— Ага. Папуля велел, но со мной можно договориться и передавать я буду не всё. Мы же должны быть заодно, правда?
Клаэс не отвечает, меньше всего прочего ему сейчас хотелось бы поболтать. Он включает холодную воду, набирает её в дрожащие ладони и жадно утоляет жажду, попутно пытаясь смыть привкус рвоты. Затем он умывается, забирает рулон туалетной бумаги и возвращается в комнату устранять оказавшийся на полу ужин, который не успел полностью перевариться. Эгон к тому моменту уже по-хозяйски восседает на кровати Клаэса и с задумчивым видом курит. Клаэс косится на него лишь мельком, но этого хватает, чтобы заметить и впрямь быструю смену настроения, не осталось и тени издевательской улыбочки, теперь гость кажется опечаленным.
— Это ещё ерунда, правда. – уже совершенно другим, меланхоличным тоном продолжает Эгон. – Некоторые и обделаться могут, и вырубиться. А кому-то вообще пофиг, гуляют по чужому подсознанию, как по лесочку за грибочками. Это дело практики.
Клаэс снова не отвечает ему, стараясь вовсе не замечать присутствия кого-то ещё. Он поглощён кропотливой уборкой и старается сделать так, чтобы не осталось ни единого следа. Эгона это сильно огорчает. Он обращает скучающий взгляд на Майна и некоторое время наблюдает за ним молча, но надолго его не хватает:
— Знаешь, мне даже чуточку обидно. Папуля рассказал тебе о том загадочном беглеце, а мне – нет.
— Ничего он мне не рассказал.
— Ну упомянул же, а я вообще впервые об этом слышу, как и все остальные. Значит, я был прав. Убийца – бывший заключённый… А папуля сложный, правда? Вроде обычный человек, а думает как будто на особенной волне, на которую хрен настроишься, чтобы всё без перебоев было. Я, собственно, не самый выдающийся пример из всех возможных, так что у меня не всегда получается подсмотреть за ним, только урывками. У тебя тоже?
— И сам знаешь.
— Ты же просил больше с тобой вслух общаться, но опять чем-то не доволен. – обиженно бубнит Эгон. – Если продолжишь в том же духе, то перестанешь мне нравиться.
— Ты что здесь делаешь??
В комнату проходит удивлённая и рассерженная одновременно Матиль в длинной ночной сорочке. Она обращается непосредственно к Эгону, которого её появление не заставило даже расслабленную позу сменить.
— Наш новый сожитель сделал буэ-э-э. Ты чем его за ужином накормила, женщина?
— Это правда? – теперь Матиль с беспокойством поворачивается к Клаэсу, который к моменту её неожиданного визита как раз успел управиться с уборкой. – Что-нибудь болит? Может, чаю приготовить?
— Нет, спасибо. – мрачно отвечает Майн, которого посторонняя забота лишь удручает.
— А я бы не отказался, три кусочка сахара, пожалуйста. Или лучше кофейку? Да. И с молочком!
— Сам сделаешь. – недоброжелательно отвечает девушка. – Иди в свою комнату, живо! Клаэсу нужно отдохнуть.
Эгон нервно усмехается, будто только что стал свидетелем неслыханной дерзости по отношению к себе.
— Ты серьёзно? Возомнила себя моей мамочкой? Какая же ты смешная.
— Эгон, иди спать. – Матиль начинает закипать, Клаэс, безмолвно наблюдающий за сценой со стороны, чувствует бессильный гнев девушки.
— Ну мамуууль, ещё десять минуточек.
Матиль смиренно принимает своё поражение. За многие годы жизни под одной крышей с зловредным, переменчивым Эгоном она успела понять, что бороться с ним бесполезно, но иногда всё же не сдерживается, о чём впоследствии сожалеет. Спорить с дураками – ниже её достоинства. Так Матиль себя утешает. Она бросает на Эгона последний испепеляющий взгляд, после чего со всей своей доброжелательностью вновь обращается к Клаэсу:
— Тебе точно ничего не нужно?
— Нет.
После этого девушка уходит, чуть слышно хлопает дверь её спальни дальше по коридору. Клаэсу становится немного жаль её, он тайком наблюдает за расслабленными движениями Эгона, пока тот подходит к окну, чтобы выкинуть бычок, и пытается понять, из-за чего он так груб с Матиль.
— Она мне просто не нравится. Бывает же так, ничего не могу с этим поделать. И, если уж на то пошло - мне здесь никто не нравится. У них у всех грёбаный стокгольмский синдром. Считают папулю таким прям из себя славненьким и добреньким, а на деле – понятия не имеют, что это за человек. Мне всегда больше остальных перепадало, потому что я чуточку посильнее, значит, меня можно нагружать и задания давать самые кошмарные, от которых волосы дыбом встают... Седеют, в моём случае.
Эгон как-то слишком резко умолк. Клаэс в этот момент уловил в нём нечто сродни отчаянью, но чувство это было столь далеко и призрачно, что можно было ошибиться, неверно его растолковав. В целом Эгон производит впечатление человека беспечного и довольно наглого, что не слишком-то сопоставимо с тем положением, в котором он находится. Сейчас Клаэс точно осознаёт, что это лишь защитная реакция, за которой прячется запуганный, измученный ребёнок.
— Очень жалким я сейчас выгляжу, да? Сам терпеть не могу нытиков, которые без причины нюни распускают и на других свои сопли вешают. Но я больше, чем уверен, что очень скоро ты поймёшь, что я имел в виду. И это не угроза, нет, ни в коем случае. Просто… просто… ладно, я спать пошёл, что-то мне опять дурно стало…
Продолжая бубнить себе под нос что-то невнятное, Эгон с поникшей головой покинул комнату. Уходя, он забыл прикрыть дверь, это пришлось сделать Клаэсу. Оставшись наедине с собой, Майн наконец-то вздыхает с облегчением. Болезненное состояние после «посещения» Алистера Атлера прошло, не оставив никаких негативных последствий, будто кошмарного приступа и не было вовсе. Неприятно, но терпимо. Утешили слова Эгона о том, что так будет не каждый раз. Погасив свет в ванной, Клаэс в потёмках выкурил у окна ещё одну сигарету, вернулся в кровать и стал пытаться заснуть.
***
Утром Майн пробуждается от пронзительного визга Матиль. Перепугавшись спросонья, Клаэс рывком принимает сидячее положение и суматошно осматривается, усердно пытаясь сообразить, что стало причиной паники. Он видит девушку, стоящую на пороге комнаты. Её лицо искажено гримасой ужаса, она прикрывает рот ладонями, чтобы снова не закричать. А по углам, столу, полкам и кровати Клаэса суетятся крысы. Они буквально всюду, такого их количества, сосредоточенного в одном месте, и сам Майн никогда прежде не видел. Но в отличие от девушки он не напуган, грызуны у него ассоциируются с родным домом и уж точно никаких негативных чувств не вызывают. Одна взобралась на его плечо и щекочет усами шею, Клаэс непроизвольно морщится, сонно улыбается и указательным пальцем гладит зверька по грубой шёрстке на хребте. Ему вдруг показалось, будто данная представительница грызунов уже знакома ему.
— Что здесь происходит??! – вопрошает шокированная Матиль.
— Не знаю, но не бойся, они не укусят. Я думаю, они пришли меня навестить.
— Да какая разница, укусят или нет?!! – продолжает верещать перевозбуждённая девушка. — Это ужасно!! Ты их сюда позвал?!
— Нет. А если и да, то случайно.
— Пусть они немедленно уберутся!
— Они не очень меня слушаются, если честно, но я постараюсь. Успокойся.
На крики Матиль приходят Альбер и Эгон. Вид у последнего такой, будто он не спал больше недели, даже лёжа в своей кровати под капельницей он казался более здоровым и полным сил, нежели сейчас. Создаётся впечатление, что он с величайшим трудом держится на ногах, а если отпрянет от стены, то наверняка свалится. Глазные яблоки снова сильно воспалены, можно предположить, что на протяжении как минимум предшествующего часа он непрерывно чистил лук. Костлявой ладонью он придерживает на груди накинутую поверх голых плеч длинную и сильно растянутую вязаную кофту. Её связала Матиль. Пусть сама девушка ему и не нравится, но зачем же отказываться от хорошей вещи? Если не находится дел по хозяйству, Матиль берётся за спицы, чтобы скоротать время, и созданные ею вещи есть у каждого обитателя дома, даже у Иеронима. Зимой он носит подаренный ему шарф, и кардиган, в котором накануне видел мужчину Клаэс – тоже труды Матиль. У Альбера есть свитер от неё, а сколько вещиц и игрушек сотворила девушка для Иолы – и вовсе не сосчитать. Одна лишь Надя отказывается от подарков Матиль, возмущаясь тем, что вещи якобы колются.
— Ого. – невозмутимо произносит Эгон, который на самом деле ошарашен не меньше Матиль.
— От-т-ткуда он-ни взялись??
Из-за волнения Альбер даже заикается сильнее обычного, но, несмотря на это и позабыв о своей скромности, с отважным видом отстраняет Матиль и заслоняет её собой, уже собравшись ринуться в бой с кровожадными паразитами.
— Слушайте, я понятия не имею, как так вышло, - несколько виновато оправдывается Клаэс, поднимаясь с кровати. – Я попробую всё уладить, только не паникуйте.
— А ты у нас настоящий крысиный король. – улыбается Эгон. – Точно не кусаются? Дай мне вон ту чёрненькую погладить.
— Эгон, не смей! – восклицает Матиль и хватает его за рукав. – Они могут переносить всяческие болезни!
— Пожалуйста, успокойтесь. – почти умоляюще просит Клаэс.
— Пусть они немедленно уберутся отсюда! Это отвратительно!!
— К-к-ка-ак они сюда п-попали?!
— А они дрессированные? Трюки показывать умеют?
Из-за чрезмерного количества шума с раннего утра вновь начинает болеть голова, Клаэс мучительно морщится, проходит к двери, закрывает её перед носами собравшихся за порогом непрошенных зевак и запирается изнутри. Матиль начинает настойчиво стучать и велит открыть, иначе «будут проблемы». Угрозы Клаэс игнорирует, как и просьбы Эгона впустить его посмотреть. Майн встаёт в центре комнаты и утомлённо осматривает суетящихся вокруг него крыс. Откуда они взялись здесь, да ещё в таком количестве, он и сам не понимает. Серёжка, принадлежавшая Нэми, по-прежнему в ухе. Возможно, крысы тянутся именно к ней. Нужно в срочном порядке что-то предпринять, чтобы избавиться от них, иначе ситуация из неловкой перерастёт в критическую. Клаэс поднимает руку и направляет указательный палец в сторону открытой форточки.
— Пошли вон. – монотонно произносит он.
Крысы пропускают его распоряжение мимо ушей и продолжают сновать по периметру. В среднем их собралось около трёх десятков, есть и совсем здоровые, и размером поменьше. Одна всё ещё сидит на плече. Клаэс косится на неё и с очень серьёзным видом спрашивает, будто и впрямь ожидая развёрнутого ответа:
— Что вам нужно?
Грызун лишь тихо попискивает. Ровным счётом никакого отвращения или брезгливости Клаэс не испытывает. Слишком уж он привык к их стабильному присутствию в своей жизни. Не страшит мысль ни об разнообразных инфекциях, переносчиками которых могут являться крысы, ни о том, по каким только помойкам не лазили эти существа прежде, чем оказаться здесь.
Через минуту вновь раздаётся стук в дверь. За ней стоит Иероним собственной персоной, Клаэс знает об этом. Матиль уже успела обратиться к нему с жалобой, и визит к нарушителю общественного спокойствия не заставил себя долго ждать.
— Клаэс, открой. – голос Иеронима никаким образом не свидетельствует о негодовании или злости, он очень спокоен, как и всегда.
Можно было бы и его с успехом проигнорировать, а что он может сделать? Снести дверь с петель? Наказать? Клаэсу абсолютно всё равно. К тому же он даже не ощущает в полной мере своей непосредственной причастности к произошедшему. Вопреки желанию лечь обратно в кровать, позволить дружелюбным грызунам облепить себя с ног до головы и безмятежно уснуть, Клаэс открывает.
— Я не виноват. – сразу же объявляет он.
— Ничего страшного.