Когда гонец прибыл в Оман, Ахмад ибн Хилаль прочитал это письмо и велел взять еврея под стражу, а сам за большие деньги пообещал ему все уладить. Затем он тайно предостерег купцов, сказав, что арест еврея приведет к дурным последствиям для всех торговых людей — и чужестранцев и местных жителей без различия; он говорил о беззастенчивом вмешательстве властей, о жадности бедняков и злонамеренных лиц. Рынки закрылись; иноземные и оманские купцы написали особые заявления, в которых утверждали, что, как только еврея увезут, торговые корабли перестанут заходить в Оман, купцы разбегутся из города, мало того, люди станут предупреждать друг друга, что [78] опасно причаливать к берегам Ирака 127, потому что там никто не может быть спокоен за свое имущество. А ведь Оман — город торговый, в нем много именитых и богатых купцов из самых различных стран. Избрали они себе это местожительство из-за справедливости повелителя верующих 128 и его наместника, которые оказывают купцам покровительство и защиту против всяческих завистников и притеснителей. Купцы так яростно спорили и кричали против Ахмада ибн Хилаля, что аль-Фульфуль и его приспешники решили покинуть Оман, думая о своем собственном спасении. А наместник в подробном послании описал халифу все случившееся: как восстали купцы, как чужестранцы подвели к берегу свои суда, а теперь их нагружают снова, чтоб увезти свои товары обратно, и как местные купцы, негодуя, говорят: «Если мы останемся здесь, то окажемся без всяких средств к существованию, потому что корабли перестанут заходить в нашу гавань, а ведь все население этого города живет исключительно морем. Если так обращаются с незначительными купцами, значит крупных ожидают еще худшие притеснения. Правители — словно огонь: в какую сторону ни кинутся — все пожирают. Мы бессильны против этого произвола, а потому нам лучше всего уйти отсюда».
Итак, слуги халифа уехали, взяв предварительно у Исхака около двух тысяч динаров; рассерженный еврей начал усиленно закупать товары, собрал свое имущество, построил корабль и выехал в Китай, не оставив в Омане ни одного дирхема. Когда он прибыл в Сериру, местный правитель потребовал от него взятку в двадцать тысяч динаров, иначе он грозил задержать еврея и не пропустить его в Китай. Купец отказался. Тогда правитель ночью подослал к нему тайного убийцу, а корабль и все его имущество забрал себе.
Этот Исхак три года прожил в Омане. Я слышал от очевидца, что однажды, в день Махраджана 129, он подарил Ахмаду ибн Хилалю сосуд из черного фарфора с крышкой из блестящего золота. «Что в этом сосуде?» — спросил правитель. — «Там секбадж 130, который я приготовил для тебя в Китае». — «Секбадж, сваренный в Китае! — воскликнул эмир с изумлением. — Да [79] еще два года тому назад! Как же он сохранился?» С этими словами Ахмад открыл сосуд и увидел хам рыбу из золота с яхонтовыми глазами; она была обложена превосходным мускусом. Содержимое этого сосуда стоило не меньше пятидесяти тысяч динаров.
Вот один из рассказов этого еврея:
«Я прибыл в китайскую страну, называемую Лубином 131. Дорога туда лежит меж высоких гор, и товары перевозят на козах, ибо никто, кроме коз, не может пробраться по этим высотам, уступчатым, как лестница. В этом городе я видел великого царя, высокого саном, могущественного и славного. Меня ввели к нему, когда он сидел на золотом престоле с яхонтовыми инкрустациями, покрытый украшениями, точно женщина, а супруга его, сидевшая тут же, была убрана еще богаче. На шее у царя висели неоценимые ожерелья из золота и хризолита — ни у кого из владык Востока и Запада не найти подобных. А вокруг царя стояло пятьсот невольниц разного цвета кожи, одетых в дорогие уборы и всевозможные шелка. “О араб! — сказал царь, выслушав мое приветствие. — Видал ли ты что-нибудь прекраснее этого?” И он указал на одно из своих ожерелий, украшенное инкрустациями. “Да, видал”, — ответил я. — “Что же это?” — спросил царь. — “Я привез с собой единственную в мире жемчужину, которую приобрел за большие деньги специально для тебя”. И царица сказала своему супругу: “Ты остался мне кое-что должен, а вот теперь ты получил эту единственную в мире жемчужину. Отдай ее мне!” — “Поспеши и принеси нам эту жемчужину сейчас же”, — приказали они. — “Принесу ее сегодня же ночью, — ответил я, — ведь ради этого я и пришел”. — “Нет! — воскликнул царь. — Непременно сейчас же, в сей же миг”. И радовался он чрезвычайно. У меня же было десять жемчужин. Я поспешил в дом, где остановился, взял камень, растер девять жемчужин в порошок и закопал его в землю. А “единственную в мире” я дважды обернул в платок, положил в шкатулку, старательно запер ее и отнес царю. Я долго открывал шкатулку и разворачивал жемчужину; царь подошел ко мне, и супруга его стояла рядом, торопя меня. Наконец я вынул свое [80] сокровище; царь тотчас же поклонился жемчужине до земли, царица также пала ниц, и они мне дали в уплату за жемчужину большие деньги».
Все моряки говорят, что Берберское море 132 — оно тянется на семьсот фарсахов и лежит на пути в Страну Зиндж — одно из самых опасных морей; зинджам принадлежат большие острова у одного из берегов этого моря; корабли проезжают его в шесть или семь дней, ибо течение там, как говорят, очень быстрое. Когда в Берберу 133 попадает какое-нибудь судно, туземцы захватывают путешественников и оскопляют их. Купцы, отправляясь в Берберу, берут с собой охрану, каждый соответственно своему богатству и положению, чтобы их не схватили и не оскопили. Туземцы собирают яйца людей, которых они оскопили, и показывают их, чтобы возбуждать зависть, когда хвалятся своими подвигами, ибо оскопление иностранца считается у них признаком храбрости.
Море Серендибских заливов 134 — это одно из самых коварных, недоступных и бурных морей — одно из тех морей, в котором редко кому удается спастись. Оно простирается на триста фарсахов. В этом море множество крокодилов, а по берегам его живут тигры. По этому морю плавают морские разбойники, которые, овладев судном, пожирают находящихся на нем. Это злейшие из людей, и нигде на свете нет пиратов, подобных им. Путешественники, проплывая по этому морю, подвергаются тройной опасности: их съедят, если судно попадет к пиратам; если корабль потонет, не пройдет и часа, как их пожрут крокодилы; а если судно разобьется около берега и людям удастся выбраться на сушу, — все равно их в одно мгновение разорвут тигры.
Аль-Хасан ибн Амр со слов одного сведущего в индийских делах шейха привел мне следующий пример диковинных обычаев Индии.
«Какой-то великий индусский царь сидел однажды за столом; против него в клетке висел попугай. “Иди поешь со мной”, — сказал царь. “Я боюсь кошки”, — ответила птица. Тогда царь сказал: “Я буду твоим балауджером”. Слово «балауджер» по-индусски значит: [81] “добровольно подвергнусь всему, что бы с тобой ни случилось”.
Я сейчас объясню смысл этого выражения. К каждому индийскому царю, сообразно с его могуществом и положением, является известное число людей, которые говорят ему: “Мы твои балауджеры”. Царь собственноручно кормит их рисом и своей рукой дает им бетель 135, а каждый из этих людей отрезает себе мизинец и кладет его перед царем. После этого обряда, балауджеры сопровождают царя в путешествиях, едят и пьют то же, что и он, наблюдают за приготовлением пищи и заботятся обо всем, что его касается. К царю не может попасть ни наложница, ни рабыня, ни слуга без того, чтобы эти приближенные не осмотрели их. Стелится царю постель — они ее также осматривают; подается ему пища или питье — они говорят принесшему: “Сначала отведай сам!” И так при всех обстоятельствах, представляющих для царя какую-нибудь опасность. Если он умирает, — они убивают себя; если сжигает себя, — они делают то же; если заболевает, — подвергают себя истязаниям. На войне — нападает ли царь, защищается ли — эти балауджеры всюду с ним. Эту должность занимают исключительно люди из высшей местной знати, смелые и отважные, видные и красивые. Вот что значит “быть балауджером”.
Сказав попугаю: “Я твой балауджер”, — царь съел у него немного рису. Птица при виде этого вылетела из клетки и села на стол есть; но тут появилась кошка и откусила ей голову. Царь положил тело попугая в фарфоровый сосуд, накрыл его камфарой, обложил кардамоном, бетелем, смолой и ареком. Потом он приказал бить в барабан и с сосудом в руках стал объезжать страну и ряды своего войска. Так он делал каждый день в течение двух лет. Но когда дело затянулось, к царю собрались балауджеры и другие знатные люди царства и сказали ему: “То, что ты делаешь, гадко и продолжается слишком долго. До каких пор ты будешь еще откладывать? Нужно исполнить свой долг во что бы то ни стало, а не хочешь, так скажи; мы тогда сместим тебя и изберем другого”. Ибо кто назвал себя балауджером, а потом уклоняется от своих [82] обязательств или затягивает их исполнение, тот по законам Индии становится бахиндом. А бахиндом называется у иих человек настолько ничтожный, презренный и низкий, что на него и закон не распространяется: это, например, певцы и флейтисты и всякие подобные им люди. И цари и их приближенные оказываются в одинаковом положении, если только они не исполняют своих обязательств.
Тогда царь приказал вырыть яму, наполнил ее сандаловым деревом, маслом и алоэ, поджег все это, бросился в яму и тут же сгорел; так же сожгли себя его балауджеры и балауджеры балауджеров, т. е. свита его свиты. В этот день сгорело с ним около двух тысяч душ, и причиной этого были слова царя попугаю: “Я буду твоим балауджером”».
Говорят, что цари Серендиба и люди, подражающие ям, передвигаются в хундулах (род паланкина), которые их слуги несут на плечах. Служитель несет золотое блюдо с листьями бетеля и разными необходимыми вещами; царя сопровождают прислужники и свита. Так он ездит по городу или отправляется по своим делам, жуя бетель и сплевывая в плевательницу. Если ему по дороге придет охота помочиться, он слезает с паланкина и мочится где случится: на дороге, на площади; и делает это не останавливаясь, на ходу. Кончив, он вкладывает все обратно я даже не утирается.
Рассказчик сообщил мне также следующий случай, свидетелем которого он был в Сендане 136:
Один индус проходил мимо какого-то дома; вдруг оттуда вылили на него мочу, обдав все его платье. Индус остановился и крикнул: «Что, этой жидкостью мыли руки или полоскали рот?» (Такая вода у них считается самым грязным, что только может быть.) Ему ответили: «Это моча ребенка, который только что помочился». — «Канна», — ответил индус (это значит: прекрасно!) и пошел дальше. Моча у них считается чище воды, которой мыли руки или полоскали рот.
Когда индус кончает испражняться, он погружается в таладж — это пруд, наполненный водой, которая в пору дождей и потоков стекает с равнин и гор. Умывшись и очистившись, он полощет рот этой водой, а выйдя [83] из таладжа, выплевывает ее на землю. Согласно его понятиям выплюнуть воду в водоем значило бы загрязнить его.
Аль-Хасан рассказывал также со слов путешественника, побывавшего в Серенднбе и встречавшегося с местными жителями, что иа берегу этого острова находится дозорный пункт, где налагают пошлины на товары. Это один из торговых обычаев серендибского властителя.
Один моряк рассказывал мне поразительные вещи о змеях в Кулам-Мели. Между прочим, он упомянул а змее под названием «нагеран». Это пятнистая змея; на голове у нее знак вроде зеленого креста. Она поднимается от земли на высоту одного-двух локтей, смотря по своему росту. При этом у нее распухают виски и голова так раздувается, что делается похожей на голову собаки. Когда нагеран спешит, его невозможно догнать, но сам он всегда настигает свою жертву. Укус его смертелен.
В Кулам-Мели живет один мусульманин, которого индусы называют «бенджи» 137, что значит «начальник молитвы». Он заговаривает укус нагерана. Впрочем, если яд от укуса успел распространиться по всему телу, искусство мусульманина бессильно; но в большинстве случаев он спасает жизнь людей, которых укусил нагеран или какая-нибудь другая змея. В этой стране многие индусы занимаются ворожбой, но заговоры мусульманина почти всегда удаются.
«Однажды, — говорил рассказчик, — я был у этого бенджи и видел, как к нему привели человека, которого укусил нагеран. Тут же присутствовал один индус, известный своим искусством в заклинаниях; он стал ворожить, пытаясь вылечить больного. А мусульманин стал колдовать, чтобы укушенный умер; так оно и случилось». Рассказчик видел не раз, как этот бенджи своими заклинаниями спасал людей, укушенных нагераном и другими змеями, и те оставались невредимыми. Есть особая порода змей, встречающаяся исключительно в Кулам-Мели; это небольшая змейка с двумя головами, причем одна из этих голов значительно меньше другой. Называется такая змея батаром. Когда она открывает свою меньшую пасть, кажется, будто видишь [84] клюв маленькой птички. Укус любого из ее жал убивает мгновенно.
Абу-ль-Хасан передал мне следующий рассказ Мухаммада ибн Бабишада:
«В Серендибских заливах я видел много забавного и удивительного по части змей и их заклинателей. Вот что мне случилось наблюдать в одной местности недалеко от... 138. Если кого-нибудь укусит змея или ехидна, заклинатели лечат его ворожбой. Если это средство помогает, больной выздоравливает, если же нет, его кладут на деревянную постель, которую опускают в реку во время отлива. Река эта впадает в море, а дома у большинства жителей расположены вдоль этой реки. Люди знают, что на такую постель кладут только укушенных змеей, поэтому кто из них искусен в ворожбе, тот берет пострадавшего и творит над ним свои заклинания. Помогает заговор — больной встает и возвращается к себе в дом пешком, а нет — его снова отпускают в реку. Так он проплывает через весь город; люди, искусные в заклинаниях, один за другим берут его и лечат своим колдовством. Если помогает заклинание, ужаленный встает, если нет, его пускают дальше. Так больной спускается вниз по течению до самой окраины города. Если заговоры не помогают, его уносит все дальше по волнам и наконец выбрасывает в море, где он тонет, если еще до того не погиб от яда; по их обычаям укушенного на суше не оставляют и родственники не берут его к себе в надежде вылечить. Если он выздоравливает, то возвращается сам, если же заклинания не помогают, он уходит навсегда».
Мухаммад ибн Бабишад говорил мне еще:
«В Серендибских заливах я видел одну реку, впадающую в море; и прилив и отлив оказывают большое влияние на ее течение. Однажды я проходил вдоль этой реки, когда уровень ее значительно спал и берега были обнажены. Смотрю, а у самой воды, на песке, сидит, скрестив ноги, старуха. “Что ты здесь сидишь?” — спросил я ее. Она же ответила: “Я дряхлая старуха, прожила уже долгий срок и съела свою долю в этом мире. Чтобы спастись, мне нужно теперь приблизиться к моему создателю”. — “Но почему же ты здесь сидишь?” — [85] допытывался я. — “Я жду, — ответила старуха, — чтобы меня унесла вода” И старуха не сдвинулась с места, пока ее не смыл прилив».
В этом сборнике я не раз приводил рассказы о том, как индусы лишают себя жизни различным образом, и говорил я об этом достаточно.
Я слышал от очевидца, побывавшего в Индии, будто жители Канбаята 139 приходят один за другим топиться в бухте. Людей, которые топят их, они нанимают за плату, боясь раздумать в последний момент от страха или от волнения. Тот, кто получает плату, кладет свою руку на затылок самоубийцы и держит его под водой, пока он не умрет. Как бы самоубийца ни кричал и ни молил о пощаде, как бы ни просил его отпустить, наемник не слушает его.
Рассказал мне путешественник, побывавший в Сахале 140, будто видел он на острове Бакар 141 — этот Бакар лежит между Серендибом и Мандурином 142 и принадлежит к островам, окружающим Сехилан 143, — будто видел он там огромного индусского кумира. Индусы говорят, что этот идол сначала находился на острове Сехилане, а потом через море перешел в Бакар; говорят, будто он на каждом острове остается тысячу лет, а потом переходит на другой.
Рассказал мне Мухаммад ибн Бабишад:
«У одной серирской жительницы я видел человекоподобного зверя, только лицо у него было черное, как у зинджа, да и руки и ноги длиннее человеческих; кроме того, у него был длинный хвост и шерсть, как у обезьяны. Животное прижималось к женщине, сидя у нее на коленях. “Что это такое?” — спросил я ее. А она в ответ: “Житель рощ и лесов!” Зверек по временам испускал слабый крик на непонятном языке. Он был вроде обезьяны с человеческим лицом, и тело его было похоже на человеческое».
Мухаммад говорил еще, будто на побережье Ламери живут зарафы 144 неописуемой величины. Путешественники, которые, потерпев крушение на море, принуждены были идти сушей из Фансура в Ламери, говорят, что по ночам они не могли продолжать путь из страха перед зарафами; днем же эти чудовища не показываются. С [86] наступлением ночи путешественники со страха влезали на большое дерево: всю ночь они слышали, как зарафы бродят вокруг, а утром видели их следы на песке. Кроме того, на этом острове тьма муравьев, особенно на побережье Ламери; и муравьи там огромные.
Мухаммад рассказал мне также со слов какого-то моряка, будто в Лулу-Биленке 145 — это морской залив — живут хвостатые людоеды. Живут они в области, которая находится между Ламери и Фансуром.
Кончена первая часть книги; во второй последует рассказ об острове ан-Неяне 146, если угодно Аллаху всевышнему.
(пер. Р. Л. Эрлих)
Текст воспроизведен по изданию: Бузург ибн Шахрияр. Книга о чудесах Индии. М. Глав. ред. вост. лит. 1959
Комментарии
84. 309 г. хиджры соответствует 921-922 г. н. э.
85. Зам — 1/8 часть суток или три часа морского пути. В разных арабских источниках величина зама колеблется в значительных пределах.
86. Арманан — по-видимому, искаженное Андаман. Речь идет об одном из Андаманских островов.
87. Бедфаркала — неизвестный остров.
88. Кала — важная торговая гавань на западном берегу Малаккского полуострова. Точное местоположение ее неизвестно.
89. Мискаль — мера веса, равная 24 каратам, или 4,48 г,
90. В тексте пропуск.
91. Исфахан — большой город в Западном Иране.
92. Керман — область в Западном Иране.
93. Сендал-Фулат — остров Пуло-Кондор, лежащий к югу от Индокитая.
94. Санджийское, или Китайское, море — Южно-Китайское море.
95. Херкенд — Бенгальский залив.
96. Рейсут — гавань на южном берегу Аравийского полуострова.
97. Ханфу — город у устья реки Янцзы, около современного Ханчжоу.
98. Хумдан — персидское название древней столицы Китая (современный Синаньфу). Слово «Хумдан» сближают с китайским гунь-дянь (столица).
99. Неизвестно, что называет автор Большим и Малым Китаем.
100. Багбур, или фагфур, — персидское наименование китайского императора, неточный перевод китайского тянь-цзы — «сын неба».
101. Вероятно, река Янцзы. Она течет среди гор; по берегам есть железные рудники.
102. 325 г. хиджры соответствует 936-937 г. н. э.
103. Камран — остров на Красном море у берегов Йемена.
104. В тексте пропуск.
105. Галафика и Аср — порты в Йемене.
106. Страны Перца — Малабарский, западный берег Индии, откуда вывозился перец.
107. Кулам, или Кулам-Мели, — город на юге Малабарского побережья.
108. Барнанское море — вероятно, то же, что Ларское море, — часть Аравийского моря у западного побережья Индии.
109. Кади — судья.
110. Даник — мера веса равная 1/6 дирхема; также мелкая монета.
111. Игра слов. Слово барака по-арабски означает благословение, благодать. Как видно из дальнейшего текста, так же называется порода рыб.
112. Оккийя — мера веса, 37,44 г.
113. Сурра Mан Раа — Самарра, город на Тигре, к северу от Багдада, основанный халифом аль-Мутасимом (839-842 гг.), перенесшим в него свою резиденцию.
114. Аль-Мутамид — халиф династии Аббасидов, царствовал с 870 по 892 г.
115. В тексте пропуск.
116. Фаль, или валь, — кит.
117. Маит — один из островов к востоку от Суматры.
118. Серира, или Сарбуза, — остров Суматра или также область в восточной Суматре около современного Палембанга.
119. В тексте пропуски; неизвестно, относится ли последующее описание к Маиту.
120. Река Михран — Инд.
121. Кост — корень неизвестного растения, служивший предметом торговли.
122. Синдабура — город на западном побережье Индии на месте современного Гоа.
123. Сеймур — большой портовый город на западном побережье Индии на месте современного Чаула. Субара — Сопара, город на западном побережье Индии близ современного Бомбея. Сеймур и Субара имели значительное мусульманское население.
124. Ибн аль-Яхуди — сын еврея.
125. 300 г. хиджры соответствует 912-913 г. н. э.
126. Абу-ль-Хасан Али ибн Мухаммад ибн аль-Фурат, везир калифа аль-Муктадира, пользовался большим влиянием и властью.
127. Ирак — подразумевается Ирак аль-Араб — Месопотамия.
128. Повелитель верующих (эмир аль-муминин) — титул халифа.
129. Махраджан (правильно Мехреган) — праздник осеннего равноденствия у персов.
130. Секбадж — винегрет из рубленого мяса, приправленного медом.
131. Лубин — возможно, княжество Бутан в Гималаях.
132. Берберское море — см. прим. 50.
133. Бербера — Сомали.
134. Море серендибских заливов — подразумеваются, видимо, Полкский пролив и Манарский залив между Цейлоном и Индией.
135. Бетель — растение из семейства перечных, распространенное в тропических районах Азии. Смесь пряных и острых на вкус листьев бетеля с кусочками семян арековой пальмы и небольшим количеством извести употребляется для жевания, причем бетелем обычно называют всю смесь.
136. Сендан — город на западном побережье Индии.
137. Бенджи — искаженное слово. Значение неясно.
138. В рукописи название географического пункта написано неразборчиво.
139. Канбаят — Камбей, город на западном побережье Индии.
140. Сахаль, или страна Сахаль, — одно из названий Цейлона и прилегающих к нему мелких островов.
141. Остров Бакар — быть может, Балаик — маленький остров к северу от Цейлона.
142. Мандурин — Мадура, область на юге Индостана.
143. Сехилан, как и Серендиб, — название Цейлона.
144. Зарафа — животное, упоминаемое многими арабскими географами, видимо, носорог.
145. Лулу-Биленк — залив на западном берегу острова Суматра.
146. Ан-Неян — вероятно, остров, Ниас, к западу от Суматры.
БУЗУРГ ИБН ШАХРИЯР
КНИГА О ЧУДЕСАХ ИНДИИ
КИТАБ 'АДЖА'ИБ АЛ-ХИНД
Рассказал мне Мухаммад ибн Бабишад, будто на острове ан-Неяне — этот остров лежит в Наружном море 147 на сто фарсахов от Фансура, — будто на ан-Неяне также живут людоеды. Они собирают человеческие черепа, и каждый гордится, если у него много таких черепов. Неянцы покупают за большие деньги слитки желтой меди и сберегают этот металл вместо золота. Желтая медь на ан-Неяне так же долговечна, как золото у нас, а золото у них совсем не имеет цены, как у нас желтая медь. Благословен Аллах, прекраснейший из творцов!
За ан-Неяном находятся три острова, называемые Барава 148. Их жители тоже пожирают людей, собирают черепа, торгуют ими и берегут их.
Мне говорили, что жители Фансура, Ламери, Калы, Каколы, Сенфина и окружающих стран занимаются людоедством, но едят они исключительно своих врагов из неприязни к ним, а не по причине голода. Человеческое мясо они нарезают ломтями, приготовляют его всевозможными способами и едят с вином как лакомство.
Когда корабли пристают к островам Ладжабалуса 149 — эти острова многочисленны и тянутся на восемьдесят фарсахов, — жители выходят к приезжим и покупают у них товары, [и товары надо передавать] из рук в руки. Если дать туземцу какой-нибудь предмет, прежде чем он даст взамен что-нибудь другое, — он [87] убегает с этой вещью, и ее невозможно вернуть обратно. Иногда на эти берега попадает мужчина или женщина
с разбитого судна; если этому путешественнику удалось спасти что-нибудь из денег или платья и если он держит это при себе, не выпуская из рук, туземцы не отбирают у него ничего, что бы он ни держал; они ничего не берут из рук человека, случайно попавшего к ним. Напротив, они поселяют его в каком-нибудь доме и кормят тем же, что едят сами. Никто из хозяев не станет есть, прежде чем не накормит своего гостя; и едят они только объедки этого чужестранца. Так продолжается, пока не причалит к ним судно. Тогда туземцы ведут гостя на корабль и говорят приехавшим: «Возьмите его от нас и дайте нам что-нибудь взамен». И приезжие волей-неволей выкупают потерпевшего крушение. Иногда на остров попадает человек умный; он прислуживает туземцам, плетет веревки и выменивает их на амбру. Таким образом он зарабатывает до приезда судов, и пребывание на острове позволяет ему кое-что собрать.
Путешественник, побывавший в Индии, рассказывал мне, что самые прекрасные драгоценности и редкие алмазы добываются в стране Кашмир. Есть там долина, расположенная между двумя горами; в ней постоянно горит огонь — днем и ночью, зимой и летом. Только беднейшие из индусов ходят туда за алмазами; никто, кроме них, не отваживается проникать в эти опасные места. Собирается отряд храбрецов и направляется к долине; там они закалывают тощих овец, режут их на части, кладут на чашку метательной машины и сбрасывают в долину, кусок за куском. Приблизиться к этому месту совершенно невозможно по нескольким причинам: во-первых, этому препятствует жар пламени, а во-вторых, около огня в огромном количестве кишат змеи и всякие другие гады, которые не замедлили бы погубить смельчака. На разбросанные по долине куски мяса слетается множество орлов; если кусок падает далеко от огня, орел хватает его и подымает вверх. Люди при виде этого следуют за птицей, куда бы она ни полетела. Иногда алмазы падают с мяса на лету, а иногда орел куда-нибудь спускается, тогда охотники находят алмазы [88] в том месте, где орел съел добычу. Если мясо падает в огонь, оно сгорает; если орел, опускаясь за этим куском мяса, подлетает слишком близко к огню, он также сгорает дотла. А иногда случается, что птица успевает схватить кусок, прежде чем он упадет на землю. Вот каким образом добываются эти алмазы; люди, собирающие их, большей частью погибают либо от змей, либо от огня. Местные цари — большие любители алмазов; они всячески стремятся их приобретать и стараются набрать побольше искателей алмазов. За такими искателями установлен строгий надзор, а причина тому — великолепие и высокая ценность этих камней.
Рассказал мне капитан Исмаилуйя:
«Когда я в триста семнадцатом году 150 плыл из Калы в Оман, мне довелось пережить столько чудесного, сколько до меня не переживал ни один капитан. По дороге из Калы мне встретилось семьдесят разбойничьих судов; я бился с ними три дня сряду, сжег большое число кораблей, перебил многих разбойников, а сам спасся. Через сорок один день после отъезда из Калы я причалил к арабскому берегу, то есть к Шихр аль-Любану 151. В качестве десятинной пошлины, наложенной на мои товары, оманский правитель взял себе шестьсот тысяч динаров. Из этой же пошлины и из других денег он сделал нашим людям щедрый подарок ценой, пожалуй, в сто тысяч динаров. И все это, не считая тех товаров, которые удалось скрыть так, что их не обнаружили и не взыскали за них пошлину. Эти три происшествия случились со мной в один переезд; никому еще не доводилось переживать по пути из Калы таких приключений, ни в одно путешествие, ни в несколько».