– Вас легко встревожить, сэр.
– Очень, – сказал д‑р Ботвинк просто.
Он явно нервничал и переминался с ноги на ногу.
– Вы уверены, что миссис Карстерс вошла в комнату леди Камиллы? – спросил он у Бриггса.
– Она пошла в том направлении, сэр.
– И с тех пор вы ничего не слышали о ней или… – он сделал паузу и продолжал с нажимом, – или о леди Камилле?
– Нет, сэр.
– Она ушла к себе после обеда, не правда ли? С тех пор она не звонила и вообще никак не дала знать о себе?
– Насколько мне известно – нет, сэр.
– В таком случае, Бриггс, не окажете ли вы мне любезность пойти в комнату к леди Камилле? Постучите к ней в дверь, войдите, если необходимо – надо же вам, скажем, убрать поднос, – и убедитесь, что… что с ней все в порядке.
Бриггс посмотрел на него удивленно:
– Схожу, если вам этого хочется, сэр. Мне неловко входить в спальню к даме, но…
– По крайней мере постучите и дождитесь ответа, если можете, – настаивал д‑р Ботвинк. – Ступайте, Бриггс, прошу вас!
– Слушаюсь, сэр.
С явной неохотой дворецкий вышел.
– А теперь, – сказал сэр Джулиус, тяжело подымаясь с кресла, – может быть, вы будете столь добры объяснить мне, что все это значит?
Нервно шагавший по комнате д‑р Ботвинк круто повернулся, остановился перед ним и всплеснул руками.
– Сэр Джулиус! – сказал он. – Вы не раз говорили мне, что я не понимаю английских обычаев и нравов. Однако вы также указали мне, что случившееся в этом доме совсем не характерно для Англии. Поэтому я полагаю, что имею такое же право, как и всякий другой, сказать, как, по моему мнению, обстоит дело и почему меня, как выразился наш друг Роджерс, легко встревожить. Дело, по‑моему, обстоит так: среди нас есть убийца, который уже нанес удар один раз, а вернее, два раза. Я для себя уже решил, кто этот убийца, и если бы сержант последовал моему совету, он, наверно, пришел бы к тому же заключению. И вот…
Он остановился, потому что вернулся Бриггс.
– Ну? – спросил он. – Вы были у леди Камиллы?
– Нет, сэр, – спокойно ответил дворецкий. – Оказалось, что это не нужно. Нет причин беспокоиться. Когда миссис Карстерс поднялась к леди Камилле, она увидела, что леди Камилла еще спит. Поэтому она решила отнести поднос, приготовленный для леди Камиллы, к себе в комнату и не возвращаться сюда, а выпить чай у себя в комнате… Вот и все.
– Вот и все, – фыркнул сэр Джулиус.
– Это сказала вам сама миссис Карстерс? – быстро спросил д‑р Ботвинк.
– Нет, сэр. Когда миссис Карстерс выходила из комнаты леди Камиллы, на площадке оказалась моя дочь. Миссис Карстерс рассказала ей это и добавила, что леди Камиллу не следует беспокоить. Я вам еще нужен, сэр?
– Так! – Д‑р Ботвинк повернулся к сэру Джулиусу, его обычно спокойные черты исказились от волнения. – Сэр Джулиус, я намерен сам побеспокоить леди Камиллу тотчас же, и я только молю Бога, чтобы ее еще можно было побеспокоить!
Он оттолкнул изумленного Бриггса и ринулся из комнаты.
– По‑моему, нам лучше пойти с ним, сэр, – пробормотал Роджерс сэру Джулиусу и заспешил вслед.
Джулиус пошел за ним, и с Бриггсом в арьергарде все трое поднялись по лестнице.
Они нагнали д‑ра Ботвинка у комнаты Камиллы. Он напряженно прислушивался у двери. Очевидно, ничего не услышав, он громко постучал. Ответа не последовало. Он подождал с минуту, потом распахнул дверь и шагнул в комнату; остальные встревоженно вошли за ним по пятам.
Леди Камилла лежала в постели, укрытая по плечи пуховым одеялом. Она лежала на боку, отвернув лицо от незваных гостей. С видом сильнейшей тревоги д‑р Ботвинк подошел к постели. Он наклонился, взял спящую за плечо и потряс ее.
Камилла взметнулась, села, уставилась на него с недоумением, постепенно, по мере того как она приходила в себя, переходившим в негодование.
– Какого черта? – пробормотала леди Камилла еще сонным голосом.
– Не знаю, что и сказать, – вымолвил д‑р Ботвинк. – Я остался в дураках. Мне стыдно.
– Да, надо признаться, вам удалось поставить нас всех в глупейшее положение, – ответил сэр Джулиус. – Вчетвером ввалиться в комнату к девушке, разбудить ее, до смерти перепугать…
– Не посыпайте солью рану, сэр Джулиус, повторяю, мне стыдно. Я у всех вас прошу прощения.
Они разговаривали на площадке лестницы, куда, забив отбой, отступили из спальни.
– Я пойду в архив, – сказал д‑р Ботвинк, – и засяду за работу. Не надо было мне ее оставлять. Ни на что другое я не гожусь. Не надо было мне лезть не в свое дело. Это послужит мне уроком.
– Погодите минутку, сэр, – сказал Роджерс. – По‑моему, вы забыли, что мы еще не выяснили то, что вас встревожило в первую очередь.
– Не понимаю вас.
– Мне казалось, что вы забеспокоились оттого, что миссис Карстерс ушла из библиотеки на несколько минут и не вернулась.
– Ах это! – Историк пожал плечами. – Я встревожился только потому, что она пошла к леди Камилле. Я не боялся за миссис Карстерс, о нет!
– Не вижу, – сказал сержант невозмутимо, – почему вы должны бояться за одно лицо больше, чем за другое. Мое дело – охранять сэра Джулиуса, и никто другой меня особенно не интересует. Но раз уж мы здесь, мне кажется, стоит постучать к миссис Карстерс и убедиться, что с ней все в порядке.
– Как вам угодно, сержант. Повторяю, меня это не касается. На сей раз я избегну такой неловкости и останусь в коридоре.
Деревянным шагом сержант Роджерс прошел по коридору до дверей комнаты миссис Карстерс. Как и д‑р Ботвинк, он прислушался, нет ли каких‑либо звуков изнутри. Как и д‑р Ботвинк, он постучался, но два раза и даже громче. Потом распахнул дверь.
Миссис Карстерс не лежала в постели. Она сидела в кресле, уставясь прямо на дверь широко раскрытыми глазами. Она была мертва.
XVI
Чайник
– Нет! – устало сказал д‑р Ботвинк. – Это невозможно! По всем законам логики и разума это невозможно!
– Но это случилось, доктор Ботвинк, – сказал Роджерс.
Все четверо сидели рядком в библиотеке у камина. Под влиянием происшедшего несчастья разница в положении была забыта, и Бриггс без приглашения сел вместе с остальными. Он был смертельно бледен, и руки у него неудержимо тряслись. Сэр Джулиус казался ошеломленным, глаза у него остекленели, движения были медленными и неуверенными. Д‑р Ботвинк обмяк, как проколотый воздушный шар. Даже его круглые пухлые щеки ввалились и как‑то пожелтели, чего раньше не бывало. Что касается Роджерса, то его лицо выражало лишь глубокую усталость. Он свернул себе самокрутку, автоматически двигая пальцами, но не делая попытки ее зажечь. Вместо этого он смотрел на маленькую белую трубочку у себя в руке, словно недоумевая, как она туда попала.
– Это совершенный абсурд! – воскликнул д‑р Ботвинк почти раздраженно. – Уж кто‑кто, но не миссис Карстерс!
– Я вас не понимаю, – мрачно сказал сэр Джулиус. – Если по дому разгуливает маньяк, убивающий людей, то почему миссис Карстерс не должна грозить такая же опасность, как и любому другому?
– Если это маньяк, то какой уж тут разговор о причинах. Так говорит логика. Это я могу понять. Но я не усматриваю здесь никаких признаков мании. Напротив. Я предположил, что тут действует убийца в полном уме, и по этой моей гипотезе только два человека были вне опасности: миссис Карстерс и вы, сэр Джулиус. Но теперь… – Он пожал плечами и замолчал.
– Позвольте спросить, сэр, как вы посмели упомянуть мое имя? – сказал сэр Джулиус. – Уж не намекаете ли вы…
– Это не приведет нас ни к чему, – вмешался Роджерс. – Давайте будем придерживаться фактов. Миссис Карстерс умерла, очевидно, от того же, что и мистер Роберт Уорбек, – от отравления цианистым калием.
– Нет никакого сомнения, что это цианистый калий, – пробормотал д‑р Ботвинк.
– В свое время будет произведен анализ, – продолжал сыщик. – Однако, по всей очевидности, она приняла яд в чае. Мы знаем, что где‑то в доме есть бутылочка с этим ядом, но, хотя я и обыскал тщательно комнату миссис Карстерс, найти бутылочку я не смог. Поэтому мы можем предположить, что она не сама приняла яд. А значит, яд был в чае до того, как миссис Карстерс принесла его к себе в комнату.
Роджерс сделал паузу и откашлялся. Когда он опять заговорил своим ровным, усталым тоном, Бриггса затрясло.
– Мы знаем кое‑что о том, как был приготовлен этот чай, – продолжал Роджерс. – Он был приготовлен не для миссис Карстерс, а для леди Камиллы Прендергест и был взят покойной к себе в комнату. Очевидно, миссис Карстерс выпила его чисто случайно, лишь потому, что леди Камилла спала.
– Но почему же она это сделала? – перебил его д‑р Ботвинк. – Ведь чай ждал ее здесь, внизу. Мне кажется в высшей степени неестественным…
– Я имею дело с фактами, – холодно сказал Роджерс. – Я еще не видел леди Камиллы и не спрашивал ее об этом; но если она действительно спала, когда миссис Карстерс зашла к ней в комнату, также, как когда туда вошли мы, то факты как будто достаточно ясны. Из них явствует, что если чай был умышленно отравлен, то хотели убить не миссис Карстерс, а леди Камиллу. А чай заново заварили в кухне…
– Господь свидетель, я ничего не клал в него! – воскликнул Бриггс.
– …Заварили в кухне, – повторил Роджерс неумолимо. – Его принес сюда Бриггс и передал миссис Карстерс. Насколько нам известно, она не выпускала его из рук до самой смерти. Бриггс, – он круто повернулся к побледневшему дворецкому, – вы заварили этот чай, не так ли?
– Да, мистер Роджерс, – почти прошептал Бриггс. – То есть… да, я заварил.
– Был с вами кто‑нибудь в это время? А кухарка, где она была?
– Она и вся остальная прислуга пили чай в комнате экономки. Я… я был совсем один.
Роджерс посмотрел на него бесконечно усталым взглядом, в котором таилось сострадание.
– Лучше сразу говорить правду, – сказал он. – Кто был с вами на кухне?
После нескольких секунд молчания, которые показались часами, Бриггс сказал сдавленным голосом:
– Какое‑то время со мной была моя дочь.
Опять наступило молчание, во время которого Роджерс, по‑видимому, обратил внимание на то, что у него в руке сигарета. Он распрямил смятый кончик, положил сигарету в рот, зажег, выпустил клуб едкого дыма и только тогда спросил:
– А она помогала вам готовить чай?
Сидящим у камина пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ответ. Бриггс опустил голову на грудь, говорил он почти шепотом, и видно было, что это стоит ему большого труда.
– Когда дочь вошла в комнату, я резал хлеб на кухонном столе, – сказал он. – Чайник на плите у меня за спиной только что закипел. Дочь спросила меня, для кого чай, и я сказал ей. Я согрел чайник и положил в него чай из той же чайницы, из которой клал чай и для вас. Когда вода закипела, она спросила, заварить ли чай. Чтобы избавить себя от лишней работы, я ей сказал – да. И даже не оглянулся. Она налила в чайник кипятку, поставила его около меня на поднос и вышла. Это все, джентльмены. – Он умолк и закрыл руками лицо.
– И все‑таки я говорю, что это невозможно! – воскликнул д‑р Ботвинк.
– Благодарю вас, сэр, – еле слышно пробормотал Бриггс. Потом он тяжело поднялся. – Извините меня, но я сейчас пойду, – сказал он. – У меня еще много работы и…
– Погодите, Бриггс, – перебил его Роджерс. – Прежде чем вы уйдете, я хочу вас спросить еще кое о чем. Ведь это вы первый сказали нам, что миссис Карстерс отнесла чай, приготовленный для леди Камиллы, к себе в комнату. Вы узнали это от своей дочери?
– Да, мистер Роджерс. Я передал вам то, что она сказала мне.
– Похоже, что ваша дочь сильно замешана в этом деле.
– Я… я не могу поверить, что она имеет к нему какое‑нибудь отношение, мистер Роджерс.
– Это ей предстоит объяснить в свое время кому следует. Где она сейчас?
– У себя в комнате, я думаю. Вам угодно ее видеть?
Сержант несколько заколебался.
– Да, – сказал он наконец. – Попросите ее тотчас же прийти сюда. И не говорите ей о том, что произошло, понимаете?
– Слушаюсь, мистер Роджерс.
Когда Бриггс ушел, Роджерс обратился к сэру Джулиусу:
– Как я вам говорил сегодня, сэр Джулиус, я здесь для того, чтобы охранять вас. И я не считаю больше своим долгом заниматься расследованием. Ждать осталось недолго: скоро явится местная полиция и проведет расследование – это их дело. Но я считаю своим долгом как служащего полиции дать им как можно более полный отчет о фактах. Вот единственная причина, по которой я намерен допросить эту молодую женщину. Надеюсь, что у вас нет возражений?
– Поступайте, как считаете нужным, – сказал сэр Джулиус.
– Вам очень помешает, – вставил д‑р Ботвинк, – если я буду присутствовать при вашей беседе с этой молодой женщиной? Это было бы мне крайне интересно.
– При условии, что вы не будете вмешиваться в допрос, сэр, я могу дать согласие.
– Очень вам благодарен. Я никакие пойму, зачем было дочери Бриггса пытаться отравить леди Камиллу.
– Причин достаточно, – проворчал сэр Джулиус. – Две женщины и один мужчина. – Он встал. – Я пойду к себе, – заявил он.
Роджерс казался озабоченным.
– Не знаю, сэр Джулиус, могу ли я позволить вам… – начал он.
– …выйти из вашего поля зрения, хотите вы сказать? Я сам о себе позабочусь. Запру за собой дверь. – И прежде чем сержант успел ему помешать, ушел.
– Две женщины и один мужчина, – пробормотал д‑р Ботвинк, когда закрылась дверь за Джулиусом. – Это и впрямь осложнение – надо признаться, я не учел его. Вы согласны с этой теорией, сержант Роджерс?
Роджерс ответил профессору с видом совершенно измученного человека:
– Меня не интересуют теории, сэр. Мое дело – собрать всевозможные факты и сообщить их по инстанции.
– Ах факты. Да‑да, конечно! Может быть, так оно и лучше – если вам удастся придерживаться этого курса. Мне же никак не удается удержаться от логических объяснений, а это утомительно, особенно когда приводит к нелепым выводам. Но если говорить о фактах, то был один маленький штришок, имеющий отношение к миссис Карстерс, которого вы сейчас в вашем замечательном резюме не упомянули.
– Какой?
– Это, наверное, не имеет никакого значения, но заметили ли вы, что у нее были мокрые ботинки?
– Заметил. На ковре остались следы, которые указывали, что она подошла к балконной двери у себя в комнате и на минуту вышла на балкон. Там еще много тающего снега.
– Весьма вам признателен. Вы установили факт, который объясняет этот штришок, но не установили причины, которая объясняет факт. Это вы предоставляете другим, как положено. Многое можно сказать в защиту принципа разделения труда, не правда ли?
Очевидно, сержант считал, что вопрос не требует ответа, и, пока не вошла Сюзанна, несколько минут в комнате царило молчание.
– Вы хотели меня видеть? – спросила она коротко.
– Да. Вы не сядете, миссис Уорбек?
– Lieber Gott![16]– воскликнул д‑р Ботвинк.
– Доктор Ботвинк, – сказал Роджерс сурово. – Если вы хотите оставаться здесь, не вмешивайтесь.
– Прошу прощения, сержант. Это больше не повторится, обещаю вам.
Роджерс опять повернулся к Сюзанне.
– Я понял, что вы были в кухне, когда ваш отец приготовлял чай для леди Камиллы Прендергест? – сказал он.
– Верно. – Сюзанна казалась искренне озадаченной, и взгляд у нее был одновременно и настороженный, и вызывающий.
– Он сказал, что вы помогли ему готовить чай. Это правильно?
– Я налила в чайник кипятку, только и всего.
– И больше ничего?
– Конечно, ничего. Вода вскипела, папа резал хлеб, и я спросила: «Заварить чай?» – а он ответил «да», ну я и заварила.
Наступила долгая, неприятная пауза, а потом Сюзанна сказала тоном, в котором слышался страх:
– А что с чаем?
– В нем был яд, – отчеканил Роджерс.
Рука Сюзанны взлетела ко рту, будто зажимая крик.
– Яд? – пробормотала она. – В чае, который приготовил папа?
– В чае, который вы готовили вместе.
– Но ведь я ничего не делала, говорю вам, только и всего, что налила в чайник кипятку, как папа мне велел. Да и с какой стати мне травить кого‑то?
– Вы знали, что чай предназначался для леди Камиллы?
– С ней что‑нибудь случилось? – быстро спросила Сюзанна.
– С леди Камиллой ничего не случилось. Вы прекрасно знаете, что она не пила этого чая. Его выпила миссис Карстерс.
– А что случилось с ней? – Лицо Сюзанны опять стало холодным и угрюмым.
– Миссис Карстерс умерла.
– Ну, уж это не моя вина. – Сюзанна проявила не больше волнения, чем если бы ее обвинили в том, что она разбила фарфоровую чашку.
– Что вы делали у двери в комнату леди Камиллы? – спросил вдруг Роджерс.
– Я хотела поговорить с ней.
– О чем вы хотели говорить с леди Камиллой?
– Я ей такого наговорила сегодня утром, когда пришла посидеть в комнате его светлости, и я… я…
– И вы хотели продолжить этот разговор, за этим вы пришли?
Сюзанна пожала плечами.
– Теперь это уже не имеет значения, – сказала она, – во всяком случае, я ее не видела.
– Вы пошли туда для того, чтобы посмотреть, выпила ли она чай, так ведь?
– Говорю вам, я ничего не знала про этот чай, – раздраженно повторила Сюзанна. – Когда я пришла туда, из двери выходила миссис Карстерс. Она сказала, что леди Камилла спит и ее нельзя беспокоить. Мы крупно поговорили, а потом она понесла чай в свою комнату, а я ушла в свою. Только и всего.
– А вы не попытались остановить миссис Карстерс и не дать ей унести чай, который, как вы знали, предназначался леди Камилле?
– С какой стати? Говорю вам, что я не знала…
– Хорошо, миссис Уорбек. Незачем это повторять. Думаю, мне больше не придется вас беспокоить. Вы понимаете, что вас могут расспрашивать об этом потом и другие?
– Такой же ответ и тем будет, – ответила Сюзанна и, возмущенная, направилась к двери.
Когда она ушла, д‑р Ботвинк сказал:
– Прошу извинить меня, сержант, за мое восклицание, но я был огорошен. Эта милая женщина, по‑видимому, вдова достопочтенного мистера Уорбека?
Роджерс кивнул.
– Это такой факт, который, конечно, надо учесть. Позвольте спросить, давно вы об этом узнали?
– Только сегодня, после обеда.
– Ах так! А остальные тоже об этом узнали?
– До сегодняшнего дня об этом не знал никто, за исключением Бриггса. Сэр Джулиус узнал об этом только после смерти лорда Уорбека.
– А дамы?
– Сообщили только леди Камилле. Это было как раз перед обедом.
– Понимаю. – Историк целую минуту сидел, погрузившись в свои мысли, а потом пробормотал себе под нос, видимо, без всякой связи с предыдущим: – У людей необразованных словарный запас очень ограничен. Да и выражают они свои мысли очень неточно. Иначе это можно было бы счесть уликой, заслуживающей расследований. Но даже в этом случае не вижу, чем бы это могло помочь.
– Что вы сказали? – спросил Роджерс.
– Я? Ничего. Я, кажется, как говорится, разболтался. Ну‑с, теперь вы собрали все факты, которые искали, сержант?
– Думаю, что да.
– Вот и хорошо. – Д‑р Ботвинк несколько раз зевнул и принялся смотреть на огонь.
Послышались чьи‑то тяжелые торопливые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге предстал сэр Джулиус. Он раскраснелся от волнения, и казалось, всю его усталость как рукой сняло.
– Роджерс! – воскликнул он. – Роджерс, взгляните‑ка! – Он торжествующе потряс пухлой рукой. В ней было что‑то маленькое и темное – У меня в шкафу! – сказал он, задыхаясь. – В ящике, где я держу носовые платки! Я только что хотел достать чистый платок, а когда приподнял его, прямо под ним лежало вот это!
С видом игрока, пошедшего с козырного туза, он положил на стол синюю бутылочку с этикеткой, на которой крупными буквами чернело: «Яд».
– Что вы об этом думаете? – спросил сэр Джулиус.
XVII
«Наговорили…»
Сержант Роджерс взял двумя пальцами бутылочку и посмотрел ее на свет.
– Пустая, как вижу, – сказал он и положил ее обратно. Его лицо, как всегда, было лишено всякого выражения.
– Ну? – нетерпеливо сказал сэр Джулиус. – Разве это не то, что вы искали?
– Похоже, что так, сэр Джулиус. Бриггс, без сомнения, сможет сказать точно, – сказал сержант почти равнодушно.
– И надо же, чтоб она оказалась в моем шкафу! Но как она туда попала? Как вы думаете?
– Что ж, сэр, в вашу комнату легко пройти с лестницы. Это первая дверь на площадке.
– Правильно. Рядом с комнатой леди Камиллы. Комната миссис Карстерс дальше.
– Я помню, сэр.
– Вы, вероятно, обыскали их комнаты вчера ночью?
– Да, сэр.
– Как же так…
– Я не могу это объяснить, сэр. И если только лицо, которое положило ее туда, не захочет само рассказать нам, как это получилось, мы никогда этого не узнаем.
Неодобрение в голосе сержанта было слишком очевидным, чтобы его не заметить.
– Вероятно, мне следовало, – запинаясь, сказал сэр Джулиус, – оставить ее там, где она лежала, пока вы не посмотрите сами.
– Следовало, сэр.
– На ней могли остаться отпечатки пальцев и тому подобное.
– Конечно, была такая возможность.
– Жаль. И наглупил же я! Верно, у меня голова пошла кругом, когда я увидел ее там.
– Вполне понимаю, сэр. – Роджерс сделал паузу и затем продолжал несколько зловеще: – Несомненно, следователь, который будет вести это дело, удовлетворится этим объяснением, принимая во внимание ваше положение.
– Боже мой, Роджерс, надеюсь, что да! – взорвался сэр Джулиус.
– Но конечно, ему придется учесть и тот факт, что ваши показания ничем не подтверждаются.
– Ну и ну! – сказал Джулиус.
– Однако, – спокойно продолжал Роджерс, – имеется один пункт, по которому я могу дать следователю удовлетворительное объяснение. Когда я вчера ночью производил обыск в вашем шкафу, этой бутылочки там не было. Вы ведь говорите, что только что нашли ее в стопке носовых платков, под верхним?
– Да.
– Я открыл этот ящик, когда помогал вам сегодня переодеваться. Если бы что‑нибудь там было не в порядке, я, наверное, заметил бы. Полной уверенности у меня нет, но скорее всего заметил бы. Это поможет впоследствии определить, когда же ее туда положили.
Роджерс взял бутылочку двумя пальцами и сунул себе в карман.
– Больше вы ничего не хотите мне сказать об этом, сэр? – спросил он.
– Мне больше нечего сказать. Вы располагаете всеми фактами.
– Имеется один факт, – заметил д‑р Ботвинк, – который меня по крайней мере несколько утешает.
– Что именно, сэр?
– Тот факт, что бутылочка эта теперь пуста. Это означает, что я смогу пообедать относительно спокойно.
Он встал и вышел из комнаты. По этой ли причине или по другой, но он выглядел не таким подавленным, как раньше. Лицо его было по‑прежнему серьезным и задумчивым, но выражение страха, появившееся с того момента, как стало известно о гибели миссис Карстерс, исчезло. Он довольно быстро прошел в северо‑восточное крыло дома, поднялся по знакомой узкой лестнице и опять очутился в архиве. Однако в этот раз его убежище потеряло для него свое очарование. Внешне в архиве ничего не изменилось. Крыша каким‑то чудом выдержала натиск непогоды. Архивные документы лежали в дубовых шкафах сухие и нетронутые. Но теперь они тщетно обольщали его. Между ними и их пылким обожателем что‑то вклинилось. Двадцатый век, вульгарный, суматошный и тревожный, вторгся в цитадель восемнадцатого и разгромил ее. К своему глубокому удивлению, д‑р Ботвинк обнаружил, что бумаги третьего лорда Уорбека не вызывают у него никакого интереса. Праздно просидел он несколько минут за столом, пока не признал себя побежденным. Тогда он отложил перо, которое бесцельно вертел в руках, и стал прохаживаться по узкому помещению. Он уже четыре раза, круто развернувшись у стола, подходил к двери, как вдруг она отворилась.
– А! – изумленно воскликнул д‑р Ботвинк. – Леди Камилла.
– Я помешала вам, доктор Ботвинк?
– Как вы можете задавать мне такой вопрос! Вы – помешали! При мысли о том, как я недавно обошелся с вами, поверьте, я…
– Вот об этом‑то я пришла с вами поговорить, – без всяких церемоний перебила его Камилла. – По‑моему, вы обязаны дать мне объяснение. Что, собственно говоря, вам и всем остальным понадобилось у меня в комнате?
– Это было недоразумение, в котором виноват я. Впрочем, – поправился он педантично, – «недоразумение» неподходящее слово. Я счастлив, что ошибся. Попросту говоря, когда я шел к вам, я думал, что вы умерли.
– Вы думали, что… Поистине странный повод для того, чтобы врываться в комнату к женщине. В жизни ничего подобного не слышала.
– И тем не менее это правда.
– А почему я должна была умереть именно в этот час?
– Миледи, – сказал д‑р Ботвинк серьезно, – ответь я прямо на ваш вопрос, я бы, пожалуй, совершил еще одну ошибку. Но позвольте напомнить вам то, что вы сами сказали сегодня за обедом, перед тем как пойти отдохнуть.
Камилла покачала головой.
– Не помню, – сказала она.
– Нет? Позвольте, я повторю. Вы сказали, что в этом доме запах смерти, и вы спросили, чья теперь очередь.
– Разве? Я, должно быть, была в плохом состоянии. Очень глупо с моей стороны.
Д‑р Ботвинк посмотрел на нее с восхищением.
– Как чудесна молодость! – сказал он. – Несколько часов сна – и снова все в порядке! Но вы это все‑таки сказали, леди Камилла. И, как видите, к несчастью, оказалось, что ваши слова были не так уж глупы.
– Я не совсем вас понимаю.
– Значит, вам ничего не сказали? Вы не знаете, что миссис Карстерс умерла?
– Миссис Карстерс! – Камилла отшатнулась, но великолепно овладела собой. – Что же случилось?
– Она отравилась, миледи, по всей видимости, чаем, который приготовили для вас и который она выпила сама, увидев, что вы спите.
Камилла ничего не сказала. Оцепенев, стояла она посреди комнаты, ее красивые глаза смотрели в упор на д‑ра Ботвинка.
– Я убежден, – сказал историк серьезно, – что вы действительно спали, когда миссис Карстерс вошла к вам в комнату.
– Она входила ко мне в комнату? Если так, то, конечно, я спала. Я ничего об этом не знаю.
– Это хорошо. – Он с облегчением вздохнул. – В самом деле, очень хорошо. Вы не забудете сказать об этом полиции, когда вас будут допрашивать?
– Разумеется. – Камилла была совершенно озадачена. – Вы понимаете, доктор Ботвинк, что я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
– Пусть так, миледи. При условии, что вы со своей стороны понимаете, что в этом деле я ваш сторонник.
– По‑видимому, это так, – сказала она медленно, – но, хоть убейте, не знаю почему.
– Хоть убейте! – повторил д‑р Ботвинк. – Это просторечное выражение, не правда ли? И пожалуй, оно очень подходящее в создавшейся ситуации. Это мне напомнило, леди Камилла, о другой фразе, которую я недавно слышал, и мне очень хотелось бы, чтобы вы помогли мне в ней разобраться. Как бы ни преуспел иностранец в вашем языке, ему всегда есть чему поучиться.
– Право же, – сказала Камилла, – какой вы странный. Сначала рассказываете, что кто‑то пытался отравить меня, а отравилась миссис Карстерс, а потом преспокойно предлагаете заняться обсуждением английского просторечия! Вы… вы вполне здоровы, доктор Ботвинк?
– Благодарю, миледи, я в полном уме. И смею вас уверить, что затронул я этот предмет не из простого любопытства, а потому, что он может представлять важность для нас обоих. Потерпите, пожалуйста, и ответьте мне на один‑единственный вопрос.
– Хорошо.
– Весьма признателен. – Д‑р Ботвинк поправил очки, заложил руки за спину и повысил голос, словно обращался к студенческой аудитории: – Мой вопрос всего‑навсего таков: как вы понимаете следующую фразу, вложенную в уста человека из простонародья: «Я встретил сегодня такого‑то (такую‑то) и уж наговорил я ему (или ей)»?
– А кто этот человек – мужчина или женщина?
– Женщина.
– Тогда, – не колеблясь, заявила Камилла, – я сказала бы, что она сказала этому человеку нечто обидное.
Д‑р Ботвинк потер руки.
– Прекрасно! А если сказали так: «Мы крупно поговорили»?
– Это, вероятно, означает, что и та женщина не оказалась в долгу. Если сказать просто «мы поругались» – это означало бы более сильный конфликт – нечто вроде скандала.
– Тонкое различие! Я всегда утверждал, что английский – самый выразительный язык в мире. Очень, очень вам благодарен.
– Это все, доктор Ботвинк?
Историк заколебался.
– Да, – сказал он наконец. – Есть у меня и еще несколько вопросов, но боюсь, как бы вы не сочли их дерзкими. Кроме того, я уверен, что кое‑кто сумеет мне ответить на них лучше.
– О! И кто же это?
– Разумеется, женщина из простонародья.
Д‑р Ботвинк нашел женщину из простонародья в буфетной, где она сидела с отцом. Увидев д‑ра Ботвинка, она подозрительно покосилась на него. Да и Бриггс тоже не слишком обрадовался его приходу, но заученно‑вежливо произнес: