VIII. ГИДАЦИЙ И ЗАВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ 4 глава

Почему же тогда по прошествии шести лет Аэций все же нашел при­менение уцелевшим бургундам? Его талант государственного деятеля, возможно, переоценивали, но нельзя спорить с тем, что он был умелым и дальновидным военным стратегом; тем не менее между разгромом бур­гундов гуннами и переселением бургундов в Савойю прошло шесть лет. Ответ заключается в том, что только к 443 году возникла ситуация, требо­вавшая незамедлительной защиты Савойи. Когда Аэций покидал Галлию в 439 году, возобновив договор 418 года с везеготским королем Теодери-хом в Тулузе, он, вероятно, был в общем доволен положением в Галлии. Во всяком случае, великие войны против бургундов, багаудов, везеготов были успешно завершены⁴¹. Однако Сальвиан в 440—441 годах писал о неспокойной обстановке в Галлии, вызванной не набегами аламаннов, а ухудшением социально-экономического положения галльских крестьян. Участились массовые побеги крестьян к варварам, особенно к везеготам, а также к багаудам. Сальвиан так много внимания уделяет той роли, кото­рую багауды играли в Галлии, что он, возможно, предвидел в скором бу­дущем новый всплеск движения багаудов. Сам Аэций, возможно, тоже знал, что скоро возможны беспорядки, и, возможно, он расселил аланов Гоара в Орлеане именно в 442 году. По моему предположению, это было сделано для того, чтобы сдерживать багаудов Арморики, то есть в тот год Аэций ожидал взрывов недовольства со стороны беднейших классов Гал­лии⁴². Однако в 440 году он расселил аланов Самбиды в окрестностях Баланса, откуда они могли держать под контролем нижнюю часть долины Изера: там они защищали один из основных выходов с той территории, где через три года были расселены бургунды.

Часть первая. ГАЛЛИЯ

II. Расселение варваров в Южной Галлии

Разве это не говорит о том, что именно тогда, когда Сальвиан писал об угрозе восстания в Галлии, ситуация в западных предгорьях Альп вызыва­ла беспокойство правительства? Вероятно, Савойя не оставалась в стороне от движения багаудов. В 435 году «почти все рабы галльских провинций участвовали в движении багаудов», когда разразилось первое восстание под руководством Тибатто⁴³. Нет оснований считать, что Савойя не была затро­нута этими волнениями, хотя прямых данных о деятельности багаудов в предгорьях в эти годы у нас нет. Однако во время великого восстания галль­ских крестьян в 284-285 годах этот регион был, вероятно, также им затро­нут. Видимо, волнения происходили в Райхенштейне около Арльсхайма, в Шампанже и в Женеве⁴⁴. Кроме того, есть прямые данные по 408 году. В том году отколовшийся от римлян везегот по имени Сар возвращался из Галлии в Италию во главе войска настолько мощного, что оно разгромило армию Юстиниана, военачальника узурпатора Константина. Но во время перехода через Альпы Сар столкнулся с войском багаудов и вынужден был отдать им всю добычу, захваченную в Галлии. Стоит вспомнить, что он делал в Гал­лии перед возвращением в Италию. Он осаждал Баланс, в котором в 440 году Аэций поселит аланов Самбиды, то есть он отходил из Галлии в Италию вдоль той самой линии, которую должны были охранять эти аланы⁴⁵. Ниче­го не известно о том, что эти горные багауды были разбиты, так что их организация, возможно, продолжала существовать. Во всяком случае, впол­не вероятно, что на протяжении последующих 20-30 лет потенциальные багауды в Альпах были, так как, насколько мы знаем, за эти годы не было сделано ничего, чтобы облегчить жизнь обитателей Альп и предотвра­тить повторение восстания 408 года. Вряд ли местные жители, бунтовав­шие в 408 году, в 443 году были полностью довольны своим положением или окончательно примирились с ним: ведь за эти 35 лет Западная импе­рия пришла в состояние еще большего упадка и условия жизни там ухуд­шились⁴⁶. Также вероятно, что и в Винделиции, и в Норике развивались движения за независимость, сходные с движением багаудов. Аэцию при­шлось вести военные кампании в обеих провинциях в 430 году или при­мерно в это время⁴⁷. Могло ли население Савойи, имея опыт восстания 408 года, остаться в стороне теперь, когда багауды действовали к западу от Савойи, и, возможно, к востоку от нее? Если мы хотим найти объясне­ние расселению аланов Самбиды в Балансе в 440 году и бургундов в Са­войе тремя годами позже, то разумно предположить, что описание Гал­лии, данное Сальвианом в 440-441 годах, верно и в отношении Савойи и тогда план Аэция состоял в том, чтобы защитить долину Роны, саму Са­войю и альпийские перевалы от нападений восставших крестьян и пасту­хов альпийского региона. Обе эти акции должны были решить те же про­блемы, что и расселение везеготов в Аквитании и аланов Гоара в Орлеане. Весь процесс расселения варваров в Галлии будет более понятен, если предположить, что одно и то же средство применялось несколько раз для лечения одной и той же болезни.

Таким образом, та опасность, для предотвращения которой Аэций рас­селил аланов в Балансе и бургундов в Савойе, шла не от аламаннов, при­шедших из-за далекого Дуная. Если следовать нашим аргументам, то мы имеем дело с двумя сходными ситуациями: везеготы и аланы Гоара были расселены так, чтобы отрезать Арморику от остальной Галлии и лишить местных багаудов связи с их возможными сторонниками в других частях страны. Кроме того, нет никаких данных о том, что аламанны когда-либо угрожали Савойе или что после периода относительного спокойствия в конце 30-х годов они вдруг в 442-443 годах стали опасны. Напротив, Саль­виан в 440^41 годах ни разу не упоминает ни об аламаннах, ни о бургун-дах, если не считать его комментария об их пьянстве. Его книга не дает нам оснований считать, что у римлян было больше причин опасаться ала­маннов в 440^41 годах, чем тремя годами раньше, когда Аэций также мог переселить бургундов из Германии I в Савойю. В то же время мы знаем, что в 440-441 годах огромное количество населения присоединя­лось к багаудам. По свидетельству Сальвиана, после отъезда Аэция в 439 году в Галлии назрел кризис, причем вызван он был не аламаннами, а багаудами. Есть и третий аргумент в пользу нашей версии. Землевладель­цы Савойи вряд ли отказались бы от значительной доли своих доходов, если бы они не были уверены, что в противном случае потеряют свои поместья навсегда. Набеги аламаннов наверняка наносили большой ущерб, однако со временем сожженные виллы можно было построить заново, поголовье скота можно было восстановить, а поля засеять. Эти набеги не лишали землевладельцев главного — их собственности на землю, поэто­му вряд ли угроза аламаннских набегов могла заставить их добровольно расстаться с большой частью своих земель и домов.

Расселение бургундов в Савойе можно объяснить угрозой аламанн­ских набегов только в том случае, если землевладельцы заранее знали о том, что аламанны не ограничатся набегами, а захватят Савойю полно­стью. Однако у нас нет никаких данных о том, что землевладельцы знали об этом. Кроме того, вряд ли аламанны стали бы двигаться в далекую Савойю, если они могли занять земли рядом, в северной Швейцарии и Эльзасе. Но даже если предположить, что римские землевладельцы име­ли все основания опасаться вторжения аламаннов в 443 году, они, скорее всего, просили бы правительство о военной помощи и, возможно, о нане­сении превентивного удара по аламаннам. Иными словами, если согла­ситься с тем, что расселение бургундов было вызвано угрозой аламанн­ских набегов, то мы должны предположить (не имея никаких данных, подтверждающих это), что эти набеги внезапно стали представлять ог­ромную опасность для Савойи и соседних регионов, а также что аламан­ны намеревались пройти через северную Швейцарию и поселиться в Са­войе и что это их намерение стало известно владельцам савойских поместий. Есть гораздо боле простая гипотеза, объясняющая все извест­ные факты: и Аэция, и землевладельцев беспокоила внутренняя угроза.

Часть первая. ГАЛЛИЯ

III. Везеготы от Фритигерна до Евриха

Расселение варваров в Савойе, как и в Аквитании, было вызвано восста­нием рабов и их союзников в Галлии.

Если это объяснение верно, то можно только восхищаться блестящей дипломатией Констанция и Аэция. Одним своим решением они превра­тили массы враждебных кочевников в оседлых и в целом довольных сво­им положением земледельцев. Они предотвратили объединение завоева­телей-варваров с бунтовщиками среди сельского населения, а также обеспечили себе военную поддержку для борьбы с бунтовщиками, кото­рые принесли столько ущерба в начале V века. Кроме того, я считаю (хотя вряд ли это имеет отношение к настоящей дискуссии), что этой акцией римляне также раскололи сплоченные ряды своих врагов-варваров, так как отныне интересы племенной знати противоречили интересам рядо­вых воинов. Знатные варвары больше не были просто «вождями». Теперь это были землевладельцы, чей образ жизни будет все более отличаться от образа жизни их народа. Те и другие больше не относились друг к другу как родственник к родственнику, теперь их связывали отношения земле­владельца и арендатора. Немногим римским дипломатам удалось одер­жать победы, так сильно повлиявшие на дальнейший ход событий, как это удалось в 418 году Констанцию, а в 443 году — Аэцию.

III. ВЕЗЕГОТЫОТ ФРИТИГЕРНА ДО ЕВРИХА

В 376 году везеготы, вытесненные гуннами из своих поселений, рас­положенных к северу от нижнего течения Дуная, вступили в пределы Рим­ской империи. 9 августа 378 года они выиграли битву при Адрианополе, а 24 августа 410 года заняли Рим. Однако обе эти победы, хотя и повлияв­шие на ход римской истории, не принесли везеготам земли, на которой они могли бы обосноваться и вернуться к той жизни, которую вели до неожиданного нападения гуннов. Везеготы двинулись дальше из Италии — в Галлию, из Галлии — в Испанию, но нигде им не удалось поселиться навсегда. Начатое ими в 376 году великое завоевание Империи закончи­лось капитуляцией в 416 году, когда в восточной Испании патриций Кон­станций голодом вынудил захватчиков покориться'.

1. Фритигерн и Фравитта

В период с 376 по 418 год положение везеготских вождей, по-видимо­му, стало значительно отличаться от условий жизни рядовых соплемен­ников, а их окружение стало более многочисленным и приобрело боль-

шую власть. К примеру, трудно поверить, что в 382 году, когда везеготы по соглашению с римским правительством обосновались в Мёзии, вожди при распределении земли не захватили непропорционально большие уча­стки. Раздел земли, очевидно, проводили вожди и члены совета племени, и можно с уверенностью сказать, что в результате они получили такую власть, какой у них бы никогда не было при прежней племенной жизни. Кроме того, ежегодная выплата в виде зерна и денег, поступавшая от рим­ского правительства с 382 по 418 год, также попадала сначала в руки вож­дей и членов совета², а они затем распределяли эту помощь или ее часть среди остального населения. Наверняка они и здесь не забывали о своих интересах. А во время военной кампании 394 года, когда везеготские фе­дераты Рима сражались на стороне Феодосия против мятежника Евгения под руководством собственных военачальников, эти военачальники, не­сомненно, постарались приучить свой народ к строгому повиновению и безусловному выполнению приказов, что было характерно для армии Фе­одосия, но непривычно для воинов племени. Однако у нас нет точных свидетельств об этих и подобных им сторонах жизни везеготов, и, если мы хотим понять, как развивалось везеготское общество в период с 376 по 418 год, мы должны обратиться к другим событиям.

В 376 году везеготы стояли на берегах Дуная. Доведенные до отчаяния теми страданиями, которые причинили им римляне, прежде чем пропус­тить в свои провинции, они торжественно поклялись, что будут нападать на римлян при каждом удобном случае и наносить им как можно больше вреда независимо от того, какие блага, по своей воле или вынужденно, предоставят они им. Еще они поклялись в том, что прекратят свою бес­компромиссную борьбу только тогда, когда приобретут власть над всей Римской империей — государством, которое довело их до такого голода, что они вынуждены были отдавать своих детей в рабство в обмен на кор­ку хлеба или мясо собаки³. И именно в контексте этой клятвы мы и долж­ны рассматривать события 8 и 9 августа 378 года.

В то время как Валент решал, стоит ли объявлять сражение при Адри­анополе до подхода западной армии, везеготский вождь Фритигерн по­слал ему личное письмо. В письме он намекал, что скоро станет другом и союзником Валента, и заявлял, что ему трудно будет сдержать дикий нрав своих соплеменников и уговорить их принять условия мира, благоприят­ные для римлян, если Валент не проведет демонстрацию своей военной мощи вблизи расположения везеготов. Если император это сделает, Фри­тигерн сможет остановить своих воинов в их разрушительном стремле­нии немедленно начать битву⁴. Утром рокового дня 9 августа Фритигерн повторил свое предложение. Он вновь предложил Валенту обменяться заложниками и заявил, что готов бесстрашно противостоять своим сопле­менникам, которые наверняка будут разгневаны, узнав о его договоренно­сти с врагом⁵. Были ли эти предложения искренними? Валент сомневался в искренности первого предложения и не принял его. Аммиан Марцел-

^

Часть первая. ГАЛЛИЯ

III. Везеготы от Фритигерна до Евриха

лил, который описал эти события, но не был их свидетелем, считает, что Фрнтигерн и не собирался выполнять свои обещания и сделал такое пред­ложение только с одной целью: внушить Валенту ложное чувство без­опасности. Однако когда пришло второе послание, Валент изменил свое мнение и с согласия своих советников принял предложение Фритигерна. Аммиан никак не выражает своего отношения к этому поступку Валента. Оба они — и император, и историк — могли, без сомнения, лишь догады­ваться о тех мотивах, которые побудили Фритигерна пойти на перегово­ры, и у нас нет никаких доказательств того, что Валент сделал ошибку, посчитав второе предложение искренним и приняв его. Ничто не мешает нам поверить, что Фритигерн искренне хотел договориться с римлянами, не вступая в сражение, и что он действительно желал быть «другом и союзником» императора, а также надеялся добиться таких условий за­ключения мира, которые бы закрепили землю за его народом и в то же время были бы благоприятны для римлян, и что он прекрасно осознавал, какое возмущение вызовет такой компромисс у большинства соплемен­ников. В этих обстоятельствах само свидетельство о том, что он сделал два таких предложения, звучит более убедительно, чем все догадки Ва­лента и Аммиана о возможных мотивах⁶. Ведь если его предложения были обманом, то Фритигерн поистине играл с огнем: как бы он объяснил свои действия воинственно настроенным соплеменникам, если бы до них дошли сведения о тайных переговорах с врагом? Более чем через тридцать лет после этого другой везеготский вождь оказался настроенным так же, как Фритигерн. Он тоже не мог справиться с «варварством» своих воинов и потому пытался интегрировать их в иерархически четкую социальную структуру Римской империи. История Атаульфа и другие события, о кото­рых мы сейчас будем говорить, дают нам основания почти наверняка ут­верждать, что Валент не ошибся, поверив в искренность Фритигерна и приняв его предложение. Таким образом, уже в 378 году позиция везегот-ского вождя сильно отличалась от настроений рядовых членов племени. Вождь вел тайные переговоры с заклятым врагом своего народа. Он счи­тал, что в его интересах добиться выгодного соглашения с имперским правительством, и понимал, какое возмущение это соглашение вызовет среди его людей. Однако переговоры не увенчались успехом, так как двое военачальников римской армии по своей инициативе начали битву при Адрианополе раньше, чем их командующий предпринял какие-либо по­ложительные шаги в этом направлении.

Уже после битвы трения, существовавшие между везеготами, были использованы императором Феодосией, и об этом у нас есть прямые и точные свидетельства. После сокрушительного поражения римлян при Адрианополе Феодосии не надеялся победить везеготов военной силой, а поставил своей целью расколоть их ряды⁷. Он начал с того, что стал пре­подносить бесчисленные подарки и награды «тем вождям племени, кото­рые выделялись положением и знатностью». Он устраивал у себя пирше-

ства в честь каждого из них, делил с ними свой шатер и использовал любую возможность продемонстрировать свою щедрость. Вскоре это на­чало приносить свои результаты: некоторые из вождей «надулись от им­перских почестей и решили, что вся власть в их руках». Причиной уже наметившегося среди везеготов раскола стала клятва, принесенная ими на берегах Дуная в 376 году, та клятва, которую нарушил Фритигерн сво­ими тайными переговорами с Валентом. Одни вожди стояли на том, что клятву следует соблюдать; другие, желавшие и дальше принимать импе­раторские дары, утверждали, что о клятве надо забыть и продолжать на­слаждаться комфортом, предоставленным Феодосием. Глава проримской части военачальников, молодой человек по имени Фравитта, зашел в сво­их политических симпатиях так далеко, что в обход римского законода­тельства женился на римлянке (как позже и Атаульф) и принял римское имя Флавий⁸. Другая часть, которую возглавил Эриульф, более многочис­ленная и включавшая в себя более влиятельных вождей, твердо придер­живалась клятвы. Феодосии строго карал любого римского военачальни­ка или солдата, а однажды покарал все население Константинополя за агрессивные действия по отношению к везеготам: для него было важно, чтобы его «тонкая» тактика не была скомпрометирована кровожадностью подчиненных⁹. И когда Атанарих, покинутый своими воинами и оставив­ший свое убежище в трансильванских Альпах (куда он бежал от гуннов в 376 году), сдался римлянам и 11 января 381 года прибыл в Константино­поль, Феодосии принял его с почестями. Когда две недели спустя Атана­рих умер в столице Восточной империи, Феодосии устроил ему государ­ственные похороны и сам возглавлял похоронную процессию. Это произвело огромное впечатление на многих везеготов¹⁰. Разногласия между ними вскоре достигли кульминации. Это случилось, когда Феодосии при­гласил членов обеих групп — проримской и антиримской — на пир, еще более роскошный, чем прежде. Там между везеготами завязалась ссора. Они покинули пиршество, продолжая ссориться, затем Флавий Фравитта вынул свой меч и насквозь пронзил им Эриульфа. Эриульф упал, смер­тельно раненный, его соратники набросились на Фравитту, и только им­ператорская гвардия смогла разнять дерущихся.

В результате политики, проводимой Феодосием, часть везеготских вож­дей перешла на службу к римлянам. Один из вождей-перебежчиков по имени Модарес проявил такую преданность римлянам, что получил ко­мандную должность в римской армии и вскоре нанес поражение банде грабителей, состоящей из его соплеменников". Вероятно, тогда же везе­готский вождь Мундерих поступил на римскую службу, а к концу цар­ствования Феодосия он уже получил чин dux аравийской пограничной зоны. Примерно в это же время и Гайна покинул свое племя и вступил в римскую армию как рядовой, после чего за десять лет он поднялся до должности командира везеготских наемных отрядов. Несомненно, имен­но в это время Фравитта и его сторонники перешли к римлянам¹². Однако

Часть первая. ГАЛЛИЯ

III. Везеготы от Фритигерна до Евриха

этот раскол затронул только правящую верхушку и почти не распростра­нился на рядовых членов племени, ибо Феодосии старался привлечь на свою сторону «вождей племени, которые выделялись своим положением и знатностью»¹³. Некоторые из них приняли предложение занять высокие посты в римской армии¹⁴. В то же время большинство везеготов были настроены настолько враждебно к римской власти, что, хотя в 382 году в Мёзии они и получили статус федератов, Феодосии впервые призвал их оказать ему военную помощь только через десять с лишним лет после заключения договора от 3 октября 382 года¹⁵. Таким образом, раскол меж­ду основной массой везеготских племен и частью их вождей зашел так далеко, что последние, как в свое время Сегест, вождь херусков, готовы были навсегда покинуть родное племя и поступить на службу к заклятым врагам своего народа.

То, что нам известно о дальнейшей карьере этих «перебежчиков» (как их откровенно называли римляне), говорит о том, что большинство везе­готов сделали правильный выбор, не последовав их примеру. В 400 году везегот Гайна и его родственник Трибигильд¹⁶ подняли восстание против правительства Восточной Римской империи, где они служили офицера­ми. Как многие считали, у них был некий план захвата верховной власти в Империи¹⁷. Однако их целью были не выход из римского общества (к ко­торому они только недавно примкнули) и не свержение римской государ­ственности (в которой они имели высокое положение). Напротив, они стре­мились укрепить свое личное положение, увеличить свои богатства, власть и влияние внутри римского мира. Как только Трибигильд поднял восста­ние в Малой Азии, к нему присоединились массы недовольных своим положением римлян и множество везеготов, попавших в рабство к римля­нам в предыдущие годы¹⁸. Гайна, тайно подстрекавший Трибигильда¹⁹, получил задание подавить восстание. Римские власти отвели ему ту же роль, что и Фравитте несколько месяцев спустя: он должен был уничто­жить своих соплеменников везеготов и их союзников-рабов. Однако вос­ставшие везеготы преследовали иную цель — разрушить то общество, в котором пытались утвердиться Гайна и Трибигильд. Восстание было обречено на неудачу, так как интересы его руководителей заключались в том, чтобы сохранить римское общество и укрепить свое личное положе­ние в нем, в то время как основная масса их соратников и союзников стремилась разрушить римское общество до основания (см. выше, с. 34). Отсюда череда бессмысленных и разрушительных походов по Малой Азии и Европе. Для достижения собственных целей руководители восстания могли бы просто укрепиться в какой-нибудь стратегической точке вблизи Константинополя и перекрыть подвоз зерна из Египта в столицу. Но мог­ли ли они заставить свое войско пойти по этому пути? Могли ли пленные везеготы, которых годами заставляли работать на полях, принадлежав­ших богатым римлянам или государству, согласиться сидеть в какой-ни­будь береговой крепости и ждать, когда правительство пообещает запла-

тить Трибигильду и повысить в должности Гайну? А если бы правитель­ство на это и согласилось, стали бы рабы затем спокойно возвращаться к своему ярму, довольные тем, что хорошо послужили вождям? Во всяком случае, когда Гайна был на вершине успеха, самым смелым его требова­нием было смещение его личных врагов при дворе. В те дни, когда в его власти был Константинополь, он не требовал большего, чем права прово­дить богослужение по арианскому обряду в одной из церквей города, ибо не пристало ему, высшему римскому офицеру, выходить за городские сте­ны каждый раз, когда ему захочется помолиться.

Последний эпизод карьеры Гайны ярко демонстрирует ту роль, кото­рая была уготована везеготским «дезертирам». Он потерпел поражение и от Фравитты, и от римлян и в конце концов повернул к Дунаю. До этого он не собирался туда направляться — ведь и он, и Трибигильд давно рас­прощались с племенной жизнью. У них не было ни малейшего желания возвращаться в нищую и небезопасную Готию — но теперь все другие дороги были для них закрыты. Севернее Дуная Гайна попал в руки гун­нов и был убит²⁰. Но бедствия римлян на этом не закончились. В беспо­рядке, вызванном проходом Гайны через Фракию, беглые рабы и люди, «отказавшиеся от своего положения» в римском обществе, объявили себя гуннами и начали грабить окрестные деревни. Это продолжалось до тех пор, пока на них не пошел маршем Фравитта (как ранее он пошел против разбойников Исаврии), убивая каждого врага, встречавшегося ему на пути²¹. С тех самых пор, как он перешел к римлянам (насколько мы можем судить по письменным свидетельствам), правители Империи использова­ли его только для двух целей — во-первых, уничтожать римских разбой­ников,²² потенциальных союзников захватчиков, и, во-вторых, подавлять восстания везеготов. Убивать разбойников и убивать готов — такая роль была отведена варварам-перебежчикам, покинувшим свои племена.

2. От Алариха до Валии

Избрание Алариха предводителем племени в 395 году не стало побе­дой ни одной из двух соперничающих везеготских группировок. Хотя одно время Аларих и был сторонником соблюдения дунайской клятвы 376 года²³, он, похоже, так и не смог твердо решить, к чему надо стремиться — к то­му, чтобы разрушить Рим, или к тому, чтобы стать его частью. Основное событие, с которым связано его имя, — захват Рима в 410 году — стало символом падения Римской империи, что явилось одним из важнейших процессов мировой истории. Однако вряд ли можно назвать Алариха «вы­дающейся личностью», и вот почему. Политика Алариха состояла в по­стоянном лавировании между двумя противоположными тенденциями того общества, в котором он вырос. С одной стороны, на протяжении всей своей карьеры он, судя по всему, поддерживал приятельские отношения

Часть первая. ГАЛЛИЯ

III. Везеготы от Фритмгерна до Еврмха

со многими имперскими сановниками и, вероятно, находился под их силь­ным влиянием²⁴. Это сказалось на принятии им таких важных решений, как снятие осады Равенны и низложение марионеточного императора Ат-тала²⁵. По мнению позднего готского историка, Аларих хотел добиться (неизвестно, какими средствами) того, чтобы римляне и готы жили в друж­бе и мире и их бы считали единым народом²⁶. (Смысл этой политики ста­нет нам яснее, когда мы будем говорить о преемнике Алариха Атаульфе и о расселении везеготов около Тулузы.) Римляне не без основания счита­ли, что если они обеспечат Алариху твердое личное положение в Импе­рии и назначат его на высокую военную должность, он будет меньше бес­покоиться о судьбе своих людей²⁷.

В то же время Аларих, честно выполнявший все свои договоренности с римским правительством, настойчиво стремился реализовать заветную меч­ту своего народа — найти земли для оседлой жизни. Несомненно, именно по этой причине он пользовался безграничным авторитетом среди своих соплеменников. Ведь он не одержал полной победы ни в одной крупной битве, а целый ряд второстепенных сражений проиграл, причем иногда с жестокими потерями — в одном случае, по имеющемуся свидетельству, потери составили не менее 3000 человек²⁸. Он добивался впечатляющего успеха только тогда, когда не встречал почти никакого сопротивления со стороны римлян (408-410 годы). Он так и не смог обеспечить своему наро­ду постоянного жилья. Более того, можно с уверенностью сказать, что его войско сохранило свою силу только благодаря внутренним противоречиям римской политики²⁹. Тем не менее авторитет его был столь велик, что ему удавалось удерживать везеготов от раскола, к которому их подталкивал Фе­одосии. За время его правления почти не было случаев дезертирства, и в большой степени это можно объяснить его личными качествами и популяр­ностью. Правда, часть войска покинула его при отступлении из Вероны в 403 году, не вынеся лишений. Очевидно, в это время в лагере везеготов возникли большие разногласия и, возможно, некоторые секретные планы готов стали известны Стилихону³⁰. Хотя поначалу отколовшихся было не­много, но их число выросло, когда войско стало страдать от голода и болез­ней³¹. Впрочем, мы не знаем, как скоро многие из покинувших Алариха воинов вернулись к нему³². Что касается везеготской знати, то за время правления Алариха двое из вождей, возможно, перешли к римлянам вмес­те с небольшими группами недовольных. Один из них — некий Ульфила (судя по имени, везегот), ставший в 411 году командующим конницы³³; вто­рой — Сар, брат Сегериха (см. с. 45). Мы почти ничего не знаем об этом Ульфиле, а потеря Сара, предателя по натуре, не была большим ударом для Алариха. Таким образом, несмотря на военные и политические неудачи, преследовавшие Алариха, в период с 395 по 410 год не было массового дезертирства вождей, подобного происходившему в период правления Фе­одосия. «Его странные маневры последующих пятнадцати лет (то есть пос­ле 395 года), возможно, объясняются тем, что его интересы не были полно-