестры.
– Нет, миссис Вилтаппер, что вы! Просто я знаю родину этой леди и говорю на ее родном языке. А ей приятно услышать его снова.
– Да, это правда, – кивнула та. – Вы даже не можете себе представить, миссис Вилтаппер, как тепло стало у меня на душе, когда я вспомнила родной дом!
Вдова раскинула руки.
– Ох! – воскликнула она с излишней театральностью. – Ох! Как мило! Просто удивительно!
– Да, мэм. По‑моему, капитану вполне можно доверять, он человек умный и благопристойный. Вы не против, если я поговорю с ним наедине на своем родном языке? Я хочу расспросить его о путешествии на мою родину. Вам будет скучновато это слушать. Ой, а чем вкусным так пахнет из кухни? Вы творите очередной кулинарный шедевр?
Хозяйка оживилась.
– Ох уж эта Полли, – затараторила она. – Сколько раз я ей говорила: готовь строго по моим рецептам! Но она всегда что‑нибудь да сделает по‑своему! Неопытная еще!
Все засмеялись.
– Миссис Вилтаппер, – перешел Бёртон на серьезный тон, – несколько месяцев назад меня произвели в рыцари. Клянусь вам, я никогда не запятнаю этот титул недостойным деянием.
«Интересно, – подумал он тут же, – могу ли я доверять самому себе, давая такого рода обещания?»
– Боже милосердный! – всплеснула руками вдова. – Рыцарь! Сэр в моем доме! Большая честь, ничего не скажешь!
Она подняла вуаль. Ее дряблое, в пигментных пятнах лицо, очевидно, когда‑то было довольно привлекательным, да и сейчас его заметно освежала озорная, как у молодой женщины, улыбка. У старушки уже не было нескольких зубов, остальные пожелтели, но в ее бледно‑голубых глазах так и сверкали искорки доброго смеха, и Бёртон не мог не улыбнуться в ответ.
– Простите меня за недоверчивость, – сказала вдова. – Вы действительно очень достойный человек, как и мой Томми, мир его праху. Оставляю вас вдвоем! – Бёртон поднялся, провожая ее до двери. – О, как вы галантны! Спасибо!
– Я очень рад нашему знакомству, миссис Вилтаппер. Можно я еще как‑нибудь к вам зайду? Я знаю 17‑й Уланский, и мне было бы интересно послушать о службе вашего мужа.
Глаза пожилой дамы увлажнились.
– Капитан сэр Бёртон, – воскликнула она, – заходите в любое время, когда сочтете нужным!
– Благодарю, мэм.
Он закрыл дверь и вернулся к сестре Рагхавендре, из‑за которой, собственно говоря, и захотел побывать на Бейхем‑стрит, 3 еще не раз.
– Что вы знаете о гипнозе? – спросил он ее.
– Я не раз видела, как гипнотизируют людей.
– Вы боитесь?
– Мне нужно узнать то, что я забыла. Вы хотите ввести меня в транс, да?
– Умница! – сказал он, ближе придвигая кресло.
Оказавшись с ней лицом к лицу, Бёртон посмотрел ей в глаза и перешел на бангалорский диалект.
– Расслабься. Смотри прямо мне в глаза.
Темные бездонные глаза девушки уставились на него.
– У тебя длинные ресницы, – сказала она.
– У тебя тоже. Не разговаривай. Расслабься. Дыши, как я. Представь себе, что твой первый вдох идет в правое легкое. Медленно вдохни, медленно выдохни. Следующий вдох идет в левое легкое. Медленно вдохни, медленно выдохни. Следующий – в середину груди. Внутрь. Наружу.
Он учил ее дышать в суфийском ритме, и у нее почти получалось – оставалась едва заметная дрожь, которую Бёртон обнаружил, измеряя ее пульс.
Он произнес следующие указания, вводя ее в цикл четырех вздохов, каждый из которых был направлен в определенный орган тела.
Ее сознание постепенно подчинялось ему, о чем говорили ее сияющие глаза, зрачки которых становились все шире и шире.
Внезапно по краям их появились черные круги, образуя перпендикулярные линии, и темно‑коричневые радужные оболочки вспыхнули ярко‑розовым. Бёртону почудилось что‑то злобное, он зажмурился, изумленный, но иллюзия – если это была иллюзия – мгновенно исчезла.
Ее глаза вновь стали карими, зрачки – широкими и черными. Она вошла в транс.
Убедившись в этом, Бёртон заговорил глубоким голосом:
– Ты вернулась в прошлую ночь. Ты в Пенфолдской частной лечебнице, в палате лейтенанта Спика. Ты только что читала ему, но тебя прервали. В комнату входит человек.
– Да, – тихо ответила она. – Я слышу, как с легким скрипом открывается дверь. Я поднимаю взгляд от книги. Беззвучные шаги – и вот он здесь.
– Опиши его. В деталях.
По ее телу пробежала дрожь.
– Что за мужчина! Я никогда не видела такого. На нем сюртук из тисненого черного бархата, рубашка, штаны, туфли, шляпа – все черное; ногти выкрашены в черный цвет; и только волосы – прямые и такие длинные, что падают на воротник, – совершенно белые, как снег! И кожа такая белая! Он альбинос! Ни одного пятнышка цвета, кроме глаз; они отвратительно розовые, с вертикальными зрачками, как у кота.
Бёртон забеспокоился. Лишь минуту назад у самой девушки были точно такие же глаза и зрачки!
– В его лице что‑то не так, – продолжала она. – Верхняя и нижняя губа вытянуты слишком далеко вперед, как на морде животных, а зубы, когда он улыбается, выглядят как настоящие клыки. Он входит в комнату, смотрит на лейтенанта, на меня, потом приказывает мне сходить за каталкой. Я ему подчиняюсь. У меня как будто нет своей воли.
– Значит, ты выходишь из палаты?
– На минутку, потом я возвращаюсь и…
Она остановилась и всхлипнула.
– Не волнуйся, – успокоил ее Бёртон. – Я с тобой. Ты в безопасности. Расскажи мне, что ты видишь в комнате.
– Троих людей! Точнее, я думаю, что это люди. Может, и нет. Они все невысокие, на них красные плащи с капюшонами, и они какие‑то… перекошенные, у них все не как у людей: слишком длинные туловища, слишком узкие бедра, слишком широкая грудь и слишком короткие ноги. Но их лица, их лица, они… вместо них…
– Что?
– О, боже! Собачьи морды!
Бёртон, крайне удивленный, откинулся на спинку кресла. Потом вынул из кармана рисунок Доре, развернул его и протянул девушке.
– Такие?
Она отшатнулась и задрожала с головы до ног.
– Да! Пожалуйста, скажи мне, кто это такие? – закричала она.
Он взял ее ладони в свои и погладил.
– Не бойся. Все закончилось, Садхви. Все в прошлом.
– Но это не люди!
– Наверное, нет. Расскажи, что было дальше.
– Я иду обратно в палату лейтенанта Спика и везу каталку. Вижу этих трех… тварей, потом из‑за моей спины выскакивает альбинос, хватает меня и зажимает мне рукой рот. Он такой сильный! Я не могу двигаться. Люди‑собаки поднимают Спика с кровати, кладут на каталку и увозят.
– Есть ли поблизости другие медсестры? Кто‑нибудь еще видел их?
– Нет, не думаю, я сейчас явственно увидела: это крыло лечебницы как будто вымерло; там ни души – нет даже тех, кто должен был дежурить.
– Эти твари выходят… и что дальше?
– И альбинос поворачивается ко мне, глядит в глаза, приказывает все забыть и всем твердить, что лейтенанта забрали родственники. Он выходит из палаты, я иду за ним по коридору до приемной. Я чувствую что‑то странное. По пути я вижу нескольких медсестер, но они никак не реагируют; проходя мимо, альбинос что‑то тихо говорит им. Мы доходим до приемной, и я вижу пустую каталку возле регистратуры. Альбинос приказывает мне подойти, я тупо подчиняюсь. Он что‑то объясняет медсестре, она кивает и оглядывается. Потом он направляется к главному входу и, проходя мимо меня, шепчет: «Проснись!» – Она вдохнула и расслабилась. – Все, он ушел.
– Потом ты приходишь в себя и обнаруживаешь, что везешь пустую каталку и ничего не помнишь? – прервал ее Бёртон.
– Да.
– Понятно. Теперь закрой глаза и сосредоточься на дыхании.
Сестра Рагхавендра откинулась на диван. Голова опустилась на грудь.
– Садхви, – прошептал он. – Сейчас я буду считать от десяти до нуля. С каждым числом ты будешь просыпаться. Когда я дойду до нуля, ты полностью придешь в сознание, снова будешь веселой и активной, и твоя память сохранит все. Больше ты не будешь бояться, потому что все кончилось и все хорошо. Десять. Девять. Восемь. Семь…
Он досчитал до нуля, ее веки затрепетали и поднялись, зрачки сузились, она посмотрела на него, зажала руками рот и крикнула:
– Боже! Неужели это было на самом деле?
– Да, Садхви. Под воздействием шока ты загнала вглубь свои воспоминания, но мы сумели вытащить их на поверхность.
– Эти собакоподобные твари такие мерзкие!
– Я думаю, это дело рук евгеников.
– Нет! Они не могли сотворить такое с людьми!
– Может, они работали не с людьми, а что‑то сделали с собаками. Или с волками.
– Да, – прошептала она. – Они похожи на волков.
– Но зачем им Спик? Вот чего я не пойму, – задумался Бёртон. Потом встал. – Ладно, спасибо вам, сестра Рагхавендра. Вы очень помогли мне.
Она встала, шагнула к нему и положила руки ему на грудь.
– Я еще хотела вас предупредить. Этот человек, альбинос – он… само зло. Я чувствую это. Вы будете очень осторожны, да?
Бёртон ничего не мог поделать с собой; его руки обхватили ее тонкую талию, и он прижал девушку к себе, глядя в ее бездонные глаза.
– Ой! – выдохнула она, но это был не протест.
– Я буду очень осторожен, – прошептал он. – И, если я раскрою тайну, можно я вернусь и расскажу тебе об этом?
– Да, капитан Бёртон.
Был полдень, но неподвижный смог, окутавший столицу, украл у города свет. Лондон пытался сопротивляться, зажег газовые лампы и открыл окна, но туман подавлял свет ламп, превращая его в желто‑оранжевые грязноватые пятна. А между ними сновала бесконечная болезненная тьма, которая, словно голодный хищник, пожирала все без разбора.
– Это вы, босс? – раздался грубый голос откуда‑то сверху.
– Да, мистер Пеннифорс. Вы еще дышите?
– Ну. Спасибо моей старой трубке. Только дым Латакии может проветрить эти дырявые меха. Сейчас я зажгу эти чертовы фонари и будет ништяк. Да, зовите меня Монти.
Бёртон забрался в экипаж.
– Меха? – переспросил он. – По‑моему, твои легкие – это пара турбин, если они справляются и со смогом, и с Латакией. Слушай, Монти, можешь отвезти меня в Скотланд‑Ярд?
– Сию секунду, сэр.
Пока Бёртон усаживался, Пеннифорс спустился со своего «ящика», чиркнул спичкой и зажег фонари перед паролошадью, а также позади кабины. Потом забрался обратно, обмотал шарфом нижнюю половину лица, поправил очки, натянул потуже шляпу и взялся за рычаги.
Машина закашлялась, зашипела и выбросила струю пара в наполненную дымом атмосферу. Пошатываясь, она отъехала от обочины, таща за собой кэб.
– Как будто, на хрен, отваливаем в преисподнюю, – прошептал Пеннифорс.
Он аккуратно вывел машину из Монингтон‑Кресента, и только они выехали на Хэмпстед‑роуд, как откуда‑то издали раздался громкий треск и звон разбитого стекла.
– Смотри, черт побери! – закричал он. – Какой‑то лихач врезался в окно магазина! Куда несутся сломя голову в такую долбаную погоду?!
К тому времени, когда кэб добрался до Тоттенхэм‑Корт‑роуд, пошел черный снег: в верхних слоях смога копоть и угольный дым соединились с частицами льда, и все это устремилось на землю в виде противных черных хлопьев. Отвратительно.
Пеннифорс вел машину, доверившись больше инстинкту, чем зрению, и, конечно, город он действительно знал потрясающе. Но, тем не менее, несколько раз он сворачивал не туда.
Вдруг внутри паролошади что‑то булькнуло и затрещало.
– Только не начинай жаловаться! – посоветовал ей кэбби. – У тебя ж внутри все кипит! Правда, здесь так холодно, что может заморозить даже такую горячую хреновину, как ты!
Устройство засвистело.
– Ага, тебе чего‑то не по душе, старушка?
Вновь шипение и бурчание.
– Подумай своей чумазой головой, куда ты прешься, и перестань скулить!
Грохот и лязг по булыжной мостовой.
– Пшла, родимая! Задирай колеса повыше!
Экипаж пропыхтел через Лейсестер‑сквер, свернул на Чаринг‑Кросс‑роуд, проехал мимо антикварных книжных магазинов, старинные фолианты в витринах которых запылились и закоптились до черноты, и выехал на Трафальгар‑сквер, где Монти пришлось обогнуть перевернувшийся фургон с фруктами и мертвую лошадь, которая рухнула на мостовую вместе с упряжью. Колеса кэба давили яблоки, растирая их о булыжники; от падающей сверху сажи яблочное месиво прямо на глазах становилось черным.
Кэб миновал Уайтхолл, повернул налево в Большой Скотланд‑Ярд и долго ехал, пока наконец не остановился прямо перед мрачным зданием штаб‑квартиры полиции, которое едва вырисовывалось в дымной темноте.
– Прибыли, босс! – крикнул кэбби, стукнув по крыше.
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон сошел и протянул водителю деньги.
– Давай, Монти, выпей эля и съешь кусок пирога. Ты заслужил. Если вернешься через час, у меня будет еще рейс для тебя.
– Босс, да вы сама щедрость! Положитесь на меня. Буду тут, не успеете моргнуть.
– Вот и молодец!
Бёртон вошел в Скотланд‑Ярд. Слуга взял у него пальто, шляпу и трость и стряхнул с них сажу на грязный пол.
Бёртон подошел к конторке. На ней стояла табличка: «Дж. Д. Пеппервик, клерк». Он обратился к мужчине, который, видимо, и был этим самым клерком:
– Нельзя ли увидеть инспектора Траунса? Я бы хотел поговорить с ним.
– Ваш имя, сэр?
– Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон.
Тощий очкастый клерк с красным носом и клочковатой бородкой удивленно посмотрел на него.
– Вы тот самый исследователь?
– Тот самый.
– Вы хотите поговорить с инспектором о вчерашней стрельбе?
– Возможно. Взгляните сюда.
Бёртон протянул ему документ. Клерк развернул, увидел подпись и внимательно прочитал текст, разглядывая каждое слово.
– Ну, что я говорил! – воскликнул он, закончив. – Вы очень важная персона!
– И… – медленно произнес Бёртон, многозначительно приподнимая брови.
Клерк понял намек.
– Да‑да, я сейчас вызову Траунса – немедленно!
Он отдал честь и повернулся к устройству, висевшему на стене за его спиной. Это была большая медная панель, разделенная на ряды маленьких шестиугольных сегментов; Бёртону она напомнила соты. В каждый отсек была аккуратно впаяна круглая куполообразная крышка, увенчанная цилиндрической рукояткой. На каждой крышке выгравировано имя.
Клерк протянул руку к крышке с надписью «Детектив‑инспектор Траунс» и вытащил ее из рамки. Вслед за ней появилась длинная сегментированная трубка. Повернув рукоятку, он открыл крышку и дунул в трубку. Бёртон знал, что на другом конце из точно такой же крышки выскочил маленький поршень и раздался свист. Через секунду из трубки послышался металлический голос:
– Да.
Клерк поднес конец трубки ко рту и тихо произнес, но Бёртон все слышал:
– Вас хочет видеть сэр Ричард Бёртон, да, тот парень из Африки. У него… э… особые полномочия. Он хочет поговорить о том, что случилось со Спиком… ну и про то, что в Бате вчера… – В трубке что‑то ответили, и клерк сказал: – Да, сэр. – Он закрыл крышку и вставил ее обратно в гнездо, трубка автоматически скользнула внутрь. Потом он улыбнулся Бёртону. – Инспектор к вашим услугам, сэр. Второй этаж, офис девятнадцать. Лестница за этой дверью, сэр, – показал он налево.
Бёртон кивнул, вошел в дверь и поднялся по деревянным ступенькам, которых, похоже, давно не касалась швабра. Оказавшись на втором этаже, он направился по обшитому панелями коридору, глядя на закрытые двери. Из‑за одной доносился женский плач.
Примерно посредине коридора он нашел номер девятнадцать и постучал в дверь.
– Входите! – закричали изнутри.
Он оказался в квадратной, среднего размера комнате с высоким потолком, темные углы которой были скрыты за плотной завесой голубого сигарного дыма. В противоположной стене находилось узкое высокое окно, справа – камин с негромко потрескивающими поленьями, слева, вдоль стены, ряд шкафов, набитых папками с документами. Красный обшарпанный ковер покрывал пол только в центре, на вешалке висели потрепанный котелок и пыльное пальто, над камином – большой портрет Роберта Пиля. По обе стороны от портрета, в альковах, тускло светились газовые лампы. Пламя свечи колыхалось на тяжелом столе под окном. Оранжевый свет пламени тускло освещал левую сторону лица детектива‑инспектора Траунса.
Он сидел за столом лицом к двери и встал, когда вошел Бёртон.
Это был невысокий крепкий человек с развитой мускулатурой. Бёртон отметил про себя его широкие плечи, могучую грудь и полное отсутствие жировых складок на туловище. Такое впечатление, что живота у него вообще не было. Ко всему его облику больше всего подходило слово «прямой»: прямая выправка, прямой нос, прямой характер – о последнем свидетельствовал квадратный, несколько агрессивный подбородок под рыжей бородой.
Они пожали друг другу руки.
– Рад познакомиться с вами, сэр Бёртон, – и инспектор указал на стоявший рядом с ним стул.
– Называйте меня «капитан». – Бёртон подвинул стул поближе к столу и сел.
– Вы служили в армии? – спросил Траунс. У него был приятный глубокий голос с легким гортанным оттенком.
– Да, в 18‑м Бомбейском пехотном.
– А. Я не знал. Газеты писали только про экспедиции. Чем я могу помочь вам, капитан? Чем‑то связанным с делом лейтенанта Спика?
– Нет, не совсем так. Я хотел поговорить о Джеке‑Попрыгунчике.
Траунс резко поднялся из‑за стола. Его лицо посуровело, взгляд стал ледяным.
– Вам лучше уйти, сэр. Кто рассказал вам об этом? Эта поганая свинья, Честен? Я не потерплю насмешек!
Бёртон продолжал спокойно сидеть, скрестив ноги, только достал из кармана пиджака сигареты.
– Не хотите закурить, инспектор?
Траунс не изменил мрачного выражения лица.
– Я не знаю, почему это вас интересует, но одно скажу сразу: я не собираюсь отрицать того, что видел сам!
– Я в этом не сомневаюсь. Успокойтесь. Возьмите сигарету.
Траунс продолжал стоять.
Бёртон вздохнул.
– Траунс, посмотрите на синяк у меня под глазом, на мои разбитые губы, сожженную бровь… У меня есть еще несколько болезненных ран. Хотите знать, как я получил их?
– Как?
– Очень просто. Вчера ночью я повстречался с существом, которое как две капли воды походило на Джека‑Попрыгунчика.
Траунс молча опустился на стул. Он рассеянно взял сигарету, прикурил от свечи и втянул сладкий дым. При этом он не сводил глаз с Бёртона.
– Расскажите мне, что произошло. Опишите его, – пробормотал он, выпуская дым изо рта.
Бёртон зажег сигарету и последовательно изложил события прошлой ночи.
Едва он закончил, как Траунс нервно наклонился вперед; огонек сигареты отразился в его вспыхнувших синих глазах:
– Это он, капитан Бёртон! Точно он! Он вернулся.
– Букингемский дворец и премьер‑министр попросили меня разобраться в этом деле и сказали, что вы в нем эксперт. Так что, как видите, я здесь вовсе не для того, чтобы насмехаться над вами. Напротив, я хочу предложить вам поработать вместе.
Детектив‑инспектор встал, подошел к шкафам с документами, выдвинул один из нижних ящиков, без долгих поисков вынул изрядно потертую папку и вернулся за стол.
– Прошу прощения. Упоминание об этом дьяволе немедленно выводит меня из себя. За эти годы мне пришлось перенести столько насмешек! А что вы знаете о нем?
– Абсолютно ничего. Вплоть до вчерашней ночи я считал его злодеем из сказки, и только. Это Пальмерстон заметил связь между ним и тем существом, которое на меня напало.
– Давайте я изложу вам вкратце всю историю. – И не заглядывая в отчет, который, очевидно, знал наизусть, Траунс продолжал: – Впервые его заметили двадцать четыре года назад, в 1837‑м. Сначала один джентльмен сообщил, что видел огромную странную фигуру, которая выскочила из ворот кладбища рядом с Бедламской больницей для сумасшедших. Через некоторое время пятнадцатилетняя служанка Мери Стивенс, погостив у своих родителей в Баттерси, возвращалась в дом своих хозяев на Лавендер‑Хилл. Она шла по Кат‑Троут‑лейн, когда ее кто‑то схватил – по описаниям похожий на то существо, что напало на вас. Это была попытка изнасилования: с нее сорвали платье и начали агрессивно ласкать. Девочка, понятное дело, закричала, прибежали местные жители, и насильник оставил жертву. Он запрыгал, сделал несколько огромных скачков и, как рассказывали очевидцы, растворился в воздухе.
На следующий день, в том же районе, существо прыгнуло из переулка на подножку проезжавшей кареты и потребовало сведений о какой‑то Лиззи. Испуганный кучер потерял контроль над лошадьми, они понесли, карета врезалась в стену лавки, и люди получили тяжелые увечья. Многие свидетели говорили, что этот призрак – так его называли в то время – убежал, перепрыгнув через высоченную стену. Еще один человек утверждал, что призрак смеялся как безумный и бормотал что‑то бессвязное об истории и своих предках.
– А как он выглядел? – прервал инспектора Бёртон.
– С минимальными отклонениями все описания, сделанные теми, кто его видел, совпадают с вашими. Не хотите выпить? В верхнем отделении слева от картотеки есть графин красного вина.
Бёртон покачал головой.
– Нет, благодарю. Я и так прошлой ночью сильно перебрал.
– Такое случается с каждым из нас, – с кривой усмешкой ответил Траунс. Он протянул руку к медной крышке на столе, к точно такой же, какую Бёртон видел на стене в приемной, и поднял ее. Из‑под стола выползла трубка. Траунс открыл крышку и дунул. На том конце ответили.
– Пеппервик, – сказал инспектор, – пошлите мне кофейник и две чашки. И вплоть до дальнейших указаний направляйте всех моих посетителей к детективу Спирингу. Я занят. – Он приставил трубку к уху, потом вернул ко рту, кого‑то поблагодарил, водворил крышку на место и убрал устройство. – Продолжим. С осени 1837‑го по весну 1838‑го его видели много раз, причем этот дьявол – или призрак – появлялся главным образом в треугольнике, образованном Кембервеллом, Баттерси и Ламбетом, и, кстати, именно тогда он получил прозвище Джек‑Попрыгунчик. Он напал на нескольких юных девушек, которые физически не пострадали, но из‑за душевного потрясения повредились в уме. Еще два человека, тоже его жертвы, умерли от сердечного приступа. Я особо подчеркиваю это, капитан, потому что некоторые газеты писали, что все это бред и чьи‑то «злые шалости». Лично я никак не могу классифицировать как шалость то, что приводит к смерти или сумасшествию. Теперь переходим к самому задокументированному и широко обсуждавшемуся в прессе происшествию с Джейн Олсоп. В феврале 1838 года, без четверти девять вечера у ворот дома на Беабиндер‑лейн в районе Олд‑Форда на севере Лондона позвонил колокольчик.
В доме находилась восемнадцатилетняя Джейн Олсоп, ее родители и две сестры. Она подошла к воротам, открыла их и увидела чью‑то темную фигуру, стоявшую в проеме. Судя по ее заявлению в местную полицию, ей показалось, что это человек, очень высокий и угловатый, в плаще, а на голове его что‑то вроде шлема.
Она спросила, что ему нужно. Он ответил, что служит в полиции и ему нужна свеча. Дескать, в полицию сообщили, что тут шатаются какие‑то бродяги, а он без света никого не видит. Девушка вынесла из дому свечку и протянула «полицейскому». Как только она это сделала, тот сбросил плащ и оказался Джеком‑Попрыгунчиком. Он схватил жертву и сорвал с нее одежду. Но она сумела вырваться и бросилась к дому. Джек прыгнул за ней и поймал уже на самом пороге. Схватил ее за волосы, сдернул с нее лифчик – и как раз в это мгновение в прихожей оказалась ее младшая сестра, увидела всю сцену и завопила от ужаса. На крик прибежала старшая сестра и сумела вырвать несчастную из хватки чудовища. Она оттолкнула Джека и захлопнула дверь. Призрак не рискнул привлекать к себе лишнее внимание, прыгнул вверх и исчез.
В дверь офиса кто‑то постучал.
– Войдите! – крикнул Траунс.
Появилась низенькая седовласая женщина с подносом.
– Ваш кофе, сэр.
– Спасибо, Глэдис.
Женщина поставила поднос на стол. Наполнив обе чашки, она повернулась и молча вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Бёртон швырнул окурок в камин.
– Молоко? – предложил Траунс.
– Нет, я с сахаром, – и он насыпал в дымящийся напиток четыре полные ложки.
– Ого! – удивился Траунс. – Да вы сластена!
– Пристрастился к этому в Аравии. И что было дальше?
– Что было… Джейн Олсоп детально описала Джека‑Попрыгунчика – самый полный отчет, которым мы располагаем, – и я берусь утверждать, что все перечисленные ею приметы полностью совпадают с теми, которые называете вы, вплоть до голубого пламени вокруг головы.
Через восемь дней еще одна восемнадцатилетняя девушка, Люси Скейлс, и ее младшая сестра Лиза заметили закутанную в плащ фигуру, которая сгорбилась на углу Грин‑Дрегон‑элли. Они подумали, что человеку плохо: якобы слышали, как он стонал от боли. Люси подошла к нему и спросила, чем ему помочь, и тут фигура подняла голову в огромном шлеме, вокруг которого плясало голубое пламя. Чудовище заверещало, и язык пламени метнулся к Люси, ослепив ее. Она упала на землю, корчась от приступов жуткой боли, которые продолжались еще много часов после происшествия. Младшая, Лиза, позвала на помощь и – боже мой!.. – Глаза Траунса расширились, и он дико посмотрел на Бёртона.
– Что такое? – спросил тот.
– Я совершенно забыл!
– Забыл что?
– Боже мой… – повторил Траунс, на этот раз зловещим шепотом.
– Ну, говорите же! – не выдержал Бёртон.
Траунс откашлялся и сказал:
– Лиза стала звать на помощь, а Джек‑Попрыгунчик поспешил скрыться. Но девочка сообщила, что при этом он разговаривал сам с собой как безумный, каким‑то истошным голосом. Она не разобрала почти ничего. Только одну фразу.
– И что он сказал? Не томите!
– Я раньше не понимал смысла, – запнулся Траунс, – а сейчас все стало ясно.
– Да что вам ясно‑то?
– Он крикнул: «Это ты во всем виноват, Бёртон!»
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон почувствовал озноб, будто чьи‑то ледяные пальцы пробежали по его спине.
Два человека долго и пристально смотрели друг на друга.
По стенам двигались тени, тревожный звук сирены бился в окно.
– Совпадение? – прошептал Траунс.
– Наверное, – тоже шепотом ответил Бёртон. – В 1838 году мне было семнадцать лет, и я жил с родителями и братом в Италии. Я вообще тогда редко бывал в Англии и, уж конечно, не встречал Джека‑Попрыгунчика и даже не слышал о нем.
Снова повисла пауза.
Траунс встряхнулся, открыл очередной документ и заглянул в него.
– Теперь перейдем к моему собственному рассказу, – взволнованно сказал он. – Это произошло 10 июня 1840 года. В самый позорный день в истории Англии.
Бёртон кивнул.
– День убийства.
Глава 4
УБИЙСТВО
«Убийство никогда не меняет историю мира».
Бенджамин Дизраэли
Те пять минут, что констебль Уильям Траунс шел за Мошенником Дэнисом, могли сделать восемнадцатилетнего полицейского национальным героем, а сделали посмешищем Скотланд‑Ярда.
Участок Траунса включал Конститъюшн‑хилл, и он всегда рассчитывал время таким образом, чтобы оказаться у Садовых ворот Букингемского дворца ровно в шесть, когда королева Виктория и ее муж появляются оттуда в открытой карете и объезжают вокруг Грин‑парка. Для двадцатилетней королевы этот ежедневный ритуал был глотком свежего воздуха, – если слово «свежий» можно применить к зловонной атмосфере Лондона, – часом побега от душных придворных формальностей, от тупоумных лакеев и высокомерных дворецких, подобострастных советчиков и суетливых служанок. Вдоль всей дороги выстраивались лондонцы, чтобы поприветствовать или освистать молодую королеву, в зависимости от их мнения о ее трехлетнем правлении.
Траунс обычно быстро урезонивал тех, кто вел себя слишком громко.
Сегодня, однако, идя по Мэллу, констебль заметил Мошенника Дэниса и решил пасти его. Знаменитый карманник был одет джентльменом и чувствовал себя вполне уверенно среди состоятельных горожан, фланировавших туда‑сюда вдоль церемониального пути. Конечно, это была примитивная маскировка. Если бы вору пришлось открыть рот, он сразу выдал бы себя: его кошмарная речь безошибочно выдавала в нем кокни, уроженца Ист‑Энда, или Котла, как его называли.