Д‑р Ботвинк прервал ее.
– Мне кажется, – заметил он, – что леди Камилла вот‑вот упадет в обморок.
Сэр Джулиус едва успел подхватить ее. Он с помощью д‑ра Ботвинка перенес ее на диван, а Бриггс тем временем пошел на поиски сержанта Роджерса. Миссис Карстерс, которая вдобавок ко всем своим добродетелям умела еще и подать первую помощь, стала ухаживать за Камиллой.
– Нет ли здесь в комнате воды? – спросила она.
– Нет, но в бутылке осталось немного шампанского, – предложил сэр Джулиус. – Может быть, капля…
– Сэр Джулиус! – прервал его д‑р Ботвинк – Умоляю вас, не прикасайтесь к этой бутылке и вообще ни к чему на столе.
К этому времени у министра финансов сознание значительности своей персоны восстановил ось.
– Честное слово, сэр, – сказал он, – похоже, что вы берете на себя слишком много. На что вы, собственно, намекаете?
– Я ни на что не намекаю. Но разве факты не говорят сами за себя?
– По‑видимому, на основании несчастного случая с этим молодым человеком вы поспешно решили, что здесь нечистая игра?
– Я бы никогда не назвал это игрой, – серьезно сказал д‑р Ботвинк.
Не успел сэр Джулиус ответить, как в комнату вбежал Бриггс, а следом за ним Роджерс. На лице сержанта было выражение тревоги, однако, увидев сэра Джулиуса, он успокоился и произнес фразу, до нелепости не соответствующую создавшейся ситуации.
– С вами ничего не случилось, сэр? – спросил он, задыхаясь.
– Конечно, ничего, – ответил сэр Джулиус раздраженно. – С какой стати?
– Прошу извинить меня, сэр Джулиус, но мистер Бриггс сказал мне, что меня зовут, и я было подумал…
Его взгляд упал на неподвижную фигуру, распростертую на полу около окна.
– Мистер Уорбек! – воскликнул он. – Что случилось?
– Умер, – коротко пояснил д‑р Ботвинк, – выпив бокал шампанского.
Осторожно пройдя по ковру, Роджерс приблизился к месту, где лежал Роберт.
– Вы, конечно, убедились, что он мертв, доктор?
– Я не доктор медицины. Но вы можете убедиться сами.
– Извините, сэр. В таком случае…
Сержант на минуту стал на колени возле тела. Когда он поднялся, вид у него был и серьезный, и озадаченный. Повернувшись к сэру Джулиусу, он сказал:
– Положение очень тяжелое, сэр. Я затрудняюсь сказать, какие меры следует принять.
Д‑р Ботвинк хотел было вмешаться, но раздумал, и сержант продолжал:
– О таком деле следовало бы немедленно заявить в местную полицию. Это их круг деятельности. Как вы знаете, сэр, я здесь представляю службу охраны. Поскольку ничего не случилось с вами, все это, строго говоря, меня не касается. Расследование дел такого рода совсем не по моей части.
– Вы хотите сказать, что будете стоять здесь и ничего не делать? Это же смехотворно, – сказала миссис Карстерс.
Но сержант Роджерс не обратил на нее ни малейшего внимания, он терпеливо ждал ответа сэра Джулиуса.
– Что ж, раз такое положение дел, свяжитесь сразу же с местной полицией, – сказал сэр Джулиус.
– Прошу извинить, сэр, но в этом‑то вся загвоздка. Я думал, вы уже знаете. Связаться с полицейским участком или с кем бы то ни было невозможно. Сегодня вечером я пытался передать свой ежедневный отчет, но телефон не действовал. По радио в девять часов передали, что оборваны провода во всей округе. Мы полностью отрезаны.
– Отрезаны? Какой вздор! Вы знаете не хуже меня, что я в любое время должен иметь постоянную связь с министерством, на Рождество или не на Рождество, все равно. Как я могу заниматься государственными делами, хотел бы я знать, если я, как вы выразились, отрезан?
– Не могу сказать, сэр. Но дело обстоит так, как я доложил.
С минуту сэр Джулиус молчал, а потом сказал:
– Если положение дел действительно таково, Роджерс, вы должны сделать все, что в ваших силах. В конце концов, вы полицейский.
– Вы хотите, чтобы я провел расследование, сэр?
– Пока вы не сможете передать его в руки надлежащих властей – да.
– Хорошо, сэр. – Роджерс помолчал, как бы собираясь с силами.
Когда он заговорил снова, в его тоне уже не было почтительности. Он говорил так сухо и официально, что слова его звучали почти как команда перед строем.
– Когда наступила смерть? – спросил он сэра Джулиуса.
– Ровно в двенадцать часов.
– В этот момент били часы, – вставила миссис Карстерс.
– Пожалуйста, не все сразу, мадам. Все находящиеся здесь присутствовали при том, как покойный умер?
– Да, да, – уверил его Джулиус. – Конечно, все. Это как раз…
– Хорошо. Притрагивались ли к чему‑нибудь в комнате после его смерти?
– Нет, кажется, нет.
– Да, – сказала миссис Карстерс. – Вы только что закрыли окно и задернули портьеры, доктор Ботлинг.
– Ботвинк, – машинально сказал историк. – Да, миссис Карстерс, я закрыл окно. Потому что…
– А больше ничего? – допытывался сержант.
– Нет, больше ничего.
– Тогда я попрошу вас всех выйти из комнаты и не возвращаться в нее без моего разрешения. Ключ я оставлю у себя. Я потребую, чтобы каждый из вас дал мне показания, и буду признателен, если вы до тех пор воздержитесь от обсуждения этого дела друг с другом. Видите ли, – на миг он стал почти человечным, – мне нужны собственные воспоминания, а не чьи‑то чужие. Могу я рассчитывать на вашу помощь?
– Но не собираетесь же вы снимать показания в час ночи? – запротестовал Джулиус. – Не знаю, как другие, но после всего, что я пережил, я в состоянии только спать.
– Я не прошу никакого снисхождения к себе лично, – добавила резко миссис Карстерс, – но мне кажется очевидным, что здесь есть одно лицо, которое следовало бы избавить от такой пытки. – Она указала на софу, где в оцепенении лежала Камилла.
С минуту сержант Роджерс раздумывал.
– Полагаю, что могу отложить допрос до утра, – сказал он. – Но и в этом случае остается один вопрос, который надо выяснить, прежде чем вы разойдетесь. – Он повернулся к д‑ру Ботвинку. – Вы только что сказали, что мистер Уорбек умер, выпив бокал шампанского. Через сколько времени?
– Немедленно. Можно сказать, что смерть пришла к нему, пока он пил.
– Очевидно, вследствие того, что он выпил?
– Бесспорно. Шампанское было отравлено – и, несомненно, цианистым калием.
– Вы как будто сказали, что вы не доктор медицины?
– Я действительно не доктор медицины, – ответил д‑р Ботвинк сухо. – Но мне случалось видеть такое и раньше. Это не забывается…
– А еще кто‑нибудь пил из этой бутылки?
– Все пили, по‑моему. Я – во всяком случае.
– Благодарю вас, сэр. – Роджерс отвернулся от него и обратился ко всем присутствующим: – А теперь я попрошу вас всех подвергнуться обыску.
– Еще что, сержант! – сказал Джулиус. – Это еще зачем?
– Это же совершенно очевидно, сэр, – ответил Роджерс сурово. – Если покойный был отравлен, а в бутылке, из которой он пил, яда не было, кто‑то должен был принести его сюда.
– Боже правый! Неужели вы воображаете, что я, например…
– Воображать не мое дело, сэр Джулиус; вы пожелали, чтоб я провел расследование, и я должен провести его надлежащим образом. Угодно вам вывернуть ваши карманы, сэр?
– Хорошо, раз вы настаиваете, – буркнул министр. – Хотя, по‑моему, смешно предполагать… и откуда вы знаете, что этот несчастный молодой человек не отравился сам?
– Разумеется, я учитываю и эту возможность. Я обыщу покойного в свое время. Итак, прошу, сэр.
Содержимое карманов сэра Джулиуса выложили на карточный стол. Внимание привлек только флакончик с белыми пилюлями, на этикетке которого стояло имя хорошо известного в Лондоне аптекаря. Сержант посмотрел на флакончик подозрительно.
– Пожалуй, я оставлю его пока что у себя, – сказал он.
– Боже мой, неужели вы не понимаете, что это желудочные пилюли?
– Нет, сэр. Пока не будет произведен анализ, я не могу судить о том, что это такое… А вдруг в этот флакон положили что‑либо другое?
– Но ведь это мои пилюли! – настаивал Джулиус. – Я должен принимать их на ночь ежедневно. Я не могу обойтись без них.
– Какова ваша обычная доза, сэр?
– Две.
Сыщик отвинтил крышку флакончика, вытряхнул две таблетки и важно протянул их через стол.
– Этого вам хватит на сегодня, сэр, – сказал он. – Я ни в коем случае не хочу причинять вам неудобства.
Ворча под нос, сэр Джулиус взял пилюли и стал рассовывать свои вещи по карманам.
– Теперь, я думаю, можно пойти спать, – сказал он.
– Пока еще нет. Сначала я хотел бы обыскать и дам.
– Уж не хотите ли вы сказать, что будете обыскивать меня! – Миссис Карстерс выглядела олицетворением оскорбленной добродетели.
– Нет, мадам. Будет достаточно, если вы покажете мне вашу сумочку. И не откажитесь передать мне сумочку той дамы… Благодарю вас.
Опытной рукой Роджерс выпотрошил обе врученные ему сумочки, но не нашел ничего представляющего интерес. Затем были подвергнуты обыску д‑р Ботвинк и Бриггс, без протестов и без результата. Когда сержант кончил, Джулиус снова попросил разрешения пойти спать.
– Теперь, когда подозрения сняты с нас всех, – сказал он с жалкой попыткой на иронию, – смею предполагать, что незачем задерживать нас дольше.
Сержант ответил не сразу.
– По‑моему, сделано еще далеко не все, – сказал он. – Но во всяком случае, я вас больше не задерживаю. Мистер Бриггс, есть какая‑нибудь другая комната, относительно теплая, куда мы могли бы пойти?
Бриггс заколебался.
– Самое теплое место в доме – комната экономки, – сказал он. – Там хорошо растоплен камин, а слуги уже легли. Я не смею предложить этим леди и джентльменам, но…
– Ну так, ради Бога, пойдем туда и покончим с этим, – сказал сэр Джулиус. – Покажите мне дорогу, Бриггс. – И он направился к двери.
Д‑ру Ботвинку пришлось помочь миссис Карстерс поднять Камиллу на ноги.
– Как вы думаете, вы сможете идти сами? – спросил он ее мягко.
– Да, спасибо, – пробормотала она и, опираясь на его руку, пошла к двери. Дойдя до середины комнаты, она остановилась и оглянулась на немую фигуру у окна. – Мы… мы не бросим его здесь… вот так?.. – спросила она жалобно.
– Очень сожалею, миледи, но это необходимо, – сказал Роджерс твердо. – Надеюсь, что это долго не протянется.
Когда все вышли, он остался в комнате еще на несколько минут. Прежде чем уйти, он удостоверился, что все окна закрыты, выключил свет, потом запер дверь и положил ключ себе в карман.
Комната экономки была маленькая и уютная. К тому времени, когда вошел Роджерс, удрученные гости уселись в потрепанные, но удобные кресла вокруг пылающего камина. Бриггс, не дожидаясь просьб, поставил на полку в камине чайник и занялся чаем. По сравнению с местом, откуда Роджерс только что ушел, сцена была уютная, почти семейная.
– Я осмотрел одежду покойного, – сказал он сухо. – Насколько я могу утверждать, на ней нет следов яда.
– Это следовало ожидать, не правда ли? – сказал д‑р Ботвинк неуверенно. – Достаточно крупицы этого яда, чтобы вызвать смерть. Трудно предполагать, чтобы в карманах нашелся остаток.
– Верно, – согласился сыщик. – Я ищу сосуд, в котором могли принести яд. Покуда я ничего не нашел.
– А я вот чего не понимаю, – пожаловался сэр Джулиус, зевая во весь рот. – Почему вы считаете, что этого достаточно, чтобы не давать нам спать?
– Сэр Джулиус, – твердо ответил Роджерс, – я должен просить вас подумать над создавшимся положением. Так как несчастный случай не представляется вероятным, то это либо самоубийство, либо убийство.
В первый раз слово, о котором втайне думал каждый, прозвучало вслух. Самый звук его, хотя оно и было произнесено без всякого нажима, вызвал в комнате какой‑то тревожный шорох.
– Пока что мне приходится действовать исходя из предположения, что тут налицо убийство. Если это так, значит, оно явно совершено кем‑то из вас. – Он сделал паузу, и в этот момент слушатели, казалось, съежились, словно каждого охватило внезапное желание как можно дальше отдалиться от своего соседа. – В таких обстоятельствах, – продолжал Роджерс сухо, – есть один очевидный вопрос, который я должен выяснить. Помощников у меня нет, значит, это отнимет больше времени, чем обычно.
– Понимаю, – сказал д‑р Ботвинк. – Прежде чем мы разойдемся, вы, очевидно, хотите сделать обыск в наших комнатах, чтобы установить, не хранит ли кто‑нибудь из нас в шкафу цианистый калий.
– Вот именно.
– По‑видимому, вы весьма осведомленный человек, доктор Ботлинг, – заметила миссис Карстерс ледяным тоном.
– Ботвинк. Да, у меня есть то преимущество, что я и раньше подвергался преследованиям полиции.
– Можно ли мне, – сказала Камилла слабым голосом, – можно ли мне пойти лечь первой?
– Если вам угодно, миледи. Я предпочел бы провести обыск в вашем присутствии, и вы, наверное, пожелаете, чтобы другая дама тоже присутствовала при этом. Мы можем пойти сейчас. Могу я просить остальных подождать, пока я вернусь?
– Чай как раз поспел, может быть, вам угодно выпить чашечку, прежде чем идти? – обратился Бриггс к леди Камилле.
– Спасибо, Бриггс, с удовольствием.
Наливая чай, Бриггс вдруг вздрогнул. Он с легким стуком поставил чайник на стол и повернулся к сержанту.
– Вы ищете цианистый калий, мистер Роджерс? – спросил он.
– Да.
– Я только сейчас вспомнил. У меня есть немного в буфетной.
– Что?!
– Я приобрел его прошлым летом, чтоб извести ос, и с тех пор он там и лежит. Хотите посмотреть?
– Лучше покажите его мне сейчас же.
– Хорошо, мистер Роджерс. Ваш чай, миледи. Леди и джентльмены, соблаговолите наливать себе сами. Сюда, мистер Роджерс.
– Там, – сказал Бриггс. – В том шкафчике возле раковины. Может быть, хотите посмотреть сами? Он не заперт.
Сержант подошел к шкафу и открыл его.
– Когда вы в последний раз открывали этот шкаф? – спросил он.
– Не могу сказать точно, мистер Роджерс. Я не часто его открываю – там стоят вещи, которые редко бывают нужны. Хотя подождите минуту… Вспоминаю, неделю или две назад доктор Ботвинк показывал мне кусок старой обивки, который он нашел на задней стенке. Он очень заинтересовался им, хотя, по правде говоря, там и смотреть не на что. Вы видите обивку, мистер Роджерс?
– Да, – сказал Роджерс. – Вижу. – Он закрыл шкаф и с безучастным видом повернулся к Бриггсу: – Вероятно, там была этикетка «Яд»? – сказал он.
– Да, вы правы. Это была маленькая синяя бутылочка с надписью «Яд» крупными буквами. Она… мистер Роджерс, неужели она пропала?
Роджерс кивнул.
– Лучше вернемся в комнату экономки, – сказал он. – Во всяком случае, теперь мы знаем, что надо искать.
По дороге он задал дворецкому еще один вопрос:
– Сколько комнат в этом доме?
– Я никогда их не считал, мистер Роджерс, но в путеводителях говорится – пятьдесят три.
– Пятьдесят три, – повторил Роджерс. – И бутылочка может находиться в любой из них, если она вообще находится в самом доме. – Он вздохнул. – Я слышал, как вы жаловались, что у вас мало помощников, мистер Бриггс!
Больше чем через час Роджерс, с покрасневшими глазами, но все еще неутомимый, заканчивал обыск в комнате дворецкого. Бриггс лег последним. Одного за другим гостей провожали в их комнаты, где они наблюдали, как производился безжалостный, но безрезультатный обыск всех их вещей.
– Ну, кончили, – сказал с облегчением Роджерс. – Жаль, что устроили у вас такой беспорядок, мистер Бриггс. Думаю, вы теперь рады будете отдохнуть.
– Думаю, что и вы также, мистер Роджерс. Уже два часа.
Сержант покачал головой.
– Мне еще кое‑что надо сделать, – сказал он. – Работа у меня как у моряка: иногда надо уметь не спать. Спокойной ночи! Увидимся утром. Лучше не говорите другим слугам о том, что произошло, пока я не потолкую с ними сам.
– Хорошо, мистер Роджерс. Спокойной ночи! Я… – Внезапно какая‑то мысль осенила Бриггса, и он изменился в лице. – Его светлость! – пробормотал он. – Кто же сообщит это его светлости?
X
Д‑р Ботвинк за завтраком
Д‑р Ботвинк был первым, кто в рождественское утро вышел к завтраку. Он быстро вошел в столовую, переваливаясь на коротеньких ножках, его пухлые желтоватые щеки были чуть бледнее обычного, но никаких других признаков, свидетельствующих о том, что события предыдущей ночи подействовали на него, не было заметно. Он наклонился над слабым огнем, уныло тлевшим за каминной решеткой, стараясь согреть руки, потом с досадой взглянул на часы и повернулся к окну. Из окна видно было только несколько ярдов заснеженной лужайки – за ее пределами все было окутано густым туманом. Стояло полное затишье. Вся жизнь замерла, только несколько воробьев, нахохлившихся от мороза, с унылым видом прыгали по снегу. Пока Бриггс не вошел с подносом в руках, д‑р Ботвинк успел вдоволь налюбоваться этим видом.
– Доброе утро, Бриггс!
– Доброе утро, сэр.
– Насколько я понимаю, вряд ли уместно будет пожелать вам веселых святок?
– При данных обстоятельствах, сэр, разумеется, нет, – сухо сказал Бриггс, ставя посуду и завтрак на буфет. – Но все же благодарствую за само намерение, – добавил он.
– Я проводил Рождество во многих странах, – заметил д‑р Ботвинк, – и в самых разных условиях, но никогда в таких необычных, как теперь. И странно также, что первый раз в жизни я оказался в доме, занесенном снегом. А тут еще и туман! При вашем английском климате никогда не угадаешь, какая будет погода. Должно быть, мы все еще отрезаны от внешнего мира?
– Да, сэр.
Д‑р Ботвинк подошел к буфету и взял два серебряных кувшинчика, собираясь налить себе кофе. Потом поставил их обратно и удовольствовался тем, что поднял крышки и рассмотрел содержимое.
– А молоко с виду свежее, Бриггс, – сказал он. – Как же так?
– Одному человеку с фермы при замке час назад удалось пробраться к нам. Я спросил его, считает ли он возможным за день дойти до деревни, но он очень сомневался. Мы здесь в низине, и снегу намело по пояс.
Д‑р Ботвинк вздохнул.
– Какая жалость, что я не привез с собой лыжи, – сказал он, – хотя в подобных условиях я вряд ли нашел бы дорогу. Долго это еще протянется?
– Надеюсь, что не очень, сэр. Сегодня утром по радио обнадежили, что скоро начнется оттепель, так что еще день‑два – и этому конец.
– Еще день‑два! В определенной ситуации это ох какой долгий срок!
– Так точно, сэр.
– А вы не задаете себе того же вопроса, что и я?
– Простите, сэр?
– Меня занимает вопрос: доживем ли мы все до этого времени?
– Что‑о, сэр?
– Я вижу, что шокировал вас, Бриггс. Но в делах такого рода надо рассуждать здраво. Если по дому ходит отравитель, не вижу оснований, почему бы ему не пустить яд в ход еще раз? В конце концов условия для этого здесь идеальные.
Дворецкий ничего не ответил. Он обозревал накрытый к завтраку стол, и похоже было, что это занятие его целиком поглотило. Он неторопливо поправил вилку, которая и без того лежала в полном согласии со своим соседом, и потом, как будто заторопившись, тихо спросил:
– Я вам еще нужен, сэр?
– Мне? Совсем нет, Бриггс. Хотя в такое время, разумеется, неприятно быть одному. Вы со мной не согласны? Но мне не следует отвлекать вас от ваших обязанностей. Вы, наверное, заметили, что я еще не начинал завтракать. Я подожду, пока подойдет кто‑нибудь из гостей. Лучше иметь свидетелей на случай, если произойдет что‑нибудь непредвиденное.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.
– Я хочу сказать вот что, Бриггс: жизнь, которую я имел несчастье прожить, сделала меня чересчур подозрительным. Ясно, что вы по натуре своей не подозрительны, иначе вы бы не торопились уйти.
– Не понимаю вас, сэр.
– Вы меня удивляете! Что ж, если говорить напрямик… предположим, что кто‑нибудь, ну, скажем, сэр Джулиус – разумеется, только для примера, – выпив этот превосходный кофе, умер бы от цианистого калия. Это было бы крайне неудачно для нас обоих – для вас, так как вы приготовляли кофе, и для меня, потому что я оставался здесь наедине достаточно долго для того, чтобы иметь возможность положить в кофе смертельную дозу. Каждый из нас оказался бы в неприятном положении, которое вынуждало бы его защищать себя, обвиняя другого. Впрочем, авось до этого не дойдет, и я готов пойти на риск, если и вы готовы.
Бриггс встревожился и, некоторое время поколебавшись, наконец сказал:
– Я останусь здесь, пока кто‑нибудь не придет, сэр.
– По‑моему, вы поступаете разумно, Бриггс. Так как вам известно, что сегодняшний завтрак совершенно безвреден, значит, вы гарантируете безопасность гостям – во всяком случае, на один завтрак. Надеюсь, что кто‑нибудь из них скоро сойдет. У меня уже стало посасывать под ложечкой. – Д‑р Ботвинк улыбнулся, довольный своим знанием английского просторечия, и прошелся по комнате. – Не желаете ли выпить со мной кофейку, Бриггс? Это поможет нам скоротать время, и мы будем, так сказать, присматривать друг за другом.
– Благодарю вас, сэр, я уже позавтракал час назад.
– Не сомневаюсь, но еще одна чашка кофе вам не повредит, уверяю вас.
Дворецкий покачал головой.
– Вряд ли это пристойно, сэр, – сказал он.
– Понимаю. Дворецкий не должен в присутствии гостей прикасаться к чашке кофе, даже когда дом отрезан из‑за заносов, даже на следующее утро после убийства. Ну, тогда подождем других. Кстати сказать, наверное, к завтраку выйдут еще только двое? Леди Камилла, без сомнения, останется в постели.
– Нет, сэр. Леди Камилла, как мне сказала горничная, решила встать.
– В самом деле? У этой молодой женщины есть мужество и сил больше, чем кажется на первый взгляд. А лорд Уорбек? Мне следовало спросить о нем раньше. Он сегодня на ногах или даже сходит?
– Его светлость завтракает в постели, сэр. Мне кажется, что он не собирается сегодня вставать.
– Вполне понятно. Но по крайней мере он завтракает. Это свидетельствует о восхитительном хладнокровии. Значит, он не совсем сражен новостью?
– Он… он еще ничего об этом не знает, сэр. Я не упоминал о… о том, что произошло прошлой ночью.
– Право, Бриггс, ваше самоустранение кажется мне более чем человечным. Но вы, пожалуй, просто ответите мне, что английскому дворецкому не полагается упоминать при хозяине о чем‑либо, касающемся жизни и смерти.
– Совсем не в этом дело, сэр, – ответил Бриггс, и в голосе его послышалась необычная теплота. – Если кто‑нибудь на свете имеет право говорить его светлости о таких вещах, то полагаю, что это я. Но дело в том, что, когда я собрался было сказать… когда я увидел, как его светлость лежит, истомленный и слабый, но по‑своему довольный, увидел, как приветливо он улыбнулся, когда я вошел с подносом… Ну, просто у меня не хватило духа.
Если д‑р Ботвинк и был растроган явным волнением дворецкого, он ничем не выказал этого.
– Вон оно что! – сказал он удивленно. – А при всем том, Бриггс, я не подумал бы, что вы трус. Выходит, что его светлость пожелал вам счастливого Рождества, как я только что намеревался пожелать вам, и вы ответили ему тем же?
Бриггс кивнул, не говоря ни слова.
– Это, наверное, был для вас трудный момент. Но все равно надо смотреть в лицо тому факту, что рано или поздно, а придется ему об этом сообщить. Он ведь, без сомнения, будет ждать, что сын зайдет к нему утром.
– Да, сэр, – сказал Бриггс хрипло. – Он действительно велел мне просить всех гостей после завтрака подняться к нему, чтобы пожелать им… – голос у него задрожал, – чтобы поздравить их с праздником, сэр.
Историк вздохнул:
– В таком случае похоже, что сообщить ему эту новость придется тем, кого в английском парламенте так нелогично именуют «Комитетом всей палаты»[8]. Что ж, чем больше народу, тем лучше.
Как бы в подтверждение его замечаниям тут же в комнату вошел сэр Джулиус. Под глазами у него были мешки и порез от бритья на подбородке.
– Доброго утра, сэр Джулиус, – вежливо сказал д‑р Ботвинк.
– И вам тоже. И вам, Бриггс. Что у вас на завтрак?
– Яичница и копченая лососина, сэр Джулиус. Есть и овсянка, если вам угодно.
– Не переношу ее. Все в порядке, Бриггс, вы свободны. Я обойдусь сам.
– Слушаюсь, сэр Джулиус.
Если кто в Уорбек‑холле и относился подозрительно к еде, то только не министр финансов. Он щедро наложил с буфета еды в свою тарелку, поставил ее на стол, сел спиной к окну и принялся есть. Д‑р Ботвинк со вздохом облегчения последовал его примеру, усевшись напротив него.
Историк был хорошо знаком с обычаями англичан, и поэтому его не удивило, что его сотрапезник занялся завтраком, не показывая ни словом, ни жестом, что он не один. Однако понемногу молчание стало подавлять его все больше и больше. Д‑р Ботвинк размышлял над тем, почему же этот завтрак кажется ему куда мрачнее других завтраков, съеденных в таком же молчании прежде. Может быть, причина была в отсутствии газет, которыми закрываются, как ширмой, от соседа? Или в жуткой тишине пустого мира за окном? Или на него подействовали происшествия минувшей ночи, сознание того, что за этой дверью, в нескольких ярдах от них, лежит труп? Каков бы ни был ответ, ему было бы любопытно узнать, действительно ли сэр Джулиус так поглощен едой, как это кажется, или же он сознает напряженность момента.
В конце концов Джулиус сам ответил ему на этот вопрос. В тот момент, когда д‑ру Ботвинку начало казаться, что сэр Джулиус так и не произнесет ни слова, он, начав мазать маслом тост, вдруг остановился, сурово посмотрел на своего соседа, откашлялся и сказал тоном обвинения:
– Доктор Ботвинк, вы иностранец.
– Вынужден это признать, – ответил историк с полной серьезностью.
– Естественно, что вы не вполне знакомы с нашими обычаями, нашим обиходом, нашим образом жизни.
– Совершенно верно. И впрямь, хоть я и прожил в этой стране уже несколько лет и даже осмелился написать о ней одну или две книги, я до сих пор поражаюсь своей неосведомленности в тех трех областях, которые вы назвали. Я предполагаю, что это три совершенно разные вещи? – добавил он. – Знания у меня такие смутные, что сам я счел бы эти слова синонимами.
Джулиус нахмурился. Этот упрямый чужестранец чересчур умничал.
– Не в этом суть, – сказал он сурово. – Я хочу объяснить вам вот что: несчастное событие, свидетелями которого мы были минувшей ночью, ни в коей мере не типично для нашего английского образа жизни. Собственно говоря, его можно назвать всецело неанглийским. Мне особенно тягостно сознавать, что в такой момент здесь присутствовал иностранец. Ни за что на свете я не хотел бы, чтобы вы вообразили, будто это постыдное событие является чем‑то обычным. Это случай из ряда вон выходящий.
– И в самом деле так! – пробормотал д‑р Ботвинк. – Даже погода и та, как уверяет Бриггс, совершенно небывалая.
– Я говорю не о погоде, сэр, – буркнул сэр Джулиус.
– Прошу простить. Мое замечание было недопустимо легкомысленным. Позвольте мне сразу же сказать, что я вполне ценю ваше беспокойство на мой счет. Смею вас уверить, что я хорошо вас понимаю: то, чему я, к несчастью, был свидетелем прошлой ночью, никак нельзя считать нормальным для английской семьи, а в особенности, – он слегка поклонился, – в момент, когда страна осчастливлена таким прогрессивным правительством.
– Не понимаю, какое отношение к этому имеет правительство, членом которого я имею честь состоять, – проворчал Джулиус.
– Именно это я и имел в виду. В странах, находящихся в менее благоприятных условиях, дело такого рода могло бы носить политический привкус – даже иметь политические отклики. Но пожалуй, я зря заговорил об этом. Ваше собственное положение, сэр Джулиус, конечно, будет до известной степени затронуто смертью наследника вашего кузена.
Сэр Джулиус несколько покраснел.
– Я предпочитаю не касаться этой темы, – сказал он.
– Разумеется. Хотя, конечно, к несчастью, тема такого рода неизбежно рано или поздно вызовет пересуды. Я только хотел сказать, что с чисто эгоистической точки зрения – если я осмелюсь гипотетически приписать вам эгоизм – вы можете считать не совсем неудачным то, что в числе свидетелей этой трагедии находился неизвестный чужестранец.
К этому времени сэр Джулиус явно начал сожалеть, что он отважился за завтраком вступить в беседу с д‑ром Ботвинком, – дай ему только заговорить, и его уже не остановишь. К тому же он говорил как по писаному, а не как живой человек. Положительно в такое время суток это невыносимо. Но не только стиль его речи вызывал негодование; сам предмет ее становился для сэра Джулиуса определенно неприятным.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотал он сухо, показывая своим тоном, что беседе должен быть положен конец. Но д‑р Ботвинк явно не понял намека.
– Не понимаете? – сказал он. – Извините, что я не сумел выразиться достаточно ясно. Вероятно, благодаря вашей британской порядочности вам не пришло сразу в голову то, о чем подумал я. Видите ли, – он поправил очки привычным жестом лектора, отчего комната стала сразу чем‑то напоминать аудиторию, – как грубо, но выразительно формулировал сержант Роджерс, этот молодой человек, вероятнее всего, убит. Поскольку это так, лиц, находящихся под подозрением – к удовольствию сержанта, но к нашему огорчению, – крайне мало. Ему приходится выбирать между министром, молодой леди из аристократической семьи, женой блестящего политического деятеля, доверенным слугой дома и иностранным ученым смешанного происхождения и сомнительной национальности. Арест кого‑либо из первых трех лиц, поименованных мной, явно вызвал бы первостатейный скандал. Засадить в кутузку – кажется, так надо сказать? – старого дворецкого – значит поколебать веру британцев в одно из самых дорогих их сердцу установлений. До чего же удачно, что в такой ситуации под рукой имеется козел отпущения, до которого в Англии никому нет дела!