Кирилл был другим, не искал ни поддержки, ни утешения, это он привык давать это людям, отдавать, а не брать самому. Я вспомнила нашу первую встречу, как Кирилл привез меня к Золотаревскому, и как уже менее чем через час знакомства я не хотела, чтобы он выходил из кабинета и оставлял меня одну с Владимиром Петровичем. Он вызывал доверие, он дарил уверенность. Как же трудно бывает ему самому на самом деле?
— Ой, только жалости не нужно, — его голос вторгся в мои мысли.
Я смутилась и поняла, что краснею, благо тут было темно, хотя, конечно же, Кирилл знал, что я чувствую.
— Прости.
— Со мной все нормально, правда, — Кирилл легко и ненавязчиво коснулся моего плеча, — просто устал.
Я хмыкнула. Шла, чтобы помочь ему, а, выходит, он снова успокаивает меня.
— Я боялась, ты винишь себя, — призналась я.
Он на мгновение задумался и кивнул, его серые глаза были очень серьезными.
— Я и виню. Но моя вина не станет меньше, если я превращусь в стонущую лужицу. Есть еще очень много людей, кому я могу понадобиться в здравом рассудке, — он посмотрел на часы на левой руке. — Что ж, пора выбираться. Линка-Малинка совсем заждалась.
Я против воли улыбнулась.
— Она смешная. И очень тебя любит.
— Я знаю, — я была очень рада, что он не утратил способность улыбаться. — Она уже дуется на меня. Я обещал лично привести ей эту куклу.
— Она ей понравилась.
— Знаю. Даже отсюда было слышно ее радость. И расстройство, что я не приехал.
— Ты тоже ее любишь, — это не было вопросом.
Кирилл пожал плечами.
— Ее сложно не любить. Она такая маленькая, такая чистая. В таком возрасте дети не врут, не притворяются, они любят искренне. Искренние чувства не так часто встретишь, можешь мне поверить.
|
|
Мне вдруг стало обидно, он что, считал, что и мои чувства не искренни?
— Можешь не обижаться, — тут же прочел Кирилл, — ты со Зверем уж точно как ребенок, говоришь то, что думаешь.
Теперь я обиделась еще сильнее. Он считает меня глупой, как ребенка. Вот и приехали.
— Глупая, это был комплимент.
От того, каким голосом Кирилл это сказал, я вздрогнула. Что это было? В его голосе была… нежность?
Пока я тупо моргала, пытаясь хоть что-нибудь сообразить, Кирилл легко поднялся со своего места и протянул мне руку:
— Пошли, Линка-Малинка уже горит от нетерпения.
Я приняла его помощь, хотя благодаря Зверю я тоже могла без труда вскочить с места с грацией лани.
Его ладонь была теплой, но я безропотно отпустила ее, как только оказалась на ногах.
— А у Линки какой дар? — спросила, чувствуя, что что-то нужно сказать.
— Она целитель, — ответил Кирилл. — Исцеляет все болезни, любые раны. Но Линка еще очень маленькая, целительство требует много сил, поэтому мы пока не злоупотребляем. Но вся ребятня бегает к ней лечить разбитые коленки.
Он поднял с пола злосчастную веревку и задумчиво покрутил в руках, очевидно, раздумывая, что с ней делать.
— Дай мне, — попросила я.
В кои-то веки мне удалось застать Кирилла врасплох. Он удивился, но без колебаний протянул веревку мне.
«Зверь, сделай милость», — попросила я.
«Бу сде», — с готовностью ответил обитатель моего тела.
Едва веревка оказалась в моих руках, она вспыхнула ярким пламенем и уже через две секунды полностью истлела, не оставив после себя ни искорки, только сухой, холодный пепел.
«Больше ничего не загорится», — пообещал Зверь.
|
|
Кирилл благодарно кивнул.
— Спасибо, а то я бы долго еще с ней носился.
Я улыбнулась.
ГЛАВА 8. ВИДЕНИЕ НОМЕР ДВА
Время замедлилось. Или наоборот, понеслось. Все встало на круги своя настолько, насколько это вообще возможно при данных обстоятельствах.
Вставала утром и шла в офис к Золотаревскому, там проходило очередное собрание, и все расходились, оставалась лишь я. Он усложнял наши занятия с каждым днем, пытался вывести меня на эмоции, а затем требовал, чтобы немедленно успокоилась. Я должна была научиться менять свое состояние по щелчку пальцев. Не знаю, насколько у меня получалось, но Владимир Петрович утверждал, что делаю успехи.
Пять дней в неделю проводила на этой так называемой работе, а выходные сидела дома, мечтая только об одном: побыть одной. Раньше я была на выходные дома, потому что мне некуда было пойти, сейчас же просто валилась с ног от усталости, даже Зверь больше не мог придавать мне достаточное количество сил. Мое тело было выносливым, но мой дух уставал, как и прежде. Приходя домой, я желала одного — отключить мозг и ни о чем не думать, забыться сном на целые два дня.
Но, естественно, Зверь не позволял мне ни расслабляться, ни жалеть себя. Он упорно поднимал меня в шесть утра и заставлял хотя бы заниматься домашними делами. В первые выходные я переклеила обои на кухне и в прихожей, в следующие — в комнате, а потом переставила всю мебель.
От меня по-прежнему не отставал Дима Мартынов, несколько раз я все же соглашалась прогуляться с ним вечером. После видения, показанного мне Золотаревским, стала относиться к нему еще более настороженно, но придраться в его поведении было не к чему. Он вел себя по-дружески и, кроме его взгляда, полного обожания, Дима ни в чем не перегибал палку. Я всегда неохотно принимала его приглашение пройтись и выходила только с третьего «пинка» Зверя и напоминания, что мне нужно прогуляться и подышать воздухом. Потом же мне действительно получалось расслабиться, и домой я всегда приходила довольная.
|
|
Иногда чертовски полезно пообщаться с простым человеком, не втянутым ни в какие магические дела и почувствовать себя такой же простой женщиной, которая после работы идет пройтись с другом.
С тех страшных событий, произошедших в Яслях, прошли три недели. То есть минуло больше месяца, как моя жизнь перевернулась с ног на голову, и во мне поселился Огненный Зверь.
Заканчивался сентябрь, люди надевали куртки, я же надела ее только затем, чтобы не выделяться. Благодаря Зверю мое тело не чувствовало холода. Я могла дрожать и покрываться гусиной кожей от страха и внутреннего мороза, но понижение уличной температуры не чувствовала.
Прошли три недели, как мы были в Яслях, когда в голосе Кирилла при разговоре со мной проскользнула нежность, когда он не гнал меня от себя…
Три недели…
Когда мы спустились с чердака в тот день, я лишь удивленно увидела «Хаммер» Золотаревского, отъезжающий от ворот. Меня никто ждать не собирался.
Однако Кирилл, на плечах которого уже восседала Линка-Малинка с видом императрицы, успокоил меня, что он приехал на машине и, конечно же, меня отвезет.
Конечно же…
Тогда это казалось таким естественным, таким реальным, я впервые не чувствовала себя ненужным свидетелем событий, мне было спокойно и хорошо.
Мы пробыли там до вечера, Кирилл познакомил меня с большей частью ребятни, и я с ужасом открыла для себя, что дети — это вовсе не страшные монстры, как мне всегда казалось.
В обществе детей Кирилл преображался, можно было бы подумать, что он отвлекся и больше не думает о трагедии, произошедшей с мальчиком Артемом, если бы время от времени не бросал короткие взгляды на чердак.
Теперь я воочию поняла значение выражения «улыбаться глазами». Если не обращать внимания на глаза, Кирилл казался улыбчивым человеком, но даже при общении с этими детьми, улыбались лишь его губы. Только Линке-Малинке каким-то непостижимым образом удавалось вызвать улыбку его глаз. С ней у него установились какие-то свои отношения, они понимали друг друга, и с этой маленькой девочкой он почему-то чувствовал себя счастливым.
Мы поехали домой, когда уже начало темнеть.
Едва сели в машину, лицо Кирилла снова приняло то спокойно-равнодушное выражение, которое я до этого привыкла видеть на общих собраниях. Он сделался задумчивым и молчаливым.
— Готова? — спросил голосом, лишенным эмоций, когда я устроилась на сидении и пристегнулась. Казалось, сегодняшние ночь и день выпили из него все соки.
— Хочешь, я поведу? — предложила, видя, какой у него усталый вид. Он ведь должен был чувствовать, что я совсем не устала и могла бы еще с легкостью пробежать несколько километров в высоком темпе.
— Не нужно, — отказался Кирилл, — я люблю водить, меня это успокаивает.
— Ну, если так, — пробормотала я, хотя и не поверила. Просто Кирилл любил контролировать ситуацию и отвечать за все. Впрочем, спорить не стала, он и так должен был чувствовать мое внутренне несогласие.
И мы медленно выехали из одного из огромных гаражей, расположенных за особняком.
Несмотря на ухабистую дорогу, вел Кирилл быстро, меня несколько раз здорово подбросило на кочках. Я даже немного испугалась.
— Извини, — коротко пробормотал он и поехал чуть спокойнее.
Кирилл молчал, и я не пыталась его разговорить. Я не была эмпатом, как он, но чувствовала, что на сегодня Кирилл уже наговорился, сейчас нужно было дать ему возможность помолчать.
Просто ехала, иногда смотря в окно, стараясь запомнить дорогу, иногда — на него. Когда за окном совсем стемнело, стала смотреть только на него.
Кто знает, что он сейчас чувствовал, как мои ощущения передавались ему, доходили ли мои чувства именно такими, как те, которые испытывала я, или же шли искаженными. От этой мысли мне стало еще больше не по себе.
Постаралась вспомнить все уроки Золотаревского и применить их, но на тот момент у нас было еще слишком мало занятий, и я ничему толком не сумела научиться. Впрочем, мне нужно было не учиться, я должна была разучиться чувствовать, когда находилась рядом с Кириллом, так было бы проще и ему, и мне.
Смотрела на его профиль, лишь слабо освещенный огоньками на приборной панели. Он молчал, крепко держал руки на руле и смотрел на пустую дорогу. Я думала о том, что влюбилась в него исключительно внешне и практически в первую встречу. Теперь я узнала его немного лучше, послушала, что говорят о нем другие. И все стало гораздо хуже: я не услышала ничего, что бы заставило меня думать о нем иначе.
— Изольда, — вздрогнула, когда Кирилл произнес мое имя. Мое дурацкое имя звучало в его устах необычно красиво.
— Что? — мой голос же показался мне хриплым.
— Твои чувства, — я замерла, казалось, перестала дышать, — твои чувства, они неправильные.
Я немедленно принялась защищаться, рефлекс самозащиты работал превосходно:
— Это мои чувства, и я имею право чувствовать то, что посчитаю нужным. Правильно оно или нет — это мое личное дело.
Но он не обиделся на мои слова.
— Ты так относишься ко мне… Я… Я этого не заслуживаю.
— Уж позволь мне самой об этом судить, — я уже рычала.
— Мы говорили с тобой об этом несколько дней назад, — продолжал Кирилл, будто бы и не слышал моих возражений. — Ты сама мне сказала, что не можешь с точностью определить, что из того, что ты ощущаешь, является именно твоими чувствами, а что просто реакцией тела, взбудораженного Зверем.
— И что? — тут же возмутилась я. — Возможно, Зверь во мне до конца моих дней, так что не жди, что что-то изменится.
— Изменится, сильные личности берут Огненного Зверя под контроль за пару месяцев.
— С чего ты взял, что я сильная?
Я чувствовала себя очень слабой, не способной справиться с самой собой, не то что с обстоятельствами.
— Просто знаю, — он бросил на меня короткий взгляд и снова повернулся к дороге.
— Хорошо, что есть кто-то, кто думает обо мне лучше, чем я есть.
— Аналогично, — усмехнулся Кирилл, потом снова стал серьезным. — С тобой легко, — сказал он. — Как ни странно, твои эмоции — одни из немногих, которые меня не раздражают.
— Сомнительный комплимент.
— Я пытаюсь быть искренним.
— Спасибо…
Мы снова замолчали. За окном замелькали огни города, почти приехали. Мне хотелось, чтобы поездка длилась дольше, значительно дольше, чтобы мы наконец успели высказать все недоговоренности, которых был целый океан между нами.
— Ты думаешь, мои чувства к тебе — просто химическая реакция организма, усиленная Зверем? — спросила я.
— Я не знаю, — после непродолжительной паузы ответил он. — Просто знаю, что ты чувствуешь, мне неизвестны причины.
Я вздохнула, набираясь смелости, и решила идти ва-банк.
— Не думаю, что Зверь имеет хотя бы какое-то отношение к моим чувствам к тебе.
Ну, вот и все, я это сказала. Выплеснула всю свою боль и страх в одной фразе. А теперь с ужасом ждала его ответа.
И Кирилл ответил совсем не то, чего жаждало мое сердце.
— Я не могу тебе дать того, что тебе нужно.
Вот так.
Что ж, по крайней мере, он не остановился и не высадил меня. Хотя о чем я говорю? Это же Кирилл. Он так даже с бездомной собакой не поступит.
— Я сама не знаю, что мне нужно, — прошептала я, слезы душили. И самое отвратительное, что Кирилл это знал, я не могла, как он, отгородиться безразличием на лице, мне некуда было прятаться.
В ответ на эту мысль пришла злость, даже не злость — ярость. На себя, на Зверя, на Кирилла с его способностями, на ситуацию в целом, если происходящее еще можно было назвать «ситуацией».
Я задохнулась от этого приступа ярости, пальцы впились в край сидения, костяшки побелели.
— Вот об этом я тебе и говорю, — спокойно заключил он. — Твои чувства сейчас не поток, как у остальных людей, это скорее лавина, даже нет, цунами. Я чувствую, как ты путаешься в них каждую секунду.
— Мои чувства к тебе не меняются, — процедила я сквозь зубы, хотя в тот момент была сама в этом не уверена.
— Разве тебе только что не захотелось меня убить? — он вскинул бровь.
— Не убить, — прорычала я, — покалечить!
Кирилл больше ничего не сказал, только улыбнулся. Эта улыбка была с налетом грусти. Или мне показалось? В конце концов, я видела только его профиль.
Он остановился возле моего дома. Даже не удивилась, что он с первого раза запомнил адрес.
К этому времени злость уже унялась. Я чувствовала себя опустошенной, хотелось поскорее убраться в свою нору, как раненый зверь.
— До завтра, — пробормотала я, пряча глаза.
— До встречи, — спокойно сказал Кирилл. И уехал.
Вернувшись домой, просто легла на кровать и ревела часа два. Даже Зверь меня не трогал.
А потом слезы высохли. Я просто взяла себя в руки. Мне предстояло многому научиться и многое сделать, сантиментам здесь было не место.
В тот день я решила раз и навсегда закрыть для себя эту главу своей жизни.
***
Итак, прошли три недели.
Мы больше не разговаривали ни разу. «Привет! — Как дела? — Все хорошо», — я не считала разговором. Кирилл был мил и вежлив, как всегда. Я старалась вести себя ему под стать. В конце концов, разве я не ходила сюда только затем, чтобы научиться владеть собой? Вот и пришло время.
И пусть Кирилл, несмотря ни на что, знал, что творится у меня в душе, я не желала казаться слабой для других. Он назвал меня сильной, и я готова была из кожи вон лезть, чтобы быть достойной звания «сильной женщины».
Сжимала зубы, когда Кирилл входил в помещение, лепила на лицо доброжелательную улыбку и радостно выдавала:
— Доброе утро!
Так я улыбалась всем участникам собрания, так улыбалась и Кириллу. Равнодушная вежливая улыбка.
Больше не глазела на него во время собраний, впрочем, и не прятала глаз, смотрела в его сторону, когда он говорил, и только. Точно такое же внимание я уделяла Андрею и Пете, например. Хотя Кирилл все равно часто смотрел на меня. Но теперь я знала причину этого: он сканировал мое состояние, хотел оградить от ошибок, как тогда, в первую встречу с Ковровым. Кирилл хотел помочь всем. Что ж, я не была такой же святой, я должна была думать о себе, о том, как себя веду, что говорю и что делаю.
Вдавливала ногти в ладони, когда слушала голос Кирилла и чувствовала, что мне хочется на него смотреть. Но не сдавалась. Все проходит, и это пройдет.
Уже через неделю стало немного легче. Кажется, теперь и Кирилл понял мои намерения и тоже стал стараться уделять мне как можно меньше внимания. Это было правильным, так было лучше.
***
— Мой ласковый и добрый Зверь, — пела я, собираясь на работу этим утром.
Зверю очень нравилась эта песня, он всегда замолкал и начинал мурчать, как настоящий домашний котенок.
Утреннее солнце светило совсем по-осеннему, оно больше не было таким ярким, как раньше. Мой улучшенный слух различал шорох сухих листьев, гонимых ветром по тротуару. В воздухе пахло осенью.
— Люблю осень, — сказала я, высовываясь в окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
«Осень — пора увядания», — не согласился со мной Зверь.
Я покачала головой.
— Есть в осени что-то особенное. Романтично-грустное, что ли. Не могу найти этому точное название. Но я очень люблю осень. Именно такую, когда еще не морозно, но хочется надеть перчатки.
«Не знал, что ты романтик».
— Я тоже, — я захлопнула окно. — Открываю в себе все новые и новые грани.
«Многогранник ты мой», — захихикал Зверь.
Я тоже улыбнулась.
Настроение было хорошее, энергия била просто через край.
— Может, пешком? — предложила я.
«Твое тело, тебе решать, — отозвался Зверь. — Я люблю бегать. Особенно когда ветер в лицо!»
Я тоже это любила.
Оделась по-спортивному. Переложила все необходимое из сумочки в карманы куртки и вышла на улицу. Наверное, я, действительно, неправильная женщина. Говорят, настоящая женщина никогда не выйдет из дома без дамской сумочки.
На улице было замечательно. Свежо и ветрено — то что надо.
Побежала сразу, едва вышла из подъезда. Быстро набрала большую скорость и понеслась. Волосы, собранные сзади в хвост, хлестали по спине.
Для меня бег — это освобождение. Глоток свободы в череде серых дней. В этом месяце мы со Зверем несколько раз оставляли машину дома и отправлялись в центр бегом. Конечно, нужно было выйти пораньше, но для меня это больше не было проблемой, я прекрасно высыпалась, сколько бы ни спала.
Несмотря на способ перемещения, мы прибыли в офис первыми. Даже Леночка еще не заняла свой «пост».
Я покрутилась перед зеркалом, расчесала спутанные волосы и уселась ждать остальных. До начала рабочего дня было еще около сорока минут, и, посидев несколько из них, я решила похозяйничать и сделать себе кофе, благо Леночка уже научила меня пользоваться офисной сверхнавороченной кофеваркой.
«Надо тебе тоже прикупить, — высказался Зверь. — Раз уж ты не хочешь отказываться от кофе, лучше уж вари, чем пей растворимую гадость».
«Зато растворимый менее крепкий, — в офисе в ожидании других я автоматически перешла на мысленный разговор. — И готовить его быстрее».
«Будешь дольше готовить, станешь реже пить», — не сдавался Зверь.
Я привычно отмахнулась от его длинных поучительных речей и включила кофеварку.
Дверь скрипнула.
Не зря трудилась этот месяц, по шагам я могла безошибочно определить, кто именно вошел, даже не оборачиваясь.
«Принесла же нелегкая», — прокомментировал Зверь.
Мое сердце успело сделать два учащенных удара, прежде чем я заставила его снова биться ровно. Нацепила одну из самых своих доброжелательных улыбок и повернулась к Кириллу.
— Доброе утро, — пропела я. — Хочешь кофе? Пока Леночки нет, я решила похозяйничать.
Взгляд Кирилла был настороженным и внимательным. Ну, конечно же, сканирует меня.
Глубоко вздохнула, пытаясь не задерживаться взглядом на его лице. Он не переставал сводить меня с ума, но я не собиралась больше быть слабой.
— Да, спасибо, — принял он мою игру и кивнул в сторону кофеварки.
— Держи, — я ловко налила ему полную кружку. — Молоко? Сахар?
— Не нужно.
Я вскинула брови, по правде говоря, уже знала, что Кирилл пил сладкий кофе с молоком, и сегодняшний выбор меня удивил.
Протянула ему чашку, пытаясь не коснуться его пальцев, когда он брал ее из моих рук.
Кирилл взял кофе и отошел, сел. Я же, налив и себе, пристроилась на краю Леночкиного стола. Вспомнила, как почти месяц назад мы точно так же столкнулись утром в приемной. Только это он встал у стола, стараясь сохранять дистанцию. Теперь эта самая дистанция нужна была мне, как воздух.
Все же позволила себе внимательно посмотреть на него. Девятый час утра, а Кирилл выглядел усталым.
— Опять не спал? — как можно небрежнее поинтересовалась. Сердце билось ровно, я соизмеряла каждый вдох и выдох, чтобы не сбиться с ритма.
— Да, — он дернул плечом. — Неприятности в Яслях.
Я все-таки упустила тонкую ниточку самоконтроля. Мое сердце ухнуло вниз.
— Что-то серьезное?
— Нет, — Кирилл покачал головой, кажется, он действительно был спокоен, просто устал. — Небольшой скандал. Пришлось помогать воспитателям, провести несколько разъяснительных бесед. Штатная ситуация, не о чем беспокоиться.
Я облегченно вздохнула. С того случая слово «Ясли» вызывало у меня панику.
Мой самоконтроль возвращался, я натягивала его, словно щит, будто он был материален.
— Ты в последнее время устало выглядишь, — сказала спокойно, не хотела показывать, что волнуюсь за него. И себе внушила, что вовсе не переживаю, просто вежливо интересуюсь. Я могла бы сказать то же самое тому же Молотову, и это было бы не более чем легкое вежливое участие в жизни коллеги.
— Нормально, — отмахнулся Кирилл. Отпил из кружки, едва заметно скривился. Еще бы, он не любил черный кофе, но, видимо, решил, что сегодня ему потребуется доза покрепче.
— И когда ты спал в последний раз? — женское любопытство, не более чем простое женское любопытство.
Кирилл прищурился и задумался на несколько секунд.
— Во вторник, — припомнил он.
При учете, что сегодня было утро пятницы, похоже, дела в Яслях обстояли не лучшим образом.
— Да ты мазохист, — высказала я свое мнение. Не пробовала, но, возможно, с помощью Зверя я бы и смогла не спать целую неделю, но, если вспомнить себя без Зверя, на месте Кирилла уже рухнула бы, как подкошенная, и впала в кому.
Чувствуя, что во мне начинают шевелиться чувства, которые обещала душить в себе при первом же проявлении, я поспешила сменить тему:
— Погода хорошая. Мы сегодня со Зверем оставили машину и пробежались. Потрясающее впечатление…
Осеклась. Кирилл смотрел на меня с удивлением, и я не могла понять, чем оно вызвано. Он ведь знал, что Зверь стимулирует мое тело, знал, что давно не испытываю физической усталости.
— Что? — не желая гадать, прямо спросила я.
— А ты не заметила?
Я задумалась, перебрала в уме все, что сказала. Я сказала: «Погода хорошая. Мы сегодня со Зверем оставили машину и пробежались». Да, именно так — дословно.
— И? — не понимала я.
— Ты стала говорить «мы».
Я несколько раз моргнула, прежде чем осознать его слова. А ведь он прав, не замечала.
«Зверь, и давно я перешла на множественное число?» — с ужасом спросила я.
«Ну-у-у, — протянул мой невидимый друг, — не так чтобы давно. Неделя… Полторы».
— Ах ты, черт! — выругалась я.
Не то чтобы я что-то имела против Зверя, должна признать, мы с ним неплохо уживались. Мы много разговаривали… Я прикусила губу — даже мысленно я говорила не о себе и Звере, а говорила о «нас»!
— Это плохо? — поморщилась.
— Наоборот, — Кирилл допил кофе и встал, чтобы поставить чашку на стол. — Я же говорил: месяц-два до полного владения Зверем. То, что ты уже не воспринимаешь его как нечто чужое и инородное — часть процесса.
«Да сам ты инородный!» — обиделся Зверь.
Кирилл поставил чашку на стол.
На столе сидела я.
Осознав, что он оказался, сам того не желая, в тридцати сантиметрах от меня, Кирилл поднял глаза, будто ища что-то в моих.
Я перестала дышать. Он был слишком близко.
Мой самоконтроль трещал по швам, вымученный, выплаканный самоконтроль, который бережно взращивала в себе несколько недель.
Я смотрела на его губы. Они были слишком близко…
И вдруг они приблизились еще больше!
Кирилл неожиданно взял мое лицо в ладони и поцеловал.
Чашка с недопитым кофе выпала из моих рук и покатилась по полу.
Мой самоконтроль лопнул, рассыпавшись на миллиарды осколков.
«Ё моё, вот это номер!» — ахнул Зверь.
Мы целовались, жадно, страстно, его руки переместились мне на талию, мои потерялись у него на спине.
Я воочию вновь увидела видение Золотаревского, которое он показал мне перед той злосчастной поездкой в Ясли. То самое, второе, о котором и думать забыла, уверенная, что сбыться ему не суждено, и старик, вероятно, ошибся. Да, это был момент из второго видения, как говорил Золотаревский, кусок, вырванный из контекста. Я тогда не разглядела места, видела лишь нас и яркое солнце. Конечно же, солнце! Солнце из окна приемной, на которое с утра Леночка не успела опустить жалюзи!
— Я ничего не видела! — раздалось от двери.
Мы отпрянули друг от друга, как два школьника, застуканные родителями в спальне. Моя грудь бешено вздымалась, пульс отбивал барабанную дробь в ушах.
«Допрыгались», — злорадно пропел Зверь.
Леночка стояла у дверей, закрыв глаза руками и старательно делая вид, что ничего не видела.
— Я могила! — затараторила она. — Считайте, что я слепая, глухая, глухонемая! Не обращайте на меня внимания, — девушка изобразила, будто закрывает свой рот на «молнию» и выскользнула из дверей. — Ой! Андрюша! — преувеличенно громко поздоровалась она в коридоре.
«Ну, приехали! — толкнул меня Зверь изнутри. — А ну, очухивайтесь! Атас!»
Мы действительно замерли, как два идиота. Как все-таки хорошо, что у меня есть Зверь, я спохватилась, что мы теряем драгоценное время и тут же бросилась за тряпкой, чтобы вытереть пролитый кофе с паркета. Голова шла кругом, и я не могла поймать ни одну из пляшущих мыслей.
Кирилл быстро поднял осколки чашки и выкинул в мусорное ведро.
— Ну, куда торопишься, Андрюша?! — продолжала исполнять Леночка. — О! Антон Валерьевич, и вы тут! Доброе утро!
— Лучше бы кофе сделала, чем плясала, — отозвался Ковров, но в его голосе не было раздражения. — Твой кофе самый вкусный, так что бегом.
— Бегу! Бегу! — Леночка появилась в дверях первая, преувеличенно громко топая ногами, и заговорщически нам подмигнула.
Кирилл закатил глаза к потолку, у меня вырвался истерический смешок.
— Ну чего ты там? — появилось недовольное заспанное лицо Андрея, который толкал Леночку вперед, чтобы не загораживала дорогу.
Затем вошел Ковров.
Андрей тут же потребовал себе кофе, не придав странному поведению секретарши никакого значения. Ковров смерил нас взглядом, покосился на Леночку и хмыкнул. Похоже, он был куда проницательнее, чем я думала, однако у него хватило чувства такта, чтобы промолчать.
Леночка открыла двери конференц-зала, и Андрей с Ковровым тут же направились туда. Я поймала взгляд Кирилла и покосилась на двери, за которыми они скрылись, мол, иди, сама разберусь.
Он лишь чуть прикрыл глаза, вместо кивка, и ушел.
М-да, ну и дела. В моей голове была звенящая пустота. Я уже не понимала ничего. Сердце все еще грохотало, и мне казалось, что этот бухающий звук эхом разносится по помещению.
Леночка смотрела на меня с таким видом, какой бывает у кота, когда хозяин достает из холодильника рыбу.
— Ну, рассказывай! — потребовала она.
— Антон просил кофе, — напомнила я, пытаясь выкрутиться, хотя и знала, что это не удастся.
— Блииин! — заныла она, признавая мою правоту. — Ладно, — бросилась к шкафу с чашками. — Тогда помогай мне и рассказывай.
Я мысленно выругалась, черт бы побрал эту девчонку!
Что я могла ей рассказать? Сама ничего не понимала и не имела ни малейшего понятия, что все это могло значить и что за этим последует.
— Нечего рассказывать, — все же попробовала я.
Не прошло.
— Ага, как же! — Леночка прищурилась. — Ищи дурака! Я тут уже достаточно времени. Секретарь, между прочим, сердце офиса! Знаю все и про всех. Зажимайся ты с Андрюшкой, я бы даже не удивилась, да никто бы не удивился. А тут с Кириллом! Да у меня чуть глаз не выкатился.
«Ну что за выражения», — хмыкнул Зверь, но я его проигнорировала. Мне нужно было выкручиваться, но я не знала как.
— А что — Кирилл? — ляпнула, не подумав. Да уж, мой самоконтроль, казалось, пропал бесповоротно.
— Что-что? — передразнила меня Леночка и принялась загибать пальцы. — Все знают, что Кирилл на работе ни с кем романов не заводит, — следующий палец: — Женщин меняет регулярно, чтобы никто не привязывался к нему, и он ни к кому, — еще один: — Он всегда выбирает тех, кому на него плевать. А все видели, как ты на него смотрела, особенно первое время, — я покраснела. — Ну вот, хоть не отрицаешь. Да и он на тебя покашивается периодически, я же не слепая!
Я сжала зубы.
— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
— Как — что? — она зажмурила один глаз и внимательно уставилась на меня вторым. — Так что это? Любовь? Ты покорила Ледяного Короля?
Ледяной Король? Где она вообще откопала такое выражение? Ледяной, в смысле бесчувственный?
— Не говори так о нем, — нахмурилась я.
— Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! — ее оба глаза выпучились, а на лице появилась хитрая улыбочка. — Ты сама себя послушай, ты его защищаешь!
— Да иди ты, — вот и все, что я могла сказать. Замолчала и подала ей очередную чашку для заполнения кофе.