- Ты чего?.. - говорит он дрожащим голосом. - Видишь… я же слез.
- Дурак, - всхлипывает Вика. - Идиот ненормальный… Я маме расскажу… Елизавете Максимовне… всем…
Борька и Вика спускаются вниз. Борька впереди, Вика - сзади. На твердой земле все кажется проще: часы бьют негромко, дома не раскачиваются, кран - самый обыкновенный.
Вика уже не плачет. Борька, хотя у него все еще дрожат руки, подбирает свои и Викины лыжи. Они выходят на улицу и идут рядом.
- Боря, смотри, опять «Чайка», - мирно говорит Вика. Борька улыбается и кивает головой.
- А тебе страшно было?
Борька снова кивает. Такой уж он человек.
- Очень?
- Ага.
- И мне очень.
Они идут по улице, и Вика уже не разглядывает себя в витринах.
Оставим их на время. Пусть идут. Им еще долго идти вместе.
Про урок труда
Уроки труда у нас ведет Алексей Иванович. Он не учитель, а просто рабочий. Он давно на пенсии, потому что ему семьдесят два года. Но работает он больше всех - целый день в мастерской. На него если посмотреть, сразу скажешь, что он не учитель, а рабочий. И даже лучше, что он не учитель. Потому что он никогда не жалуется классному руководителю. А если кто плохо себя ведет, он говорит:
- Уходи, пожалуйста. Не хочешь работать - уходи. Казнить я тебя не буду. Даже отметку поставлю - четверку. Только не мешай.
Но из нашего класса еще никто не ушел. Ребята его любят. Потому что он какой-то честный. Если у нас чего-нибудь не получается, он прямо переживает. Будет по два часа показывать и объяснять, пока не получится. И если там напильник сломал нечаянно или заготовку испортил, ничего не скажет. А вот если кто лодырничает, он обижается, как маленький. Честное слово, просто по лицу видно, что обижается. Как будто он ни когда лодырей не видел.
|
|
В шестом «Б» он одному тоже сказал про четверку. А тот говорит: «Поставьте». Алексей Иванович взял и поставил. А тот ушел. И Алексей Иванович никому не жаловался. На другой день тот ученик снова пришел. Алексей Иванович ему сказал: «За отметкой пришел или работать?» А он говорит: «За отметкой». Алексей Иванович опять поставил четверку. Так Алексей Иванович наставил ему целую кучу четверок. Тот просто не знал, что делать с этими четверками. А ребята перестали с ним разговаривать. Тогда он говорит ребятам: «Исключайте меня из пионеров». А ребята говорят: «Мы тебя нарочно не исключим, чтобы тебе было стыдно галстук носить». Тогда он пошел к Алексею Ивановичу, попросил вычеркнуть четверки. Алексей Иванович сказал, что просто так он не вычеркнет, но может обменять каждую отметку на деталь. И тому ученику пришлось работать в два раза больше - за новые уроки и за старые. А ребята с ним не разговаривали, пока он не обменял последнюю четверку. Они сговорились и не замечали его, как будто его вообще нет. А после того как он обменял последнюю четверку, ребята встретили его у школы и стали по очереди с ним здороваться:
- Здравствуй!
- Привет!
- С добрым утром!
Он обрадовался, что с ним разговаривают, и стал пожимать всем руки. А его спрашивают:
- Как поживаешь?
Он отвечает:
- Ничего.
Ему говорят:
- Что-то тебя давно видно не было.
Он говорит:
- Как - не было? Я же каждый день в школу хожу.
А ребята говорят:
- Что-то мы не замечали, - и начали спрашивать друг друга: - Ты видел? А ты видел? И ты не видел?
И сами отвечают:
|
|
- Я не видел.
- И я не видела.
- Не было его.
- Совсем не было.
- Начисто!
Так и говорили ему, пока он чуть не заревел. А потом каждый дал ему по одному пенделю за Алексея Ивановича, и его простили. Теперь, когда ему даже за дело четверку ставят, у него коленки дрожат.
Меня Алексей Иванович зовет «форсун» - за разговоры. А Борьку - «трудяга». Он всегда нам Борькины детали показывает, как они хорошо сделаны. Борьку Алексей Иванович очень любит за его приемники. Он говорит, что из Борьки получится настоящий механик высшего разряда. Я спросил Алексея Ивановича, что из меня получится.
- Из тебя пока неизвестно что получится.
- Вот и хорошо, - ответил я. - Из Борьки - уже всем известно. Механик. А из меня - неизвестно. Может быть, артист или водолаз.
- Артист из тебя уже получился. Язык у тебя хорошо работает. Вот только руки за языком не поспевают.
Мне Алексей Иванович всегда про язык говорит. Но я на него не обижаюсь. Он мне нравится. И очки у него интересные - с двойными стеклами. Одна половинка для ближнего зрения, другая - для дальнего. Наверное, у него специальные очки, чтобы видеть, кто лодырничает.
Вначале по труду мы делали такие угольнички. На них полки подвешивают. Нам давали полоски железа. Их нужно было опилить напильником. Потом наметить керном, где сверлить, и просверлить дырки. А дальше уже и делать нечего - в тиски вставить и загнуть. Нам больше всего нравилось сверлить на станке. Дырочки ровные получались, как по циркулю. Только этот станок очень быстро сверлит. Возишь, возишь напильником - даже устанешь, пока заготовку опилишь. А к станку подошел - чик! - пожалуйста, четыре дырки. И удовольствия всего на полминуты. Мне даже поэтому сверлить жалко.
|
|
Но я и так больше всех насверлил. Десять дырок я выменял у Алика за два мелкокалиберных патрона. Восемь дырок мне подарил Борька. А шестнадцать дырок я стащил у Вовки Дутова. Мне просто надоело, что он всегда жадничает. Другие сделают заготовку и бегут к станку. А Дутов не бежит. Он весь урок дырки копит. А потом подойдет к станку и наслаждается, и сияет, будто его маслом намазали. Сразу по двадцать дырок сверлит.
Я подговорил Алика, чтобы он отозвал Дутова, а сам взял Вовкины заготовки и пошел к станку. Вот насверлился! А ребята по очереди отвлекали Дутова. Эх, он разозлился тогда. Он сразу сказал, что это я сделал, хоть и не видел. Он обещал, меня подкараулить после школы. Но после школы мы пошли с Борькой. А на двоих Дутов никогда не нападает.
Алику я за это отдал три своих дырки.
А Дутов теперь заготовки к тискам проволокой прикручивает, чтобы не украли.
Алексей Иванович нам все время обещал, что скоро шефы привезут токарные станки. На токарных ведь еще интереснее, чем на сверлильном. Алексей Иванович нам объяснял, как резцы устанавливать, как затачивать. На доске чертил. Только это неинтересно - на доске. Это все равно, что голодному про еду рассказывать.
Ребята давно этих станков ждали.
Один раз мы пришли на урок, а Алексей Иванович говорит:
- Урока не будет.
А сам очень довольный. И в новой рубашке, даже галстук надел. Никогда он галстука не носил. Мы спрашиваем:
- Алексей Иванович, у вас сегодня день рождения?
Он говорит:
- Вроде того. Станки привезли. Пошли встречать.
Девчонки завизжали и стали прыгать. Много они в станках понимают. Просто обрадовались, что на уроке визжать можно.
Мы вышли во двор, а там - грузовик. И на нем два станка. Ничего станочки, с моторами. Рядом с грузовиком стояли парни, человек десять. И еще один толстый, в сапогах с галошами. Когда мы подошли, толстый закричал:
- А вот орлы идут! Токари! А где равнение? Барабан где?
Мы думали, он кому-нибудь другому кричит, позади нас.
Обернулись, а там никого нет. Это он нам кричал. А чего кричать, если мы рядом стоим.
Толстый крикнул Алексею Ивановичу:
- Это ты у них учитель? Здоров, учитель! Принимай подарочек!
- Вот уж спасибо вам, - сказал Алексей Иванович. - Давно ждали.
- Дела, учитель, дела! Без дела не сидим! У меня весь завод вот он где! - И толстый стукнул себя по шее.
Шея у него ничего, тоже толстая. Только завод на ней не поместится.
- Да еще вот эти орлы! - Толстый показал на парней. - Они еще с меня за разгрузку на пол-литра стребуют.
- С вас дождешься, - сказал один парень.
Толстый захохотал:
- Именно! Именно не дождешься! У меня - порядок!
Пока парни сгружали станки, толстый командовал. Он мне не понравился, хоть он и директор завода.
- Станочки-то не на ходу! - весело закричал директор. - Ты, учитель, не обижайся!
- Какая обида? - сказал Алексей Иванович. - Спасибо вам большое. Наладим.
- Точно! Точно, учитель! С такими-то орлами, с барабанщиками!
Пока он кричал, парни затащили станки в мастерскую. Она у нас на первом этаже. Алексей Иванович еще заранее катки приготовил, а то бы им ни за что не втащить.
- Расписывайся, учитель! - Директор протянул Алексею Ивановичу какую-то бумагу. - Чтобы все точно, четко! А если неграмотный, ставь крест вместо подписи! - И он захохотал.
Алексей Иванович расписался. Парни сели в кузов, а директор - в кабину. Он еще и в кабине что-то кричал, но мы уже ничего, не слышали из-за мотора.
Грузовик уехал.
- Ну, ребятки, пойдем, - сказал Алексей Иванович. - Будете теперь вы токари.
Мы пришли в мастерскую. Алексей Иванович походил вокруг станков, погладил их. Потом покрутил рукоятки. Чем больше Алексей Иванович крутил, тем больше хмурился. Затем он постелил на пол рогожку, лег на спину и начал высматривать что-то снизу.
- Чего вы смотрите, Алексей Иванович? - спросил Борька.
- Ничего, ничего… Погоди.
- Ой, Алексей Иванович, давайте скорее работать! - завизжала Мила Орловская. - У меня даже ладони чешутся.
- Не визжи! - сказал я Миле. - Не мешай Алексею Ивановичу. Работать еще тебе надо! Сама не знаешь, с какого бока к станку подойти. А если у тебя ладони чешутся, возьми и почеши. Вон, рашпилем.
- А ты знаешь, с какого боку? Ты знаешь? - затараторила Милка.
- Я-то не знаю. Зато я и не визжу.
В это время Алексей Иванович вылез из-под станка.
- Да, ребятки, - сказал он, - тут не визжать надо, а плакать.
- Почему?
- Этим станкам на свалке место, а не в мастерской.
Алексей Иванович сел на табуретку и закурил. Мы никогда не видели, чтобы он курил в мастерской. И вид у него был очень растерянный. Он даже сразу стал какой-то старый, будто ему не семьдесят два года, а сто или больше.
- Алексей Иванович, как же теперь? - спросил я.
- А никак, - сказал Алексей Иванович. - Будешь сверлить дырки. Ты же любишь дырки сверлить. Это шефы называется! Совестно даже. Тьфу!
- Может, все-таки включить, попробовать?
- Эти станки из-за угла включать надо, - махнул рукой Алексей Иванович. - С ними рядом стоять опасно.
В это время раздался звонок, мы пошли в свой класс. Ребята прямо расстроились. Ведь все думали, что мы первые на этих станках поработаем. А я разозлился на толстого директора. Я шел и думал, что бы я с ним сделал, если бы разрешили. Сначала я подучил бы Борькиного братишку, чтобы тот на него плюнул. Потом посадил бы его на пятнадцать суток… Больше я ничего придумать не успел - мы встретили Владимира Ивановича.
- Вот, Владимир Иванович, это шефы называется! - сказал я.
- А что такое?
- Станочки привезли - их только из-за угла запускать.
- Неисправные?
- Им на свалке место! - завизжала Милка Орловская.
- Плохо дело, - сказал Владимир Иванович. - Я помню, вы мне давно про эти станки говорили. И Алексей Иванович их все ждал. Чего ж теперь делать будем?
- Про них надо в суд написать, чтобы их всех уволили! - сказал я.
- Кого - всех?
- Шефов.
- Так уж и всех, - засмеялся Владимир Иванович.
- А чего они? - сказал я. - Они, может, нарочно. Может, они вредители.
- Эх, Костя, - сказал Владимир Иванович, - тебя бы прокурором поставить.
- А чего? - говорю. - Этот директор точно вредитель. Он кричал все время. И про барабаны чего-то говорил.
- Ладно, ребята, - сказал Владимир Иванович. - Суд, вредители - это все хорошо. Только вам ведь станки нужны. Вот вы и боритесь за то, чтобы они у вас появились. Попробуйте без суда.
- Владимир Иванович, - сказал Борька, - но ведь мы же сами станки сделать не можем.
- Верно. Зато многое другое можете.
- Что - другое?
- Подумайте сами. Ладно? Даю вам неделю сроку. Вы же большие. Вместе подумайте. Не может быть, чтобы сорок пионеров с таким пустяком не справились. Ведь это же пустяк!
- Ничего себе пустяк, - сказал я. - Вы, наверно, чего-то про этих шефов знаете.
- Может, и знаю, - сказал Владимир Иванович. - Но вы все же подумайте. Сами.
После уроков, мы остались и думали часа два, но в тот день ничего не придумали.
Про кошку и мышку
Утром я сказал Зинаиде:
- А нам вчера два станка привезли.
- Ну и хорошо, - ответила Зинаида. Она одной рукой держала ложку, а другой листала учебник.
- Их только из-за угла включать, - сказал я.
- Ага, - отозвалась Зинаида.
- Ты лучше не агакай, ты лучше придумай, чего делать.
- Что делать?
- Чтобы нам их на хорошие обменяли.
Зинаида перевернула страницу и ничего не ответила. Мне надоело, что она не слушает. Сама же всегда говорит, чтобы я советовался со старшими. А я даже не советовался, очень нужно мне с ней советоваться. Я просто спросил. Потому что сам ничего придумать не мог.
- Я, может, тебя первый раз в жизни спросил. И последний. Это ты учти, - сказал я.
- Отстань, Костя. У меня экзамены на носу.
Я говорю:
- Покажи нос. Никаких экзаменов на нем нет. Очки есть, а экзаменов нет.
- Господи! - простонала Зинаида. - Когда же мама приедет?
Я говорю:
- Правильно. Вот мама приедет, я ей все расскажу: что ты мне ни разу посоветовать не хотела и что ты за едой читаешь…
Зинаида уставилась в книжку, а на меня даже не смотрит.
- От этого еда плохо переваривается, - сказал я. - Ведь ты же сама говорила, что плохо.
А Зинаида на меня внимания не обращает.
- К экзаменам надо готовиться в течение всего года, а не в последний день. Ты же сама говорила…
Зинаида молчит.
- И не горбись за столом. Будешь ходить с искривленным позвоночником.
В общем, я повторил Зинаиде все, что она мне раньше говорила.
Она всегда меня учит, как что делать. А Зинаида молчала. Это она решила от меня отмолчаться. Она знает, что мне неинтересно, если не отвечают.
Тогда я сказал:
- Все равно будешь со мной разговаривать.
А Зинаида - ни слова.
Я надел пальто и говорю:
- У меня вот уроки не выучены, а я гулять пойду.
А Зинаида даже не оборачивается.
Тогда я спустился по лестнице и снизу позвонил из автомата.
- Алло!
- Алло! Я слушаю, - ответила Зинаида.
- Это Костя, - сказал я. - Видишь, вот ты со мной и разговариваешь.
В трубке сразу запищали короткие гудки. Но это уже не важно. Все-таки она сказала мне три слова: «Алло», «я» и «слушаю». Вот, наверное, сейчас злится. Зато в другой раз будет разговаривать. Я ведь ее по делу хотел спросить. А про уроки я нарочно сказал. Я их еще вчера выучил.
Только я вышел на улицу, как около кино увидел Борьку. Он стоял в очереди у телефона. Зачем ему из будки звонить? У нас же в парадной есть автомат. Я хотел подойти и спросить. Но потом я подумал, что спрашивать неинтересно. Борька сразу скажет. Он всегда отвечает, если его спрашивают. Лучше я сам узнаю. Так, чтоб он не заметил.
Я подождал, пока Борька войдет в будку, и незаметно подкрался. Сквозь стекло было плохо слышно. У меня даже в ушах закололо - так я старался расслышать.
- Алло! Это редакция газеты? - спросил Борька.
Тут Борька повернулся, и я еле успел отскочить. Больше я ничего не услышал.
А когда Борька вышел из будки, я заметил, что на другом углу его ждет Вика. Они поговорили немного и вместе пошли к Фонтанке.
Борька всегда с Викой ходит. Даже со мной меньше ходит, чем с Викой, хоть мы и живем на одной лестнице. Вместе мы редко бываем. И все из-за Вики. Староста несчастная! Невеста без места! Я ей даже сказал один раз:
- Данилова, ты что, Борькина невеста? Чего ты за ним бегаешь?
- А ты болтун, - ответила Вика, - поэтому с тобой никто из девочек дружить не хочет.
- Со мной? - сказал я Вике. - Со мной хоть тысяча девчонок дружить будут. Я, может, сам не хочу. Захочу - так будут.
- Захоти!
Рядом стояла Мила Орловская. Я ее спросил:
- Мила, будешь со мной дружить?
Мила покраснела и ничего не ответила.
Тогда я сказал Вике:
- Пожалуйста! Видишь - молчит. Молчание - знак согласия.
После уроков Мила подошла ко мне и шепотом сказала, что она будет дружить, только чтобы никто не знал.
- Почему это ты шепчешь? - спросил я.
- Чтобы не услышали, - прошептала Мила.
- А почему «чтобы никто не знал»?
- Так интереснее, - прошептала Мила.
- Кому это интереснее? - сказал я. - Вот еще! Что я, с тобой буду шепотом дружить? Да я и не собирался с тобой дружить. Это я нарочно спросил. С тобой дружить - ты еще в газету напишешь.
Мила обиделась и назвала меня грубияном. А сама правда в газету писала. Она написала: «Дорогая редакция! У нас в классе все интересуются, можно ли дружить мальчику и девочке. Ответьте, пожалуйста». Ну чего тут ей отвечать? Ей что, от редакции специальное разрешение нужно? А если ей ответят «нельзя», так она дружить не будет, что ли?
Пока я думал про Милу, Борька и Вика ушли совсем далеко. Я побежал их догонять. Только я старался, чтобы они меня не заметили. Мне было интересно узнать, куда они идут.
Они перешли через Фонтанку и остановились около большого дома. На дверях была вывеска: «Редакция газеты «Ленинские искры». Тут я вспомнил, что Борька по телефону спрашивал редакцию. И у меня внутри все перевернулось от смеха. Я сразу догадался - они пришли спрашивать, можно ли им дружить или нет.
Я подождал, пока они немного пошептались, и подошел.
- Борька, ты чего тут делаешь?
- А ты чего делаешь? - спросил Борька и вдруг обрадовался. - Ты, значит, тоже догадался?
- Конечно, догадался, - сказал я. - Только ты в редакцию не ходи. Все равно тебе разрешат.
- Чего разрешат?
- Дружить с девочкой.
- С какой девочкой?
- С Даниловой. Хоть она и староста, все равно разрешат. Вика посмотрела на меня и сказала:
- Боря, может быть, у него температура? Смотри, какой он красный.
- Нет у него никакой температуры, - мрачно сказал Борька.
- Это у тебя температура! - сказал я Вике. - А то бы вы не спрашивали про мальчика с девочкой.
- Про кого? - спросил Борька.
- Не притворяйся, - сказал я. - Думаешь, не знаю, зачем ты пришел?
- Зачем?
- Спрашивать: можно или нет дружить мальчику и девочке.
Борька с Викой переглянулись, и вдруг Вика захохотала. У нее даже шея покраснела от смеха. Она так смеялась, что на нее прохожие оборачивались.
Я говорю Вике:
- Смейся, смейся. Только учти - у меня был один знакомый. Он от смеха лопнул.
Она еще сильнее захохотала. Я отвернулся, как будто мне до них никакого дела. Она видит, что я не смотрю, и перестала смеяться. Борька говорит:
- Пойдем с нами. Сам увидишь, зачем пришли.
- Нужно мне с вами идти!
- Зачем же ты за нами шел?
- Я не за вами шел, а по улице.
- Идем, Боря, - сказала Вика. - Все равно его не переговоришь. Он как долгоиграющая пластинка.
- Чего? - сказал я. - Какая пластинка?
- Долгоиграющая. Тридцать три оборота. До-олго играет…
Я говорю:
- Борька, дать ей за пластинку?
- Попробуй дай.
- Может, заступишься?
- А ты попробуй дай.
- За невесту заступишься?
- Дурак, - сказал Борька. - Идем, Вика.
Я стоял и думал: идти мне за ними или нет? Ведь если я пойду, то получится, что я за ними бегаю. А если не идти, то, значит, я Вики испугался. И потом, мне очень хотелось узнать зачем они пришли.
Все-таки я пошел. Поднялся по лестнице. А там длинный коридор. И на всех дверях написано: «Ленинские искры».
Вдруг одна дверь открылась, и оттуда вышел какой-то человек. Пока он выходил, я увидел, что в комнате сидят Борька и Вика. Я заглянул. Они сидели на диване, а рядом с ними сидел молодой парень в зеленом пиджаке. Он меня увидел.
- Ну, заходи, - сказал парень. - Не бойся.
- Я и не боюсь.
- У тебя дело есть?
- Может быть, и есть, - говорю я. - Еще не знаю.
- Ну тогда посиди. Я с ребятами закончу.
А Борька и Вика посмотрели на меня и ничего не сказали, будто меня не знают.
- Так, значит, вы ждали, ждали… - сказал парень Вике.
- Ага, - ответила Вика. - Не только мы, все ребята ждали. И Алексей Иванович тоже. А потом посмотрели - они совсем сломанные.
- Алексей Иванович сказал, что им на свалке место, - добавил Борька.
У меня сразу лоб вспотел. Значит, они не про мальчика и девочку, они про станки пришли разговаривать. А Борька мне ничего не сказал. Ну ладно, я ему припомню.
- Так что же вы теперь думаете делать? - спросил парень.
- Не знаем.
Тут я уже не мог вытерпеть. Если не знаешь, так и не ходи в редакцию. Лучше письма пиши. Про мальчика и девочку.
- Их засудить надо - вот что делать, - сказал я. Парень повернулся ко мне.
- Кого засудить?
- Шефов.
- А ты здесь при чем? - спросил парень.
- Он из нашего класса, - сказала Вика.
- Вот оно что. - Парень засмеялся. - Значит, тебе тоже без станков плохо?
- Очень плохо, - сказал я. - Просто жить невозможно.
Они все трое засмеялись. И я тоже засмеялся, хотя мне и не хотелось с Викой смеяться. Но я просто удержаться не мог.
- Ну ладно, - сказал парень, - пошутили мы с вами, а теперь давайте думать…
В это время позади меня скрипнула дверь. Но я смотрел не на дверь, а на парня и заметил, что он сразу съежился. Лицо у него стало обиженное, как у маленького. Я обернулся и увидел Указателя.
Сначала я испугался. Я думал, что он меня специально выслеживает, когда я в газету приду. Но Указатель на меня даже не посмотрел. Он заулыбался и протянул руку.
- Приветствую вас, Игорь Владимирович.
Игорь Владимирович сморщился, будто ему в рот клюкву положили.
- Здравствуйте.
- Рад видеть вас в добром здравии.
- Спасибо.
- Я к вам по делу. Вот, так сказать, новые плоды трудов моих. Надеюсь, на этот раз подойдут. Мне кажется, это то, что нужно.
Указатель не говорил, а прямо орал, как будто с глухим разговаривал. Игорь Владимирович даже вздрагивал.
- Ребята, - попросил Игорь Владимирович, - обождите, пожалуйста, минутку в коридоре.
Я говорю:
- Мы же первые пришли.
Это я нарочно сказал. Я мог бы хоть целый час ждать. Просто мне Указатель не нравится.
Указатель вытаращил свои глаза и спрашивает:
- Тебя как зовут?
- Костя меня зовут.
- Фамилия?
Тут я совсем разозлился. Мне даже как-то обидно стало, что он меня не узнал, и я уже хотел спросить у него разрешения посмеяться. Но Игорь Владимирович тихонько мне глазами показывает на дверь: «Выйди, пожалуйста»,
Тогда я говорю:
- Идем, Борька, я тебе тоже труды плодов моих покажу.
Мы вышли, но дверь я не закрыл и стал слушать, как Указатель читает свои стихи. Вот какое было стихотворение:
Жил да был мышонок Петя
В чудной клетке на окне.
Все его любили дети,
Очень нравился он мне.
Непослушный был мышонок,
Дисциплины он не знал.
Только вышел он из дверцы,
В лапы кошке он попал.
Пионерам скажем мы:
Знайте, знайте, детки,
Если хочешь долго жить,
Не вылазь из клетки.
Указатель кончил читать и сказал:
- Жду вашего суда. По-моему, тема важная и, так сказать, пионерская.
- Да… конечно… - пробормотал Игорь Владимирович. - Только вот… Я не совсем понимаю, почему вы советуете пионерам сидеть в клетке.
- Ну, Игорь Владимирович, Игорь Владимирович! Не ожидал. Разумеется, клетка - это в переносном смысле. А главная мысль - нужно быть дисциплинированным. Нельзя совершать недозволенных поступков. Разве вы против этой мысли?
- Я - за, - ответил Игорь Владимирович. - Но…
Дальше я не расслышал, потому что к нам подошел какой-то человек со значком «Ленинградская правда». Он заглянул в щелку и сразу отшатнулся. Потом он осторожно прикрыл дверь, погрозил мне пальцем и спросил:
- Давно сидит?
- Кто?
- Вон тот.
- Минут десять.
- Стихи читал?
- Ага.
- Про кого?
- Про кошку и мышку.
В это время по коридору проходил еще один, тоже со значком, только на значке было написано: «Смена».
- Женя, - сказал «Ленинградская правда», - удирай, пока цел.
- А что?
«Ленинградская правда» кивнул на дверь.
- Опять пришел.
- А у тебя уже был? - спросил «Смена».
- Был. Я ему про птичку вернул, он мне про мышку оставил.
- Вот черт, - сказал «Смена». - Сейчас его из «Искр» спровадят, он ко мне придет. А я как раз уйти не могу - приемный день.
- Сочувствую, - сказал «Ленинградская правда». И они ушли.
Я снова открыл дверь. Указатель стоял посреди комнаты и кричал:
- Вы систематически отказываетесь печатать мои стихи! Повторяю: систематически!
- Но ведь стихи-то плохие, - жалобно сказал Игорь Владимирович.
Указатель прямо завертелся на месте.
- А вы только хорошие печатаете? Вот я выписал: «У меня зазвонил телефон. - Кто говорит? - Слон». Это от 14 октября сего года. Что это, по-вашему! Когда вы видели, что слоны говорят по телефону? Или вот: «Когда же ты снова пришлешь к нашему ужину дюжину новых и сладких калош!» Что это, по-вашему? Дети должны верить, что можно питаться калошами? Вы представляете, что будет, если каждый пионер съест по калоше!
Тут уже заорал Игорь Владимирович:
- Это же Чуковский! Понимаете? Чу-ков-ский!
А Указатель почему-то ответил тихо:
- Вот именно. Товарищ Чуковский пишет всякие небылицы, вы их печатаете. Вам приносят стихи о дисциплине, вы их не принимаете. Разрешите доложить, Игорь Владимирович, я буду жаловаться.
- Пожалуйста, - сказал Игорь Владимирович.
А Указатель - еще тише:
- Вплоть до Центрального Комитета…
Указатель повернулся и помчался к двери. Мы еле успели отскочить. Он выбежал из комнаты, пронесся наискосок по коридору. Там была дверь с надписью: «Смена». Туда он и забежал. А мы зашли к Игорю Владимировичу.
Он сидел за столом и держался за щеку, будто у него зубы болят.
- Вам, ребята, чего?
- Это же мы, помните? Насчет станков.
- Ничего я сейчас не помню, - сердито ответил Игорь Владимирович. - Вы садитесь. Вспомним.
Мы сели, помолчали немного. Потом Борька говорит:
- А я его знаю, он в нашей квартира живет.
Игорь Владимирович даже на стуле подскочил.
- В вашей? Может быть, он тебе родственник?
Борька сразу испугался:
- Нет, не родственник! Честное слово, не родственник.
- Тебя как зовут?
- Боря.
- Слушай, Боря, - сказал Игорь Владимирович очень ласково, - а как там… вообще… Ну, как у него здоровье? Болеет часто?
- Он никогда не болеет. По утрам гимнастику делает. Он двухпудовую гирю выжимает: левой восемь раз, а правой одиннадцать. Я сам видел.
- Ага. Значит, не болеет, - вздохнул Игорь Владимирович. - Ну ладно, пусть выжимает…
По-моему, взрослые хитрее всех. Я же видел, что Игорю Владимировичу прямо убить хотелось Указателя, но он при нас ругать его не стал и еще вид сделал, будто ничего не было. Это потому, что взрослый взрослого при ребятах никогда ругать не станет. Они авторитет потерять боятся. Игорь Владимирович даже сразу про станки вспомнил.
- Знаете, ребята, - сказал он. - Я вам постараюсь помочь. Даю слово. Не знаю, что выйдет, но постараюсь. Только сегодня не могу: голова у меня просто чугунная.
Наверное, он честно говорил. Потому что вид у него правда был как у больного. Мне даже его жалко стало. Я говорю:
- Мы в другой раз придем. Верно, Борька?
Борька головой закивал. А Вика будто ничего и не понимает:
- Игорь Владимирович, а сегодня совсем нельзя?
Девчонки, они вообще настырные. С ними много разговаривать - только хуже. Я ткнул Вику локтем в бок - сразу поняла.
- Или лучше завтра, - сказала Вика и - мне локтем в живот.
- Пожалуйста, - обрадовался Игорь Владимирович. - Давайте завтра. Я вас буду ждать в это же время. А сейчас идемте, провожу до лифта.
Только вышли в коридор, на другой стороне открылась дверь с табличкой: «Смена». Оттуда, пятясь, появился Указатель. Он крикнул кому-то в комнату:
- Вплоть до Центрального Комитета! - и пронесся мимо нас - меня даже ветром обдало.
Когда мы вышли на улицу, Вика стала говорить, что мы зря ушли и что надо было сходить к главному редактору. Она так говорила, будто она одна все понимает, а мы - вообще ноль без палочки. Я даже разозлился. И тогда я сразу придумал. Я, когда злюсь, очень быстро думаю. Я говорю:
- Данилова, Владимир Иванович станки делает?
- При чем тут Владимир Иванович?
- Вот и я говорю - ни при чем. Только мы у него помощи просили.
- Ну и что же?
- А ничего. И у Игоря Владимировича просили. Может быть, он станки делает? Ты мне лучше ответь на одни вопрос: у тебя своя голова есть?
- Не умничай, Шмель.
Я говорю:
- А ты не умничаешь?