Осень 2016 года, теплый европейский октябрь, солнечно. Я сижу в кафе в самом центре Будапешта на берегу неспешного Дуная. Неожиданно получаю сообщение, что только что ушел из жизни профессор Юрий Михайлович Лопухин, единственный исследователь болезни пациента Владимира Ильича Ульянова. Профессор был именно тем единственным врачом, который попытался разобраться в довольно странном давнем клиническом случае.
Лопухин Юрий Михайлович, 1924–2016, доктор медицинских наук, профессор, академик РАН, директор НИИ физико-химической медицины. Ректор 2 Московского медицинского института (2-го МОЛГМИ) им. Н. И. Пирогова с 1965 по 1984 год. Автор книг «Болезнь, смерть и бальзамирование В. И. Ленина. Правда и мифы», 1997 и «Как умер Ленин. Откровения смотрителя мавзолея», 2014, в которых затронута тема болезни нашего пациента.
Профессор был первым, кто поставил вопрос об этиологии и патогенезе болезни Ленина не на уровне слухов, а с учетом довольно сложной клинической картины. Конечно, его книги увидели свет только в постсоветское время, да и тема болезни занимает лишь небольшой их объем. Больше внимания в них уделено процессу бальзамирования тела вождя и связанным с этим событиям. Это и не удивительно, поскольку Юрий Михайлович с 1951 участвовал в поддержании «тела» Ленина на «должном» уровне.
Прочитав в 1997 году первую книгу Ю. М. Лопухина, я решил при жизни профессора ничего не писать о болезни и смерти В. И. Ульянова, но почти через 20 лет настало время сделать свой шаг. Пружина, которая была сжата многие годы, распрямилась, запустив процесс формирования рассказа о лечении пациента Ульянова. Буквально за пару недель я написал план и три статьи, которые легли в основу этой книги.
За двадцать пять лет моя библиотека наполнилась старыми медицинскими монографиями, логически связанными с этиологией и дифференциальным диагнозом болезни Ленина. Материала было много, но мне, все-таки, не хватало оригинальной медицинской документации или хотя бы записей лечащих врачей, которые, как известно узкому кругу исследователей, вели дневник болезни пациента. Почему? Потому, что нельзя изучать болезнь конкретного пациента, опираясь только на старинные учебники или научные книги. Во всяком случае, это не мой путь. Таким образом, я и пришел к решению обратиться в РГАСПИ, где с 1924 года хранится документ «Дневник лечащих врачей В. И. Ульянова».
Первую попытку обращения я сделал еще в 1992 году, но все закончилось, вполне предсказуемым отказом. Несколько лет назад я решился на новый подход. Совершенно неожиданно, без всяких вопросов, руководство архива разрешило мне доступ к этому документу. Позднее я все-таки получил разъяснения от ответственного лица: в связи с тем, что «почти все по В. И. Ульянову, в том числе и по его болезни опубликовано, то мне и разрешили работать с данным объемным документом». Опубликовано, конечно, далеко не все, во всяком случае, для врачебного сообщества. Тем не менее, я понял: «время пришло, пора, уже можно».
Когда я пришел в архив, дневник уже ждал меня в хранилище. Он просто лежал в ячейке, от которой мне дали ключ. Его лист вложений был чист. Это значит, что до меня документ не выдавали никому. Вы не можете представить ощущения, которые я испытал когда увидел его. Казалось, он воскликнул: «привет, старик, ну вот и свиделись!»
Комментарий. На сегодняшний день нет научных или научно-популярных работ, в которых освещались бы проблемы дифференциальной диагностики поражения мозга В. И. Ульянова с учетом особенностей течения и клинического оформления болезни у пациента. Все существующие на сегодня книги различного качества основываются лишь на словах разнообразных «лениноведов», не обладающих необходимым уровнем медицинского знания. Врачебное сообщество же пребывает в недоумении. С одной стороны наличествует глубочайшее уважение к заслугам А. И. Абрикосова, который писал патологоанатомический акт, но с каким-то странным выводом. С другой стороны со слов профессора Ю. М, Лопухина известно о том, что с Лениным работали около тридцати известнейших врачей, которые вели у пациента «профилактическое» лечение сифилиса.
Итак, дневник лежал передо мной. Не было больше никаких препятствий для написания книги. Хотя она и построена на истории с болезнью Ленина и драмы, развернувшейся вокруг него, но посвящена все-таки именно врачам пациента. Кроме дневника мне весьма пригодились книги основоположников отечественной неврологии, психиатрии, патологической анатомии и прочих специалистов, среди которых были как те, кто непосредственно участвовал в лечении Ленина, так и те, кто оценивал результаты работы докторов.
Мое повествование во многом будет вестись языком тех лет. Нам важно знать как понимали процесс лечащие врачи, чем лечили, каков был прогноз, знал ли больной, чем он болен и как в результате вышло, что главного пациента Страны Советов лечили от одного, а на вскрытии все профессора выдали дружно, как на экзамене, совсем другой ответ и «почему же все-таки произошло именно так, как произошло».
Потертые и пожелтевшие от времени книги, долго стоявшие на полках в моей библиотеке, как немые свидетели, сегодня, в цифровой век, заговорили: «коллеги, слушайте larga manu…»
Удалось ли мне представить ясную клиническую картину болезни пациента Ульянова всему врачебному сообществу, тем докторам, которых интересует история отечественной медицины, кто хочет понять многогранные аспекты описываемого события в исторически значимый для нашей страны период, каждый решит сам. По данным Росстата на 2016 год в РФ работало 680 916 врачей всех специальностей. Существует ли преемственность клинического мышления, можем ли мы понять наших коллег из прошлого, станет ясно к концу книги.
Начало длиной в четверть века
«В том, что известно, пользы нет,
Одно неведомое нужно»
«Фауст», Гете
Может быть, это началось холодной весной 1983, когда меня посадили в ту же камеру, где когда-то, согласно слухам, сидела Крупская? В Алешинских казармах располагалась гауптвахта московского гарнизона, а раньше – тюрьма, в которой содержали политических заключенных. В ней была специальная 13-я камера, только для сержантов. Вот туда-то меня, гвардии младшего сержанта, очевидно, за слишком свободный нрав, и отправил мой командир капитан Валерий Николаевич Марковский…
… На дворе осень 1989 года, в воздухе носится ощущение перемен, общественность бурлит. В прессе начинают всплывать вопросы из прошлого, которые раньше задавать было нельзя. Появляется все больше новой информации. В тот год я, молодой доктор, выпускник лечебного факультета 1 ММИ им. И. М. Сеченова, рьяно бросился в пучину изучения старения мозга, став аспирантом научного учреждения, в котором хранился мозг вождя мировой революции.
Мое поступление в аспирантуру совпало во времени с началом развала нашей страны. Символично – умирающее государство, в его столице находится институт, созданный по решению основателей этого государства, в котором лежит мозг самого главного первооснователя. Рожденный 30 декабря 1922 года, и проживший век, отведенный русскому человеку, СССР умирал на глазах, покрываясь политическими и социальными пролежнями. И граждане, жившие в стране, где все было связано с Лениным, уже не могли и не хотели больше жить с его именем и его лозунгами.
Комментарий. На момент написания книги, НИИ мозга как отдельный научный институт не существует уже более десяти лет и входит в структуру Научного центра неврологии в виде отдельных лабораторий. Я не буду пересказывать историю забора мозга Ленина, создания мавзолея и, наконец, появления лаборатории по изучению мозга В. И. Ульянова, а затем трансформации ее в институт, поскольку это все хорошо описано рядом историков и журналистов, да и не входит в задачи данной книги.
Уже через полгода работы по теме нейрофизиологии старения я понял, что мне предоставлена возможность изучить патогенез болезни В. И. Ульянова. Изучение сосудистого старения мозга как бы логично накладывалась на клиническую картину пациента, чей мозг был причиной создания именно этого научного учреждения. По открытым источникам в те годы было широко известно, что Ленину был поставлен патологоанатомический диагноз атеросклероза, но уж до такой степени необычного, что это был единственный в мире диагноз, который потом никогда и нигде не был более применен. Объяснение же этому было дано самое простое и на первый взгляд понятное – Ленин – великий человек. У великих людей все процессы протекают необычно, причем, настолько, что для изучения мозга Ленина и всего советского пантеона даже создан специальный институт.
Меня заинтересовало, насколько полученные данные будут применимы к клиническому оформлению болезни пациента и к патологоанатомическому заключению профессора А. И. Абрикосова. Директор института мой интерес одобрил. Тема моего исследования была хоть и старая, но, во время бушевавших социальных ярких перемен начала 90-х годов, приковывала к себе внимание. В тот момент стало возможным обсуждать то, о чем раньше даже думать запрещалось. Так всегда бывает, что человеку запрещено знать, то и ему и интересно выяснить. Да и акт заключения, написанный выдающимся ученым и учителем, фактически создавшим современную патологическую анатомию, нес в себе ряд известных всем близким к теме проблем и загадок, которые оставались на тот момент не решенными, в силу закрытости истории болезни вождя пролетариата.
Директор НИИ мозга О. С. Адрианов, который в моей памяти останется очень мягким и тактичным человеком, прожил всю жизнь в СССР, и его не могло не интересовать и как ученого-нейрофизиолога и как гражданина, что же «не так» с темой болезни Ульянова. Макро- и микроуровни организации интеллекта и памяти его также интересовали и как ученого, и как руководителя одного из ведущих научных учреждений страны. Как мы помним из акта о вскрытии, у пациента В. И. Ульянова были настолько большие структурные поражения мозга, что у него не могло не возникнуть серьезнейших когнитивных нарушений. Конечно, было бы очень хорошо ознакомиться с медицинской документацией пациента, тем более, что доступ к ряду медицинских и архивных документов прочих научно-медицинских учреждений мне подписывал ученый секретарь, и я успешно с ними работал. Но в случае с Лениным никакого доступа мне не предоставили.
Следует отметить, что состояние изучения болезни В. И. Ульянова к моменту выхода этой книги не слишком отличается от ситуации в конце прошлого века. В те времена господствовали слухи и домыслы. Фоном им были безапелляционные и обильные высказывания как дилетантов, так и профессиональных историков, которые не могли и не могут составить правильное заключение по нашему вопросу, просто в силу того, что не имеют ни общих медицинских знаний, ни знаний по физиологии и патофизиологии мозга. История болезни В. И. Ульянова – это своеобразная tabula rasa, т. е. совершенно белый лист. Профессионалы могли бы прочитать редкие буквы, но те были здорово подчищены, а потом все оставшиеся запутанные следы убрали в гранитный сундук архива ЦК КПСС на Большой Дмитровке.
Можно ли было применить к данному клиническому случаю патологоанатомический диагноз «склероз от изнашивания»? Какими были механизмы формирования когнитивных расстройств? Об этом было интересно узнать и мне и самому директору НИИ мозга. Ближе к окончанию моей работы состоялся первый ученый совет, на котором были приоткрыты некоторые данные болезни В. И. Ульянова, и на котором я попытался высказаться, что при столь массированном поражении коры мозга множественными инфарктами, пациент, на определенной стадии болезни, уже не мог не иметь нарушения интеллектуально-мнестических функций.
И тут на сцену вышла тень отца всех народов. На том давнем ученом совете присутствовал единственный выживший из сотрудников О. Фогта, человек очень преклонных лет, восседавший за столом рядом с директором НИИ мозга. Его вид отражал процесс, происходивший в Стране Советов: увядание во всей красе. Я начал рассказывать свое представление о патофизиологии процесса у конкретного пациента: почему у него не было резко выраженного атеросклероза при массированных инфарктах коры мозга. В чертах старца внезапно проявилась жизнь, щеки покрылись краской, руки мелко задвигались. Он неожиданно и резко вскочил и без всякого вступления и приглашения выдал речь, смысл которой воспроизвожу по памяти: «… да как вы смеете так о вожде мирового пролетариата! Да тебя сейчас в черный воронок! Не сметь, не сметь!»
Вот вам и ответ на вопрос, почему во время существования Союза никто не поднимал тему болезни Ленина. На дворе 90-е, но один древний старик мог в этот момент заменить взвод спецназа. Он готов был пойти в бой, отдать остатки своей жизни, но показать всем аспирантам и ученым на территории бывшего СССР, что они не смеют, даже думать или что-либо обсуждать по этой теме.
Очевидно, на моем лице читалось удивление, типа: демократия же на дворе, журнал «Вопросы истории» даже печатает подробные публикации о болезни Ленина на основании дневников дежурных врачей и санитаров. В этот момент директор института решил вмешаться и, придав ладони горизонтальное положение, начал махать мне: быстро садись. Накал страстей, не соответствующий научному собранию, говорил только о том, что я случайно задел в душе старика какие-то религиозные струны. Да, тогда время явно еще не пришло… Тем не менее, с вершины прожитых лет я могу посоветовать молодым коллегам: не надо бояться высказывать свое мнение, нигде и никогда.
О том, что у пациента Ульянова были множественные инсульты в обоих полушариях, все, кто интересовался вопросом, хорошо знают из заключения о смерти. Внезапное начало, временная связь начала болезни, ее обострений с острыми нарушениями кровообращения мозга говорило населению о том, что врачи имели дело с сосудистым заболеванием мозга, для которого характерно волнообразное течение с определенными улучшениями и ухудшениями. Это подтверждалось высказыванием ряда министров и наркомов здравоохранения СССР.
Сегодня в нашей стране каждый год регистрируется до 400 000 случаев инсультов, при этом часто возникает синдром деменции. Ее удельный вес оценивается разными авторами от 15 до 20 % среди всех случаев синдрома слабоумия. И хотя большинство людей, сидящих в очереди к невропатологу, сегодня с диагнозом энцефалопатия, скорее все-таки имеют болезнь Альцгеймера, значимость сосудистых поражений мозга весьма велика. Исторически сосудистым слабоумием в Москве занимались клиника нервных болезней им А. Я. Кожевникова и НИИ неврологии. Но, похоже, НИИ мозга, тоже решился включиться в исследования нейрофизиологии данной патологии. Именно моя работа и была таким научным исследованием.
Следует сказать, что и в наши дни механизмы формирования синдрома слабоумия, без понимания которых невозможна разработка методов и средств борьбы с когнитивными расстройствами, также не до конца известны, и многие методы, включая работу со стволовыми клетками, так и не дают нужного результата. Т. е. синдром деменции, в том числе и при ишемическом поражении мозга, мы не можем излечить даже в XXI веке.
Итак, изучение механизмов мультиинфарктной деменции логично и закономерно привело меня к изучению болезни В. И. Ульянова.
К тому времени мне было известно, что первые явные признаки болезни у Ленина появились в мае 1922 года, а в январе 1924 года он уже умер, т. е. заболевание длилось 1 год и 8 месяцев. За этот период произошло как минимум четыре острых нарушения кровообращения. На вскрытии обнаружились множественные инфаркты в обоих полушариях, как в коре, так и в подкорковых образованиях. Также было известно, что у пациента довольно странный патологоанатомический диагноз и (конечно, со слов сотрудников института) что пациента профилактически лечили сальварсаном. Тут тоже странность, но не в факте применения сальварсана, а в словосочетании «профилактическое лечение». Какая-то загадка, которая пространно объяснялась тем, что у великих людей, даже болезни развиваются не так как у простых обывателей.
Незадолго до Первой мировой войны была разработана холестериновая теория морфогенеза атеросклероза. Ученые Халатов и Аничков показали на модельных животных, что если их содержать на диете, богатой холестерином, то у них развивается атеросклероз, который и является причиной инфарктов сердца, мозга, почек, кишечника и т. д. Именно Н. Н. Аничков, открыл холестериновый патогенез заболевания и уже в 1924 году, была сформулирована вторая более полная комбинационная теория данного заболевания.
Итак, необычная и скоротечная болезнь пациента Ульянова исторически совпала во времени со становлением теории атеросклероза, который даже поменял название «артериосклероз» на современный «атеросклероз» и в которой знаковую роль сыграли российские ученые питерской школы. Поэтому, логично было представлено мнение, что у пациента с наследственной предрасположенностью к атеросклерозу, имевшему очень серьезную психоэмоциональную нагрузку на высшую нервную деятельность и, вероятно, высокохолестериновую диету, развилось заболевание атеросклероз, широко представленное в нашей популяции даже сегодня.
Тема сифилиса, которая прошла красной линией через судьбу В. И. Ульянова, обсуждалась в то время, как в прочем и в наши дни, только на уровне слухов. Все врачи того времени ясно понимали, что тромбозы возникали не только от артериосклероза, но очень часто встречались и при сифилитическом страдании. Наблюдения показывали, что под влиянием сифилиса в артериальных стенках развивались крайне характерные изменения. Прежде всего, происходило разрастание в толще внутренней оболочки артерии, что вело за собой сужение просвета сосуда и приводило в конце концов к его полной непроходимости.
Итак, говоря словами современного врача, в начале XX века наиболее частыми заболеваниями, приводящими к непроходимости кровотока в сосудах головного мозга и в результате к смерти пациентов были атеросклероз и нейросифилис.
Хочу сказать, что тема довольно сложная. Она требует не только высшего медицинского образования, знаний патофизиологии атеросклероза и сифилиса, но и понимания всей истории медицины до начала ХХ века, до этапа, который во многом можно назвать экспериментальным.
Я не даю каких-либо оценок Ульянову, не обсуждаю его политическое наследие и не участвую в спорах вокруг личности В. И. Ленина. Для меня это только пациент, 1870 г. р., умерший, якобы, от болезни с необычным течением и оформлением, которого, судя по всему, неудачно лечило множество светил медицины того времени, целый синклит, как говорил сам Владимир Ильич, для которого был сформулирован диагноз, более никогда не использовавшийся. Поэтому, мое повествование закончится 22 января 1924 года, на следующий день после смерти и в день вскрытия тела пациента.
В итоге, я изучал не исторические события, а течение заболевания, хоть и у исторической личности, но у конкретного пациента. Способность обсуждать диагнозы, не имея медицинского образования, и жонглируя высказываниями лиц, которые были зажаты историческими условиями, по моему мнению, нарушает глубокие принципы медицинской этики. Именно отсутствие медицинских знаний и приводит к использованию только застаревших штампов и мнений сторонних лиц, не основанных на медицинских документах.
Таким образом, для понимания темы болезни вождя мирового пролетариата, необходимо было соблюдение трех обязательных условий:
– доступ к оригинальным записям лечащих врачей В. И. Ульянова
– высшее медицинское образование с глубоким пониманием клиники и патофизиологии атеросклероза и сифилиса
– знание истории медицины, особенно в части неврологии, конца ÄIX – начала XX века.
В 2017 году руководством РГАСПИ я был допущен к дневникам дежурных врачей В. И. Ульянова (далее по тексту «дневники»), которые вряд ли скажут что-то обычному человеку или даже историку. Однако, врачи прошлого оставили в них потомкам, которые говорят с ними на одном медицинском языке, много информации. Развернутая панорама клинической картины стояла передо мной на протяжении всей работы в архиве. Кроме того, мне также разрешили просмотреть в фондах акт патологоанатомического заключения, сделанного А. И. Абрикосовым по телу Ф. Э. Дзержинского, который мне был нужен для сравнения руки специалиста, при том условии, что этот пациент умер от того же заболевания, как предполагалось ранее, что и В. И. Ульянов.
Процесс сбора материала, начатый в 1989 году, завершился 30 марта 2017 года.
Откровения смотрителя мавзолея
«Пишущему лучше не договорить, чем сказать лишнее».
А. Камю
Во время существования СССР обсуждать вопросы дифференциального диагноза и лечения болезни В. И. Ульянова не мог никто, поскольку эта тема была закрыта не только для историков, но даже для медицинского сообщества, включая ученых историков медицины. В советские годы за слишком большое любопытство, энтузиасты могли быть, без всякого сомнения, привлечены не только к административной, но и к уголовной ответственности.
Авторов же из постсоветского периода жизни нашей страны, упоминающих болезнь В. И. Ульянова, довольно много. Тема живая, она волнует многих историков и «лениноведов», но все они в силу отсутствия высшего медицинского образования, не могли и не могут вникнуть в клиническую часть болезни пациента. Так переходили и продолжают и на сегодня переходить от автора к автору представления с высоким уровнем когнитивного искажения и предвзятости личных суждений. Историки и журналисты переносят чужие глупости из книги в книгу, преподнося искаженные данные и не понимая реальной ситуации.
Глубоко понять тему болезни попытался только один человек – профессор Ю. М. Лопухин. Он написал две книги: «Болезнь, смерть и бальзамирование В. И. Ленина. Правда и мифы», 1997 и «Как умер Ленин. Откровения смотрителя мавзолея», 2014. Вот что он пишет: «Перед вами рассказ о болезни и смерти В. И. Ленина, а также о бальзамировании его тела. Автор долго не решался начать работу над этими непростыми темами и тем более публиковать книгу, понимая всю меру сложности и ответственности, связанную с рядом обстоятельств. С одной стороны, существует необъятное море литературы о Ленине, в которой нетрудно потерять свой голос, свое видение проблем. С другой – нельзя не считаться со сложным и противоречивым отношением нашего посткоммунистического общества к безусловно гигантской фигуре Ленина. Несмотря на огромную литературную лениниану, остается запутанной сущность заболевания Ленина и причина его смерти. Официальная версия как будто убедительно доказывает атеросклеротическую природу заболевания с поражением сосудов мозга, которое повлекло за собою 3 больших инсульта (точнее, тромбоза сосудов, что в принципе одинаково плачевно по последствиям) с неизбежной смертью. Но тут же лукаво утверждается по меньшей мере странный диагноз: атеросклероз от изнашивания».
Я тоже долго сомневался писать ли эту книгу, тем более, что в ней затрагиваются вопросы жизни и смерти конкретного человека. Но поскольку жизнь, болезнь и последующая смерть В. И. Ульянова оставила неизгладимый след в семье каждого человека на территории СССР, я сказал себе – да, такая книга нужна. Именно поэтому я не даю никаких политических оценок деятельности В. И. Ульянова, и какая бы картина не вырисовывалась бы к концу исследования, клиническому сообществу нужно и важно знать, как это было, что же произошло не только с пациентом В. И. Ульяновым, но и с его врачами.
Автор указанных выше книг проф. Лопухин уже во вступлении к своей книге ставит под сомнение патологоанатомическое заключение комиссии. Действительно, комиссией был использован термин «абнутцунгссклерозе», что в переводе с немецкого обозначает склероз от износа. Термин до того времени никогда ранее не использовался, да и позднее нигде и никем не был применен. Такого диагноза просто не существует. Удивительно, что в акт патологоанатомического заключения это слово вписано на немецком языке, хотя весь текст на русском. Почему комиссия использовала немецкий язык для одного слова, мы также попробуем объяснить.
Затем Лопухин пишет следующее. «История же его долгой болезни с малыми и большими обострениями, с периодами почти полного восстановления двигательных и речевых функций, с отличной сохранностью интеллекта не укладывается в рамки типичного распространенного атеросклероза. Скорее речь может идти о какой-то капилляропатии – поражении мелких судов мозга, а не крупных, как это наблюдается при атеросклерозе. В прессе получила хождение версия о сифилитическом поражении головного мозга Ленина, которая нашими исследователями до сих пор толком не была опровергнута. К сожалению, данные об анализе спинномозговой жидкости, как и полное гистологическое описание очагов поражения мозга Ленина, в открытой печати никогда не приводились. Это способствовало появлению спекуляций на тему его смертельной болезни. Опубликованные в официальных статьях результаты морфологического исследования аорты, коронарных и сонных артерий скудны и неубедительны. Отдельные возвышающиеся атеросклеротические бляшки на стенках аорты, сужение внутренней сонной артерии только в костном канале еще не свидетельства тяжелого распространенного атеросклероза и вполне могут быть отнесены к возрастным изменениям. Можно с такой же долей вероятности предполагать, что Ленин страдал болезнью Альцгеймера (корковые очаговые расстройства головного мозга) или рассеянным склерозом. Так или иначе, нужна полная и правдивая медицинская информация, которая бы поставила точку в этой многолетней запутанной истории».
Когда я в 1989 году начал работать над темой «абнутцунгссклерозе» у вождя мирового пролетариата, книги Ю. М. Лопухина еще не были написаны. Когда же после смерти профессора взялся за работу я, мне, несмотря на огромное количество накопленного исторического материала, было понятно, приблизительно тоже, что и ему. Очень странный патологоанатомический диагноз, клиническая картина болезни обладала рядом странностей, пациента лечило и консультировало такое количество врачей мирового уровня, что можно было сформировать целый университет. Да и странное использование мышьяка с непонятными, как бы, профилактическими целями.
В 2016 году, ознакомившись со списком архивных документов, которые были выданы для изучения профессору Ю. М. Лопухину в 1995 году, я понял, что документ «дневники врачей Ульянова» он не получал, хотя он без проблем работал с документами из того же 16 фонда. По моим предположениям, срок ограничения доступа к нему должен был завершиться через 75 лет и истек в 1999 году. Следовательно, документ должен выдаваться исследователям без ограничений. Я позвонил в РГАСПИ, озвучил свою просьбу. Мне ответили: приходите, оформляйтесь в читальный зал и получайте.
Дневник просто лежал в ячейке и ждал меня. Работа началась. Каким будет результат, я не знал, да и не мог предположить. Документ оказался очень объемным 410 листов формата А4, текст часто требовал использования лупы и расшифровки рукописных правок. Дух захватило, когда я взял в свои руки этот старый дневник, созданный лечащими врачами пациента, идеи которого развернули всю историю человечества. Документ не только дышит историей медицины, он сам и есть история медицины.
Минут десять я сидел, не открывая завязанную тесемками папку, предвкушая долгожданную встречу с документом, который наделил свойствами одушевленной и живой материи… А потом собрался с духом, развязал тесемки и произнес: «Попробуем сделать следующий шаг вслед за смотрителем мавзолея».
Зачем был нужен дневник?
«Болезнь В. И. Ульянова – это своеобразная tabula rasa в истории медицины»
Доктор В. М. Новоселов
Коллега, очевидно, уже задался вопросом – зачем же 28 мая 1922 был начат такой необычный для врачей документ, как «дневник» лечащих врачей пациента В. И. Ульянова (Ленина), 1870 г. р., который никак нельзя отнести к стандартным медицинским документам, вроде «истории болезни»?
Комментарий. Медицинская документация – это документы установленной формы, предназначенные для регистрации результатов диагностических, лечебных, профилактических, реабилитационных и прочих мероприятий. Она позволяет врачам систематизировать и анализировать полученную информацию. Медицинская документация является учетной и отчетной, её держателем выступают медицинские учреждения, следовательно, врачи медицинских учреждений несут ответственность за неправильное оформление соответствующих документов.
Что обращает на себя внимание в дневнике:
1. Этот документ не оформлен должным образом, принятым как для медицинских документов, как тех лет, так и сегодняшнего дня.
2. Дневник не несет в себе входящего диагноза. По тексту ни разу, даже вскользь, не указан диагноз пациента, без чего не может существовать ни один медицинский документ под названием «история болезни», «карта пациента», «амбулаторная карта» и т. д.
3. В документе нет ни одной четкой прописи или коммерческих названий использованных лекарственных средств арсенобензольного ряда, мазей ртути и висмута, большей частью не указаны и дозировки.
4. Документ не позволяет выделить позицию каждого отдельного врача по отдельным вопросам (за исключением, частично данных осмотра В. В. Крамера от 28 мая 1922, мнения В. М. Бехтерева и В. П. Осипова от 5 мая 1923 года, 20–22 ноября 1923, консолидированного мнения С. М. Доброгаева, В. П. Осипова, Ф. А. Гетье и дублирующего их мнение О. Ферстера).
5. Текст содержит множественную информацию, напрямую не относящуюся к болезни. Объем сторонней информации местами значителен.
Дневник начат 28 мая со сбора анамнеза доктором В. В. Крамером, доктор А. М. Кожевников начал диктовать его с 29 мая 1922. Об этом свидетельствует надпись рукой врача: «Дневник со дня пребывания А. М. Кожевникова» уже в тексте от 29 мая. Это вписано между двух строчек очень убористым почерком, что свидетельствует о том, что машинистка не оставила места, и тогда Алексею Михайловичу самому пришлось править дневник, отметив момент «вступления в должность».
Можно с уверенностью сказать, что дневник не мог появиться без приказа сверху, по желанию или решению самих врачей. Того, кто будет вести тот или иной период дневника, назначали. На обложке документа написано «Дневник истории болезни В. И. Ленина», в ответах сотрудников архива на мои запросы прозвучали и другие названия «дневники дежурных врачей», «дневник дежурного врача В. И. Ленина 1922–1923 гг. А. М. Кожевникова». Таким образом, данный документ имеет несколько произвольных названий, которыми пользуются для его обозначения сами сотрудники РГАСПИ.
Стиль языка, точность фиксации событий, в том числе и медицинского характера от первых страниц до конечных, очень различается, а когда уже становится очевиден негативный исход болезни пациента, дневник становится «телеграфным» – одна запись на несколько дней или даже неделю, становится скорее правилом.
Итак, в разные периоды болезни дневник ведут по очереди три русских врача. При этом, на протяжении всего времени с пациентом почти постоянно находится один немецкий врач. Кроме того, к Ленину вызывают много докторов-консультантов различных специальностей, как граждан РСФСР, так и Германии, Швеции (венерологов и сифилидологов в списке нет). Подчеркну, что дежурными врачами было гораздо большее количество лиц, которые прямо указаны в тексте данного документа – например, 29 апреля 1923 дежурил – Гетье, 16 мая – Елистратов, 5 мая 1923 – Розанов и т. д. В тексте дневника указываются и ночные события, которые врачам, ответственным за составление дневника, передавались дежурантами. Это говорит о том, что данный документ является трудом большого медицинского коллектива.
Для ведения и консультаций пациента Политбюро вызывает группу немецких и шведских врачей, необходимости в которых, как убежден автор, совершенно не было. Вот как об этом пишет Д. А. Волкогонов: «Ленин опасно болен. Политбюро вызывает врачей из-за рубежа. Сталин дает инструкции Крестинскому в Берлин: Всеми средствами воздействовать на Германское правительство с тем, чтобы врачи Ферстер и Клемперер были отпущены в Москву на лето… Выдать Ферстеру (Клемпереру выдадут в Москве) пятьдесят тысяч золотых рублей. Могут привезти семьи, условия в Москве будут созданы наилучшие».
В РГАСПИ хранится письмо Сталина И. В. Крестинскому Н. Н. «о поручении Политбюро ЦК РКП(б) договориться с правительством Германии о вызове в Москву для лечения Ленина В. И. профессоров Ферстера О. и Клемперера Г.». Этот момент также хорошо описан в книге «Ленин. Политический портрет» Д. А. Волкогонова: «Традиция политического, партийного лечения уже существует. Одних врачей отводят, других предлагают, не торгуются по поводу гонораров. Н. Крестинский (полпред в Германии) сообщает шифром из Берлина, что приедут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими «идет работа». Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками. Но этих специалистов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Хеншена. Тот требует 25.000 шведских крон, Москва тотчас же соглашается».
Почему ответственным за диктовку дневника не был назначен немецкий врач Отфрид Ферстер? Ведь именно он провел больше всего времени с больным. Очевидно, потому, что ведение каких-либо дневников не входит в прямые обязанности врачей, и профессор Ферстер мог просто не согласиться, получив такое предложение. Кроме того, иностранного врача тяжелее контролировать, когда он уедет за границу, особенно, в его разговорах в ближнем кругу, поэтому дневник вели только врачи, граждане РСФСР.
Гипотеза автора: группу хорошо оплаченных зарубежных специалистов пригласили как свидетелей которые должны были правильно изложить, и донести до мирового сообщества идею, что у великого человека все, даже болезни происходят, необычно настолько, насколько велики его деяния.
Целая толпа врачей высокого, вернее, высочайшего уровня, должна была спорить, высказывая разные точки зрения, если бы в дифференциальной диагностике или лечении существовала какая-то спорность. Но этого нет, перед нами просто фиксация событий из жизни пациента, в том числе и не медицинского плана. Если в начале болезни фиксируется даже как пациент посмеивается над описаниями состояния его здоровья в СМИ, которые вводят читателей в заблуждение, то позднее, когда ситуация приобретает клинически грозные формы, дневник становится крайне немногословным. Несмотря на то, что дневник заполняли разные врачи с разными стилями и разным подходом к ведению больного, в нем на протяжении всего времени существования ни разу не поменялось только одно – нет диагноза, нет точных назначений и дозировок. Возможно, именно в силу того, что был избран довольно скудный и необычный вариант изложения медицинской информации, документ дожил до наших дней.
Близость клинического мышления врачей разных временных эпох, основанного на творческом подходе, тем не менее, позволяет нам сформировать точное мнение по данному клиническому случаю. При наложении информации из дневника на формулировки медицинских учебников за авторством участников описываемых нами событий, на их монографии и на работы их учителей, объективная картина проявляется как черно-белая фотография в комнате с красной лампой.
Важный вопрос: является, ли «дневник» подлинным, и не несет ли он в себе признаков фальсификации. Должен отметить, что объектом моего исследования был не дневник сам по себе, как объект источниковедения, а его текст, который строго соответствует духу и оформлению медицинских монографий по неврологии, сифилидологии и патологической анатомии конца XIX – начала XX веков. У меня не возникло подозрений в стороннем искажении клинического мышления лечащих врачей. А вот то, что дневник страдает огранич