– Беру!
Сонная продавщица смотрела на нее овечьим взглядом. Ирина протянула деньги. Та продолжала смотреть.
– В чем дело? – спросила мама Ира, поднимая бровь.
– Костюм… завернуть? – спросила девушка.
– А! – Мама Ира метнулась в примерочную, притащила в охапке свои одежки, бросила на прилавок: – Заверните!
Она хотела насладиться покупкой немедленно, не откладывая на потом. Я поняла ее жизненное кредо: все и сию минуту!
– Теперь ты! – заявила она, принимая от продавщицы черную глянцевую сумку с витыми ручками‑шнурками. – Присмотрела что‑нибудь? – Она окинула меня с ног до головы испытующим взглядом.
Я была так занята спектаклем, что забыла о себе.
– Это! – Она сорвала с вешалки красное платье, протянула мне. – Примерь!
– Я не ношу красное, – попятилась я.
– Примерь, я сказала! – она повысила голос. – У меня глаз‑алмаз!
– Мне это нравится! – Я в свою очередь выхватила черную шифоновую юбку‑клеш в крупный белый горошек.
– Ничего, – оценила она. – Мрачновато, правда. Ладно, и это тоже, – разрешила она. – И жакет… вот этот!
Жакет был желтый с большими золотыми пуговицами.
– Очень ярко, – пробормотала я. – И пуговицы… Лучше черный, вот этот. Или белый…
– Бери оба, – приказала она.
Минут через двадцать мы, нагруженные ворохом тряпок, проследовали в примерочную. Моя мать сияла. То же самое испытывал, наверное, профессор Хиггинс, отесывая уличную продавщицу цветов.
– Изумительно! – восклицала она, одергивая на мне черный короткий жакет. – У тебя фигурка просто класс! И вылезай, наконец, из своих штанов! Что вы все так вцепились в эти брюки? Ну, там, в поход, я еще понимаю, какие‑нибудь капри в цветочек, но чтобы вообще не вылезать? Убей, не понимаю. Спина прямая! – кричала она через минуту, шлепая меня ладонью по спине. – Юбка клевая. Берем. А ну, пройдись!
|
|
Несмотря на протесты, она вытащила меня из кабинки
– Нет, ну ты посмотри! – кричала она, а я сгорала от неловкости – благо людей в зале было раз‑два и обчелся. – Ты посмотри, ты ж… королева красоты! Правда, девушка? – обратилась она к продавщице. Та кивнула с сонным видом. – А ну, головку повыше! – командовала Ира. – Спинка прямая! И походка посвободней! Эх, мне бы твои двадцать… – она слегка запнулась, – пять! Смотри королевой! Улыбнись!
Продавщица наконец проснулась. В ее взгляде появился интерес. Я рассматривала себя в зеркале, испытывая странное удовольствие. Отражение было смутно знакомым. Я никогда не считала, что одежда, еда, украшения так уж важны. «Главное – человек», – внушала мне моя приемная мать, проходившая всю жизнь в одной юбке. Доброта, честность… бедность? Бедность тоже добродетель? Тут мне пришло в голову, что тряпки эти будут оплачены из кармана Аспарагуса. Я вспыхнула от стыда.
Ира, чуткая, поняла. Сказала тихо:
– А что поделаешь, доча, если жизнь такая подлая? Так много всего, глаза разбегаются, а купить не на что. Вот и крутишься… как можешь. Если бы я училась, я бы в опере пела, по заграницам каталась. Если б семья была приличная… А тетка меня ненавидела, зверюга! Куском хлеба попрекала. И маму мою… Ты не держи зла, – сказала она вдруг. – Да если бы я тебя принесла домой… Не приведи господи! Какой дом? Не было у меня никогда дома!
Я молчала. Слова ее рождали во мне сожаление и протест одновременно. «Не нужно прыгать, – думала я. – Нужно работать, заботиться о Катьке, не шляться по ночам». «Штопать носки», – подсказал кто‑то внутри меня, и я невольно улыбнулась.
|
|
Каждому свое, вдруг поняла я. Старая, как мир, истина. Каждому свое. У каждого своя правда. И не надо судить. Перепуганная, почти ребенок, Ира бросила меня… Нет, не бросила, а оставила взрослым людям, которые могли обо мне позаботиться. Разве было бы лучше, если б она принесла меня в дом тетки, полный ненависти?
Я взглянула на нее. Она, непривычно молчаливая, смотрела серьезно. Морщинки в уголках губ, морщинки в уголках глаз… Ждала приговора.
«Бог ей судья», – решила я, и будто камень упал с души. А с ним всякие вопросы, вроде того, а где она была двадцать пять лет, почему да зачем, да как она могла… Как я устала от них! Не хочу больше. Хватит!
И еще одна мысль пробилась… Она любит меня! Любит, как умеет. Мама… Мама Ира.
Деньги Аспарагуса? Ну и черт с ним! Радость, которую подарила ему моя мать, дороже. Я рассмеялась. Это же всего‑навсего деньги…
– Берем все! – повеселела Ира. – А туфли?
– И распусти волосы! – приказала она, когда мы сидели в нарядном кафе, пили кофе, ели многослойный шоколадный торт и глазели на проходящий люд. – Давай, давай, прямо сейчас!
Поддаваясь ее настроению, я сняла пластмассовую заколку, помотала головой. Волосы рассыпались по плечам. Она оценивающе оглядела меня, склонив голову набок и выпятив нижнюю губу.
– Надо стричься!
– Нет! – сказала я твердо. – Ни за что!
– Ладно, – сдалась она. – Тогда чуть‑чуть покороче. Как у меня!
|
|
Я рассмеялась – в нас так мало общего! Вернее, нет вовсе.
Она тоже рассмеялась.
– Лизка, мы как подружки? – спросила она вдруг, и я едва не поперхнулась кофе. – Правда?
Она смотрела на меня, ожидая ответа, и я кивнула. Не знаю почему, но мне стало ее жалко. Хотя нет, знаю. Стареющая, бесприютная стрекоза…
– Ты и Катька, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Ты и Катька… мои любимые девочки. Если бы ты знала, как я вас люблю! Да я за вас… любому глаза выцарапаю!
Кончилось тем, что мы обе расплакались.
– Кто мой отец? – спросила я, вытерев глаза и высморкавшись.
Она улыбнулась:
– Один мальчик. Хорошенький был, чуть постарше меня…
– Он знал… обо мне?
– Не знал, – ответила она не сразу. – Никто не знал. Ни одна живая душа. Я глупая была… Мне бы к его родителям пойти, признаться… может, денег дали бы. Да и он любил меня, с ума сходил… А я молчала. Никто не знает – и вроде как ничего и нет. Я глупая была… – повторила она. – Боже, как я испугалась, когда меня схватило, прямо на улице, ночью… Бегу, кричу от боли… Там люди шли, мужчина и женщина. Схватили меня – и в больницу! Спасибо им.
Я не спросила, что она делала на улице ночью…
– Ты же родилась раньше, акушерка сказала. Я даже своего срока не знала.
– А… где он?
Она пожала плечами, задумалась. Потом сказала, не глядя на меня:
– Понятия не имею. Он ведь все равно ничего о тебе не знал. Я после этого с ним и не виделась ни разу. Рванула куда подальше… так меня тетка достала.
– Может, он здесь? – настаивала я.
– Понятия не имею, – повторила она. – Может, и здесь. – Она помолчала, по‑прежнему рассеянно глядя в пустую чашку. – Зачем он тебе? Поверь, моя девочка, он тебе не нужен…
Глава 22