– Спокойной ночи, начальник.
Роберт вышел на хмурую улицу, где редкие хлопья снега быстро превращались в серую слякоть.
III
Отец и сын
Снег пошел по‑настоящему только с наступлением темноты, но, раз начавшись, валил все сильнее и сильнее до самого утра. Лорд Уорбек, очнувшись от полусна, каким спят больные старики, увидел из окна, как газоны, цветник, и парк, и маркширские дюны вдалеке – все это одинаково побелело, скрылись мелкие детали пейзажа, очертания сгладились и расплылись от укутавшего их снега. В такую погоду для всех, кто лежал на этой кровати, с тех пор как Капабилити Браун почти двести лет назад разбил парк на новый манер, окрестности выглядели бы совершенно так же, думал он. Все следы заброшенности и запустения последних лет исчезли. Подъездная аллея опять лежала ровная и прямая между окаймлившими ее подстриженными липами. Поверхность лужайки для игры в шары казалась гладкой и укатанной, какой она была тогда, когда единственную обязанность здорового парня составляло содержать ее в порядке. Конечно, все это иллюзия. Дня через два снег растает, и вылезет на свет божий все: и бугры, и ямы, и бурьян, подумал он угрюмо, с полдюжины труб потекут в этом громоздком старом доме, и ему опять придется изворачиваться изо всех сил, доставая деньги на починку. Не беда! Рано состарившемуся, больному человеку приятно было тешиться иллюзией, тем более что он видел снег, быть может, в последний раз.
Когда Бриггс подал ему завтрак, он сказал:
– После обеда я встану, Бриггс.
– Хорошо, милорд.
– Тогда вы поможете мне сойти в библиотеку. Я выпью чай там с гостями.
– Доктор Кертис сказал, милорд…
– Доктор Кертис не выйдет из дому в такую погоду. Он слабогрудый, как и его покойный отец. Не переносит холода. Да и незачем ему об этом знать.
– Слушаюсь, милорд.
– Как чувствует себя нынче сэр Джулиус?
– По всей видимости, сэр Джулиус в добром здравии, милорд. Позавтракал рано – почти в одно время с доктором Ботвинком – и ушел к себе в комнату работать. Мимоходом обмолвился о том, что собирается накинуть еще шестипенсовик к подоходному налогу, но я смекнул, что он шутил.
– Будем надеяться, что это так, Бриггс. Мне это кажется мрачной шуткой, но у всякого свой вкус. У меня‑то, слава Богу, мало надежды дожить до следующего бюджета.
– Точно так, милорд. То есть… простите меня, ваша светлость, мы все надеемся…
– Полно вам, Бриггс! Бестактно было с моей стороны затрагивать эту тему.
– Отнюдь нет, милорд.
Бриггс, покраснев, хотел было выйти из комнаты, но в дверях остановился и откашлялся. Лорд Уорбек, которому эти признаки были знакомы, поднял голову от тарелки.
– В чем дело, Бриггс? – спросил он.
– Меня не предупредили, милорд, – сказал дворецкий тоном легкого упрека, – что сэр Джулиус привезет с собой… еще одного человека.
– Человека? Что‑то я не… Ах Господи! Ну конечно же, сыщика. Как же я мог забыть, но, видно, уж такова плата за удовольствие принимать у себя министра. Надеюсь, вам его присутствие не очень неприятно?
– Нет, милорд, не то чтобы очень, а все‑таки. Пришлось поломать голову, где его кормить. Но, поразмыслив, я решил, что самое подходящее будет посадить его за стол со слугами.
– Исходя из моего ограниченного знакомства со Скотланд‑Ярдом, Бриггс, полагаю, что вы поступили совершенно правильно, – сказал лорд Уорбек серьезно. – Уверен, что это решение встретило одобрение ваших товарищей, а?
– Должен сказать, милорд, что на кухне сначала встревожились. Но все уладилось.
– Рад это слышать.
– Положение сильно облегчилось, милорд, тем, что этот человек предложил помочь с мытьем посуды.
– Превосходно. Это, кажется, разрешает все ваши задачи, Бриггс.
– Это еще не все, милорд. По‑видимому, он считает, что вправе разгуливать по всему дому.
– Я, кажется, не вполне понимаю вашу мысль.
– Полагается, чтобы слуги, милорд, – сказал Бриггс сурово, – ограничивались, как правило, людской, разве что им придется выходить по долгу службы. В нынешнее время, когда от нас требуется выполнять многое, что, по правде говоря, в наши обязанности не входит, мудрено соблюдать это правило как надо бы. Однако по мере возможности, милорд, мне хотелось бы сохранить старые порядки в доме.
– И мне, Бриггс, видит Бог. И мне.
– Так вот, милорд, какой уж тут порядок, если этот тип, пока он будет, говоря повежливее, в составе обслуживающего персонала, позволит себе ходить куда ему вздумается и, с позволения сказать, совать нос во все углы.
– По долгу службы, Бриггс, не забывайте, по долгу службы.
– Службы, милорд?
– Служба этого джентльмена, как вы знаете, состоит в личной охране министра финансов.
– Охране? – повторил Бриггс оскорбленным тоном. – В этом доме, милорд?
– В этом доме такая служба, разумеется, будет синекурой. Но уж, видно, как бы это ни влияло на домашний уклад, вам надо будет позволить ему выполнять свое дело по‑своему.
– Ну разве что так, милорд. – В тоне дворецкого слышалось неодобрение. – Но я никак в толк не возьму, от чего он охраняет сэра Джулиуса.
– По‑моему, от всего, что может случиться, – весело сказал лорд Уорбек. – От страхов полунощных и от стрел полуденных.
Бриггс позволил себе улыбнуться.
– И от чумы, во мраке грядущей, милорд? – спросил он осторожно.
– Нет, Бриггс. От этого даже министр финансов не найдет охранников.
Роберт Уорбек приехал домой около четырех часов дня в сочельник. Он был заметно не в духе. Беседа в Фулхэмском отделении Лиги свободы и справедливости протекала не так хорошо, как он ожидал, а после этого неполадки в машине задержали его недалеко от Лондона. Потом, как только он свернул с главного шоссе, опять пошел снег, так что немногие последние мили он проехал медленно и с трудом. К тому времени, когда он остановил машину у подъезда, он почти закоченел. Бриггс тут же вышел навстречу взять его чемодан.
– Добрый вечер, мистер Роберт, – сказал он. – Надеюсь, вы здоровы? – Он говорил достаточно почтительно, но в тоне его внимательный наблюдатель заметил бы отсутствие теплоты.
– Благодарю, Бриггс, вполне. Как отец?
– Его светлости лучше, сэр. Сегодня он встал с постели и сейчас в библиотеке.
– Хорошо. Я пройду прямо к нему.
– Мистер Роберт, не удобнее ли вам будет, прежде чем вы повидаетесь с его светлостью…
Но Роберт либо не слышал слов дворецкого, либо предпочел игнорировать их.
– Я поведу машину в гараж, – отрезал он. – Отнесите, пожалуйста, чемодан в мою комнату.
Он завел мотор, и машина скрылась за утлом дома. Бриггс остался у подъезда, держа чемодан в руке. Снег падал на его лысую голову; бесстрастное выражение лица, которое выработалось у него за долгие годы службы в доме, на миг исчезло, и лицо его приобрело совершенно естественное выражение. Нельзя было сказать, чтобы это было лицо человека счастливого или думающего о чем‑то приятном.
Роберт поставил машину в каретник, служивший гаражом. Он немного повозился, закутывая радиатор меховой полостью, потому что в большом помещении, в глубине которого от золотого века лошадей и благоденствия еще оставалось несколько ободранных карет, царил жуткий холод. Затем он быстро прошел мимо ряда пустующих денников, пересек конюшенный двор и вошел в дом с бокового входа. Бесшумно и проворно, словно не желая быть замеченным, он направился оттуда в прихожую и, задержавшись там, только чтобы снять пальто, прошел в библиотеку.
Лорд Уорбек лежал на софе, придвинутой вплотную к камину. Он дремал, но очнулся при звуке открываемой двери. На бледных щеках его появился румянец. Увидев, кто вошел, лорд Уорбек поднялся и сел.
– Роберт, дорогой мой мальчик, рад тебя видеть! – воскликнул он.
– И я рад, отец! Прости, что так поздно, но очень трудно было сюда добраться.
Роберт прошел через комнату к софе, и тут наступила короткая, но заметная пауза, которую наблюдатель‑иностранец, вроде д‑ра Ботвинка, присутствуй он при этом, отметил бы с интересом. Во всякой другой европейской стране встреча при таких обстоятельствах ознаменовалась бы объятием. Но здесь об этом явно не могло быть и речи. Роберт, само собой разумеется, отказался от обычая целоваться с отцом с той поры, как впервые надел брюки. Встречаясь, отец и сын здоровались за руку, как полагается англичанам. Но есть что‑то нелепое в том, чтобы здороваться за руку с больным человеком, лежащим в постели. В конце концов Роберт пошел на компромисс, легонько положив руку отцу на плечо.
– Садись вон там, – сказал лорд Уорбек грубовато, как будто несколько стыдясь такого проявления чувства со стороны сына. Он указал на кресло с другой стороны камина. – Выглядишь ты хорошо.
– Спасибо, чувствую себя как нельзя лучше, – сказал Роберт. – А ты выглядишь… – Он запнулся и продолжал слегка встревоженно: – Как ты себя чувствуешь, отец?
– Как обычно, – ответил спокойно лорд Уорбек. – Чувствую себя как человек, который спокойно ждет, что аневризма у него лопнет или что там с ними, с аневризмами, бывает. Вот уже три месяца, как молодой Кертис сказал мне, что я не дотяну до Рождества, но теперь, когда до Рождества осталось всего несколько часов, я думаю, что дотяну. По правде говоря, я верю, что ты поможешь мне протянуть до конца святок. Было бы крайне невежливо со стороны хозяина отправиться на тот свет в такой момент.
При слове «хозяин» на лице Роберта, которое до сих пор выражало только сочувствие и участие, появилось выражение угрюмого неодобрения.
– Ты пригласил сюда Джулиуса, – сказал он тихим, ровным голосом.
– Да. Я написал тебе об этом в последнем письме?
– Нет. Один из моих парней сказал мне. Он прочел в газете.
– Что ж, на этот раз газета не ошиблась. Джулиус уже здесь и, по словам Бриггса, проводит время, обдумывая надбавку к подоходному налогу.
– Не нахожу в этом ничего забавного. – Сказав это, Роберт сердито уставился на огонь и при этом вдруг стал так неожиданно похож на надувшегося мальчишку, что отец, в котором спорили любовь и досада, с трудом удержался от смеха. Но, быстро овладев собой, он ответил:
– Допустим, что шутка не из хороших, но зато она в духе Джулиуса. Вини за нее его, а не меня. Во всяком случае, мне незачем говорить, что подоходным налогом не шутят.
– Суть не в этом, – настаивал Роберт.
– Понял, понял. Ты возражаешь против самого Джулиуса.
– Конечно. Как ты мог допустить, папа, чтоб он приехал сюда – именно он?
– Послушай, Роберт. – Голос лорда Уорбека, хотя и слабый, звучал строго и властно. – Мы с тобой не всегда были во всем согласны, но я думаю, что ты по‑своему, так же как и я, дорожишь традициями нашей семьи и традициями этого дорогого тебе старого дома. Насколько помню, при мне, да и раньше, до меня, на Рождество в Уорбек‑холле собирались вместе все родственники и все наши друзья. А теперь из нашей семьи мало кто остался. Не считая тебя, Джулиус – единственный мой близкий родственник, оставшийся в живых. И поскольку похоже, что это мое последнее Рождество, я презирал бы сам себя, если бы нарушил эту традицию именно теперь. Вот почему мне показалось уместным послать ему приглашение.
– А можешь ты сказать, почему он счел уместным принять его? – прервал его Роберт. – Ты говоришь о традициях, отец. А ты пытался когда‑нибудь говорить о них с Джулиусом? Он враг всего, на чем мы стоим. Больше всего на свете он стремится разрушить традиции – разорить нас, погубить нашу страну. Я думаю, ты понимаешь, чем нам грозит его последний бюджет… когда…
– Когда я умру. Конечно, понимаю. Он будет означать конец Уорбек‑холла. Мне жаль тебя, Роберт. Ты имел несчастье родиться и оказаться в первом поколении тех, кого лишат права владения. Я был счастливей. Я могу о себе сказать старинным латинским изречением: Felix opportunitate mortis[5]. Сделай‑ка такую надпись на моем надгробии, если викарий тебе позволит. Но знаешь, – продолжал он, не давая времени Роберту вставить слово, – мне кажется, что ты преувеличиваешь роль Джулиуса в этом деле. В конце концов все это произошло бы так же или почти так же и без него. Он фигура номинальная, за ним стоит нечто значительно большее. Несмотря на все его позирование, мне кажется, что время от времени он и сам это понимает, и тогда он мне представляется скорее жалкой личностью.
– Жалкой! – Роберт не мог больше слушать молча. – Сказать тебе, что я о нем думаю? Он не кто иной, как изменник своему классу, изменник своей родине…
– Не кричи, Роберт! Эту мерзкую привычку ты приобрел, выступая с речами на уличных перекрестках. Да и мне это вредно.
– Извини, папа. – Роберт был полон раскаяния. – Но я никогда не мог прощать своих врагов.
– «Враги» – слишком сильное слово. У меня нет недоброжелательства к Джулиусу. Он, как и все мы, во власти того, что доктор Ботвинк назвал бы Zeitgeist[6].
– Ботвинк? Это еще кто такой?
– Очень интересный человечек. Ты его сейчас сам увидишь. Он занимается изысканиями в нашем фамильном архиве. Он не в твоем вкусе, но мне он нравится.
– Фамилия у него смахивает на еврейскую, – сказал Роберт с отвращением.
– Я его не спрашивал, но не удивился бы, если б так оно и оказалось. А какое это имеет значение? Но пожалуй, мне не надо было бы задавать тебе такой вопрос.
Роберт молчал, потом невесело засмеялся.
– Вот забавно, – сказал он. – Я приезжаю в Уорбек‑холл на Рождество и оказываюсь в компании с Джулиусом и каким‑то жидом! Нечего сказать, веселенькое сборище!
– Жаль, что ты так к этому относишься, мой мальчик, – сказал лорд Уорбек серьезно. – Между прочим, доктор Ботвинк присутствует здесь чисто случайно. Но ты ведь будешь не только с ним. В наше время трудно позволить себе широкое гостеприимство, но кое‑что мы все же можем сделать.
С видом человека, готового к худшему, Роберт сказал:
– Понимаю. А кто же остальные гости?
– Мне не под силу устраивать большой прием, как прежде, Роберт. Я ведь сказал тебе, что это всего лишь последняя встреча в семейном кругу. Немного осталось людей, которые подходят под это определение. Прежде всего, конечно, миссис Карстерс…
– Миссис Карстерс! – простонал Роберт. – И как это я забыл!
– Давний друг твоей матери, Роберт. Она была и крестной матерью твоего бедного брата, если память мне не изменяет. Совестно было бы не пригласить ее.
– Что за дело до того, кем она была? Мне не нравится, кто она теперь. Она жена Аллана Карстерса и только и знает что проталкивать этого грязного политика вверх по грязной политической лестнице. К тому же избави Бог от этакой трещотки и зануды, – добавил он.
– Что ж, – сказал лорд Уорбек покорно, – скажем спасибо, что грязный политик сейчас за границей и не появится здесь, чтобы тебя огорчать. Будет еще одна гостья, – продолжал он. – Надеюсь, что она компенсирует тебе остальных.
В отблеске огня щеки Роберта пылали. Он закусил губу, и прошло еще некоторое время, прежде чем он повернулся и взглянул на отца.
– Камилла? – спросил он.
– Да, Камилла. Надеюсь, ты доволен.
– Я… я давно с ней не виделся.
– Так я и думал. И надеялся, что тебе будет тем более приятно увидеться с ней.
– Как хорошо, что ты подумал обо мне, папа.
– У меня за последнее время довольно досуга для раздумий. Это одно из преимуществ инвалидов перед здоровыми людьми. А вы – ты и Камилла – занимали мои мысли очень много.
Роберт не отвечал.
– Люблю я эту девушку, – с нежностью в голосе продолжал отец. – Она влюблена в тебя, если только я не ошибаюсь. Я привык к мысли, что и ты любишь ее. Ты сильно переменился за последний год или два, но я надеялся, что хоть в этом перемены не произошло. Не такой уж я чудак, чтобы думать, что в наше время родители могут распоряжаться судьбой своих детей, но для меня было бы большим утешением узнать перед смертью, что твое будущее устроено. Почему ты не сделаешь ей предложение, Роберт? Устрой нынче счастливое Рождество для нас обоих, а мне предоставь заниматься остальными гостями.
Роберт ответил не сразу. Он зажег папиросу и нервно сбрасывал пепел в огонь.
– Послушай, папа, – выговорил он наконец. – Я давно хотел потолковать с тобой о… об этом деле, но это трудно. Я…
Он осекся, потому что открылась дверь и вошел Бриггс.
– Подать чай, милорд? – спросил он.
– Я сказал, Бриггс, что мы подождем.
– Они только что прибыли, милорд. Их задержал снег, как я понял.
– Тогда будем пить чай сразу же. Передайте это сэру Джулиусу и спросите доктора Ботвинка, не хочет ли он присоединиться к нам.
– Слушаюсь, милорд. Кажется, я слышу, что леди идут сюда.
Он вышел, но тут же вернулся и объявил:
– Леди Камилла Прендергест и миссис Карстерс.
IV
Чай на шесть персон
Казалось, всю комнату вдруг заполнили женщины. В спокойную мужскую атмосферу библиотеки, пропахшую дымом горящих поленьев и запахом старых кожаных переплетов, проникла новая беспокойная стихия, – дамские духи и голоса. Роберт почувствовал, что они с отцом оказались в ничтожном меньшинстве. Никак не укладывалось в голове, что на самом деле здесь были всего две женщины и к тому же одна из них вполне тихая. Но недостаток самоуверенности у нее более чем искупался ее спутницей.
Когда о миссис Карстерс говорили ее друзья, в ее характеристику непременно вкрадывалась фраза о том, что она сама «всем заправляет, заправляла и будет заправлять», и именно эту фразу подхватывали и менее дружественно настроенные комментаторы. Эту характеристику, несомненно, подтверждало ее нашествие на библиотеку лорда Уорбека. Миссис Карстерс заняла ее, как оккупирующая армия, которая ведет огонь направо и налево и повергает жителей в состояние остолбенения.
– Дорогой лорд Уорбек! – воскликнула она, врываясь в комнату. – Как чудесно опять оказаться в милом старом доме! Как мило с вашей стороны, что вы не забыли меня пригласить, в особенности теперь, когда вам так плохо… Но теперь вам лучше, не правда ли? Я получала такие плохие известия о вас, что одно время я положительно встревожилась. Когда я получила ваше письмо с приглашением, я сначала просто глазам своим не могла поверить, но мне надо бы помнить, что вы никогда не забываете старых друзей, даже если наши пути уже столько лет как разошлись. А, Роберт, голубчик, как поживаете? С первого взгляда видно, что у вас все в порядке. Боже мой, боюсь, что наши пути разошлись начисто. Не беда, мы постараемся позабыть больные вопросы ради Рождества, правда ведь? Я всегда считала, что Рождество существует не только для воспоминаний, но и для забвения. Ах, дайте мне сесть поближе да поуютнее к огню и оттаять. Я совершенно замерзла!
В какой‑то момент лорду Уорбеку удалось вклинить в этот монолог вопрос о том, как она доехала.
– Ужасно, ужасно! Если бы меня не ждал впереди дорогой мой Уорбек‑холл, не знаю, как бы я это перенесла. Поезд, конечно, опоздал, а в нем такой холодище! Мне было показалось, что мы вернулись к старым недобрым дням до национализации… но я думаю, что в те дни мы бы просто‑напросто не добрались! А потом эта кошмарная поездка со станции. На Телеграфном холме снегу намело столько, что не знаю, как мы проехали. К счастью, шофер оказался расторопным парнем, у него были с собой цепи, и он…
Решительно комнату заполнили женщины. Но общее внимание привлекла не миссис Карстерс, несмотря на всю ее болтовню. Пока она безжалостно изливала весь этот поток тривиальностей, Камилла Прендергест спокойно подошла к софе и склонилась к лорду Уорбеку. Они обменялись еле слышными словами, раздался звук двух поцелуев, потом она выпрямилась и подошла к Роберту. Он стоял у окна, и на его красивом лице была маска безразличия.
– Ну, Роберт, как поживаешь?
– Спасибо, хорошо. А ты?
– Спасибо, и я тоже.
В последовавшую паузу миссис Карстерс успела довести свой рассказ с вершины Телеграфного холма до заносов в долине Тэнгли. Камилла засмеялась:
– Похоже, что нам не о чем говорить, верно?
– Да, не о чем.
Она посмотрела через его плечо в окно. Большие хлопья снега залепляли стекла.
– Посмотри на снег! – сказала она. – Сыплет так, будто ему нет конца. Роберт, а ты не подумал, какой был бы ужас, если б мы оказались здесь взаперти на много дней и нам нечего было бы сказать друг другу, кроме «как поживаешь»?
Роберт не смотрел на снег. Вместо этого он глядел в упор на Камиллу. Неожиданно он усмехнулся, но на самом ли деле ему стало весело или нет, сказать было трудно.
– Ужас, – ответил он.
Появление Бриггса с подносом привело разговор – если это можно было назвать так – к концу. Следом за Бриггсом вошел сэр Джулиус, потирая руки и источая добродушие.
– Чай! – воскликнул он с видом человека, которому предложили неожиданное угощение. – Великолепно! Вот что нужно в такой холодный день, как нынче!
– Надеюсь, что на сегодня ты кончил прижимать к ногтю богачей, Джулиус, – сказал лорд Уорбек. – Здесь тебя не надо ни с кем знакомить, я полагаю.
– Меня знакомить! – воскликнул сэр Джулиус с преувеличенным изумлением. – Надеюсь, что нет! Камилла, моя дорогая, вы выглядите очаровательней, чем когда‑либо.
– Благодарю вас! Знаете, я уже начинала бояться, что никто этого не заметит.
– Дорогая леди, я не могу поверить, чтобы кто‑нибудь был так слеп! Будь я чуть‑чуть помоложе, я бы… А, миссис Карстерс! Вот поистине удовольствие! Мы встречаемся как раз кстати. Я только что прочел блестящий доклад одного известного джентльмена из Вашингтона – совершенно блестящий, даю вам слово. Ваш супруг делает там большое дело. Он просто удивил нас всех.
– Меня он не удивил, сэр Джулиус, – прервала его миссис Карстерс с некоторой резкостью. – Я давно знаю, что у него лучший финансовый ум в парламенте – в стране, могу сказать, даже если…
– Даже если – э? – Хорошее настроение сэра Джулиуса нисколько не нарушилось. – Даже если – скажем так – известное лицо является министром финансов, а мистер Карстерс – нет? Не беспокойтесь, его час придет. Всякому овощу свое время, и все мы смертны. Скажите ему, чтоб он не проявлял нетерпения. Это золотое правило политиков.
Что‑то очень похожее на смешок донеслось из оконной амбразуры, и сэр Джулиус быстро повернулся в ту сторону.
– А, Роберт! – сказал он явно более холодным тоном. – Я не заметил вас там, у окна. Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответил Роберт так же холодно.
– Вы, по‑видимому, только что приехали?
– Да, у меня вчера была важная встреча в Лондоне.
– Понятно. Лига свободы и справедливости, по всей вероятности?
– Допустим, что так. А разве вас это касается?
– Я думаю, что в нашей стране это касается каждого мыслящего мужчины и каждой мыслящей женщины, которые думают о демократии.
– А я думаю, что то, что вам угодно называть демократией…
– Камилла, по‑моему, вы не знакомы с доктором Ботвинком, – прервал начавшееся препирательство спокойный голос лорда Уорбека. – Он так любезен, что не жалеет своего времени на наш архив. Доктор Ботвинк, позвольте представить вас леди Камилле Прендергест… миссис Карстерс… мой сын Роберт. С сэром Джулиусом вы уже знакомы. А теперь мы, кажется, все в сборе. Непохоже, чтоб кто‑нибудь еще забрел к нам в такой день, как нынешний. Задерните портьеры, Бриггс. Камилла, ты разольешь чай?
Напряжение разрядилось. Пока Камилла, заваривая чай, возилась с монументальным серебряным чайником, который Бриггс счел подходящим для данного случая, ей вспомнился полузабытый детский стишок:
Поставили чайник, и мало‑помалу
Все счастливы стали опять.
На минуту по крайней мере воцарился мир. Вид сахарницы натолкнул миссис Карстерс на детальное обсуждение с сэром Джулиусом вопроса о пошлинах на колониальный тростниковый сахар. Роберт увлекся разговором с отцом на такую же безобидную тему. Камилла обнаружила, что д‑р Ботвинк робко стоит подле нее.
– Может быть, мне отнести лорду Уорбеку его чай? – предложил он. – Все остальные, кажется, заняты.
Он неловко принял чашку, которую Камилла протянула ему, и чуть не уронил ее.
– Я должен извиниться за свою косолапость, – сказал он серьезно, – но дело в том, что пальцы у меня немного окоченели.
Благополучно вручив лорду Уорбеку чай, он возвратился на свое место. Камилла заметила, что Роберт игнорирует его существование почти с наглым вызовом. Она сознательно решила быть особенно вежливой с этим заброшенным человечком.
– Неужели вы работаете в неотапливаемом архиве? – спросила она. – Вы же погибнете!
– Человек не погибает от холода, пока может раздобыть пищу, – ответил д‑р Ботвинк наставительно. – По крайней мере таков мой личный опыт. Но там действительно ужасный холод! Ученые говорят, что существует состояние, именуемое абсолютным холодом, и я склонен думать, что помещение архива недалеко ушло от этого состояния.
– Вы прекрасно говорите по‑английски, – сказала Камилла рассеянно. Она смотрела мимо него на Роберта. С каким‑то извращенным удовольствием она заметила, что он бросает в ее сторону сердитые взгляды, как будто ее дружеское отношение к иностранцу раздражает его. «По крайней мере хоть настолько‑то я его интересую», – подумала она. Она не могла противиться побуждению сердить его и дальше. Вмешавшись в его разговор с отцом, она сказала: – Дядя Том, доктор Ботвинк рассказывает мне об абсолютном холоде. Знаете, что это такое?
– Нет, Камилла, но уверен, что это нечто чрезвычайно неприятное.
– Это, кажется, что‑то похожее на помещение архива.
– Очень сожалею, – сказал лорд Уорбек учтиво, обращаясь к историку. – Боюсь, что в наши дни мне трудно доставить гостям такие удобства, как мне бы хотелось.
– Право, лорд Уорбек, это пустяки, уверяю вас. Мне не следовало так говорить, даже в шутку. Мне много раз приходилось мерзнуть еще сильнее, повторяю, это пустяки. – Д‑р Ботвинк покраснел от смущения.
Роберт впервые обратился прямо к нему.
– Без сомнения, вам показалось холодней на вашей собственной родине, – сказал он медленно. – А где ваша родина, разрешите спросить?
Перед лицом такой намеренной грубости д‑р Ботвинк опять стал совершенно спокойным.
– На это трудно ответить точно, – ответил он. – По подданству я был австрийцем, чехом и немцем – в таком порядке. Но я немного и русский, а случилось так, что родился я в Венгрии. Так что во мне много ингредиентов.
– Включая еврейский ингредиент, вероятно?
– Конечно, – сказал д‑р Ботвинк с вежливой улыбкой.
– Доктор Ботвинк, позвольте обеспокоить вас просьбой передать мне вон то печенье, – вмешался лорд Уорбек. – Благодарю вас. Вы не представляете себе, как я стал завидовать людям, которые могут есть сидя. Питаться лежа – самое противное дело, какое я только знаю.
Камилла поправила подушки за его спиной.
– Бедный дядя Том! – сказала она. – Значит ли это, что вы не сможете обедать с нами сегодня вечером?
– Вот именно, Камилла. Вероятно, я лягу спать гораздо раньше, чем вы встретите Рождество. Роберт будет за хозяина. Надо думать, что вы ничего не имеете против.
Камилла взглянула на Роберта. Он слегка покраснел и отвел глаза.
– Надеюсь, что Роберт ничего не имеет против, – сказала она мягко. – Миссис Карстерс, можно вам налить еще чаю?
– Спасибо, дорогая, только не слишком крепкого. Как я сказала, сэр Джулиус, мой муж глубоко убежден, что колониальные сахарозаводчики…
– Лорд Уорбек, – сказал д‑р Ботвинк неуверенно, – может быть, при сложившихся обстоятельствах предпочтительней, чтоб я не принимал вашего любезного приглашения обедать с вашим семейством сегодня вечером? Мне кажется, что…
– Глупости, голубчик, – ответил лорд Уорбек ласково. – Я настаиваю, чтобы вы обедали с нами. Вы должны считать себя таким же гостем в доме, как и все другие.
– Но…
– Разумеется, вы должны отобедать с нами, – вставила Камилла. – Без вас мне не с кем будет разговаривать. Еще чаю, Роберт? – прибавила она с невинным видом.
– Нет, спасибо тебе, – сказал Роберт с ударением. Он поднялся. – Раз уж мне предстоит руководить сегодняшним торжеством, я лучше переговорю с Бриггсом о том, что мы будем пить.
И он важно вышел из комнаты.
После его ухода наступила неловкая пауза. Миссис Карстерс, которая временно исчерпала проблему колониального сахара, наблюдала за тем, как он выходил, с выражением возмущенного неодобрения. Лицо лорда Уорбека покраснело от гнева, д‑р Ботвинк был очень бледен, а у Камиллы так дрожали руки, что она поставила свою чашку на стол со стуком, который показался громким во внезапно наступившей тишине. Один только сэр Джулиус, глубоко увлеченный кексом с изюмом, по‑видимому, не заметил, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
Первым заговорил лорд Уорбек. Он тяжело дышал и с трудом произносил слова.
– Мне… мне очень жаль, – удалось ему сказать. – Мой единственный сын… гость в доме… мне стыдно…
– Не расстраивайтесь, милорд, прошу вас, – сказал д‑р Ботвинк быстро, причем его английский язык при создавшейся натянутости стал еще более церемонным, чем обычно. – Я прекрасно понимаю положение. Этого прискорбного маленького инцидента следовало ожидать. Он подтверждает мое мнение, что мне не следует присутствовать на обеде сегодня вечером. Собственно говоря, я уже указал на это вчера вашему славному Бриггсу. Это не значит, что я не ценю вашего гостеприимства, но там, где замешана политика…