— Кого — его? — мне хотелось забиться в угол и хныкать там.
— Скоро узнаешь, — она крепко схватила меня за руку и потянула за собой. — Не вставай, пригнись.
Полуприседом мы добрались до двери, ведущей еще в одну комнату.
— Под кровать, — скомандовала Нина Ивановна.
— Что? — ахнула я.
Старушка повернулась ко мне, и я не узнала ее лицо. Оно выглядело по-настоящему жутким. С перепугу мне показалось, что у нее красные зрачки.
— Жить хочешь? — зарычала она. — Тогда лезь!
Я всхлипнула и полезла в темноту, трясясь, как осиновый лист.
Кто-то выламывал дверь.
Боже мой, во что я вляпалась?
От страха меня трясло, зуб на зуб не попадал. Мысли путались.
Слава богу, под кроватью не обнаружилось ни вековой пыли, ни пауков, и, распластавшись на полу, я забралась как можно дальше. Потом легла набок, прижавшись спиной к стене, подтянула колени к подбородку и обхватила себя руками.
Как только я заняла свою позицию, старушка встала на колени возле кровати и протянула ко мне свою морщинистую ладонь. Я еще сильнее вжалась в стенку.
— А ну не дури! — ее голос был для меня подобен грому. Нормальные старушки таким голосом не разговаривают. Да о чем это я? У нормальных старушек и двери не выламывают с громом и искрами! — Руку давай! — я не шевелилась и только дрожала крупной дрожью в своем укрытии.
В режиме нормального времени прошло не больше пары секунд, но мне показалось, что Нина Ивановна стоит передо мной с вытянутой рукой целую вечность. Готова поклясться, что в глубине ее глаз я видела нечеловеческий огонь. Языки адского, как мне казалось, пламени пылали прямо по центру зрачков.
Звук выламываемой двери смолк, послышались голоса и громкие шаги.
Старушка опасливо оглянулась и смачно выругалась. Такого трехэтажного мата я за всю свою жизнь не слышала, даже от мужиков на стройке, тем более от бабушки-божьего одуванчика. Может, она инопланетянка, которая просто очень удачно замаскировалась под старушку и живет в глуши в ожидании, пока собратья заберут ее на космическом корабле? Я тут же отругала себя за подобные мысли. А это тогда кто там? Воинственно настроенная раса зеленых человечков?
|
|
— Зверь, не надо прятаться! — донесся до меня голос из коридора.
— Сволочи, — пробормотала старушка, и, видимо, наконец, догадавшись, что никаких действий от меня ждать не имеет смысла, согнулась сильнее и сама схватила меня за предплечье.
Ее ладонь на моей руке на мгновение охватило огненное свечение, кожу кольнуло, а потом Нина Ивановна тут же отпустила меня и, кряхтя, поднялась с пола.
Я лежала, стараясь не произносить ни звука. Впала в какой-то ступор и лишь краем сознания отметила, что от кровати старушка двинулась уже не так бодро, как прежде, а прихрамывая и пошатываясь.
Хотелось крикнуть: «Что происходит, черт возьми?!» Но меня просто парализовало от страха. Рука, до которой дотронулась хозяйка дома, горела, как после ожога, но я была не в силах даже опустить взгляд и посмотреть, не дымится ли она на самом деле.
Словно во сне видела мужские черные кожаные ботинки, которые приблизились к старушке, видела подол черного, как смоль, плаща, а потом вспышку света и звук падающего тела.
Я в панике зажмурилась. У меня внезапно начался приступ клаустрофобии, которой в жизни не страдала. Хотелось вскочить и кинуться наутек, но я не смела даже дышать.
|
|
А когда открыла свои глаза, то увидела чужие — остекленевшие глаза старушки. Она лежала на боку прямо перед кроватью, под которой я пряталась, из уголка рта на палас стекала тонкая струйка крови.
Я зажала себе рот и нос ладонью, чтобы не всхлипнуть и не закричать. Может быть, меня все же не заметят? Может, не убьют? Мое сердце так яростно стучало в груди, что казалось, будто его грохот слышно и в соседнем дворе.
— У нее не было зверя, — сказал тем временем приглушенный мужской голос.
— Как это — нет? — донесся еще один от входа. — Мы за ней не следили только последние два часа! Кому она могла успеть его передать?!
— Меня спрашиваешь?! — в первом голосе послышалось бешенство. Ноги в черных ботинках развернулись на каблуках, опять мелькнул подол плаща. — Машин на улице нет, все следы смыл дождь. Вот карга! Когда успела!
— Мы найдем ее преемника, — успокаивающе сказал второй, так и не появившийся в зоне моей видимости.
Преемника… Это слово набатом стучало в моей голове. Старушка тоже успела сказать что-то о преемнике.
Шаги стали удаляться. Неужели не заметили? Не будут обыскивать домик?
Я не смела поверить в свое везение. Ушли?
Только выждав еще несколько минут для верности, позволила себе дышать и убрала руку от лица. Теперь громко всхлипнула. Остекленевшие глаза хозяйки все еще смотрели на меня невидящим взглядом.
За что? Почему? Кто эти люди? Кем была она? И что теперь будет со мной? Эти вопросы кружились в моей голове, лишая способности трезво мыслить.
Сделав над собой усилие, я стала выбираться из своего укрытия, уговаривая сама себя, что нужно успокоиться и вызвать полицию, а потом рассказать обо всем, что случилось. Может быть, эти убийцы оставили какие-то улики после себя?
|
|
Наконец, вылезла из-под кровати и встала в полный рост. Опасливо посмотрела на труп и попыталась обойти его, чтобы выйти из комнаты и поискать телефон.
Мне казалось, все это происходит не со мной, я тихая домашняя девочка, со мной не бывает подобных передряг, я не влипаю в истории, я же всегда благоразумна, я же…
Я снова всхлипнула и тут опустила глаза на свою болевшую руку: на ней остался след в форме ладони старушки, кожа покраснела и покрылась волдырями, как будто на нее вылили кипящее масло.
— Что за… — пробормотала я и поднесла руку ближе к лицу. Как такой ожог может получиться от прикосновения человеческой руки?
Прямо на моих глазах на коже появлялись все новые и новые волдыри, словно пузырьки воздуха на поверхности кипящего супа. Я в ужасе закричала и бросилась прочь из комнаты, в панике, естественно, споткнулась, и растянулась посреди пола, кажется, разбила вторую коленку. Но коленка и падение меня сейчас мало волновали, боль в обожженной руке настолько усилилась, что я не могла подняться с пола.
Закричала, катаясь по полу, не в силах вынести эту боль. В моей душе затеплилась надежда: может, убийцы ушли недалеко и смогут услышать мой крик, вернутся и добьют меня? Никогда в жизни не испытывала такой боли. Однажды я сломала ногу, но по сравнению с этим, то были цветочки. Согласилась бы пройти полквартала на сломанной ноге, чем терпеть это.
Мой крик превратился в вой. Я стала терять рассудок, больше не понимала, кто я и где нахожусь. Не было ничего, кроме этой всепоглощающей боли в моей руке и разливающейся по всему дальше телу. Внезапно рука запылала огнем, но не метафорическим, а самым настоящим пламенем, оно охватывало мою кожу и поднималось выше к плечу…
Это было последним, что я видела. С потерей сознания пришло облегчение.
ГЛАВА 2. ВТОРОЕ «Я»
Пищал будильник.
Я резко распахнула глаза и села на кровати. Сонливости как не бывало, чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, и готовой на подвиги. Вздохнула полной грудью и… и вспомнила обо всем, что со мной произошло.
Вскинула руку. Рука как рука, ни ожогов, ни шрамов, на коже ни царапинки. Включила свет и еще раз все внимательно осмотрела, поворачивая руку и так и эдак. Ничего.
— Ух-х! — я шумно выдохнула. — Приснится же такое!
Мое подсознание сыграло со мной злую шутку. Реальные события вчерашнего дня наложились на больную фантазию, и моя память не сообразила, что реальность перешла в сон.
Ну конечно же! Поговорила с Ниной Ивановной, она вежливо, но настойчиво выпроводила меня вон, а я так устала за день и перетрусила из-за заставшей меня врасплох грозы, что просто на автопилоте добралась до машины, приехала домой и завалилась спать. Вот и приснилась такая дребедень.
Я снова поежилась, вспоминая свой сон. Жуть какая. Вроде бы и ужасов никаких по телевизору не смотрела. Наверное, это все гроза.
Спрыгнула с постели, и тут же сама себе удивилась. Я? Прыгаю с утра?
И тут же продолжила свои «подвиги» и проскакала на одной ноге до ванной.
— Вау! — расплылась в довольной улыбке.
Выходит, я была права, когда раздумывала о тарзанке: глоток адреналина — и я прямо ожила. Никакой обычной сонливости, ни ненависти, ни жалости к себе, от которых в последнее время хотелось выть. Я уже очень давно не вставала с утра в таком хорошем настроении.
Напевая себе под нос, приняла душ, на этот раз не ледяной, чтобы проснуться, а теплый и неторопливый.
Я не проспала, и времени у меня было предостаточно. Отправилась на кухню, чтобы сделать привычный для себя утренний кофе, но передумала и заварила свежий чай.
Какое прекрасное утро!
Распахнула окно и еще несколько минут наслаждалась свежим воздухом и наблюдала, как просыпается город. Я жила в одном из спальных районов, а потому воздух был не слишком загрязнен выхлопными газами, и я с наслаждением проторчала в окне добрых десять минут.
— Какой прекрасный день! Какой прекрасный пень! Какой прекрасный я и пе-сен-кааа мо-яяя! — пела я, одеваясь.
Испорченные вчера туфли, конечно, жаль, но…
— Неудачу эту мы переживем! — тут же нашлась песенка на тему, и я перестала расстраиваться.
В знак протеста обычным серым будням, надела брюки, а не юбку, балетки, а не шпильки, волосы собрала в «конский хвост» на затылке.
Внимательно вгляделась в свое отражение в зеркале. Выспалась я и правда замечательно, ни следа синяков под глазами. Хмыкнула, покрутив в руках баночку с тональным кремом, и поставила ее на место. Сегодня он мне точно не пригодится. И решила ограничиться только тушью для ресниц.
— Чудно! — прокомментировала своему отражению свой сегодняшний внешний вид, подхватила ключи от машины и выскользнула за дверь.
***
Погода была под стать моему настроению: с самого утра светило солнце. Я ехала с опущенными стеклами и наслаждалась ветром в лицо. Даже по радио вчерашние заунывно-депрессивные песни для одиноких женщин сменились на бодряще-позитивные, и я подпевала каждой до самой работы.
Когда уже припарковалась под нашим офисом, зазвонил телефон. «Мамочка» — высветилось на экране. Я мгновенно напряглась. Мама никогда не звонит мне перед работой.
— Мам, что случилось?! — я быстро нажала на клавишу принятия вызова, чувствуя, как учащается пульс.
— Ну почему сразу случилось? — недовольно проворчала мама. — Я что, не могу своей дочке позвонить с утра пораньше?
Ух, от сердца отлегло. И почему мы все такие пуганные, что на неожиданный звонок родственников отвечаем не радостным приветствием, а фразой: «Что случилось»?
— Конечно, можешь! — ко мне немедленно вернулось хорошее настроение. — Доброе утро, мамочка!
— Ты подозрительно позитивна, — заметила она.
— Выспалась! — я выбралась из машины. — Мамуль, так ты что-то хотела? А то я на работу опоздаю.
— Ничего особенного. Доброго утра пожелать.
Но так просто меня не проведешь, я тут же почувствовала, что мама что-то не договаривает.
— Говори как есть, — попросила я.
Мама еще помолчала пару секунд.
— Сон дурной приснился, — призналась она, наконец, — кошмары всю ночь. Я за тебя испугалась, — на этот раз ее молчание означало смущение.
— Про что сон? — беспечно поинтересовалась я.
— Ничего особенного, — все еще не сдавалась мама. — Просто предчувствие какое-то нехорошее. Будь осторожнее, хорошо?
— Конечно, мамочка! — по-прежнему позитивно отозвалась я. — Целую, мамуль, вечером позвоню!
Закинув телефон в сумку, я отправилась на работу. Как ни странно, мамино дурное настроение мне не передалось. Утро было таким чудесным, что не хотелось тратить ни минуты на сны и дурные предчувствия. Ну и что, что сон, вот мне сегодня тоже жуть, что приснилось, но все это фантазии, и не стоит об этом думать.
Край моего сознания отметил, что подобная беспечность мне никогда не была свойственна, но я немедленно отбросила и эту мысль. Вот проснусь завтра, как всегда, не стой ноги и подумаю тогда. А сегодняшний день я решила назвать Днем Позитива.
Мне снова повезло: Лосева с утра в офисе не оказалось, и я спокойно начала заниматься своими повседневными делами с документами без утренних упреков и оскорблений.
Где-то через час моей счастливой работы ко мне заглянула Светлана.
— Лось на пастбище? — подмигнула мне она.
— Ага, — довольно подтвердила я, — пасется где-то, травку щиплет.
Света смерила меня подозрительным взглядом.
— Ты чего такая довольная?
— А не знаю, — я пожала плечами, вскочила со стула и протанцевала к полке с папками в другом конце помещения.
Светлана по-прежнему не сводила с меня глаз, видимо, оценивая мой внешний вид.
— Ни разу не видела тебя без юбки и шпилек, — прокомментировала она, подтвердив мое предположение.
— А еще без дурацкой шишки на голове, а-ля училка? — усмехнулась я.
Действительно, все, что я с собой делала в последние годы, сегодня казалось мне абсурдным и не требующим стольких усилий — потерянное время.
Светлана молча кивнула, у нее даже рот приоткрылся от удивления. Наверное, я правда вела себя странно, но я так хорошо себя чувствовала, что меня это не волновало.
— Изка, ты такая странная, — протянула она, вторя моим мыслям, а потом сделала вывод в своем духе: — Замуж тебе надо, пока башню совсем не снесло.
Я замерла с протянутой рукой к папке с документами на верхней полке стеллажа. Меня накрыла волна жгучего раздражения. Я чувствовала, как это раздражение растет внутри меня, пока не поглотило всю целиком. Меня давно подмывало прямо сказать ей, чтобы она перестала комментировать отсутствие моей личной жизни и занялась своей. Мы не подруги, а всего лишь коллеги, приятельницы, единственные женщины в мужском коллективе, держащиеся вместе, но не…
Дальше не думала, меня понесло, словно лавину прорвало. Как много времени в своей жизни я потратила, сдерживаясь, контролируя себя, пытаясь не выглядеть глупо или не обидеть, или не нарушить субординацию, но сегодня со мной точно было что-то не так, и, черт возьми, мне это нравилось.
Я резко повернулась и двинулась в ее сторону.
— Никогда. Больше. Не говори. О моей. Личной. Жизни! — прошипела, чеканя каждое слово. Светлана попятилась от меня, но я продолжила наступать. — Не надо перекладывать на меня свои комплексы. Я еще молода и успею выйти замуж. И ровно тогда, когда посчитаю нужным. И я не стану, как ты, выскакивать за первого встречного, только потому, что «тридцатка» не за горами, а потом плакаться коллегам каждый день, что и тошнит от него, да на старости лет одной остаться страшно.
— Изка, — пискнула та, продолжая отступать к двери, — я…
— Я прошу прощения и больше никогда не буду говорить о том, что меня не касается, — подсказала я каменным голосом, подозревая, что выражение лица у меня было соответствующее.
— Извини, — пробормотала она и все же выскочила за дверь. — Всегда знала, что ты стерва! — раздалось уже из коридора.
Даже не смогла сказать мне это в лицо…
Я закрыла глаза и так и замерла посреди помещения, пытаясь успокоиться. Как ни странно, гнев и раздражение удалось унять довольно легко, и я удовлетворенно вздохнула. Что ж, все к лучшему, больше не придется сдерживаться и делать вид, что все хорошо, когда она обижает меня своей «заботой».
Я вернулась на свое рабочее место, однако мое настроение разительно изменилось. Хоть оно и не стало депрессивным, как всегда, но мой оптимизм сменился приступом агрессии и жажды деятельности. Мой организм просто требовал ссоры, неизвестно с кем, неизвестно почему, но желание поскандалить росло.
Я опустила голову на руки и сжала виски.
— Что же с тобой сегодня творится? — прошептала сама себе.
Если с утра мое состояние меня радовало, то теперь начинало пугать. Я совершенно себя не контролировала. Конечно, это хорошо — говорить то, что на самом деле думаешь, но, как правило, в миру это воспринимают как хамство, если не как оскорбление. Я всегда была мастером самоконтроля, а сейчас чувствовала, что не могу себя сдерживать. Что это? Слишком много спала? Или ранний предменструальный синдром?
Так, нужно отвлечься и прийти в себя, пока не явился Лосев, и я не высказала еще и ему все, что о нем думала. А о нем я думала куда хуже, чем о Свете.
Я открыла интернет и начала копаться в местных новостях, надеясь, что бездумное чтение, не связанное с рабочим процессом, приведет меня в норму.
«Пожилая женщина найдена мертвой в своем доме», — заголовок на главной странице.
Быть такого не может! Всего лишь сон, правда?..
Я судорожно сглотнула, почувствовав, как кровь отлила от лица. Рука, держащая «мышку», онемела. Все же сделала над собой усилие и нажала кнопку.
«Жительница окраины города, Акимова Нина Ивановна, восьмидесяти пяти лет, была убита в собственном доме в ночь с четверга на пятницу. Пожилую женщину нашел почтальон. Убитая лежала в комнате в луже собственной крови. Дверь была выбита, мебель перевернута, часть комнаты обгорела…»
Больше читать не смогла. Буквы, которым я просто отказывалась верить, поплыли перед глазами.
Не может такого быть!
Даже если допустить, что мне все это не приснилось, а было на самом деле, и старушку убили прямо на моих глазах, но как быть с тем фактом, что потом я загорелась от ее прикосновения?
Задрала рукав и еще раз внимательно оглядела свою руку — ни следа. Однако свою боль и агонию я помнила отчетливо, а дорогу домой не помнила вообще. И тем не менее я проснулась в своей постели. Чертовщина, да и только.
Мне стало совсем не по себе.
Если все же взять за данность, что Нину Ивановну вчера убили в то время, как я находилась в паре метров от нее, возможно, объяснение всего остального, что я запомнила, — шок? Так испугалась того, что увидела, что у меня начались галлюцинации? И я в так называемом состоянии аффекта отправилась домой, поэтому-то ничего не помню о своем возвращении?
Не сходилось одно, я отчетливо запомнила момент, как выбралась из-под кровати. Конечно, я была испугана, но все понимала и соображала. Собиралась вызвать полицию, искала телефон…
А потом я загорелась.
Абсурд!
Я ровным счетом ничего не понимала. У меня никогда в жизни не было галлюцинаций, то, что я горела во сне, было самым наилучшим объяснением. Но, выходит, я не спала, старушку действительно убили на моих глазах. Может быть, в том чае, что она мне дала, было что-то подмешано? Галлюциногенный чай — интересная теория. Однако Нина Ивановна собиралась меня выпроводить подобру-поздорову, и ей не было смысла меня опаивать. Господи, да ни в чем не было смысла!
Ко всему прочему, выходит, что я стала свидетельницей преступления, но постыдно сбежала, даже не вызвав полицию. Теперь еще не хватало, чтобы меня записали в список подозреваемых. А ведь запишут как пить дать, я же последняя, кто видел убитую живой.
Захотелось биться головой об стол. Глюки, провалы в памяти — дожилась, называется.
Но мне не дали и дальше заниматься случившейся со мной головоломкой. Дверь с грохотом распахнулась, как если бы ее открыли с пинка, и на пороге появился Лосев собственной персоной. Выражение лица у него было такое, будто сегодня ему объявили, что он кронпринц.
— Люська! — крикнул он мне. — Я просил выселить бабку, а не грохнуть ее! Но это тоже пойдет! — и захохотал.
Я растерялась.
— Что? — это все, что смогла из себя выдавить.
— А то, что нет бабки — нет проблем! — и он захохотал с новой силой.
Я начала медленно подниматься из-за стола. Во мне закипала ярость.
— И вы всерьез полагаете, что это я ее?.. — мой голос походил на шипение.
— Да мне плевать, кто ее, — Лось снова заржал, и моя ярость слегка разбавилась омерзением, — кто ее, зачем! Главное то, что представители всех остальных компаний уже успели сообщить, что с треском провалились, а ты поехала к ней последней! Итог: мы единственные, кто не успел поднять лапки и сказать: «Мы сдаемся!» Мы выиграли тендер! Люся! Выиграли!
Это было так отвратительно — настолько откровенно радоваться чужой смерти. Мы все эгоисты, но нельзя же быть настолько бессердечным.
— Сейчас от смеха перекосит, так и останетесь: пасть набекрень, — зло выпалила я и тут же прикусила язык. Это я? Это я только что сказала ТАКОЕ своему начальнику?
Лосев действительно подавился смехом и закашлялся.
— Воды, — простонал он сквозь кашель, — воды…
И мое чувство паники от того, что я только что ляпнула, тут же было перекрыто новой волной омерзения.
— И так не подохнешь, — словно издалека услышала собственный голос. «Заткнись!» — мысленно заорала я на себя, но ничего не смогла сделать, мои губы двигались помимо моей воли. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно.
— Да ты! — Лосев сам так изумился, что даже перестал кашлять. — Люся! Ты что себе позволяешь?! Да ты знаешь, что я с тобой после этого сделаю?!
Мне захотелось броситься к нему и умолять простить мне мою глупость, ведь долгожданное повышение вот оно, на блюде, а я только что спустила собственное будущее в канализацию.
Но мой порыв извиниться был тут же остановлен какой-то неведомой силой внутри меня. Меня снова охватила злость. Мои губы изогнула ухмылка.
Я сложила руки на груди и вздернула подбородок.
— И что же вы можете мне сделать? — высокомерно поинтересовалась я.
Было очень странное ощущение. Это были мои мысли, мои чувства, мои слова, но раньше я ни за что бы их не озвучила, никогда бы не решилась. А сейчас на меня словно надели какой-то детектор лжи, даже нет — настоящий блокиратор лжи. И где-то в глубине души, где-то очень далеко, мне это чертовски нравилось.
— Ты уволена! — от злости голос Лосева стал выше и тоньше.
Я брезгливо смерила его взглядом с ног до головы.
— Ну. И что дальше-то?
— По статье! — он снова напомнил мне быка. Его ноздри раздувались, лицо покраснело, казалось, еще чуть-чуть и из ушей повалит пар.
— Окей, — я спокойно повернулась к столу, достала из-под него коробку и демонстративно медленно начала складывать свои вещи, всем видом показывая, что полностью увлечена этим процессом, и больше меня совершенно ничего не волнует. — Вы только, когда будете увольнять меня, как говорите, «по статье», — бросила, как бы невзначай, — не забудьте, что я единственная, кто в деталях знает обо всех ваших махинациях с законом. Думаю, налоговой это будет интересно. Хотя… — сделала вид, что задумалась. — Пожалуй, к черту налоговую, лучше сразу в прокуратору.
У Лосева было такое лицо, будто у него сейчас случится припадок. Где-то в глубине души я испытывала от этого наслаждение, еще глубже — панику: что же я такое вытворяю и почему не могу остановиться?
— Убирайся! — завопил он.
— По собственному желанию? — промурлыкала я.
Лосев сжал кулаки, но с очевидной мукой сдержался. Казалось, ему очень хотелось меня ударить.
— Да, — выдавил он.
— И я не была в отпуске, вы помните?
— Ну знаешь!.. — он приблизился ко мне на опасно близкое расстояние.
Я равнодушно встретила его взбешенный взгляд. Поразительно, как действует спокойствие другого на человека, находящегося в ярости. Цвет лица моего — я теперь четко это осознавала — бывшего начальника стал совершенно багряным. Его не боялись, над ним имели власть.
— Уходи подобру-поздорову, — почти взмолился он.
— Слушаю и повинуюсь, Олег Семенович, — пропела я, подхватила коробку со своим немногочисленными пожитками и выпорхнула за дверь.
Хотелось смеяться. Даже не смеяться, хохотать во весь голос. Эта свобода окрыляла. И это была вовсе не свобода от надоевшей работы и несправедливого начальника, это был освобождение от своих комплексов. Страх непонимания совершенно пропал, мне стало безразлично, что подвигло меня такое необычное для себя поведение. Сегодня я была настолько счастлива, что мне не хотелось думать ни о причинах, ни о последствиях.
Плюхнулась на водительское сидение и еще просто сидела несколько минут, тихо улыбаясь сама себе и гадая, почему я так долго тянула, и как так, что простое увольнение принесло столько счастья.
Из ощущения эйфории меня вырвал телефонный звонок. Звонила моя одноклассница, а затем и однокашница. В университетскую эпоху мы были очень дружны, потом интересы разделились, я превратилась в офисную крысу, она же была и оставалась заядлой тусовщицей, и это не смогли изменить ни неудачный ранний брак, ни маленькая дочка.
В последнее время я не горела желанием с ней пообщаться. Все ее редкие звонки сводились к попыткам вытянуть меня на «свет божий», как она называла поход в ночной клуб, а мои ответы переходили из односложных в неумелые попытки отказать, не обидев.
Как ни странно, я почувствовала радость, увидев высветившееся имя «Ирунчик» на экране телефона.
Я уже открыла рот для того, чтобы сказать «привет», но мои губы снова сыграли со мной злую шутку и выдали:
— Алло, гараж! Какие люди!
От такого приветствия даже готовая ко всему Ирка опешила.
— Изольда? — недоверчиво уточнила она, видимо, испугавшись, что ошиблась номером.
— Ну а кто, по-твоему? — хихикнула я. — Не узнала, богатой буду!
— Изольд, ты пьяная? — в вечно жизнерадостном голосе моей старой подруги послышалась неуверенность. — Все нормально?
— Нормально? — с напускной суровостью переспросила я. Откинулась на пассажирское сидение и задрала ноги к крыше авто. — Да все просто потрясающе!
Ира неуверенно засмеялась.
— И этому есть причины?
Господи, да какие могут быть причины для счастья? В этот момент все невзгоды были настолько далеки от меня, что все плохое, что было со мной, казалось страшным полузабытым сном. Солнце встало — вот причина для счастья! Сегодня тепло и, как я люблю, ветрено — чем не причина?
— Каждый новый день — причина для счастья! — нравоучительно выдала я. — А еще сегодня суббота. Есть предложения?
— Спрашиваешь! — кажется, подруга, наконец, поверила, что не пытаюсь ее разыграть, и, пускай я немного не в себе, ей это понравилось. — Мы как раз собираемся девочками. Алкоголь, музыка и мужской стриптиз! Ты с нами?
— Спрашиваешь! — передразнила я ее и снова приняла вертикальное положение. — Куда и во сколько?
Моя готовность заставила Иру хмыкнуть.
— Ко мне, — ответила она. — Адрес не забыла, поди?
— Некрасова, сто один, первый подъезд, пятый этаж, — бодро отчеканила я, как на экзамене. — Жди гостей!
Подруга не успела еще ничего ответить, а я уже зашвырнула телефон в сумку и тут же сорвалась с места.
Всегда ездила очень осторожно. Таких, как я, мужчины-водители всегда точно определяют, как «баба за рулем», а когда эта «баба» еще и блондинка, они только вздыхают, самые нетерпеливые крутят пальцем у виска.
Сегодня я была не блондинкой за рулем. Сегодня я чувствовала себя юным Шумахером. Вместо обычных двадцати минут, которые мне всегда требовались на дорогу от работы до дома, у меня ушло семь. Если бы меня остановил полицейский за превышение скорости, я бы, наверное, и его расцеловала. Но день продолжал радовать хорошими событиями, полицейским на углу, недалеко от моего дома, мое авто не приглянулось, и я спокойно припарковалась на своем обычном месте.
Теперь мне предстояло привести себя в порядок и не потерять положительного настроя до встречи с подругами.
Меня несло, кружило на ровном месте. Я еще не выпила ни капли алкоголя, но чувствовала себя пьяной, даже не так — опьяненной! У меня будто выросли крылья.
«После эйфории всегда наступает жестокая реальность, и окунуться в нее после полета бывает очень больно», — напомнил мне внутренний голос, но я всеми силами постаралась его прогнать. Что-то подсказывало, что это был вовсе не внутренний голос, это была я, прежняя, настоящая я, но мое новое «я», проснувшееся во мне сегодня, вновь заглушило это чувство реальности. От этих новых, чужих ощущений кружилась голова, и я перестала бороться окончательно.
***
Проснулась от головной боли.
Пошевелила пальцами ног, потерла переносицу.
Вроде бы я…
Голова трещала, будто на нее наехал автобус, потолок злорадно кружился.
Когда я легла спать?
Приподнялась на локте, силясь осмотреться и хоть что-нибудь сообразить, но единственное, что смогла осознать — солнце слишком уж яркое для утра. Покосилась на часы, при этом мне показалось, что мои глаза двигаются со скрипом, отдающимся где-то в висках.
Полдень.
Время меня окончательно подкосило, и я со вздохом снова упала на подушку.
Полдень следующего дня… Теперь возникают вопросы: что произошло в прошлом, и почему я себя так отвратительно чувствую.
Память возвращалась медленно, с противным скрежетом, пропитанных алкоголем мозгов.
Я вспомнила, как собиралась на вечеринку, как перерыла весь свой гардероб в поисках подходящего костюма, и как в итоге нашла алое платье, которое не надевала больше пяти лет. Длина — экстремальное мини, голая спина, огромное декольте.
Обрывками пришло воспоминание, как красилась, пританцовывая перед зеркалом, подводила глаза черным карандашом и красила губы невесть откуда взявшейся красной помадой.
Вспомнила, как приехала к Ире, в доме которой было полно моих старых знакомых и совершенно незнакомых людей, с которыми я тут же подружилась. Помнила, как я, извечная серая мышь, в миг стала душой компании, всеобщим центром притяжения. Травила анекдоты, вспоминала истории из жизни и на ходу придумывала небылицы, которые воспринимались как чистейшая правда. Я шутила, доводила до колик окружающих и смеялась сама до упаду, до головокружения.