Новоприобретенное оружие Бёртона опустилось вниз, второе взлетело вверх, и на этот раз коронный удар один‑два достиг своей цели. Шпага Олифанта, крутясь, вылетела из его руки и упала на пол возле окна. Королевский агент мгновенно бросил обе рапиры, прыгнул вперед и нанес страшный удар в ухо своего врага.
Голова альбиноса едва не слетела с плеч, он покачнулся, ударившись о стол и врезавшись в стул, который под его весом развалился на куски, а потом рухнул на пол.
Перекатившись на колени, Олифант избежал еще одного страшного удара и, бросившись вперед, разорвал острыми когтями пижаму и вцепился в ноги Бёртона.
Королевский агент схватил руку негодяя, пытаясь провести джамбуванте – прием индийской борьбы, – но его босая нога подвернулась, наступив на острый деревянный обломок. Он потерял равновесие и зашатался.
Альбинос брыкнулся, попав пяткой в бедро Бёртону. Королевский агент отлетел к книжному шкафу, с грохотом ударился об него, тяжелые тома полетели с полок. Соскользнув на пол, Бёртон схватил ножку от стула и вновь вскочил на ноги, причем как раз вовремя – он увидел, что Олифант собирается бежать.
Злодей схватил трость, подобрал клинок, вложил его внутрь и прыгнул в закрытое окно. Раздался пронзительный звон разбитого стекла, затрещала сломанная рама, вылетающая на тротуар.
Бёртон подбежал к окну и выглянул. Никакой нормальный человек не избежал бы сильнейших травм при таком падении, но Олифант, без цилиндра и весь в крови, вскочил с земли и с невероятной скоростью припустил к западному концу Монтегю‑плейс. Пробежав мимо ям, вырытых вчера вечером дорожными строителями, он исчез за углом.
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, в разодранной одежде, подошел к бюро, оставляя за собой кровавую дорожку, налил себе большой стакан бренди и залпом осушил его.
Потом добрел до камина, рухнул в любимое кресло, испустил глубокий вздох, но тут же встал, начав расхаживать по комнате и размышлять, каким образом Олифант попал в дом.
Вскоре все стало ясно: парадная дверь была открыта, и за ней, в коридоре, стояла миссис Энджелл в одной ночной рубашке. Ее широко открытые глаза бессмысленно глядели вокруг.
– Пойдемте, миссис Энджелл, – мягко сказал Бёртон, увлекая ее в гостиную. Потом усадил на стул и запел на том самом древнем языке, с помощью которого выводил из транса графиню Сабину.
Он знал, что надо делать. Следовало не просто вывести женщину из гипнотического ступора, а погрузиться в глубины ее сознания и удалить оттуда все мысли и намерения, внушенные ей сверхгипнотизером. Иначе она, в лучшем случае, могла стать шпионкой Олифанта, а в худшем – подсыпать яд в пищу своему жильцу.
«Силы ада! – ужаснулся Бёртон. – Во что я ввязался?!!»
Глава 11
ТРУБОЧИСТЫ
«Пальмерстон против РАБСТВА.
Пальмерстон за ДЕТСКИЙ ТРУД.
НО ДЕТСКИЙ ТРУД И ЕСТЬ РАБСТВО!
Голосуй ПРОТИВ ЛИЦЕМЕРА!
Отдай свой голос ДИЗРАЭЛИ!»
Граффити
Позже этим же утром, договорившись со стекольщиком о замене разбитого окна, Бёртон отправился к Алджернону Суинберну, жившему в съемной квартире на Графтон‑вэй, рядом с Фицрой‑сквер.
– Клянусь небесами! – воскликнул поэт, прыская от смеха. – Да тебя, похоже, бьют с каждым днем все сильнее. Что случилось на этот раз? Тигр сбежал?
– Скорее белая пантера, – пробормотал Бёртон, разглядывая темные круги под глазами друга. Видно, Суинберн беспробудно пил после посещения «Дрожи» и страдал от запоя.
Поэт внимательно оглядел лицо и руки Бёртона, задержал взгляд на порезах и колотых ранах.
– Славно тебя отделали! – прокомментировал он.
– Не то слово, – ответил Бёртон с кривой усмешкой. – Это был Олифант. Когда ты видел его в последний раз?
– Лоуренс Олифант! Хмм… года полтора назад…
– Опиши его.
– Среднего телосложения; лысая макушка, венчик каштановых волос вокруг ушей, лохматая борода; лицо напоминает кошачью морду, магнетические глаза…
– Цвет лица?
– Бледный. Цвет глаз не помню. А что?
– Человек, которого я встретил сегодня утром и который назвался Лоуренсом Олифантом, – красноглазый альбинос, чисто выбритый и вовсе не лысый. Бери шляпу и пальто, Алджи, нам предстоит работа.
– Тогда это не Олифант. Куда мы идем?
– Я думаю, что это он. Он сказал, что побывал в руках евгеников, а ты сам знаешь, как они могут изменить человека. Посмотри на Пальмерстона! Ты говорил мне, что у Олифанта жила белая пантера. Так вот, по‑моему, он сейчас больше похож на нее, чем на человека!
Суинберн завязал шнурки, скользнул в пальто и надвинул котелок на свою шевелюру.
Они вышли из квартиры и взяли кэб.
Пока экипаж пыхтел на юго‑восток, Бёртон рассказал о встрече с Жуком и о находках детектива Траунса, а потом объяснил:
– Мы едем в Элефант и Кастл, чтоб поговорить с мальчиком, который вернулся после похищения вервольфами. Скорее всего, он ничего не помнит, потому что его загипнотизировал альбинос. Может, я сумею снять чары, как мне это удалось с медсестрой Рагхавендрой. А потом мы осмотрим комнаты, где жили те мальчики, которые до сих пор не вернулись.
– Ага! Ты собираешься искать улики, как детектив Огюст Дюпен из рассказов Эдгара По?
– Да, что‑то в этом духе.
Пересекая мост Ватерлоо, кэб сломался, и им пришлось нанять другой экипаж. Этот, запряженный лошадью «тарантас», провез их вдоль реки, мимо железнодорожной станции, за Лондон‑роуд и Нью‑Кент‑роуд, и внутрь лабиринта улочек Элефант и Кастл.
Они остановились и вышли на углу Уильям‑де‑Монморанси‑клоуз. Бёртон рассчитался с кэбменом, хотя Суинберн, как всегда, начал спорить и торговаться.
– Хватит, Алджи, ругаться из‑за шиллинга, – одернул его Бёртон. – Лучше погляди сюда! Что‑то случилось!
Суинберн взглянул и увидел дальше по дороге толпу народа, собравшуюся вокруг дома из красного кирпича.
– Это и есть наша цель?
– Боюсь, что да.
Они подошли к толпе, и Бёртон заметил среди шляп, чепчиков и фуражек полицейские шлемы. Протиснувшись сквозь толпу, он коснулся плеча одного человека в форме.
– Что случилось, констебль? – спросил он.
Полицейский повернулся и подозрительно оглядел его. Хотя Бёртон был прилично одет и говорил, как джентльмен, лицо у него было, как у заправского уличного драчуна.
– А вы кто такой, сэр? – сухо поинтересовался констебль.
– Сэр Ричард Бёртон, вот мой документ.
Голос в толпе крикнул:
– Ну, ребята, теперь чего‑то будет! Сэр! Вы схватите за шиворот того педика, который уделал пацана, да, ваше лордство? Мы хотим поглядеть, как вздернут этого дьявола!
Толпа возликовала.
– Вздернут? – прошептал Суинберн.
– То есть повесят, – сказал Бёртон.
Толпа разразилась одобрительными криками.
– Я не уверен, сэр, что этот документ ваш… – нерешительно замялся констебль.
– Так идите к своему начальнику, – приказал Бёртон. – И покажите ему!
Полицейский еще раз оглядел документ, который дал ему Бёртон, и кивнул:
– Одну секунду, сэр. – Он повернулся и вошел в дом.
– Убили мальчонку! – опять крикнули из толпы. – За что про что? Ему и десяти не было!
– Чистый ангелочек, – всхлипнул женский голос.
– Он и мухи не обидел, – согласился мужской.
– Что это за гад такой, как у него рука поднялась!
– Англичанин не мог такого сделать!
– Понятно, это кто‑то из этих чертовых иностранцев!
В дверях появился констебль и жестом показал Бёртону, что он может войти. Королевский агент и Суинберн растолкали зевак, протиснулись сквозь толпу и вошли в дом.
– На второй этаж, сэр, – сказал полицейский.
Они поднялись. Там было три комнаты. Мертвый мальчик лежал в одной из них.
Навстречу им вышел мужчина и протянул руку. Невысокий и субтильный, он, тем не менее, казался гибким и сильным. Его каштановые усы были пышными, нафабренными и завивались на концах. Покрытые лаком волосы разделял аккуратный пробор. Серые глаза внимательно глядели на собеседников, в правый был вставлен монокль.
– Томас Манфред Честен, – отрекомендовался он. – Детектив‑инспектор.
– Хорошая фамилия для полицейского, – заметил Суинберн.
Бёртон пожал руку мужчины. Это был сослуживец Траунса, который когда‑то насмехался над ним из‑за Джека‑Попрыгунчика.
– Я капитан Бёртон, действую по приказу Его Величества. Это – Алджернон Суинберн, мой помощник.
Честен с сомнением посмотрел на Суинберна, который и впрямь выглядел очень наивным.
– Кхм… Да‑да, мальчик убит, – быстро заговорил детектив, махнув рукой на лежащее тело. – Это Уильям Таппер. Сирота. Возраст точно неизвестен. Лет десять. Трубочист. Очень жаль. На самом деле.
Бёртон подошел к трупу и наклонился над ним. Мальчик был маленький даже для своего возраста. Тонкая шея вся в крови, натекшей из маленького отверстия на подбородке.
– Стилет, – предположил Честен. – Внутрь и вверх. Пронзили мозг.
– Нет, – уверенно возразил Бёртон. – Здесь орудовали кончиком трость‑шпаги, которую носят джентльмены. Клинок стилета обычно треугольный, круглый, квадратный или ромбовидный в разрезе, без режущей кромки, а у рапиры, которую чаще всего вставляют в трость, сечение шестиугольное или ромбовидное, с желобком или без; в общем, с режущей кромкой. Инспектор, взгляните, отверстие сделано шестиугольным клинком, который не только пронзал, но и резал по мере вхождения.
Честен встал на колени и, поправив монокль, наклонился к телу мальчика и уставился на ужасную дыру над горлом. Осмотрев рану, он присвистнул.
– Согласен. Рапира. Но почему трость‑шпага?
– Разве в наши дни человек может ходить вооруженным по улице без эскорта из полицейских? Конечно, нет. Он должен маскироваться.
– Вы правы! Возразить нечего. А это?
Он указал на лоб мальчика. Между глазами виднелся маленький шрам с точкой в центре, словно от булавочного укола.
– Вот это не знаю, – ответил Бёртон. – Похоже на след от шприца.
– Шприц? Впрыскивание?
– Или извлечение.
Человек из Ярда встал и почесал затылок.
– Сначала укол шприцем? Потом удар шпагой?
– Нет, детектив. След от шприца оставлен уже несколько дней назад. Взгляните, как пожелтела отметина.
– Хмм… Значит, эти действия не связаны. Странно. Очень странно. Мотив?
– Я шел сюда поговорить с мальчиком. Думаю, его убили, чтобы он мне ничего не рассказал. Больше мне пока нечего сообщить вам, но я работаю вместе с вашим сослуживцем, детективом‑инспектором Траунсом, и мы обязательно обдумаем все случившееся. И вы с ним тоже можете обсудить это дело.
– С Траунсом‑Попрыгунчиком? – фыркнул Честен. – Хороший парень. С воображением. Но слишком большим. Вы больше ничего не хотите добавить?
– У меня пока мало фактов, чтобы делать какие‑то заключения.
– Я бы тоже хотел поучаствовать в расследовании. Убивать детей – это уму непостижимо! Я хочу найти этого ублюдка!
– Я уверен, что, когда мы его найдем, вы его покараете по всей строгости закона, инспектор Честен.
– Ладно. Пошли вниз. Есть еще кое‑что.
– Внизу?
– На кухне, – сказал Честен. – Кстати, хозяева дома, мистер и миссис Пейн, сдают эту комнату. Откуда у мальчишки деньги, чтоб ее оплачивать?
– За него платила Лига трубочистов, – объяснил Бёртон. – Есть такая организация.
Они с Суинберном вслед за полицейским сошли вниз по лестнице. Поэт вертел головой по сторонам, стараясь не пропустить ничего.
Они проследовали через холл и оказались в маленькой узкой кухне, где пахло вареной капустой и животным жиром.
– Секунду. Констебль Кришнамёрти! – позвал Честен.
– Я тут, сэр, – раздался ответ, и человек в форме вышел из комнаты. За ним стояли мистер и миссис Пейн, хозяева.
Оба замерли, будто в ступоре. Женщина, не видя ничего перед собой, наливала в чашку воду, которая уже перелилась через край, образовала большую лужу на кухонном столе и капала на пол; ее супруг замер в полушаге, поднеся руку с сэндвичем ко рту. Оба бессмысленно глядели на дверь, которая вела в маленький задний дворик.
Бёртон поглядел в их неподвижные глаза.
– Эти люди обездвижены психическим магнетизмом, – вынес он заключение.
– Вижу, – ответил инспектор Честен. – Ментальное зомбирование.
– Да. Сейчас я выведу их из транса.
Следующие несколько минут человек из Ярда в замешательстве глядел, как Бёртон пел и махал руками перед супругами Пейн. Они с трудом пришли в себя, и их ввели в гостиную, где они тяжело опустились на стулья. Они помнили только стук в заднюю дверь и человека с белой кожей, белыми волосами и розовыми глазами – больше ничего.
Честен рассказал им о том, что случилось с их жильцом. Женщина забилась в истерике, мужчина начал ругаться, и Бёртон с Суинберном ушли.
Они протиснулись сквозь толпу, не обращая внимания на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон, и быстро зашагали прочь.
– Ты должен был предвидеть это, Ричард, – заметил поэт необычайно мрачным голосом. – Олифант прочитал твои заметки.
– Знаю. Я проклятый идиот, вот кто я такой! – выругался Бёртон. – Но у меня и мысли не было, что этот ублюдок успеет побывать здесь и разделаться с мальчишкой. Как, черт побери, я мог не подумать об этом? Никогда себе не прощу!
– Не глупи. Ты не подумал потому, что детоубийство для нормального человека совершенно немыслимо, – сказал Суинберн. – Ни один человек, если он не свихнулся, не будет рассматривать такую возможность. И не подумай, что я упрекаю тебя, ради бога! Я просто имел в виду, что твоя новая работа требует… иного способа мышления. Ты должен настроить свой феноменальный интеллект на разбор любых вариантов, даже таких извращенных, как этот.
– Ты прав, Алджи, но должен признаться: я в себе не уверен. Сначала Монти Пеннифорс, теперь Уильям Таппер – сколько еще невинных людей потеряют жизнь из‑за моей нерадивости?
Суинберн внезапно подпрыгнул и крикнул тонким голосом:
– Черт побери, Ричард, неужели не ясно, что ты не выпускал кишки кэбби и не резал ребенка! Это сделали другие – и ты должен остановить их, прежде чем они совершат еще какие‑нибудь зверства!
– Ладно! Пойдем осмотрим комнаты пропавших мальчиков. Может, нам придет в голову, почему они не вернулись, как Таппер и другие.
Второй адрес, который дал Бёртону Жук, привел их на улицу в четверти мили отсюда. Это было достаточно респектабельное место, застроенное представительными домами прошлого века, теперь разделенными на квартиры и отдельные комнаты. Дом, который они искали, оказался трехэтажным и стоял на самом углу. Владелец его, Эбенезер Смайк, сдавал все комнаты Лиге трубочистов.
У Смайка был нездоровый цвет лица, глаза неодинаковой формы, впалые щеки и длинная несимметричная челюсть, из‑за чего лицо его казалось странно изогнутым. Он выглядел озабоченным какими‑то проблемами, смотрел на посетителей как‑то искоса, слегка отвернув лицо. На нем был длинный поношенный халат желтовато‑зеленого цвета, из‑под которого выглядывали бледно‑желтая рубашка, брюки в черно‑белую клетку и потрепанные тапочки, также клетчатые.
– Лига все еще платит за комнаты, – объяснил он, ведя их вверх по лестнице, – хотя они и пустуют. Я ничего не трогал. Вот, пожалуйста.
Он открыл дверь, за которой оказалась маленькая комната, где находились кровать, стол, стул, платяной шкаф и тазик для воды.
Бёртон вошел и осмотрел комнатку, взглянул на одежду в шкафу – рубашка, жилет, брюки, трусы, мягкие тапочки; на столе – расческа, оловянный солдатик и пакетик леденцов. С тазика свисала запачканная сажей фланелевая рубашка. Потрепанная книжка «Гибель Робин Гуда» лежала на кровати.
– Это комната Бенни Вимпера, – пояснил Смайк.
Появились два мальчика, наблюдая за происходящим из‑за плеча хозяина. Суинберн улыбнулся им и спросил:
– Вы тоже трубочисты, ребята?
– Да, мистер, – ответил один из них.
Следующая комната, Якова Спратта, почти ничем не отличалась от первой. Из‑под кровати выглядывали тапочки, над умывальником висело зеркало, на столе лежал изодранный блокнот с детскими рисунками, главным образом локомотивами.
Суинберн внимательно осмотрел свое отражение в зеркале.
– Я когда‑то был натурщиком у прерафаэлитов, – промямлил он, – но сейчас они бы не стали меня рисовать. Ну и рожа…
В последней комнате, где жил Раджиш Тхакарт, было полным‑полно солдатиков, которых мальчик искусно вырезал из брусочков дерева. Его перочинный ножик лежал на столе рядом с потрепанной книгой на санскрите. Бёртон узнал «Бхагавад‑гиту».
В шкафу было больше одежды, чем в других комнатах, в том числе маленький шервани – длинное одеяние, похожее на пальто, которое носят в Южной Азии. Очевидно, мальчик не забывал собственных корней, хотя был сиротой и находился далеко от родины.
Когда они вернулись в коридор, Бёртон остановился и задумался. Он взглянул на Суинберна, потом на двух маленьких трубочистов, прятавшихся за Эбенезером Смайком, затем опять поочередно вошел в каждую комнату и внимательно осмотрел обувь.
Выйдя, он неожиданно присел на корточки и задорно подмигнул обоим мальчикам. Суинберн усмехнулся, удивленный тем, как быстро жесткое выражение лица Бёртона смягчилось приветливой улыбкой.
– Парни, у меня есть два шиллинга, – сказал Бёртон. – Хотите заработать по одному на нос?
– А то! – хором ответили оба и встали перед Бёртоном, как солдатики. – Что угодно, мистер?
– Как тебя зовут?
– Чарли, сэр, а его – Нэд.
– Ну, Чарли и Нэд, ответьте мне на один вопрос.
– Да, сэр?
– Три мальчика, которые занимали эти комнаты, были высокого роста?
– Ага, сэр. Длинные, вот такие! – сказал Нэд, помахав рукой у себя над головой.
Бёртон удовлетворенно кивнул.
– А они были постарше вас?
– Ни капельки! Просто рослые, сэр!
– Молодцы, – подбодрил их Бёртон. – А теперь еще один вопрос. Если вы хорошо подумаете и скажете мне правду, я добавлю еще шесть пенсов каждому.
– О! – выдохнул Чарли.
– Знаете ли вы тех мальчиков, что недавно исчезли?
– Да, сэр.
– Я знаю, что большинство из них вернулись. Но я хочу спросить о тех, кто не вернулся.
– Яков, Раджиш и Бенни не вернулись… А еще Пол Келли, Эд Трип, Мики Смит, Лофти Сандерсон, Тико Крис Уильямс и Бен Прентс, – перечислил Чарли, загибая палец после каждого имени.
– И Обри Бакстер, – добавил Нэд. – Его схватили прошлой ночью.
– А эти мальчики, – продолжал расспрашивать Бёртон, – тоже были высокими?
– Еще какими! – воскликнул Чарли. – Это были самые высокие трубочисты в Лиге, да, Нэд?
– Кроме Обри, он был такой же маленький, как мы, но остальные… да, верзилы, это точно, – подтвердил Нэд.
– Спасибо, ребята, вот ваш заработок.
Бёртон вложил монеты в жадные маленькие руки, и дети мгновенно унеслись прочь, словно боялись, что Бёртон может передумать и потребовать деньги обратно. Он встал и повернулся к Смайку.
– Благодарю вас. Не будем больше отнимать у вас время.
– Вы увидели все, что хотели?
– Думаю, да. Мы уходим.
Смайк проводил их до двери и, когда они уже пожимали ему руку, спросил:
– Эти дети, сэр… они вернутся?
– Не знаю, – покачал головой Бёртон.
Выйдя из дома, они с Суинберном отправились в сторону Нью‑Кент‑роуд, собираясь взять кэб.
– Интересно, – пробормотал Бёртон. – Почему именно высокие мальчики не возвращаются? Что это значит?
– Послушай! – перебил его Суинберн. – А с чего ты вообще это взял?
– Ну… пока ты любовался в зеркало в комнате Якова Спратта, я заметил, что оно висит на стене под углом, удобным для человека твоего роста, то есть значительно выше, чем у ребенка. Потом я осмотрел ботинки и тапочки в комнатах и убедился, что все они сравнительно большого размера.
– Огюст Дюпен! – с энтузиазмом воскликнул поэт, прыгая вокруг Бёртона, как танцующий дервиш.
– Остынь, ты, осел, – хихикнул королевский агент.
Однако угомонить Суинберна было уже невозможно. Пока они шли по улице, он все время приплясывал, а потом чуть не запрыгал, сжимая кулаки, извиваясь и паясничая так, будто в него вселился бес.
Когда они поймали кэб и попыхтели домой, Суинберн вдруг сказал:
– Ричард, послушай, это же ясно как день!
– Что именно?
– Мне надо переодеться трубочистом!
– Что?!
– Встреться снова с Жуком и попроси его пристроить меня в Лигу. Я буду работать в Котле и нарочно таскаться по самым опасным местам, пока меня не похитят.
– У тебя что, крыша поехала? – рявкнул Бёртон. – На моей совести и так довольно смертей. Только еще твоей не хватало!
– У тебя нет выбора, шеф. Если ты мне не поможешь, я сам все сделаю.
Глаза Бёртона сверкнули.
– Да ты сдурел, что ли? Это самоубийство!
– Нет, Ричард. Это единственный способ выяснить, откуда приходят вервольфы и куда они уносят детей. Взгляни на меня: я ростом с Якова, Раджиша, Бенни и остальных… короче, тех, кто не вернулся! Я буду гулять по улицам, когда стемнеет, меня похитят, и я каким‑нибудь образом, не мытьём, так катаньем, передам тебе сообщение.
– Я запрещаю тебе, Алджернон! Категорически запрещаю! Ты что, не понимаешь? Эти мальчики убиты! И как, черт тебя возьми, ты передашь мне сообщение?
– Возьму с собой болтуна…
– Ты точно чокнулся! Да где ты найдешь такого болтуна, который будет тихо сидеть у тебя в кармане и не ругаться на чем свет стоит?! Ты же сразу выдашь себя, и если тебя не растерзают вервольфы, то перережет горло какой‑нибудь бандит из Ист‑Энда.
– Тогда не знаю, как, Ричард, но я найду способ. Это наша единственная надежда раскрыть дело.
– Наша? Что ты имеешь в виду под этим словом? С каких это пор ты стал моим помощником?
– С этой секунды! И ты меня не разубедишь. Мой план даст результат, и ты это знаешь!
– Не знаю и знать не хочу!
Они яростно спорили, пока не доехали до квартиры Суинберна, и тут Бёртон наконец понял, что ни запреты, ни даже тумаки не заставят упрямого поэта отказаться от своего безумного плана. Он даже чуть не поддался искушению ввести Суинберна в транс, но тот был настолько эксцентричным, что его поведение под воздействием гипноза могло стать непредсказуемым. Что он натворит в таком состоянии? Страшно было и предположить. Вот почему, хотя и крайне неохотно, Бёртон согласился снова отправиться в Баттерси и поговорить с Жуком.
Вернувшись, сэр Ричард Бёртон обнаружил, что дорожные работы ведутся прямо перед его домом. Двое рабочих, трудясь без передышки, с огромной скоростью рыли глубокую узкую канаву, чем‑то наполняли ее и продвигались дальше.
– Шустрые мерзавцы, верно? – спросил знакомый голос.
Это оказался мистер Граб, продавец каштанов.
– Да, – согласился Бёртон. – У вас, я смотрю, выходной.
– Вынужденный. Какой‑то идиот на пенни‑фартинге потерял управление и врезался в мою жаровню. Сделал вмятину. Пришлось послать жаровню моему шурину, паяльщику, чтоб починил. Эти новые штуковины чертовски опасны, вот что я скажу.
– Да, мистер Граб, целиком с вами согласен. Интересно, а что эти парни делают?
– Землекопы? Трубу кладут. Похоже, новый газопровод.
Бёртон поглядел на двух рабочих. «Эти типы как‑то странно выглядят, – подумал он. – Больше походят на могильщиков, чем на рабочих».
Он попрощался с мистером Грабом и вошел в дом.
Миссис Энджелл встретила его в прихожей.
– Значит, так, сэр, – сказала она, уперев руки в бока и притопывая ногой. – Новое окно полчаса назад поставили, и я у вас прибрала, но я бы очень хотела знать, что означает весь этот кавардак. Я смирилась с вашими пьянками, а теперь еще и погромы? Что это за белокожий негодяй?
– Приготовьте чай, миссис Энджелл, и я посижу с вами. Мне кажется, пришло время рассказать вам о моей новой работе.
Глава 12
ГРОБОКОПАТЕЛИ
«Мать оставила рано меня сиротой,
А отец, удрученный своей нищетой,
Крошку‑сына, который едва лепетал,
К трубочистам чумазым в ученье послал».
Уильям Блейк. «Песни невинности» [15]
Шлеп!
– Пожалуйста, еще… аах!
Шлеп!
– Опля!
Шлеп!
– О‑о‑о!
Кожаный ремень вновь и вновь с оттяжкой стегал по ягодицам Алджернона Суинберна, посылая одну за другой волны удовольствия его телу. Он кричал, выл и орал от восторга. Наконец трубочист Винсент Снид устал, отбросил ремень, отпустил поэта, отошел от деревянного ящика, на котором лежал, наклонившись, Суинберн, и вытер вспотевший лоб.
– Поделом тебе, – прорычал он. – И молчи в тряпочку, мелкий крысенок. Встань прямо!
Суинберн выпрямился, потирая ягодицы через штаны. На нем были плоская шляпа, грязная ситцевая рубашка без воротника, обшарпанный жилет, шерстяные перчатки без пальцев и короткие штаны, не достававшие даже до щиколоток. Наряд довершали башмаки не по росту, подошвы которых давно просили каши. Лицо, руки и одежда были выпачканы в саже, зубы казались желтыми и гнилыми.
– Извините, мистер Снид, – проскулил он.
– Заткнись! Чтоб я не слышал от тебя даже писка. Собери инструмент. Дуй на работу и не вздумай опоздать!
Суинберн отошел от ящика, служившего мастеру‑трубочисту столом, и доковылял до деревянной скамьи, где лежали щетки и шесты, которые он чистил все утро. Он стал собирать их в длинную брезентовую сумку.
Снид с шумом плюхнулся на стул, расставил локти на коленях, держа бутылку самогона в правой руке. Он с удовлетворением посмотрел на Суинберна и усмехнулся. Три дня назад Лига прислала ему этого нового трубочиста, но паскудник работал так себе, зато болтал слишком много.
– Я покажу тебе, где раки зимуют, – пригрозил Снид Суинберну, – чертово трепло.
С виду Снид напоминал хорька. Узкий череп, зачесанные назад редкие черные волосы, длинные и сальные, из‑под которых торчала блестящая макушка. Низкий лоб переходил в рябое хитрое лицо, настолько вытянутое вперед, что, казалось, все его черты собрались вокруг гигантского носа, даже черные глаза‑бусинки воспринимались как часть этого странного протуберанца. Именно из‑за носа Снида прозвали Рубильником – он ненавидел эту кличку, приводившую его в ярость, и стоило ему расслышать ее своими приплюснутыми ушами, похожими на цветную капусту, как он готов был разорвать обидчика.
Всклоченные, в табачных пятнах усы и борода лишь частично прикрывали маленький срезанный подбородок и безгубый рот. Сквозь спутанные волосы просвечивали два крупных неровных передних зуба.
На коротком, жилистом, но сильном теле Рубильник носил мешковатые парусиновые штаны с подтяжками, грязную рубашку с красным шейным платком и синий сюртук с эполетами, который вполне мог сойти за реликвию времен адмирала Нельсона.
– Ханбери‑стрит, 29, Спитлфилдс, – пробурчал он. – Один дымоход, узкий. Возьмем гусыню на всякий случай.
Суинберн подавил зевок. Он работал трубочистом уже три дня. Все руки его были в порезах и волдырях, поры забиты сажей.
– Ты закончил, ублюдок?
– Да, – ответил новоиспеченный трубочист. – Все упаковано.
– Так брось в фургон и отвяжи лошадь. Я, что, обязан каждый раз тебе повторять?
Суинберн вышел во двор и выполнил то, что велел Рубильник. Ягодицы его все еще горели после порки. Он очень устал, но ничуть не жалел, что он здесь.
Чуть позже они с Рубильником, завернувшись в пальто и потуже натянув шляпы, залезли в фургон и отправились на север‑восток через Уайтчепел. Фургон подпрыгивал по булыжникам, и Суинберн то и дело подскакивал на сиденье.
– Божественно, – бормотал он.
– Ты чего там бурчишь? – прорычал Рубильник.
– Ничего. Мне нравится эта работа.
– О ней успеешь подумать, когда приедем.
Была половина пятого. Погода сильно испортилась. Пошел противный дождь, но даже он не мог смыть неистребимую вонь Ист‑Энда. Однако нос Суинберна за три дня пребывания здесь привык к зловонным испарениям и почти перестал их улавливать. Конечно, не обходилось без неожиданностей: в некоторых районах так пахло ядовитым газом, что Суинберна буквально выворачивали наизнанку приступы рвоты.
Окружающие виды нагоняли на него тоску. Улицы буквально кишели отбросами человечества, большинство из которых бесцельно шлялось, сидело или валялось на земле с тусклым отчаянием в глазах; нищета довела этих людей до животного и даже почти растительного состояния. Более активные особи этой свалки роились, как навозные мухи, в поисках кармана, который можно было обчистить, простака, которого можно было надуть или слабака, которого можно было отдубасить. По улицам бесцельно слонялись толпы грязных, оборванных детей – подрастающее поколение безработных, нищих, проституток, сутенеров, алкоголиков и наркоманов. Лишь иногда по грязным лужам осторожно пробирались одетые в белые чепчики женщины из Сестринства благородства и великодушия: они шли раздавать жидкую кашу и грубые шерстяные одеяла. Как им удавалось проходить через этот ад целыми и невредимыми, не знал никто – ходили слухи, будто сама божественная сила взяла их под свое покровительство и защиту.