Сад на костях.
Первое, что возникает в заторможенном сознании, окутанном кромешным мраком - это нестерпимое желание утолить жажду. Организм отчаянно бьёт тревогу, сообщая об обезвоживании, и всеми силами вынуждает пробудиться ото сна, иначе быть беде. Впрочем, нет… это не похоже на сон. Ясное восприятие происходящего никак не восстановится, мысли путаются… точнее, конкретных мыслей и вовсе нет. Не удаётся определить даже положение собственного тела. Глазные яблоки беспокойно движутся под закрытыми веками, поднять их удаётся не сразу, они будто слиплись. Вскоре кожа подаёт мозгу первые сигналы о том, что здесь – где бы это «здесь» ни было – жарко, скорее даже душно. По виску скатывается капля пота и впитывается в золотистые пряди спутанных волос, разметавшихся по подушке. Далее появляются запахи. Она явно находится не на открытом пространстве, это наверняка помещение и не очень большое, его наполняет аромат чуть отсыревших досок и нечто ещё цветочного происхождения, но угадать не получается. Жажда становится всё сильнее и мучительней. Пересохшие губы приоткрываются и судорожно втягивают воздух, горло мгновенно реагирует и начинает першить. Вместе с этим распахиваются веки. Зрение расфокусировано, бессознательный взгляд мечется из стороны в сторону, и вскоре становится возможным рассмотреть то, что её окружает. Она лежит на просторной, мягкой кровати под плотным и тяжёлым стёганым одеялом. Рядом расположена небольшая тумбочка. На ней стоит вожделенный графин с водой и гранёный стакан, но нет абсолютно никаких сил дотянуться до него или хотя бы шевельнуть пальцем. Тело по-прежнему пребывает в оцепенении. Возможно, она очень больна или вообще парализована – этого вспомнить не удаётся, как и чего-либо другого, но в данный момент это не представляется очень-то уж важным. У противоположной стены небольшой комнатки с довольно низким потолком стоит массивный и явно очень старый комод, рядом с ним – деревянная резная дверь. На полу расстелен диковинный узорчатый ковёр. Вся обстановка кажется мрачной, обесцвеченной, пусть очень опрятной и чистой, нет ни пыли, ни паутины. Даже бревенчатые стены не древесного оттенка, как должно было бы быть, а будто серого, неоднозначного. Вероятнее всего, так кажется лишь спросонья или из-за слабого освящения. Единственный его источник – это окно, наполовину задвинутое однотонными шторами. На улице либо пасмурно, либо вечер. Странно, но под потолком нет люстры или хотя бы лампочки, что наталкивает на мысль об отсутствии проведённого электричества. Что же это за глушь, если нет даже света? Керосиновой лампы или переносного фонарика тоже нет. Почему никто их не оставил в зоне видимости на тот случай, если девушка придёт в себя? Или она здесь совсем одна и так всегда было? Сложно судить наверняка, доводилось ли ей прежде бывать в этой комнате, спать в этой кровати, да и кому, собственно, «ей»? Кто она? Откуда? С каждой секундой вопросов возникает всё больше и больше, их роящийся поток заглушает даже жажду, но она очень быстро напоминает о себе, и напрочь пересохшее горло вновь начинает болезненно першить. Девушка изнеможённо морщится и предпринимает безуспешную попытку пошевелить рукой. Лишь кончики указательного и среднего пальцев едва заметно вздрагивают и вновь застывают.
Вдруг раздаётся приглушённый скрип петель, сопровождающий открытие двери. Девушка переводит на неё растерянный взгляд и напрягается. В комнате появляется стройная, статная женщина преклонного возраста в строгом чёрном платье с белым кружевным воротничком. Абсолютно седые волосы уложены в аккуратный камелёк на макушке. Она выглядит очень изящно. Из-за длинного подола, расклешённого книзу, кажется, будто она не шагает, а парит над ковром. В руках она держит поднос, на котором стоит расписная глиняная пиала с чем-то горячим, судя по тому, что из неё поднимается пар:
— Милая, вы проснулись, — с облегчением констатирует женщина.
Она поспешно проходит к тумбочке, ставит на неё поднос, затем наливает в стакан воды из графина, присаживается на край кровати и помогает лежащей девушке приподнять голову, чтобы та наконец-то смогла напиться. Она залпом осушает стакан, струйки бегут по подбородку, текут на грудь, моча ткань льняной ночной сорочки. Поперхнувшись от жадности и неосторожности, девушка начинает судорожно кашлять, но женщина вновь оказывает участие и помогает ей принять сидячее положение, чтобы та могла упереться лопатками в спинку кровати.
— Тише, тише, — сочувственно проговаривает женщина, поглаживая девушку по костлявому плечу.
Вода, будто чудотворный эликсир, возвращает её к жизни. Координация по-прежнему нарушена, но теперь возможно совершать хоть какие-то, самые элементарные телодвижения. Тяжело дыша, девушка неуклюже вытирает тыльной стороной дрожащей ладони слюни и остатки воды с подбородка. Женщина тут же подносит ей заново наполненный стакан, и на этот раз она уже способна взять его самостоятельно.
— Я понимаю, тебя мучит жажда, но постарайся пить маленькими глотками, иначе тебя может вырвать.
Девушка отчётливо слышит её приятный мелодичный голос, прекрасно понимает речь, значит, она говорит на том же языке. Искоса поглядывая на женщину в промежутках между размеренными глотками, она пытается оживить в памяти её образ, но сделать этого не удаётся. Перед ней совершенно незнакомый человек. Впрочем, она и сама для себя всё ещё незнакомка.
— Ты помнишь, что с тобой произошло?
Девушка возвращает ей стакан и неуверенно покачивает головой в знак отрицания.
— Откуда ты?
— Не знаю...
— Я нашла тебя в лесу, недалеко отсюда. Ты была без сознания, милая, — женщина бережно убирает слипшиеся пряди золотистых волос со лба девушки, покрывшегося испариной, чтобы те не лезли в глаза. — Должно быть, с тобой приключился солнечный удар, сейчас особенно жаркие дни, а на тебе не было никакой шляпки. Я не знаю никого, кто жил бы поблизости, и телефона у меня нет, чтобы позвонить врачам, потому я принесла тебя сюда. Это мой дом, ты здесь в безопасности, ни о чём не тревожься.
Приоткрыв рот, она на мгновение цепенеет от ужаса, потому что не сразу получается вспомнить и подобрать нужные выражения, но ступор быстро проходит. Буквы начинают сами по себе строиться одна за другой, образовывая слоги, а затем и полноценные слова с надлежащим расположением ударений:
— Долго я спала?
— Весь день. Я нашла тебя после полудня, а сейчас уже поздний вечер.
Девушка щурится от внезапно вспыхнувшей мигрени и касается пальцами пылающего виска, но боль вдруг отступает так же внезапно, как заявила о себе. Она вновь пристально осматривает сидящую рядом женщину, которая теперь робко сложила ладони на коленях. Кожа на них сморщена, дрябла, почти прозрачна, сквозь неё невероятно сильно выделяются тёмные, крупные вены. Руки выдают почтительный возраст хозяйки гораздо очевиднее лица, на котором хоть и есть морщины, но его миниатюрные черты в целом смотрятся настолько миловидно, что вуалируют старость. Телосложение женщины более чем худосочное, потому девушка невольно задаётся вопросом, который незамедлительно и без задней мысли озвучивает:
— Как вы смогли поднять меня?
- С помощью одеяла, конечно же, — хозяйка немного удивляется, потому как, по её мнению, похоже, ответ очевиден. — Положила тебя поверх него и тащила. Не такая уж я и дряхлая, какой могу показаться.
Женщина скромно улыбается, а девушка вновь обводит комнату сосредоточенным взглядом. Она знает язык, помнит, как строить предложения, понимает, что если перегреться на солнце, то можно и в самом деле нанести серьёзный вред здоровью вплоть до летального исхода, потому ничуть не удивляется предыстории своего появления здесь. Впрочем, сейчас она могла бы поверить во что угодно.
— Милая, — женщина вновь кладёт свою ладонь ей на плечо и чуть склоняется, с беспокойством всматриваясь в лицо девушки, ставшее совсем уж отстранённым и чуждым к происходящему. — Ты слышишь меня? С тобой всё в порядке?
Девушка вяло кивает. Её взгляд застыл в одной точке, на окне. Женщина немного отстраняется, чтобы ненароком не стеснить гостью. Затем она забирает поднос с тумбочки и ставит его на свои колени. Размешав содержимое пиалы глубокой деревянной ложкой, женщина зачерпывает жидкий ароматный бульон чайного оттенка и подносит его к губам девушки.
— Вот, выпей это, станет легче.
Приятный, незнакомый запах возбуждает аппетит. Гостья выпивает одну ложку, затем вторую, третью. Добродушная хозяйка с трепетом наблюдает, дожидаясь, когда пиала полностью опустеет.
— Вот и славно, — убрав поднос на тумбочку, женщина некоторое время молчит, а после с осторожностью интересуется. — Как твоё имя?
Желудок неожиданно, без каких-либо к тому предпосылок скручивает, девушка хватается за живот обеими ладонями и едва успевает хотя бы чуть-чуть отклониться к краю кровати. Хозяйка, моментально предугадав последующие события, вскакивает с кровати и отступает на несколько шагов. Девушку рвёт мутной, бледно-жёлтой желчью. Большая часть попадает на пол, немного скверно пахнущей жижи остаётся на простыне и длинных локонах, выбившихся из растрепавшейся косы. На глазах выступают слёзы, на несколько мгновений внешний мир вновь скрывается из поля зрения, одолевает немощь.
— О, не беспокойся, прошу, я сейчас всё приберу.
Находясь в полубессознательном состоянии, девушка слышит голос хозяйки уже откуда-то издалека и чувствует, как та укладывает свою гостью на место и вытирает платком её лицо.
— Поспи ещё, ты очень слаба, нужен отдых.
Сил да и желания противиться данному наставлению совершенно нет. Веки словно наливаются свинцом, раскрыть их уже невозможно. Девушка бессильно обмякает и проваливается в забытьё.
Закончился первый месяц лета. Вопреки ожиданиям Тамары Войнич эти тридцать дней пролетели на удивление быстро, почти незаметно. Время – довольно странное явление. Иные часы порою тянутся равносильно неделям, а случается, что, наоборот – дни проходят за считанные минуты. Или же это смена места оказала на неё положительное влияние, позволив мыслям отдалиться от всего мучащего и гнетущего. Все проблемы остались в сотне километров, в родном доме Тамары, и больше не могут до неё дотянуться. Собственно, это место, в котором она находится теперь, девочка так же без сомнений может назвать своим домом, ведь здесь живёт её бабушка, здесь она проводила каждое лето с ранних лет и те моменты, пожалуй, были самыми счастливыми в её жизни. Раньше, когда она была совсем ребёнком, то её привозили к бабушке на все каникулы – как летние, так и зимние. Девочка никогда не возражала против своих «командировок», как их в шутку называл папа, они, напротив, доставляли ей удовольствие. В качестве альтернативы ей всегда предлагали хорошие лагеря и санатории с насыщенной развлекательной программой, но Тамара соглашалась лишь на деревню. Ведь она успевала соскучиться по бабушке, которая в город предпочитала не выезжать. Да и простора для развлечений здесь было больше. По крайней мере - раньше. Ребёнку не нужны особенные игрушки, чтобы придумать себе занятие, особенно если рядом есть ровесники, готовые поддержать любую затею. А их хватало. Поселение расположено вблизи от центральной проезжей дороги, потому добираться до него удобно. Местная природа располагает к спокойному, приятному отдыху. Десять минут неспешной ходьбы занимает путь до живописного озера, вода в нём очень чистая, дно с лодки видно даже на глубине пары метров, водится рыба, нет змей или других опасных хищников, способных навредить человеку. Также по соседству есть лес, богатый грибами и ягодами. Заблудиться в нём невозможно, в любом случае – никому этого сделать пока не удавалось. Контингент довольно приятный. Но это теперь мало кого привлекает. Тамара помнит лучшие времена деревушки, когда с раннего утра на улицу выбегала целая толпа звонко смеющихся ребятишек, особенно летом. Если кто-то не жил здесь постоянно, то стабильно приезжал на лето так же, как Тамара. Городских детей ссылали под опеку бабушек и дедушек, но шли годы, старики умирали или становились несамостоятельными и уезжали к родне, а их жилища постепенно переставили посещать. В общей сложности на территории поселения стоит семьдесят один дом с прилегающими к ним участками. Тамара лично их однажды пересчитывала. Теперь тридцать два из них заброшены, несколько почти уже сгнили и развалились. Около двадцати выкуплены другими владельцами и поддерживаются в порядке, но навещают их редко, исключительно ради проведения пикников на природе с шашлыком, алкоголем и баней или же для засадки огорода. А раньше здесь была даже школа, в её же здании располагался медицинский пункт. Через улицу находился самобытный развлекательный комплекс, вмещавший в себя приличную библиотеку и крохотный кинозал, в котором Тамара, будучи крохой, смотрела с бабушкой чёрно-белые, непонятные ей на тот момент фильмы. Картинка на огромном полотне всегда была сильно искажена рябью, фильмы крутили раз в неделю по воскресеньям и постоянно повторяли их, так как закупленные однажды местной администрацией плёнки не обновлялись. Книги тоже всегда были одни и те же. Периодически жильцы сдавали в общественное пользование свои, купленные в городе, но вклад нельзя считать значительным. Тамара уверена, что прочла всё, что было на полках. Сейчас ни школа, ни кинотеатр, ни библиотека не действуют, так как в них больше некому ходить. Бабушка сказала, что первым было расформировано учебное заведение. Тамара не могла этого заметить, ведь приезжала только на каникулах. Единственное, что всё ещё кое-как продолжает свою деятельность – это скромный магазинчик на въезде в деревушку. Он работает с двенадцати до трёх часов дня по будням, и ассортимент товаров там вопиюще мал – лишь товары первой необходимости вроде туалетной бумаги, мыла, хлеба, круп. По понедельникам приезжает грузовая машина с обновлениями, среди которых можно встретить колбасу, канцелярию, немного сладостей, сигареты, алкоголь, но всё вышеперечисленное сметается моментально. Немногочисленные местные выстраиваются в очередь перед запертыми дверями магазина задолго до появления автомобиля. Каждый понедельник Тамара тоже присутствует там, чтобы урвать немного шоколадных конфет для бабушки и блок сигарет для себя. Эта пагубная привычка ещё не перешла в разряд зависимости, по крайней мере, сама Тамара так считает, к тому же в данный момент её жизни существуют наиболее серьёзные проблемы, из-за которых она вновь оказалась здесь. Она помнит лето, когда, едва только приехав, первым же делом отправилась на поиски своих «сезонных» друзей, но, к своему величайшему изумлению, никого не нашла. Их становилось всё меньше и меньше с каждым годом. Большинство коренных жителей переехало в другие города ради обучения детей или перспектив в работе. Кто-то из периодически приезжавших вырос и нашёл занятия поинтереснее, чем прозябание в глухомани. У других скончался родственник, живший в деревушке, и приезжать больше было не к кому. К тринадцати годам Тамара тоже не без горечи осознала, что делать ей здесь больше нечего. К тому же в том возрасте она уже являлась достаточно самостоятельной, могла оставаться в большой городской квартире родителей одна, если им нужно было уйти, да и по близлежащим кварталам не страшно было прогуляться. Так что надолго Тамара у бабушки больше не оставалась, но вот прошло три года, и ей пришлось вернуться, причём на неопределённый срок.
Сейчас Тамара особенно ясно понимает, что никогда не была особо близка со своими родителями. И дело ни в том, что ребёнку не интересны проблемы взрослых. Вообще довольно часто случается, что долгое время живёшь с человеком под одной крышей, считаешь его родным и думаешь, что всё знаешь о нём, а на деле оказывается, что ни в ком и ни в чём нельзя быть абсолютно уверенным. Порою и в собственной душе не так-то просто разобраться, сам себя, бывает, способен удивить непредсказуемым, совершенно несвойственным поступком, так что уж говорить о прочих людях. Благодаря родителям у Тамары развился страх перед ними и всеми остальными представителями человечества включительно. Теперь она ни на кого и никогда не сможет положиться и полноценно довериться, потому что будет ожидать подвоха, подножки, предательства и прочего по списку.
Бракоразводный процесс начался несколько месяцев назад. Тамара уже сбилась со счёта. Когда она пытается понять, когда же всё изменилось в их благополучной, примерной семье, то отталкивается от того, что уже скоро ей исполнится шестнадцать, четырнадцатый её день рождения они праздновали вместе и с утра до вечера втроём веселились в парке аттракционов, значит, разлад между родителями произошёл в промежутке между этими датами. Или раньше. Может, они никогда не были счастливы вместе, просто успешно скрывали это. Теперь-то это уже не важно. Ни мама, ни папа ни разу не поговорили с ней на эту тему на равных, но сама Тамара для себя сделала вывод, что всё началось с супружеской неверности. Любовница, о наличии которой отец семейства в один момент просто и непринуждённо поставил в известность, старше Тамары всего на пять лет. Она могла бы быть его дочерью. Она красива, энергична, подтянута. Она настолько наглая, что звонила Тамаре и приглашала её прогуляться по магазинам. Само собой, девочка отказалась. Если вдаваться в подробности, то она послала её нахрен, за что непременно получила бы выговор от отца, если бы отвечала впоследствии на его звонки. После его официального ухода из дома мама сильно изменилась не в лучшую сторону. Отец оставил дочери и жене-домохозяйке, которая ввиду его приличного состояния никогда не работала, хорошую квартиру. Они ни в чём не нуждались бы, он по-прежнему помогал бы им финансово, его бизнес в сетевой торговле электроникой и бытовой техникой, основанный ещё отцом его отца, процветал, алиментов хватало бы на прежнюю беззаботную жизнь, но деньги не всегда главное. День за днём Тамара наблюдала за тем, как её мать превращается из добродушной, обаятельной женщины в нечто мерзкое и отталкивающее. Девочка понимала, что должна оказать матери поддержку, но иногда не могла себя заставить хотя бы обнять её. Женщина перестала заниматься собой, поддерживать чистоту в доме и готовить, а на улицу выходила лишь для того, чтобы пополнить запасы спиртного в ближайшем продовольственном магазине и незамедлительно их употребить. День за днём она лишь пила и плакала, а Тамара начинала всё сильнее её презирать. Сейчас она понимает, что и сама вела себя не вполне подобающим образом. Не стоило пускать всё на самотёк. Но в силу возраста девочка решила обозлиться, вместо того, чтобы хотя бы попытаться взять ситуацию под контроль. Её мама чувствовала себя абсолютно всеми покинутой из-за того, что девочка перестала спешить домой после школы, а также часто и без ведома оставалась ночевать у подруг. Она могла не отвечать на звонки или намеренно оставлять телефон дома на виду, дабы продемонстрировать своё нежелание выходить на связь с ней. Родителей мамы Тамары уже не было в живых на тот момент, от подруг она давно отказалась в пользу семьи, так что женщина осталась одна в тот момент, когда особенно остро нуждалась в поддержке. В конечном счёте это привело к тому, что у женщины развились серьёзные проблемы с психикой. Однажды Тамара, вернувшись домой ближе к вечеру, увидела у своего подъезда целую делегацию, состоящую из машин всевозможных спецслужб. Среди них были пожарники, газовщики, скорая медицинская помощь и полиция. Предчувствие того, что именно квартира её семьи, находящаяся на четвёртом этаже, имеет непосредственное отношение к произошедшему несчастью, не обмануло девочку. Следствие велось долго, но в итоге было установлено, что мать Тамары, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, совершила умышленный поджёг своего жилища. Скорее всего, изначально она планировала таким образом совершить суицид, погибнув в огне, но когда возгорание достигло критических масштабов – женщина испугалась и спаслась бегством. К тому моменту прибыла пожарная машина и огонь оперативно устранили. В панике эвакуирующиеся из своих квартир соседи обнаружили мать Тамары в подъезде. Она была неадекватна, полураздета, кидалась на всех, также оказала сопротивление санитарам, пытавшимся успокоить её. Существенный вред её физическому здоровью нанесён не был, но женщину принудительно госпитализировали, диагностировав нервный срыв. Позже отец Тамары позаботился о том, чтобы определить условно бывшую жену в специализированное учреждение, где она сможет, по его словам, «поправить здоровье». Тамара понимала, в каком именно месте оказалась её мать. Девочке отказывали в возможности увидеться с ней на протяжении двух недель, и когда это наконец произошло – Тамара не узнала её. В курс лечения женщины входили сильнодействующие седативные препараты. Она не сразу отвечала на вопросы, реакция на происходящее снизилась до критической отметки, зато теперь она была абсолютно спокойна и не представляла угрозы для себя или окружающих. Тамару мать словно и не узнала. Девочка навещала её три раза, время посещения не превышало пятнадцати-двадцати минут, потому что девочке становилось дурно, начинало мутить, крутить живот и голова невыносимо кружилась. Мать просто сидела у окна в своей светлой, просторной палате и смотрела в пустоту, на прямые вопросы не отвечала, если и говорила что-то, то невпопад. Она перестала быть похожей на живого человека. Всё, что от неё осталось – пустая, износившаяся оболочка, отдалённо напоминавшая внешне прежнюю, любящую и заботливую маму Тамары. Во время последнего визита девочка поинтересовалась у персональной сиделки, навещал ли кто-то ещё эту палату хотя бы раз. Ответ был отрицательным. Отец подобрал хорошую клинику, оплачивал все счета, но увидеть бывшую жену, с которой прожил почти двадцать лет, не изъявил желания. Тамара тогда заверила себя, что если и с ней случится нечто подобное, то он тоже не придёт. Даже после пожара, уничтожившего все любимые вещи Тамары, всю её одежду, всю жизнь в каком-то смысле, отец не предложил ей переехать к нему. Он снял для дочери номер на своё имя, само собой, в отличном отеле, от которого до школы можно было добраться пешком, позаботился об оплате трёхразового питания, которое доставляли непосредственно в апартаменты по расписанию, и передал ей с курьером персональную банковскую карту с довольно солидной суммой на покупку обновок. Официально, для органов опеки, отец жил с ней, но на самом же деле не появлялся, зато часто звонил и слал сообщения. Тамара решила игнорировать его. Девятый класс она так и не окончила, занятия перестала посещать после пожара и больше не возвращалась.
Прожив в отеле шесть дней, девочка самостоятельно купила билет до деревушки, где её ждала бабушка. Она неоднократно звонила ей, звала к себе, уверяла, что сама готова в любой момент приехать за ней и увезти, но девочка отвечала отказом. Наверное, ей требовалось время, чтобы подумать о произошедшем в одиночестве. Тамара не надеялась, что переезд радикальным образом поможет ей, но оставаться в городе и дальше стало невыносимо. Ей начало казаться, что она становится похожа на мать – точно так же не покидает окружения четырёх стен, ни с кем не общается, лишь жалеет себя и всех ненавидит. Девочка уже имела возможность увидеть, к чему приводит подобный образ жизни. Новых вещей она так и не купила, потому ехала в буквальном смысле налегке. При ней был лишь мобильный телефон, который по пути в деревню она смыла в туалет поезда, идущего на полном ходу, серебристая керосиновая зажигалка, украшенная гравировкой в виде перевёрнутого креста, банковская карта и пустой рюкзак за плечами, украшенный брелками и значками, в котором раньше девочка носила школьные принадлежности.
И вот теперь Тамара сидит на крыльце, выходящем на задний двор бабушкиного дома, и слушает стрекотание кузнечиков в совокупности с кваканьем не менее сотни лягушек, обитающих в водах заросшего камышом пруда за забором участка. Территория имений довольно обширная, но большая её часть заросла сорняками, лишь около дома благоухают клумбы, засаженные пионами, нарциссами и кустарниками роз. Семья бабушки никогда не испытывала нужды в деньгах, потому не приходилось содержать огород, дабы прокормить себя. Цветы она выращивала исключительно ради собственного удовольствия. Раньше их было гораздо больше, но с каждым годом из-за ухудшающегося здоровья ей всё сложнее управляться с садом. Все необходимые запасы продовольствия ей еженедельно доставляет курьер, нанятый отцом Тамары. Конфеты для неё девочка покупает сугубо символически, так как бабушка почти их не ест, как и основную массу того, что привозит курьер. Сердобольная бабушка по доброте душевной раздаёт их соседям, сама же питается более чем скромно из личных соображений. Сын редко заезжает, не чаще раза в пару месяцев и максимум на час, объясняя это загруженностью на работе. С тех пор, как Тамара поселилась здесь, он приезжал аж дважды, но девочка, едва завидев знакомую машину, сбегала. Тем самым она не добивалась должного внимания, не провоцировала отца на жалость к её судьбе. У девочки просто не было желания встречаться с ним, и в глубине души она понимала, что это взаимно, а все предпринятые попытки с его стороны - лишь формальность. Вскоре она пришла к выводу, что по большому счёту этот человек вовсе ничем ей не обязан. Тамара прекрасно понимала, что существуют в мире гораздо более ужасные примеры среди нерадивых родителей, а ей ещё повезло. Нужно быть благодарной за то, что имеешь. Миллионы детишек с превеликой радостью поменялись бы с ней местами только потому, что у неё есть возможность каждый день пить чистую воду, наедаться досыта, спать в тепле и уюте. К тому же Тамара не собиралась остаток дней провести в унынии. Она знала, что на её имя есть счёт, на котором продолжают копиться деньги, остаётся лишь дождаться достижения совершеннолетия и здравствуй, новая, независимая жизнь! К тому же уничтоженная в огне квартира, само собой, была застрахована, часть выплат тоже перейдёт непосредственно ей. Если её родителям не суждено было создать счастливую семью – это не значит, что Тамаре тоже этого осуществить не удастся. В свои неполные шестнадцать, которым свойственен максимализм и непреклонность, девочка продолжала верить в то, что сможет наладить личную жизнь и стать лучше. А ведь она вполне могла бы махнуть на всё рукой и пуститься во все тяжкие. Большинство её одноклассников уже имели дело с тяжёлыми наркотиками и вращались в таких кругах, в которых старшеклассникам не место. Тамара же раз и навсегда решила для себя, что никогда не начнёт употреблять даже алкоголь, потому что видела, до чего это доводит. Он не решает проблемы, а лишь добавляет новые. Скорее всего, она в будущем бросит курить. Но для начала нужно благополучно пережить настоящее.
Ночное небо над головой безукоризненно чистое и звёздное. В городе такого не увидишь. Свет цивилизации затмевает их, а здесь всё необычайно яркое. Под аккомпанемент сверчков и лягушек Тамара ищет созвездие Ореона, которое они проходили на уроке астрономии в начале учебного года. Сигарета зажата между губ, пальцы бессознательно крутят керосиновую зажигалку. Тамара была уверена, что бабушка давно спит, но вдруг позади глухо донеслись её лёгкие шаги, раздающиеся с лестницы. Девочка оперативно реагирует и тушит об землю выкуренную меньше, чем на половину, сигарету, наступает на бычок подошвой фиолетовой кедины и суматошно разгоняет оставшийся в воздухе шлейф дыма ладонями. Все необходимые манипуляции она успевает произвести ровно до того момента, как за спиной отворяется дверь и на крыльцо выходит бабушка в ночной сорочке, придерживая накинутую на плечи шерстяную шаль.
— Я скоро тоже лягу, — опережает Тамара её вопрос, оборачиваясь к женщине.
— Я тебя не тороплю, — мягким, успокаивающим голосом, который в любой ситуации производил на девочку умиротворяющий эффект, отвечает женщина, поправляя шаль и присаживаясь рядом на ступеньку, а после чуть ехидно ухмыляется. — Ты всё ещё держишь меня за дурочку?
— Чего?
— Я тоже курила когда-то, после рождения твоего папы начала, но очень скоро бросила, потому что твой дед, да покоится он с миром, совсем одолел с упрёками, хотя сам дымил, как паровоз, – бабушка выдерживает паузу. — Тебя упрекать некому. Но я знаю, что ты сама рано или поздно решишь, что тебе нужно, а что – нет.