Грубо говоря, все население Озерного края можно разделить на две большие группы. К первой относятся те, кто предпочитает жить «на уровне воды»: ходят под парусом на собственных яхтах, совершают самоубийственные поездки на автомобилях по узким дорогам и, вырядившись в вечерние туалеты, пьют послеобеденный кофе на аккуратно подстриженных лужайках в прибрежных отелях. Вторая половина – те, кто поднимается еще затемно, натягивает на себя походные шорты цвета хаки и, вооружившись крепкой палкой, уходит в поход, то есть покидает равнины и поднимается в горы, пока их антиподы из первой группы еще только собираются приступить к утреннему чаепитию.
На мой взгляд, лишь эти энергичные представители второй группы способны извлечь пользу из проживания в столь уникальном месте, как Озерный край. Я и сам – будь у меня больше времени – приобрел бы комплект скаутской одежды и отправился с ними в поход. Ибо единственный способ проникнуться (и насладиться) прелестью этой земли заключается в том, чтобы уйти подальше от городской толпы и в одиночестве упиваться тишиной и покоем лесных дубрав и каменистых вершин. Я с удовольствием смотрю, как на исходе дня, когда ложатся первые вечерние тени, истинные жители Озерного края возвращаются из своих странствий – покрытые пылью дорог и с победным блеском в глазах. Среди них – бывалые мужчины, которых не удивишь швейцарскими курортами, а также загорелые, мускулистые девушки в бриджах, привычные к крепкому ясеневому посоху в руке и тяжелому рюкзаку за спиной. (Если у меня и есть претензии – так это к упомянутым бриджам. Вот бы кто‑нибудь разработал такую модель дамских брюк, чтобы женщина выглядела в них красиво и естественно!) Да, чуть не забыл еще одну категорию походников – это энтомологи, неисправимые охотники за летающими и всякими прочими насекомыми. Днем они гоняются за бабочками, ночью за мотыльками; и делают это с неослабевающим энтузиазмом. Сюда же следует отнести геологов и неуемное племя тщеславных девиц, которые, прихватив с собой мольберт и складной стульчик, выезжают за город, чтобы запечатлеть на полотне фрагменты ландшафта. Позже их творения появляются на стенах светских гостиных в Манчестере, Ливерпуле, Бирмингеме и даже, как показывает практика, в Кенсингтоне.
Я бы не рискнул сравнивать мягкую прелесть Уиндермира с величием Дервен‑Уотера, с прозрачной безмятежностью Тирлмира и Конистона или же дикой и своеобразной красотой Улс‑Уотера. Что касается меня, я бы отдал свое сердце самому маленькому из озер – крохотному Райдал‑Уотеру, имеющему всего три четверти мили в длину. Рядом со своими соседями, водными великанами Озерного края, оно выглядит голубым блюдцем, затерянным среди зеленых холмов. Хотя, если присмотреться, Райдал‑Уотер напоминает скорее осколок волшебного зеркала, в котором отражаются поросшие лесом вершины.
Впервые я увидел его ночью. О, какая это была ночь! Стояло полное безветрие, яркая полная луна заливала окрестности медовым светом и отражалась в водах озера – прямо посередине Райдал‑Уотер плавала полновесная золотая гинея. Не знаю, как других, а меня подобные картины поражают в самое сердце. Ведь как бывает: идешь по лесной тропинке, ни о чем не подозревая, и вдруг за ближайшим поворотом перед тобой открывается такая красота, словно попадаешь в волшебную сказку. Слезы наворачиваются на глаза, дыхание перехватывает… хочется опуститься на колени и тихо помолиться. Если бы озеро Райдал‑Уотер располагалось в Корнуолле или Уэльсе, то народная молва непременно связала бы его с легендой об Эскалибуре.
И никто бы не посмел усомниться в подлинности мифа, ибо человеческий разум бессилен перед величайшей тайной подлинной красоты…
Пока я безмолвно стоял на берегу озера, из темнеющих камышей появилась дикая утка. Бесшумно рассекая водную гладь – лишь тонкая серебристая полоса осталась на поверхности, – она пересекла озеро, потревожив отражение луны. Золотая гинея всколыхнулась, подпрыгнула разок‑другой и снова замерла. Волшебное озеро вновь погрузилось в безмятежный сон.
Простите, простите меня. Я знаю, что этой истории не место на страницах моей книги, но не могу ее не рассказать. А дело было так.
Я только что покинул Карлайл и ехал, разложив на коленях дорожную карту. В мои намерения входило добраться до великой римской стены, пересекавшей Англию от залива Солуэй‑Ферт на западе до русла Тайна на востоке. И тут я заметил на обочине дорожный указатель, на котором значилось: «До Гретна‑Грин 10 миль». И мои планы кардинально поменялись.
– Вот, – сказал я себе, – достойный повод сойти с маршрута. Я просто обязан повидать Гретна‑Грин! Решено: устраиваю себе каникулы и вперед – в Шотландию!
Подумайте сами, как я мог проехать мимо места, где свершалось столько безумств? Мне потребовалось лишь несколько минут, чтобы покинуть пределы Англии и въехать на территорию фактически другой страны. Хоть она и была похожа на свою южную соседку как две капли воды, тем не менее факт оставался фактом: я только что пересек границу!
Она далеко не сразу показывает свое лицо – «милая традиционная Шотландия», но с каждой милей ты все явственнее понимаешь, что попал в страну рыжих бород и очаровательных веснушчатых девушек, страну лиловых пустошей и высоких гор, вершины которых даже в ясную погоду окутаны облаками. Здесь на каждой улице бегают крепкие светловолосые мальчишки (которые в один прекрасный день непременно покинут родную деревню и уедут на юг) и маленькие девочки, которые когда‑нибудь вырастут и будут разговаривать на особом английском языке – самом сладостном и напевном в мире.
От Карлайла к Гретне вела широкая прямая дорога. Казалось, будто она в спешке срезает углы, стремясь поскорее добраться до финиша и выиграть приз за скорость. В конце дороги я еще издали углядел большую толпу и понял, что прибыл в Гретна‑Грин!
Народ толпился вокруг деревенской кузницы. Судя по всему, невысокое одноэтажное здание совмещало функции жилого дома и кузни. Это учреждение оказалось единственным, которое существенно выгадало (и даже прославилось) благодаря знаменитому акту лорда Хардвика. Этот закон, принятый в 1754 году, положил конец тайным бракам, которые до того процветали в Англии. Особенно славился нелегальными бракосочетаниями Лондон. Они совершались и в тюрьме Флит, и в часовне пастора Кейта на Мэйфэре (в наши дни часовню снесли, но память о ней сохранилась в названиях улиц Ист‑Чапел‑ и Вест‑Чапел‑стрит – они проходят неподалеку от Шепердс‑Маркет, у Пикадилли), и даже в респектабельном отеле «Савой», где священнослужитель по имени доктор Джон Уилкинсон не постеснялся вывесить объявление следующего содержания: «Бракосочетание. Процедуры проводятся регулярно в атмосфере полной секретности и с соблюдением норм благопристойности. Вы можете незаметно попасть в нашу часовню – для этого существует пять подходов посуху и два по воде»!
В отличие от Англии и Уэльса Шотландия не подпадала под действие закона лорда Хардвика. Сей факт немало послужил к финансовому процветанию Гретна‑Грин – первой деревушки, которая встречается после шотландской границы. С тех пор по карлайлской дороге сюда зачастили кареты, запряженные четверкой резвых лошадей, а подчас гремели и выстрелы – когда горячие влюбленные отстреливались от близкой погони. Мне смутно припомнилось, что в Гретне сочетались браком: один архиепископ Кентерберийский, три лорда‑канцлера и один лорд хранитель печати…
Итак, перед кузницей собралась большая толпа, наполовину состоявшая из американцев, а на другую половину – из туристов, прибывших из‑за английской границы. Остановился и я, разглядывая объявления на фасаде здания. Как – выяснилось, внутри функционировал небольшой музей, в котором была представлена знаменитая «комната бракосочетаний». Желающие могли приобрести почтовые открытки. Лично мне это предприятие показалось самым практичным из всех, что довелось видеть в последнее время. (Следовало бы догадаться, что нынешняя Гретна‑Грин давно утратила изначальную простоту и естественность!) Звон монет ласкал слух – миловидная шотландская дама собирала с посетителей плату за вход. Бросив в коробку шестипенсовик, я прошел через турникет внутрь.
Вместе с остальной толпой я бесцельно побродил по старой и уже вышедшей из употребления кузне (в самом деле, кто будет тратить время на каких‑то лошадей, когда денежки и так текут неиссякаемым потоком?), ознакомился с довольно скудной экспозицией музея, куда входили: древняя, ненужная теперь наковальня; экипаж, якобы принадлежавший королеве Каролине; давний журнал регистрации браков; два весьма сомнительных «покаянных стула» из «старой церкви» и высокие цилиндры, которые в разное время носили местные «священники».
Покончив с осмотром выставки, я разговорился с уборщицей, торговавшей копиями брачных свидетельств из Грет‑на‑Грин.
– Скажите, вы здесь до сих пор регистрируете браки? – поинтересовался я.
– А как же! – с гордостью ответила женщина. – Тому уж двадцать два года!
Она ткнула пальцем на стопку бланков, хранившихся на полке, все это были брачные сертификаты.
– И кто же проводит церемонию?
– Ну, некоторые посетители просят кузнеца – тогда мы присылаем им мистера Грэма; а обычно роль священника исполняет мой муж.
Я прошел во внутреннюю комнату, где побеседовал со «священником». Похоже, здешние жители не вкладывали в это слово никакого особого смысла – просто человек, который «женит» приезжих. В Шотландии разрешены оба вида бракосочетания – как официальное, так и неофициальное. Полагаю, что если двое заявили о взаимном желании соединить свои судьбы и подтвердили его при свидетелях, то их поженят хоть посреди улицы.
– А я могу у вас жениться? – спросил я. – Вы можете провести церемонию?
«Священник» посмотрел на меня с интересом.
– Конечно, сэр, – ответил он. – С превеликим удовольствием. Единственное условие – вы должны прожить в Шотландии не меньше двадцати одного дня.
Я несколько приуныл. Мужчина объяснил мне, что сама церемония очень простая.
– Я спрашиваю у парня: «Берешь ли ты эту женщину в жены?» И он отвечает: «Да, беру». Затем я обращаюсь с таким же вопросом к невесте: «Берешь ли ты этого мужчину в мужья?» Она тоже отвечает: «Да, беру». Сначала они подписывают бумагу, потом я ставлю свою подпись. В конце подписываются два свидетеля. И все, по законам Шотландии они становятся мужем и женой. Вот так у нас здесь женятся!
– И что, это законный брак?
– Ну да!
Из дальнейшей беседы я узнал, что в Гретна‑Грин до сих пор, как встарь, случаются и погони. Совсем недавно «священника» разбудили среди ночи: в дом вломилась разъяренная мать (про себя я отметил, что в прежние времена это непременно был бы отец), во что бы то ни стало желавшая знать, не приходила ли сюда расписываться ее дочь.
– Бедняжка, она немного поторопилась. На самом деле ее дочь с женихом объявились только на следующий день!
В результате посещения Гретна‑Грин мое романтическое представление об этой деревушке сильно пошатнулось. На самом деле я подозреваю, что в ее жизни всегда главенствовали коммерческие мотивы. Мне рассказывали, будто Джозеф Пэйсли, в прошлом главный руководитель брачной службы Гретна‑Грин, разработал специальный тайный код для общения с форейторами карет, которые помогали ему собирать сведения о материальном положении предполагаемых клиентов. Опять же по слухам, доход этого джентльмена составлял сто фунтов в неделю.
Увы, образ простодушного старого кузнеца, который – в соответствии с предначертанием звезд – помогает сочетаться браком юным влюбленным, мягко говоря, является историческим вымыслом!
С этим неутешительным выводом я покинул легендарную деревушку и вновь выехал на карлайлскую дорогу, по которой некогда скакал лорд Вестморленд со своей возлюбленной мисс Чайлд, наследницей банка Чайлда. Беглецы стремились как можно скорее попасть в Гретна‑Грин, поэтому, когда лорд Вестморленд увидел приближавшуюся погоню – а первый всадник уже поравнялся с их каретой, – то, не задумываясь, открыл стрельбу.
Как правило, общественное мнение бывает на стороне романтичных влюбленных пар, но лично я открыл в Гретне нечто такое, что заставляет меня сочувствовать апоплексическим отцам, страдающим от своеволия детей.
Глава девятая
Туннель во времени
В этой главе описывается дождь над Адриановым валом. Я размышляю о Даремском соборе и его святых, о славе и величии Йорка, а под конец удостаиваюсь чести заглянуть в душу этого древнего города.
Если бы мне представилась возможность каким‑то образом обмануть время, я, не задумываясь, вернулся бы на шестнадцать столетий назад – в далекую эпоху трехсотлетнего правления (а фактически военной оккупации) Древнего Рима. Я непременно встретился бы с кем‑нибудь из римских центурионов, которые несли службу на Адриановом валу (в то время это была просто Стена). Я пожал бы его мужественную руку и за дружеской выпивкой сказал примерно следующее:
– Приветствую тебя, Марк! И прими мои соболезнования! Я проехался вдоль Стены от Карлайла (или Лугувалия по‑вашему) до самого Ньюкасла‑на‑Тайне (вы называли этот город Понс Элиев)… и веришь ли, везде шел дождь. Да еще какой дождь, Марк! Представляешь, семьдесят три мили дождя над Стеной! И, клянусь Юпитером, неслабого дождя!
Наверняка, он посмотрел бы на меня с интересом и спросил:
– Так этот треклятый дождь все еще идет? Интересно! Мы‑то были уверены, что его наслали местные боги, чтобы навредить империи. А вреда от него было немало! Дождь заливал костры нашей походной кухни, проникал в винные бурдюки, заставлял кашлять всю испанскую конницу… а уж если выпадало нести дозор на Стене, он обязательно бил тебе в лицо, слепил глаза, заливался за шиворот и вообще в каждую дырку. О молнии Юпитера, как я ненавижу эту Стену!
– Странно, а мне казалось, у вас там была защита от дождя… И потом, разве вам не присылали из Рима шерстяное белье и губные гармоники для поднятия духа? Я полагал, что в дождливые ночи вы сидели под дощатым навесом и хором распевали: «Мы из армии Фреда Карно[50], поглядите на нас, молодцов…»
– Ну да, мы пели что‑то вроде гимна весталок. Пикты и скотты обычно сидели по ту сторону Стены – слишком мокрые, чтобы нападать на нас – и от нечего делать тоже начинали петь. У нас была другая песня о центурионах со Стены. Знаешь, ведь там на каждую милю приходилось всего по одному римлянину. Остальные же были даками или фракийцами, попадались и мавры, и скифы. Короче, полный набор… ну, вроде плакатов на призывном пункте – национальный состав римской армии! А песня была такая: «Эх, собрались в нашей сотне тунгры, астурийцы, батавы и греки!» Там был классный припев, недаром ее пели и в Дева, и в Эбораке…
– Теперь у этих городов другие названия – Честер и Йорк.
– Вот как? Интересно… А еще у нас на границе была особая песня: «Старый солдат никогда не умрет… нет, не умрет, нет, не умрет. Что б ни случилось – он только чихнет, только чихнет… э‑эй!» И это чистая правда. Помнится, у пиктов ходила шуточка: мол, пока у легионеров есть носы, им, пиктам, ни к чему боевые рожки. Хорошенькое, доложу я тебе, мы представляли зрелище, как, бывало, выстроимся на парад по поводу прибытия правителя Британии или, тем паче, цезаря из Рима. Представляешь, стоят шесть тысяч человек, и все чихают знаменитым легионерским чихом… «Чих Верного Тринадцатого» – вот как мы его называли!
– Вы ведь, наверное, иногда получали отпуск?
– Ха, скажешь тоже! Какой там отпуск! Если уж послали на Стену – считай, получил пожизненное заключение. Поэтому первое, что мы делали, прибыв сюда, – женились и обзаводились хозяйством. А уж в невестах у нас недостатка не было. Чтобы местная девчонка да отказалась выйти замуж… нет, сэр, такого я даже представить себе не могу! Мне довелось служить инструктором по баллистам в Четвертой галльской когорте, что стояла в Виндолане. Поглядел бы ты на тамошних новобранцев, которые прибывали со всех концов света. Шастают туда‑сюда по Стене и таскают под туниками половину всех земных богов. А что ты хочешь, там – от Лугувалия до Понса Элиева – говорили на двадцати пяти разных языках. У меня в когорте был один ветеран, он еще служил вестовым при Веспасиане… так вот, он постоянно менял свою веру. Если случалось, что мавританский или египетский бог отвечал на его молитву, он сразу же покупал его образок и начинал молиться о своем переводе в Лондиний. Но номер у него не вышел – боги Стены слишком хорошо знали этого хитреца…
Ах, этот дождь от Карлайла до Ньюкасла! Он налетал с севера сплошной водяной завесой, а навстречу ей двигалась такая же неодолимая махина с юга. Они встречались в воздухе как раз над Адриановым валом… Сильные, упругие струи сталкивались друг с другом, боролись, а затем вместе обрушивались на землю, смывая все на своем пути. Это был сущий ад! Через каждые несколько миль я останавливал машину на обочине и ковылял по размокшему полю, чтобы взглянуть на Стену, которая непрерывно (или почти непрерывно) тянулась на протяжении семидесяти трех миль.
Я задержался в Хаустэдсе, взволнованный до глубины души. В прошлом мне доводилось посещать Помпеи и легендарный город Тимгад в Африке, но то были чужие, дальние страны. Совсем другие чувства рождались при виде величайшего римского памятника на нашей холодной, северной земле. Ведь как ни крути, эта древняя стена служила северной границей Римской империи. На данном участке стена была около шести футов в высоту и тянулась более чем на двадцать пять миль – вы вполне могли прогуляться по ней! Адрианов вал являлся существенной деталью окружавшего пейзажа. Местами, где позволял рельеф местности, он шел совершенно прямо, как римская дорога. Там, где случались холмы, вал карабкался на их вершины, затем спускался и продолжал свой бег. В результате все возвышенности на протяжении от Карлайла до Ньюкасла увенчаны руинами древнеримской стены. К северу от вала был вырыт глубокий оборонительный ров, с этой стороны вала помимо рва имелась военная дорога. Адрианов (или Римский) вал, несомненно, является величайшим инженерным сооружением Англии, и, на мой взгляд, настало время внести его в список исторических памятников и обязать министерство общественных работ осуществлять его охрану и реставрацию.
Время и непогода медленно, но верно разрушают вал. Уже сейчас многие мили сооружения находятся в таком состоянии, что спасти их может только срочное и основательное цементирование. К тому же долгие годы вдоль вала велись бессистемные раскопки (как не копать в таком месте, где буквально на каждом квадратном ярде обнаруживаются кости и осколки керамики).
В форт Честер я прибыл насквозь промокшим, но, несмотря на это, отправился осматривать развалины Килурна – так именовался крупнейший форт Адрианова вала, где несла дозор Вторая ала астурийской кавалерии. Руины оказались в неплохом состоянии: здесь до сих пор сохранились основания ворот, а на северных воротах можно даже рассмотреть пазы для петель. В южной части форта видны остатки караульных помещений.
Префект (или командир заставы) жил в прекрасных покоях с видом на Тайн. Его дом был снабжен ванной и отапливаемой гостиной. В центре форта, как водится, располагался обнесенный колоннадой форум. Рядом с ним был сделан каменный желоб, предназначенный для отвода стекавшей с крыши воды. И он работал – дождевые капли исправно падали в канавку, которую прорубили полторы тысячи лет назад! На каменной мостовой отпечатались колеи от колес древнеримских колесниц. Расстояние между ними составляло три фута шесть дюймов – ровно столько же, сколько на помпейских мостовых. Под землей находился подвал со сводчатым перекрытием; в свое время здесь был обнаружен полусгнивший сундук, набитый монетами Римской империи – очевидно, заработной платой легионеров. Вокруг центральной группы зданий выстроились солдатские казармы, рассчитанные на три сотни человек. Возле реки располагались обязательные бани.
У форта Килурн имеется одна любопытная особенность, которая вызывает множество споров у исследователей. Дело в том, что у него гораздо больше ворот, чем у других фортов Адрианова вала. Если быть точным, то таких ворот шесть, причем трое из них смотрят на север, то есть в сторону вражеской территории. Коллингвуд Брюс предлагает этому весьма простое объяснение: по его мнению, наличие добавочных ворот, открывающихся на «ничью землю», обусловлено большими размерами самого Килурна по сравнению с другими крепостями. Я бы рискнул выдвинуть собственную теорию, основываясь на том факте, что данный форт являлся военным лагерем кавалерийского соединения. Всякий, кто имел дело с конницей, представляет себе логику ее военных действий в случае вражеского нападения. Что должны были делать обитатели Килурна при атаке пиктов? Да то же, что и всегда: вскочить на коней, обнажить мечи и, главное, как можно скорее оказаться по ту сторону Стены. Скорость многое решала! Так вот, имея в своем распоряжении целых три выхода, гарнизон крепости мог проделать все это буквально за три минуты. А дальше дело техники – развернуть строй и дать бой нападавшим. Вот зачем, я думаю, Килурну дополнительные ворота, и вот почему они открывались на север!
Не требуется богатого воображения, чтобы представить себе Адрианов вал таким, каким он был в римскую эпоху: стена высотой в восемнадцать футов, протянувшаяся от моря до моря. Через каждую милю по всей ее длине располагаются крепости, представляющие собой долговременные боевые сооружения. В них несут постоянную службу когорты или кавалерийские алы. Жизнь берет свое: легионеры женятся, обзаводятся домом и хозяйством. В результате за каждым из таких фортов неминуемо возникают деревни с мастерскими, лавками и храмами.
Странно осознавать, что на протяжении трех столетий множество европейских народов участвовало в создании оборонительной стены на севере Англии. Регулярные войска стояли в Йорке и Честере, а охрана Стены вменялась в обязанность солдатам территориальной армии – вспомогательных легионов, комплектовавшихся со всех покоренных Римом территорий. Здесь несли службу африканские мавры (бедняги, им нелегко приходилось под проливными дождями или в зимнюю стужу), рекруты из солнечной Испании, из далеких лесов Германии, Франции и Бельгии. По сути, целиком Европа и частично Африка помогали защищать Англию, и длилось это триста лет!
Наверняка эти иностранные легионы со временем ассимилировали, приобретали английские корни. Если возникали перебои с пополнением из дальних земель (а я уверен, что такие ситуации время от времени случались), гарнизоны фортов пополнялись за счет населения сопутствующих деревень. Римские орлы принимали под свое крыло наполовину британских рекрутов.
Сегодня на полуразрушенных стенах Килурна цветут малиново‑лиловые цветочки заразихи (Erinus alpinus), которые в изобилии встречаются в Южной Европе. Возможно, многие ученые со мной не согласятся, но я уверен, что это растение попало на север Англии из Испании вместе с фуражом, доставлявшимся для лошадей Второй астурийской алы…
Покидая руины Честера, я еще раз бросил взгляд на Адрианов вал: он тянулся от моря до моря – крепкий и надежный, как строй легионеров с сомкнутыми щитами. Я набрал в легкие побольше воздуха и прокричал: «Аве, Цезарь!», но ответом мне был лишь шум дождя.
Эти строки я пишу, сидя на берегу реки Уир в окружении целой стаи стрекоз – маленьких крылатых дракончиков, – которые то и дело опускаются на мой блокнот. Наземную группу поддержки этой эскадрильи составляют крошечные многоножки, тоже атакующие мои заметки: они непрерывной цепочкой пересекают исписанный лист и далее деловито продолжают свой путь в траве. В конце концов я сдаюсь и решаю отложить работу, благо день настолько хорош, что не хочется ничего делать. Откинувшись на разогретой земле, я весь отдаюсь созерцанию одного из прекраснейших зрелищ в Европе – Даремского замка.
Он стоит на вершине холма, дерзко возвышаясь над самыми высокими вековыми деревьями. За мощными зубчатыми стенами, проходящими по самому краю утеса, вздымаются в небо поражающие своим великолепием буро‑красные башни в норманнском стиле – они принадлежат Даремскому кафедральному собору. Глядя со стороны на холм с венчающим его замком, я не могу отделаться от навязчивой ассоциации. Замок напоминает мне гордого вооруженного рыцаря, а скученный у подножия холма город (тесная масса невысоких домов с двускатными крышами) – толпу крепостных, которые робко жмутся к своему господину в поисках защиты. На мой взгляд, Дарем столь же ярко воплощает в себе феодальное начало, как и его величество лондонский Тауэр.
Сидя на берегу широкой ленивой реки, я размышлял: как удачно выбрано место для замка и церкви, олицетворяющих собой норманнскую Англию.
Очень жаль, что многочисленные туристы, ориентирующиеся только на текст путеводителя, не способны прочувствовать всю красоту, романтику и драматичность этого места. Я вспомнил, как утром прошел за алтарь и остановился перед большой мраморной плитой, на которой было вырезано одно‑единственное слово: «Кутберт». В путеводителе по этому поводу сообщалось: «Почетное место за алтарем отведено гробнице святого Кутберта, умершего в 687 г. Внутри действительно хранятся мощи святого…»
В тот миг, когда я читал надпись на плите, мое воображение устремилось в глубь веков. Временной туннель длиной в 1239 лет привел меня в совсем другую, диковинную Англию. Моему взору предстал Даремский холм еще до строительства великого норманнского собора. Более того, еще не была построена ни каменная саксонская церковь, ни первая тростниковая часовня… На месте нынешнего города стоял покрытый лесом холм из красного песчаника, где в зарослях папоротника бродили пятнистые олени. Родословная Дарема уходит в такую глубь английской истории, что ее и проследить‑то трудно. Это была дикая, варварская Англия, жители которой молились Тору и Вотану на руинах древнеримских храмов. Жестокая и беспечная страна, в которой полыхали пожарища и кровь лилась рекой, в которой звон мечей был привычным звуком, ибо что ни день королевство вставало на королевство. Но это была прекрасная Англия, ибо по лугам ее тихо и скромно шествовал Иисус Христос – точно так же, как шел по родным галилейским землям. Древнеримские легионы, покинувшие было Англию, вновь вернулись, но уже не с мечом, а с Божьим посланием.
Великие деяния совершались во имя Бога – того самого Бога, который заставил жестоко страдать своего сына. История христианизации Англии, которая самым тесным и чудодейственным образом связана с именем Дарема, по моему мнению, является наиболее замечательной историей со времен Нового Завета. Если оглянуться назад, в далекие времена, предшествовавшие церковному собору в Уитби, мы увидим странствующих монахов, которые неутомимо мерили шагами старые римские дороги; они проникали во все концы Англии, чтобы, сидя под дубом, проповедовать всем желающим – мужчинам и женщинам – Слово Божие. Эти простые, скромные люди брели через вересковые пустоши, поднимались на одинокие холмы, продирались через дремучие леса с единственной целью: донести слова Истины до язычников‑саксов и совершить обряд их крещения возле лесного источника или на берегу ручья. Они были одержимы идеей, во имя нее шли на любые лишения. В то время единение святых братьев было не пустым звуком. Меня всегда до глубины души трогала смиренная кротость, с которой Беда Достопочтенный умолял линдисфарнских монахов воспринимать его как «покорного слугу их маленького братства». Какие яркие образы порождают эти слова в моем мозгу!
Я хорошо представляю себе смуглых бородатых королей саксонской эпохи. Вот эти жестокие, решительные воины сидят с мечами на коленях и завороженно, как дети, внимают истории Иисуса Христа (достоверно известно, что очень часто королей в христианство обращали не монахи, а их собственные жены‑королевы). Это был очень длительный процесс. Потребовалось немало времени, чтобы старые боги – Тор и Вотан – удалились из Англии, оставив о себе память лишь в названиях дней недели – среды и четверга[51]. Языческие боги были изгнаны в сумерки, чтобы дать дорогу новому свету.
Монахи‑отшельники собирались на отдых в уединенных местах – так в стране появились первые монастыри.
Когда святой Кутберт умирал на священном острове Линдисфарн, он взял слово со своих товарищей, что в случае повторного нападения пиратов монахи заберут с собой его тело, куда бы им ни пришлось бежать. В 870 году длинные ладьи данов объявились на северо‑восточном побережье острова, и святые отцы спешно покинули Линдисфарн. Верные слову, они захватили гроб Кутберта, куда положили также и голову святого Освальда. Некоторое время они скитались по Южной Шотландии и Северной Англии, перевозя с места на место драгоценную ношу. В местах своих остановок они основывали христианские церкви, которые посвящали святому Кутберту. И до сих пор здесь сохранились старые церкви, названные именем этого святого. После восьмилетних странствий они обосновались неподалеку от Дарема, в местечке с названием Честер‑ле‑Стрит. Целое столетие тело Кутберта покоилось в тамошнем монастыре.
Затем снова нагрянули даны! И вновь монахи отправились в путь, увозя с собой мощи несчастного святого. Наконец в 995 году они облюбовали себе место на высоком Даремском утесе и выстроили здесь маленькую мазаную церковь, в которой погребли тело Кутберта. Позже на месте мазаной появилась деревянная, а затем и каменная церковь. Согласно легенде, король Канут босиком пришел в эту каменную церковь, чтобы поклониться мощам великого святого…