У меня внутри похолодело.
— Свидетелей нет? — мой голос прозвучал испуганно, но об истинной причине моего страха Мартынов, естественно, не догадался.
— Ничего нет, — он развел руками. — Угнанный фургон, два трупа, никто ничего не видел.
— Думаешь, это одни и те же? — я решила прощупать почву.
— Да нет, — Дима мотнул головой и отпил чай из кружки. Только сейчас заметила, что у него усталый вид. — Почерк разный, да мне и не думать надо, мне нужно искать улики и свидетелей, а нет ни того ни другого.
Да, он устал. Как же я сразу не заметила синяки у него под глазами? Ну, конечно же, я же все время думаю либо о себе, либо о Кирилле и ничего не замечаю вокруг. Мне вдруг стало стыдно за свой холодный прием, за желание выставить человека, который явно давно не спал, но поехал на другой конец города, чтобы не подвергать меня лишней опасности и не заставлять ехать самой.
Почувствовала себя эгоисткой.
— Ты когда спал в последний раз? — спросила участливо.
Дима удивленно воззрился на меня. Его удивила перемена в моем настроении — вся моя враждебность исчезла.
Он пожал плечами.
— Не знаю, не помню. Дел по горло.
Да уж, не больно-то оптимистично.
— А ел когда? — продолжила я свой допрос с пристрастием.
Теперь он улыбнулся, его рассмешила моя внезапная забота.
— На работе чай пил, это я помню.
— Нет, так не пойдет! — я спрыгнула с табурета, заглянула в свой холодильник. Пусто. Ну, естественно, откуда бы там появились продукты, если их не покупала. — Черт! — от досады выругалась.
— Прекрати суетиться, — пожурил он меня.
Я скорчила гримасу.
— А ты в зеркало на себя погляди, сам ходячий труп.
— Издержки профессии.
— Бла-бла, — невежливо передразнила я, почему-то с ним было очень легко, — вот что, старший лейтенант, собирайся, поехали чего-нибудь поедим.
|
|
«Ого!» — от удивления ахнул во мне Зверь.
Дима смотрел на меня не с меньшим удивлением. Я сбежала тогда из его кабинета, отказалась с ним поужинать, сегодня всеми силами пыталась выставить из своей квартиры и тут — вуаля! — сама зову его на ужин.
— Ты странная, — прокомментировал он.
— Это еще мягко сказано, — подтвердила я, ни капли не обидевшись. — Я безумная! А когда голодная, то еще и буйная! Пошли, — игриво толкнула его в плечо. — Не заставляй даму ждать.
Кажется, Дима, наконец, поверил, что я не шучу, и быстро сложил все документы в сумку.
— Я готов!
— Отлично! Пошли!
Пожалуй, я и сама не смогла бы объяснить свое поведение. Но с Димой было легко находиться, что мне вдруг захотелось провести с ним больше времени. Не было ни тайн, ни страшных магов, и у него не было никаких сверхспособностей, и самое главное: Мартынов не знал моих чувств, не читал их на расстоянии, как Кирилл. К слову, он вообще не был похож на Кирилла и отлично отвлек меня от мыслей о нем. Где-то в глубине души я понимала, что нравлюсь Диме, и нехорошо проводить с ним время и давать надежду. Но когда я поняла, что он пришел не для того, чтобы копаться в моих тайнах, у меня как камень с души упал.
Дима подождал меня в прихожей, пока я отыскала свою ветровку, и мы вместе спустились вниз. Потом сели в его машину.
Зверь куда-то пропал, наверное, понял, что мне нужно отвлечься от дел магических, иначе я просто сойду с ума, потому и не мешал. Будто бы его и не было, будто бы я была обычным человеком, как раньше. Будто бы… Но, как говорила Скарлет О’Хара, не буду думать об этом сейчас, подумаю об этом завтра…
|
|
ГЛАВА 7. ЯСЛИ
Когда я снова проснулась в шесть утра, еще долго лежала и думала о вчерашнем вечере.
С Димкой, действительно, было легко. Мы посидели несколько часов в кафе, болтали ни о чем, вспоминали нашу школу. Ни слова об убийствах и тайнах, именно такой отдых и был мне нужен. Я чувствовала себя нормальной впервые за прошедшую неделю.
«Не хочешь Андрея, хоть к Мартынову присмотрись, — воззвал Зверь к моему здравомыслию. — Отличный парень, не урод, стабильная работа. И самое главное: тебе не придется с ним расставаться, когда вся эта история закончится. Обычный парень для обычной жизни».
— Ты думаешь, я смогу снова зажить этой самой обычной жизнью?
«А разве не об этом ты талдычишь мне изо дня в день?»
— Наверное…
«Или уже передумала?»
— Я не знаю, — призналась ему или себе самой.
«Твоя личная жизнь — полный утиль, с этим нужно что-то делать. И Мартынов — отличный кандидат в спутники жизни. Как он на тебя смотрит!»
— Но я-то на него смотрю иначе, — возразила я.
«Любовь часто вырастает из дружбы».
— Я почти год морочила голову своему бывшему парню, уговаривая себя именно этим…
«Не видел, не знаю. Но верю, что и он был очень ничего».
— Наверное, — снова повторила я.
Зверь зарычал.
«Меланхолия — смерть!»
— Да знаю я! — мне захотелось кинуть в него подушкой.
«А раз знаешь, не ной, не мелодрама. Соберись, тряпка, и дуй к Золотаревскому. Старшему, я имею ввиду», — и гаденько захихикал.
Он был прав: расклеивающаяся тряпка, в самом деле. Что толку страдать по Кириллу, когда это совершенно бессмысленно?
|
|
И я пошла собираться, твердо настроенная, что сегодняшний день будет лучше предыдущих, хотя бы потому, что уже пора было бы случиться чему-нибудь хорошему в этой череде неприятностей.
***
В офис приехала вовремя, не первая и не последняя. В лифте ехала вместе с Андреем, который травил пошлые анекдоты, и, как ни странно, действительно, смешные. Мы смеялись весь путь в одиннадцать этажей, и так же, смеясь, вошли в приемную. Для разнообразия это было уже весьма неплохо. Довольно людям все время видеть мою кислую физиономию.
Утреннее собрание также прошло без происшествий. Не то чтобы я полностью и внезапно научилась себя контролировать, просто в этот день Кирилла на собрании не оказалось. В первые несколько минут чувствовала тоску, глядя на его пустой стул, а потом, наоборот, расслабилась, напряжение последних дней оставило меня, и я стала чувствовать себя в этом месте вполне комфортно.
Когда собрание закончилось, вздохнула с еще большим облегчением. Можно было заняться делом, а не просто просиживать штаны. Естественно, все замечающий Золотаревский тут же обратил внимание на перемену в моем настроении.
— Ты сегодня какая-то довольная? — в его тоне был вопрос.
Мы, как обычно, расположились в его кабинете, когда все разошлись.
Взгляд Владимира Петровича, казалось, прожигал меня насквозь. Интересно, можно ли было утаить хоть что-нибудь от этих проницательных глаз?
Я как можно небрежнее пожала плечами.
— Сегодня я сказала себе, что меланхолия — это смерть, и не стоит ей увлекаться.
Зверь скептически хмыкнул в моей голове, но промолчал. Еще бы, уж он-то знал, что я присвоила себе его слова.
Владимир Петрович по-прежнему не сводил с меня глаз.
— Ты очень напряжена, — сказал он, — буквально постоянно. Я понимаю все трудности, внезапно свалившиеся на тебя, но у меня создалось впечатление, что ты не расслабляешься ни на секунду. Однако сегодня что-то изменилось.
Снова пожала плечами, на этот раз безвольно. Что я могла сказать? Что со мной все в порядке? Хотя я сама была в этом совсем не уверена.
Золотаревский посмотрел на меня еще несколько секунд, а потом вдруг откинулся на спинку кресла, его взгляд затуманился, он захрипел, лицо побелело.
Что это, сердечный приступ?
Я задохнулась от паники и вскочила.
— Владимир Петрович! — начала трясти его за рукав. — Владимир Петрович, вы меня слышите?!
«Уймись», — равнодушно посоветовал Зверь.
Я ахнула. Как это — «уймись»? Человеку плохо, я что, должна смотреть, как он умирает и ничего не сделать? Совсем с ума сошел?!
— Леночка! — я бросилась вон из кабинета. — Леночка, «скорую»! Владимиру Петровичу плохо.
Девчонка сидела за своим столом. Она немедленно вскочила, ее васильковые глаза стали как плошки.
— «Скорую»! — снова завопила я.
Девушка послушно схватила трубку телефона, подняла руку, чтобы набрать номер, и вдруг замерла.
— Погоди, — произнесла она своим мелодичным голосом, медленно положив трубку на место. — Ну и напугала же ты меня.
Я ровным счетом ничего не понимала. Леночка встала и прошла к дверям кабинета, из которого я только что выскочила, спокойно, без спешки, посмотрела внутрь и удовлетворенно кивнула.
Я тут же последовала ее примеру и заглянула в помещение через ее плечо, благо была выше ростом.
Владимир Петрович уже не задыхался, он сидел, опершись локтями о крышку стола, и тер виски. Я ахнула.
Золотаревский поднял на меня усталые глаза.
— Прости, что напугал тебя, девочка, — виновато пробормотал он. — Но когда ты дотронулась до меня, видение стало особенно ярким.
— Видение? — прошептала я, чувствуя себя полной идиоткой. Ну, конечно же! Знала же, что он видит будущее. У него просто видение, а я чуть было не вызвала врачей…
«А я говорил — уймись», — поддакнул Зверь.
Да уж…
Я покраснела до корней волос. Леночка хихикнула и ободряющее похлопала меня по плечу.
— Бывает, — а потом выскользнула из кабинета.
Мне было так стыдно за свою реакцию, что хотелось провалиться сквозь землю.
Золотаревский снова указал мне на кресло, с которого я так скоропостижно вскочила несколько минут назад.
— Не расстраивайся, — его голос был по-прежнему хриплым. — Ты недалека от правды, раньше я переносил видения гораздо проще, сейчас моему организму не так легко справляться с нагрузкой.
Я приблизилась к креслу на негнущихся ногах.
— Это было очень страшно, — промямлила, медленно усаживаясь.
— Ничего, — он расплылся в самодовольной улыбке, — я еще достаточно крепок для своего возраста, мы еще повоюем.
В этот момент вернулась Леночка с двумя стаканами воды в руках. Один она поставила перед Золотаревским, второй протянула мне. Владимир Петрович тут же осушил стакан залпом и вернул секретарше, я же только чуть пригубила и оставила воду у себя. Леночка улыбнулась нам обоим и вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
Еще через несколько минут к Владимиру Петровичу вернулся нормальный цвет лица.
— На что это похоже? — не удержалась я от вопроса.
— На что похоже? — повторил он за мной и снова откинулся на спинку кресла, но на этот раз расслабленно. — Это как удар током, перестаешь осознавать, где ты, ничего не видишь вокруг, только картинки, которые сами по себе вспыхивают в твоем мозгу.
Я поежилась, звучало жутко. Но то, как смотрел теперь на меня Золотаревский, пугало меня еще больше. Словно знал обо мне что-то такое, о чем я не знала сама.
«Зверь, мне кажется, он видел что-то про меня».
«Вероятно, — откликнулся Зверь. — Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая».
«Ты это к чему?» — растерялась я. Все еще не совсем оправилась от шока, и моя голова туго соображала.
«Интересно — спроси!» — кажется, Зверь разозлился.
Я сглотнула.
Владимир Петрович все еще не сводил с меня глаз и ничего не произносил. И чего, спрашивается, уставился? Грибы у меня на лбу растут, что ли?
Раздражение добавило мне смелости.
— И могу я спросить, что же вы видели? — уже без всякого страха спросила я. —Вы сказали, что от моего прикосновения видение стало ярче. Вы видели меня?
Золотаревский поморщился
— Подловила.
У него был такой тон, будто он видел, как я разделываю кошку.
— Не пугайте меня! — мой голос помимо моей воли сделался громче и требовательней, раздражение рвалось наружу. — Что вы видели?
— Ты уверена, что хочешь это знать?
Его вопрос поставил меня в тупик, я ловила ртом воздух, как только что выловленная рыба.
Собрала волю в кулак.
— Уверена.
— Ну что ж, — Золотаревский вздохнул. — Только сразу предупреждаю, что я не смогу ответить тебе, что все это значит, и почему я это увидел именно сейчас, — я сдержанно кивнула. — А теперь дай мне руку, и я покажу тебе.
Я прищурилась.
— Так просто?
Он улыбнулся.
— А ты что думала? Что я вытащу свой хрустальный шар и буду плясать перед ним ритуальные танцы, чтобы он показал тебе мое видение?
По правде говоря, я ждала чего-то вроде этого. Черт возьми, и откуда он все про всех знает?
— Давай руку, не бойся, — теме временем поторопил Владимир Петрович. — Не бойся, это не больно.
Я вздернула подбородок.
— Я не боюсь боли.
«Ой ли!» — хихикнул Зверь.
Проигнорировала его и протянула Золотаревскому руку через стол, предпочтя не вставать с кресла. Не хватало еще, в случае чего, рухнуть носом на пол. Владимир Петрович не возражал, сжал мою кисть, его рука была прохладной.
— А теперь закрой глаза и расслабься, — посоветовал он. — Я покажу тебе, но как только ты захочешь все прекратить, тебе будет достаточно открыть глаза. Чужие видения не устойчивы, в отличие от меня, у тебя есть выбор, когда остановиться.
Кивнула, расправила плечи и попыталась расслабиться. Тема расслабления для меня всегда была самой сложной. Как тогда, в фургоне похитителей, я чуть было не умерла из-за своей неспособности вовремя расслабиться и взять себя в руки. Владимир Петрович был прав, я была напряжена почти постоянно, это было мое обычное состояние. Что ж, пора учиться справляться с собой и своими страхами.
«Найди островок спокойствия», — посоветовал Зверь.
«Нет во мне островков», — тут же огрызнулась я.
«Тогда закрой глаза и просто ни о чем не думай!»
Ну вот, уже и Зверь на меня кричит. А я-то, наивная, думала, он на моей стороне.
«Мой ласковый и добрый зверь…» — мысленно запела я, пытаясь задобрить обитателя моего тела и одновременно выкинуть все посторонние мысли из головы.
Зверю очень понравилась песня, он довольно заурчал, и под это урчание все мысли стали плавно уплывать из моей головы.
— Молодец, — прошептал Золотаревский, все еще сжимающий мою руку, — а теперь, главное, не пугайся.
«Мой ласковый и добрый зверь…» — продолжала я напевать, путая мотив и слова и песни, но полностью захваченная мелодией в своей голове.
Темнота перед моими глазами замерцала, я вздрогнула, но Владимир Петрович, успокаивающе, сжал мою руку.
Изображение было нечетким, но прорисовывалось все четче и четче с каждым вздохом. Я видела лицо Кирилла, он улыбался, не так, как обычно, одними губами, а по-настоящему, искренне. На мгновение залюбовалась его лицом, а потом растерялась. Изображение продолжало прорисовываться, и я поняла, где он находится. На моей кухне! И тут увидела себя. Я тоже улыбалась, и улыбка у меня была такая, как будто мне только что сказали, что я выиграла миллион долларов.
Не успела удивиться, как картинка мигнула и сменилась. Я не смогла различить ни места, ни окружения, яркое солнце слепило глаза. Видела только нас обоих, меня и Кирилла, мы страстно целовались, и не было похоже, что ему это не нравится.
Я задохнулась. Это правда? Это будет? Это может быть?..
Картинка снова сменилась.
Незнакомая квартира, черное шелковое постельное белье, и я… Обнаженная на этом белье. Белизна моей кожи бьет по глазам в сравнении с цветом простыни. Я целую кого-то, обнимаю… Но кто это? В этой картинке не было того внутреннего света и радости, как в предыдущей, и еще до того, как изображение развернулось, чтобы показать моего партнера, я знала, что это не Кирилл. Это был Андрей!
Нет! Хотела уже распахнуть глаза и прекратить это, но Зверь остановил меня.
«Досмотрим», — тихо, но настойчиво попросил он, и я сдержалась.
Картинка снова сменилась. И я тут же пожалела, что не послушалась своего собственного внутреннего голоса.
Увидела Диму Мартынова, на ярком солнце его веснушки снова бросались в глаза. Я была в теплой одежде. Лежала… на снегу? Но ясно я видела другое: он обнимал меня, его губы приближались в моим…
Вспышка, изображение стало осыпаться, как будто кто-то ударил молотком по цветному стеклу.
Ахнула и открыла глаза, тут же отдернула руку. Мои ладони вспотели, тело била крупная дрожь.
— Что это было? — потребовала я.
Это не могло быть правдой, это все какой-то бред, калейдоскоп с участием знакомых героев, но действие совсем не реалистично. Я никогда не лягу в постель к Андрею, не подпущу к себе Мартынова, Кирилл никогда не посмотрит на меня с таким обожанием, как в этом видении. Это все неправда!
Золотаревский внимательно изучал выражение моего лица.
— Я знаю лишь то, что вижу, — спокойно сказал он. Во всяком случае, осуждения в его глазах я не заметила.
Я все еще дрожала. Мне совсем не нравилось то, что увидела, и не могла найти этому объяснений.
— Нет, так не пойдет! — я была на грани истерики. — Вы должны сказать, что это? Это будущее? Это вероятность? Что это?!
— Это будущее, — разбил он все мои надежды. — Видения были очень яркие, когда картинка размыта, значит, это всего лишь возможность, когда такая — это данность.
— Чушь собачья! — я сорвалась с места и заходила по комнате. — Я и Андрей — это бред!
Снова захотелось крушить мебель, вот и пошел прахом весь мой самоконтроль. Мне было очень обидно, что Владимир Петрович мог допустить, что я способна на нечто подобное… Как ни крути, это полная ерунда, если Кирилл мог так тепло на меня смотреть, если он целовал меня, как я могла прыгнуть в объятия Андрея и, тем более, Мартынова, который у меня уж точно не ассоциировался с постелью? Может, меня околдуют, опоят? Может, я не буду отдавать себе отчет?
— Изольда, — мягко сказал Золотаревский, встал и медленно подошел ко мне, обнял сзади за плечи. — Ты просила меня показать тебе то, что я видел, и я показал. Не заставляй меня сожалеть об этом.
— Простите, — пробормотала я, смотря в пол.
— Ты должна меня тоже понять. Вы все мне как дети, но Кир… Я очень его люблю и переживаю за него. Ты видела его когда-нибудь таким счастливым, как в том видении?
Я шмыгнула носом.
— Я знаю его всего-ничего.
— А я знаю его почти всю его жизнь. И могу с уверенностью сказать, что нет, не видел. Не знаю, что ты сделаешь, и что заставит его быть счастливым, но прошу тебя как его отец, не сделай ему больно.
Я резко повернулась и вскинула на него глаза. Мое сердце громко стучало.
— Никогда.
Зототаревский же только покачал головой.
— Вы меня осуждаете? — зачем-то спросила я, хотя и видела в его глазах лишь доброту.
— Я уже достаточно стар и опытен, чтобы не осуждать никого и особенно за то, что еще не произошло. Поверь мне, видения — это лишь вспышки, кусочки, вырванные из контекста. Мы не знаем, что было до того мгновения, которое было показано нам волей судьбы, и что последует после. Прошу лишь об одном: не сделай ему больно.
Я не знала, что сказать. Мне очень хотелось, чтобы первые два видения сбылись. А остальные хотела бы никогда не видеть. И пусть Владимир Петрович и говорил, что яркие видения всегда сбываются, я ему не верила. Я знала себя, и знала, на что способна, а на что нет. А еще уже достаточно хорошо знала Зверя и была уверена, что он без спросу не захватит мое тело и не поступит так со мной и моими чувствами.
— Приступим к занятиям? — спросил Владимир Петрович, отрывая меня от мрачных мыслей, которые уже совершенно перепутались и превратились в кашу.
— Не уверена, что настроена на учебный лад, — призналась я. Перед глазами все еще были черные шелковые простыни.
Золотаревский смерил меня взглядом, словно взвешивая и оценивая мое душевное состояние. По тому, как он хмыкнул, я пришла к выводу, что вердикт он вынес неутешительный.
— Что ж, — изрек Владимир Петрович, — может, оно и к лучшему, — я вскинула бровь, — погода замечательная, предлагаю тебе прогуляться… Даже не так. Предлагаю тебе прокатиться.
— Куда? — подозрение в моем голосе было просто прозрачно.
— В Ясли, — его улыбка стала самодовольной, видимо, своим детским домом он очень гордился. — Леночка сказала мне, что ты интересовалась Яслями. Так вот, я предлагаю тебе прокатиться и познакомиться с ними, так сказать, увидеть все своими глазами. Ты согласна?
Похоже, на отрицательный ответ он не рассчитывал. Интересно, как бы Золотаревский отреагировал, если бы я сказала «нет»? Впрочем, мне не очень-то хотелось испытывать терпение старика.
— Согласна, — ответила я. Возможно, он был прав, и мне стоит отвлечься, тогда видение черных простыней перестанет быть таким ярким. — Поедем на моей машине?
Золотаревский усмехнулся.
— Ехать нам далеко, и нам потребуется что-то помощнее твоей малолитражки.
Как и все водители, безумно любящие свою машину, я немедленно надулась.
— Я бы попросила, — буркнула.
— Без обид, — усмехнулся тот и нажал клавишу коммуникатора. — Леночка, позвони Степану, пусть будет готов через пять минут.
— Кто это — Степан? — мой голос был похож скорее на шипение, теперь я была абсолютно зла. Мало того, что мне показали какие-то пошлые картинки, утверждая, что это мое будущее, так еще и мою машинку обидели.
— Ну-ну, не дуться, — пожурил меня Владимир Петрович. — А Степан — это мой личный водитель.
— Личный водитель, ну надо же! — пробормотала я себе под нос, обозленная на весь мир.
«А чего ты хотела? — тут же вклинился в мое сознание Зверь. — Этот старик ворочает миллионами, думала, у него нет своего личного водителя? Подозреваю, у него и горничная имеется».
«Тебя не спросили», — прорычала я.
«Ой, какие мы злые, — хихикнул он. — Улыбнись, день прекрасный».
Я закатила глаза и последовала за Золотаревским, который направился к выходу из кабинета.
***
Естественно, личный водитель подразумевал и личный автомобиль. Что в моем понимании представлял личный автомобиль миллионера, вроде Золотаревского? Ну, например, лимузин. Что собой представлял личный автомобиль для преодоления долгой дороги за город? Ну, джип, большой внедорожник.
Личным автомобилем Владимира Петровича оказалось нечто огромное, больше всего напоминающее «Хаммер», возможно, именно он и послужил основой, но сделан был по какому-то индивидуальному заказу и был гораздо больше, чем следовало бы «Хаммеру». Огромный и черный, с зеркальными стеклами. Я невольно присвистнула при его виде. Да уж, такой агрегат явно не сравнится с моей маленькой машинкой.
«Да ладно тебе, зато на твоей проще припарковаться в центре», — продолжал издеваться Зверь.
Утешил… Да такой может припарковаться сверху на пяти машинках, вроде моей, и даже не заметить!
Нас встретил тот самый Степан, водитель кобылы, так сказать. Это оказался здоровенный детина, не меньше Андрея. На нем не было ожидаемой мной водительской формы, вроде тех, что показывают в фильмах. Простая клетчатая рубаха и широкие льняные штаны, причем на подтяжках. Он напоминал не личного водителя, а скорее тракториста.
— Прошу, — неожиданно галантно для своего вида Стерпн распахнул перед нами дверь. — Куда направляемся, Владимир Петрович?
— В Ясли, — коротко кивнул Золотаревский и забрался в машину. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
— У него тоже есть способности? — шепотом спросила я, когда Степан закрыл за нами дверь и пошел обходить машину, чтобы занять водительское сидение.
— Конечно, — очень серьезно кивнул Владимир Петрович, — у него очень полезный дар — он прекрасный водитель.
Тьфу ты! Я беззвучно выругалась и отвернулась к окну. Тронулись. Какая остроумная шуточка! Похоже, у старика было прекрасное настроение, несмотря на недавнее видение. Он был вполне серьезен в кабинете, особенно, когда говорил о Кирилле, а теперь будто и не было нашего разговора, стал бодр, даже весел. Я не разделяла его хорошего настроения и предпочла просто молча смотреть в окно и злиться. Гадала, что стало причиной веселья Золотаревского. То ли он превосходно умел переключаться от своих проблем на что-то другое, то ли не был так поражен видениями, как я. Лично я чувствовала себя совершенно выбитой из колеи.
Вел Степан, действительно, хорошо, быстро и уверенно перестраивался из ряда в ряд на своей огромной машине, в то же время никого не подрезая и не создавая аварийных ситуаций. Обычно, когда кто-то садится за руль «крутой» машины, он мало думает о правилах, Степан же оказался просто образцовым водителем.
— О чем ты думаешь? — спросил Золотаревский через несколько минут.
Мимо на большой скорости проносился город, и я по-прежнему смотрела в окно, стараясь не встречаться с Владимиром Петровичем взглядом.
— Я думала, о том, что Степан правда хорошо водит, — честно ответила я, хотя и понимала, что могу обмануть откровенность, вызванную Зверем, но напрягаться для этого по пустякам не хотелось. В конце концов, я не думала ни о чем криминальном. — А еще удивлялась вашему внезапному хорошему настроению.
— Нельзя всегда находиться в похоронном настрое, — возразил Владимир Петрович. — Этого я и пытаюсь от тебя добиться. И понять тебя.
— В последнее время мне кажется, все окружающие знают обо мне куда больше, чем я сама о себе. Я для всех открытая книга.
— Ну что ты, — старик по-отечески похлопал меня по плечу. — Для меня ты, наоборот, загадка. В тебе очень любопытно сочетаются мягкость, нерешительность и дерзость.
И хамство, он не сказал о хамстве.
— Это все Зверь, — высказала я привычную уже отговорку.
— Зверь лишил тебя тугих цепей самоконтроля и, наконец, помог раскрыться. Впрочем, это мое мнение.
— Человек должен уметь себя контролировать, — не согласилась я, — самоконтроль — это одно из немногих положительных качеств, которые у меня были.
Владимир Петрович хмыкнул.
— Значит, ты такая положительная девочка, точно знающая, чего хочет от жизни, всегда вежливая, избегающая конфликтов, ее все вроде бы любят, но толком не замечают, — я вскинула на него глаза. — Да-да, я наводил о тебе справки. Твои одноклассники тебя и не помнят толком, однокашники еще куда ни шло. На третьем курсе, я так понял, ты свой самоконтроль ослабила на время, а потом опять все вернулось на круги своя. А на работе ты снова стала покладистой серой мышкой. Поправь, если я не прав.
Я молчала. Особенно паршиво, когда кто-то со стороны начинает анализировать твою жизнь.
— У меня сложилось такое чувство, что ты все время борешься с собой, — продолжал он. — Постоянно не даешь себе вдохнуть свежего воздуха.
— А разве не этому вы должны и обещали научить меня? — раздражение все же рвалось изнутри.
— Скажем так, не совсем. Я обещал тебе научить контролировать себя ровно настолько, чтобы ты смогла управлять Зверем. Глобальный самоконтроль — это другое. Человек, не позволяющий себе делать глупости, и не живет вовсе. Как говорится, источник мудрости — опыт, а источник опыта — глупость. И иногда себе нужно позволять их совершать.
— А разве в последнее время я не только и делаю, что совершаю сплошные глупости? — удивилась я. Лично мне казалось, что все мои поступки последних дней иначе как глупостью и назвать нельзя.
К моему величайшему удивлению, Владимир Петрович не стал ни спорить, ни отрицать очевидное.
— Но ведь тебе это нравится, — в его тоне не было вопроса, и меня это удивило еще больше. Я что, у всех как на ладони? Мисс Очевидность?
Я молчала и теперь смотрела в окно еще старательнее.
— Чего ты злишься? — через несколько минут спросил Золотаревский, так и не дождавшись от меня ответной реплики.
— Я думала, это Кирилл — эмпат, а вы провидец, — процедила я сквозь зубы. — Так и занимайтесь каждый своим делом, а не копайтесь в моих чувствах.
— Я думал, тебе не с кем поговорить о том, что творится у тебя в душе, — похоже, Владимир Петрович и не думал обижаться на мой раздраженный тон.
— О, поверьте, я теперь в своей голове не бываю одна, и мне всегда есть с кем поговорить, хоть в три часа ночи!
— И Зверь способен тебя понять?
На этот раз я не сочла его риторический вопрос таковым.
— Во всяком случае, Зверь всегда на моей стороне! — выпалила.
— Думаешь, я — нет?
Его светлые глаза сверлили меня, пытаясь высверлить… Что?
— Я думаю, вы на своей стороне, — честно ответила я, моя ничем не сдерживаемая откровенность рвалась наружу. — И придерживаетесь вы своих интересов. Не думайте, что я наивная дурочка, нет, конечно, может, я в чем-то и дурная, но просто в доброту как таковую не верю. У всех и всегда есть свой интерес. И…
«Вот сейчас следует заткнуться», — посоветовал Зверь, но меня уже несло, и ничего, кроме прямого удара в голову, не могло меня остановить.
— …И я не думаю, что вы говорите мне хотя бы десятую часть всей правды. И возитесь вы со мной не только ради информации про Зверя. По крайней мере, не только ради нее.
Возможно, Кирилл был прав, и Золотаревский был действительно бескорыстным, но почему-то в этот момент мне так не казалось. Этот человек сколотил огромное состояние и создал свою «империю» не из пустого места, он был очень умен и умел управлять людьми, причем делать это ненавязчиво, так, чтобы они думали, что это они сами захотели поступить так, а не иначе. В этот момент у меня словно открылись глаза. Я видела всю сложившуюся ситуацию куда более отчетливо, чем раньше, и гораздо дальше, чем еще час назад.
Золотаревский молчал и выжидающе смотрел на меня, пока в моей голове крутились шарниры, мне казалось, я прямо-таки слышала, как скрипели шестеренки в моем мозгу.