Ложный идол естественного отбора 1 глава

Содержание

Глава 1.

Проблема с властью

"Ваше Величество, у меня нет необходимости в этой гипотезе." - Пьер-Симон Лаплас

(1.Лаплас указал это в ответ императору Наполеону, на вопрос о том, почему он не включил Бога в астрономический анализ орбитального движения в его пятитомном труде " Монография небесной механики"(1825) Это утверждение широко цитируется, особенно в современной литературе. Эта цитата стала ещё более значимой при понимании важности Просвещения. See Brian L. Silver, The Ascent of Science (New York: Oxford University Press, 1998), 61.)

"Чтобы наказать меня за неуважение к авторитетам, судьба сделала меня самого авторитетом." - Альберт Эйнштейн

(2. Эйнштейн сделал это примечание в 1930 году, в разговоре с другом. See A.Calaprice, ed., The Expanded Quotable Einstein (Princeton, New Jersey: Prince ton University Press, 2000), 14)

У меня всегда были проблемы с властью. Когда я был в третьем классе начальной школы в штате Милуоки, мой учитель Ванда Руд, знала, что я ненавидел, когда меня называли моим полным именем Грэгори. Я всегда был Грэгом для своей семьи и друзей и всякий раз, когда мисс Руд называла меня Грэгори, чтобы унизить или запугать меня, я кипел от злости. Наконец, однажды, когда я слишком много разговаривал с друзьями, мисс Руд сказала: " Грэгори, ты хочешь что-то сказать нам всем?", я ответил: "Не называй меня Грэгори, Ванда."

Когда моя мать узнала, что я сделал, она посмеялась. " Твой язык тебя до добра не доведёт", сказала она. И я влип в неприятности, особенно, когда она вернулась после вызова к директору. Но моя мать редко осуждала меня или моего брата за бунтарские вещи, которые мы совершали, когда были детьми. Возможно она понимала, что подавление плохого так же подавит и хорошее.

Все мы каждый день испытываем натиск людей, которые говорят нам что делать и как мы должны думать. Политики пытаются убедить нас, что у них есть ответы на проблемы мира, если мы только обратимся к ним. Священники, проповедники и имамы говорят, что мы должны вести свою жизнь в соответствии с древними указами или столкнуться с последствиями загробной жизни. Мы постоянно подвергаемся тонкому или не очень тонкому посланию о том, как мы должны вести себя: в рекламах, фильмах, в телевизионных ток шоу и радио передачах, даже в музыке и фильмах.

Ещё больше вызывает опасения то, что число такие предписаний становится всё более нетерпимым. Всю свою жизнь я подвергался догматическому, фундаменталистскому отношению властных фигур. Возможно у меня природное отвращение к авторитетам, но у меня ощущение, что я рос в окружении фундаменталистов - и сегодня ощущение, что они становятся только сильнее. Моя семья имеет историю религиозного евангелизма, но, по крайней мере, мои пожилые родственники уважали право других на независимое мышление. Сегодня я не могу открыть газету и не прочитать о религиозных фанатиках, которые взрывают себя бомбами закреплёнными на их телах или нападениях на клиники, которые занимаются абортами. Политические партии проверяют своих членов, чтобы убедиться, что они не откажутся от линии проводимой самой партией. Даже в областях, где я провёл большую часть своей жизни - музыка и наука - я часто сталкивался с авторитетами, которые редко уходили от изношенной догмы и властных ожиданий. (3. В науке авторитетные позиции исходят из парадигм, области принятых знаний. В сущности парадигмы являются догмами. Учёные, яростно защищающие парадигмы, часто создают впечатление противоречащее духу науки, что догматический авторитет должен уважаться. Фактически, наука зависит от сдвигов парадигм, которые возникают, когда догме бросают вызов, подрывающий предшествующее авторитетное мнение. В конечном счёте через открытие, проверку и новую теоретику стандартные научные методы становятся изношенными и новые парадигмы возникают в эпизодах называемых "научными революциями".See Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions (Chicago: University of Chicago Press, 1962)

Есть лишь два возможных пути ответа на эти требования. Один из них это соглашаться неохотно, независимо от того, искренне или с оговорками. Многие из моих друзей религиозны и они давали мне много объяснений своих убеждений. "Потому что я хочу попасть в рай и жить вечно", могли бы они сказать. Или "потому что я хочу избежать греха", ответили бы другие, или "потому что я хочу прожить хорошую жизнь по примеру мученников". Эти ответы аналогичны тем, которые мои нерелигиозные друзья дают, когда я спрашиваю их, почему они покоряются требованиям властных авторитетов. "Потому что я не хочу волнений", или "жизнь проще, если избегать дискуссии", или "у меня нет своей философии, поэтому я попробую чью-нибудь". У людей много способов оправдать своё поведение для себя и для остальных.

Дугой выбор это сопротивление власти, независимо тихо или вызывающе. Когда Bad Religion выпустили третий альбом "Suffer", в 1988, обложка альбома изображала подростка, охваченного пламенем, стоящего в безликом пригородном районе. (Картинка придумалась мне и моему другу Джери, который нарисовал её, когда мы работали официантами в ресторане в Лос-Анжелесе.) Картинка захватывала одновременно злость, беспомощность и чувство пренебрежения подростковыми годами, чувства, которые питали написание песен и выступления ранних дней группы. И эту картинка также резонировала со многими поклонниками группы, поскольку я видел множество рук и животов с этой картинкой в виде татуировки.

Существует проблема с сопротивлением власти. Если ты не можешь положиться на властные авторитеты, то на что можно положиться? Многие люди чувствуют большое неудобство, оставляя

уверенности, на которых они основывали свои жизни. Они думают, что без фундамента веры их жизни не будут иметь цели или смысла. Многие религиозные люди, например, верят, что без религии не может быть и морали. Они боятся, что люди могут использовать свою свободную волю, чтобы совершать ужасные поступки - воровать, насиловать, убивать - если они не верят в заботливого Бога, постоянно наблюдающего и держащего их на праведном пути.

Для тех из нас, кто не видит нужды в сверхъестественной сущности, это является весьма оскорбительным убеждением. Это осуждает наши жизни как ненормальные и аморальные. Также это не имеет никаких эмперических доказательств. Наименее религиозные страны имеют тенденцию к проживанию в них наиболее законопослушных и великодушных граждан.(4.Phil Zuckerman, “Atheism: Contemporary Numbers and Patterns,” in Michael Martin, e d., The Cambridge Companion to Atheism (New York: Cambridge University Press, 2007), 47–65.) Такая вера просто не имеет смысла и философы ещё времён Сократа указали на это (5.Платон приводит этот аргумент в диалоге Евтифрон, в котором Сократ находит недостатки в различных определениях набожности. "Евтифрон"- карикатура популярного набожного человека, который знает точно, чего желает Бог. На вопрос Сократа "Что такое набожность и безбожность?" Он даёт ответ: "Набожный ведёт себя так, как я!" From Karl Popper, The Open Society and Its Enemies, Volume I. The Spell of Plato (London: Routledge, 1945), 265. Дилемма Евтифрона может быть перефразирована вопросом: "Заслуживает ли что-либо особый статус, потому что это угодно Богу или это угодно Богу, потому что имеет особый статус?" Это было дилеммой Сократа относительно уважения к набожности.) Так же как и вредить другим людям не правильно, в таком случае в Боге нет необходимости, либо вредить другим людям допустимо и в этом случае Божьи наставления вводят в заблуждения.

Некоторые люди имеют более общий страх. У меня были друзья, которые полагали, что если они начнут подвергать сомнению свою веру в Бога или духовность, или в какую-либо " высшую цель", они начнут скатываться по наклонной в нигилизм и анархию. Они боятся, что увидят себя, не более, чем бездушными животными, биологическими механизмами, кусками временного сознания, которое скоро пропадёт навсегда.

Этот страх не потерян полностью. Естественный мир и эволюционные процессы, которые произвели нас - анархичны. Нет никакой основной причины нашего существования. Мы рождены родителями, которые любили нас, если нам повезло, то они хотели, чтобы в жизни у нас всё было хорошо. И мы не были помещены на эту землю для какой-то божественной цели, которую только причастие с миром духов может раскрыть.

Тем не менее, люди совершают большую ошибку, если делают вывод из анархии физического мира, что жизнь не имеет значения. Я делаю именно противоположный вывод. Бесцельность окружающего мира подчёркивает огромное значение присущее миру человеческому.

Мне потребовалось долгое время, чтобы понять и описать то, на что я полагаюсь вместо власти. Мне нужно было поэксперементировать с некоторыми идеями. Нужно было углубиться в мир, чтобы понять, какие идеи работают, а какие нет. Что работает для меня не обязательно будет работать для другого. Но я обнаружил кое-что в моих поисках смысла, что я думаю, другие люди захотят узнать.

Мне очень повезло в том, что я живу проживаю свою жизнь на пересечении искусства и науки - или точнее, на пересечении эволюционной биологии и панк рока. Эти две области, казало бы, имеют мало общего. Когда я преподаю биологию в калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, большинство студентов не знают, что я вокалист группы Bad Religion, хотя иногда я вижу кого-то, кто смотрит мои концерты на ноутбуках. И когда я выступаю на сцене, лишь немногие знают о моей работе в эволюционной биологии. Но я обнаружил, что обе области обладают основной связью - праздик творческой силы, присущей жизни - это то, что делает комбинацию менее экзотичной.

Многие религиозные люди говорят, что всё творение происходит первоначально от Бога, но я никогда не верил в Бога. Мои родители никогда не навязывали мне эту идею и я не видел причины принимать это. Я никогда не видел никакого доказательства, что какая-либо сила, вне естественной природы, оказывает влияние на физический или биологический мир. Если бы такое доказательство появилось, то я был бы готов изменить своё мнение. Но я не думаю, что когда-нибудь такое доказательство будет найдено и большинство религиозных людей не ждёт этого или даже не желает, чтобы оно было найдёно. Для меня существование или несуществование Бога - не проблема.

Если люди спрашивают о моём мировоззрении, то я говорю, что я - натуралист. Когда они слышат это слово, то думают о ком-то, кто проводит много времени на природе, наблюдая птиц и восхищаясь пейзажами, я предполагаю, что такое описание подходит ко мне. Но думаю о натурализме, скорее как о философии, нежели как об образе жизни. С точки зрения философской перспективы, натуралисты верят, что физическая вселенная и есть вселенная. Другими словами, нет сверхъестественных сущностей или сил действующих на природу, потому что нет эмперических доказательств для чего-либо за пределами или вне природы. Натуралисты утверждают, что вселенная сделана только из четырёх вещей: пространство, время, материя и энергия - и всё. (6.Физики обычно объединяют пространство и время в одну сущность, называемую пространственно-временной континиум. В этом случае есть только три вещи во вселенной: пространство-время, материя и энергия). Материя и энергия во вселенной могут объединяться, по существу, в бесконечное число конфигураций с течением времени и эти конфигурации невозможно предсказать с какой-либо степенью уверенности для сложных систем в течение длительного периода времени. (7.For more on the unpredictability of complex systems, see Stephen Wolfram, A New Kind of Science (Champaign, Illinois: Wolfram Media, 2002). Но материя и энергия не влияет на сверхъестественные силы и они не влияют на них.

Я стал привержёнцем панк рока задолго до того, как стал считать себя натуралистом, но эти два мировоззрения имеют очень много общего. Панк рок, в своих лучших идеях, охватывает открытость опыта, опору на разум и доказательство, и оспаривание полученной мудрости. Наука, основанная на натуралистической перспективе, так же состоит в оспаривании, а не на приверженности догмам. Когда новая идея соотносится с доказательствами, мы должны изменить наши взгляды на старые вещи. Если бы Чарльз Дарвин был бы жив сегодня, я думаю, он нашёл бы что-то притягательное в панк роке.

Ни панк рок, ни натурализм не могут сказать нам, как прожить наши жизни. Они не отвечают на многие фундаментальные вопросы стоящие перед нами. Этот человек плохой или хороший? Как нам следует вести себя по отношению к нему или к ней? Куда нам обращаться за информацией? Чему и кому мы можем доверять? Рассуждение играет лишь частичную роль в ответе на эти вопросы. Многое в жизни импульсивно, инстинктивно и происходит по-видимому автоматически. Но понимание того, что мы можем контролировать, а что нет, является существенным при ответе на эти вопросы.

Для меня эволюция обеспечивает контекст наших жизней. Да, в эволюции есть моменты, которые заставляют нас чувствовать себя глубоко встревоженными. Но в важных вопросах мы должны искать истину, даже, если истину трудно принимать. Натурализм может обеспечить основу для построения связного и последовательного мировоззрения, но котором мы можем основывать важные решения. На самом деле, я не стал бы утверждать, что это единственная перспектива, которая может обеспечить нам счастье, как индивидуумам и наше выживание, как виду.

До пятнадцатилетнего возраста я не понимал многого о мире. Я жил в маленькой его части, в юго-восточном Висконсине. Мои родители не были религиозными людьми (хотя дед моей матери, Эдвард М.Церр был выдающимся комментатором Библии в первой половине ХХ века.) Мои мать и отец были оба университетскими академиками, которые направляли меня в сторону Карла Сагана, Энди Ворхола, Монти Пайтона, передачи Субботний вечер и популярных песен по радио. Большую часть своего детства я хотел стать певцом. Никогда у меня не было оценок выше четвёрки с минусом до последних лет в средней школе и даже тогда я не был хорошим учеником. Проще говоря, сложные вопросы жизни никогда не вкрадывались в моё счастливое детство. Я был доволен любовью моей семьи и кругом своих хороших друзей.

Мать и отец развелись, когда я был во втором классе, после чего я и мой брат адаптировались довольно быстро к жизни на два дома. Новый дом матери был в штате Милуоки, в пригороде под названием Шорвуд, стал нашем местом для учёбы в школе, домашних заданий и повседневной рутины. Отец жил в нашем старом доме в Расине, двадцатьпять миль к югу от Милуоки. Мы оставались с ним каждые выходные и на протяжении большей части лета. Мы проводили часы на улице каждый день катаясь на велосипедах и играя в спортивные игры с соседскими детьми, некоторые из которых до сих пор мои самые близкие друзья. Мои родители хорошо уживались после развода и мы не были под грузом язвительных скандалов. Я не думал о своей жизни, как об идеальной, но в ретроспективе и осознаю, что это было очень близко к отличному Американскому детству.

Однажды, когда я был в шестом классе, моя мать собрала нас с братом за обеденным столом. Она сказала, что получила работу администратора в Калифорнийском Университете Лос-Анджелесе и что мы трое переезжаем в Калифорнию. Мой первый вопрос был: " А как же землетрясения?" Она заверила нас, что они не случаются часто(хотя с тех пор я могу вспомнить несколько). Мой второй вопрос был: " А как же отец?" Она сказала, что мы будем по-прежнему жить с ним каждое лето и во время рождественских каникул, так же как и в прошлом.

Когда мы перебрались в Калифорнию в 1976 году, всё было по-иному. Как младший ученик средней школы, который никогда не видел горы и пустыни, я находил климат сухим, горячим и иностранным. Дети отличались от детей в Висконсине - они были более круты, чем я и менее дружелюбны, чем мои сверстники в Висконсине. Девочки казались более опытными в сексуальной утончённости и одежде. Они следили за модой и изгоняли любого, кто был странным по их мнению.

У меня были тёмно-коричневые, волнистые волосы, которые сложно было уложить в популярные рок-н-рольные причёски семидесятых годов. Я носил велюровые рубашки и вельветовые штаны, купленные в сети розничных магазинов,потому что они были дешевле джинсов. У меня были дешёвые ботинки, всегда поношенные, с нелепыми логотипами, имитирующими популярные марки, которые носили другие дети. Я катался на десятискоростном велосипеде, который был тяжёлый, медленный и не мог прыгать или скользить. У меня был дешёвый пластиковый скейтборд со скрипучими подшипниками, который совершенно не подходил для скейтпарков, столь популярных в Южной Калифорнии. Никогда в жизни я не был в океане. Я думал о пляже, как о месте для купания, но не как о символе или стиле жизни.

Когда я впервые попал в Калифорнию, дети спрашивали меня: " Чувак ты ходишь на вечеринки?" Я подумал о наших ежегодных новогодних вечерах дома, в Расине. Мы долго не ложились спать и ели мороженое и пили газировку. Мне потребовалось шесть месяцев, чтобы понять, что они имели в виду курение травки. Я видел много знакомых семиклассников, приходящих на занятия с красными глазами, эйфорическими улыбками и запахом травы. Мои одноклассники на уроках труда доставали свои секретные проекты, когда учитель выходил на перерыв. Их работы состояли из использованных полиуретановых цилиндров, запечатанные снизу, отшлифованные по верху, с парой отверстий просверленных на сверлильном станке. Я был в тупике, пока мой одноклассник не сказал: " Чувак, зацени мой бонг! Ништяковый, да?". Я не только не знал, что такое бонг, я даже не понимал прилагательное, которым он описал его, и тем более почему он прятал его. Всё, что я знал, что это странный секрет и я не был посвящён в эту информацию.

Ребята в моей школе поднимались по социальной лестнице, показывая свои знания культуры рок-н-ролла, обмениваясь своими тайными коллекциями стимуляторов или наркотиков. Если ты принимал участие в их сделках, то ты был одним из них, надёжным поверенным. Если ты боялся принимать участие, то ты становился второсортным неудачником. Иными словами, если ты плыл по течению, беспрекословно и довольно, то тебя принимали и ты вознаграждался социальным статусом. Если ты оспаривал норму или пытался плыть против течения так или иначе, то будь готов оказаться внизу социальной лестницы. Несмотря на миф, что Калифорния была свободной и лёгкой, мои школьные дни показали, что было лишь несколько допустимых путей стать "своим" в толпе. Мне было гораздо комфортней в моих социальных кругах в Висконсине, но им не было места на американской передовой. В калифорнии я становился одиночкой.

Я начал тусоваться с людьми, которых считали уродами, кретинами, придурками, слабаками и сопляками. Мы проводили много времени слушая и обсуждая музыку, страстный интерес к которой я прихватил с собой из Висконсина. Но мне не нравились группы, предпочитаемые "прожжёными" наркоманами, которые поклонялись таким группам как: Led Zeppelin, Rush, Kiss, Foreigner, Styx, Ted Nugent, Bad Company, Lynyrd Skynyrd, и многим другим. У меня были другие музыкальные интересы.

К окончанию средней школы меня потянуло в новую социальную сцену, которая только обретала форму в Калифорнии - панк рокеры, которые сторонились мейнстрима и были презираемы большинством детишек в Лос Анжелесе. Панк в то время занимал значительную философскую и эстетическую позицию, как музыкальный жанр. Он отрицал авторитеты всех мастей, что и было причиной по которой он, как я уверен, был близок мне. Также казалось, что он одобрял анархию, которая характеризовала мою жизнь в Калифорнии. Ребята панки, казалось, были разочарованы обещаниями Калифорнийской культуры. Мечты и надежды многих их родителей не сложились и многие из них были вынуждены заботиться сами о себе, как подростки, потому что их тихие пригородные дома оставались безнадзорны большую часть времени. Развод был безудержным. Многие одинокие родители, как мои, вынуждены были бороться, чтобы заработать достаточно денег на Американскую мечту. Ожидалось, что дети найдут себе занятие, которое не будет незаконным или разрушительным, будут вести себя прилично. Рост пригорода Лос Анжелеса был таким быстрым и широко распространённым, что вскоре весь регион превратился в один большой, городской муравейник. Огромная ирония пригородного идеала Лос Анжелеса это то, что многие окрестности стали смешиваться с худшими аспектами городского пейзажа. Подростковая беременность, злоупотребление наркотиков, воровство и отсутствие родительского контроля - оправданы ложными обещаниями, что пригород является безопаснее " внутреннего города", это привело к опасному диссонансу для многих ребят из пригорода. Эта обстановка дала подъём Калифорнийской панк сцене. Калифорнийский панк сочетал хаотическую смесь влияний, от сёрферской музыки до регги, от фолка до поп-музыки. Она была так же разнообразна, как и культурная палитра всего столичного региона Лос Анжелеса. Юный антагонизм, возникший из этого месива, просочился в коллективное субкультурное сознание панк движения. Против неявного соответствия пригородной Южной Калифорнии, приверженцы панка рассматривались как со страхом, так и с пренебрежением.

Я стал панком в пятнадцать. Я подстриг свои волнистые волосы очень коротко, покрасил их чёрным цветом и сделал надписи краской на своих футболках через трафарет. Я никогда не заходил слишком далеко, чтобы сделать пирсинг или татуировки, но на фотографиях и видеосъёмках, сделанных в то время, я выгляжу как угрожающий, молодой панк. Нас было трое в моей школе, приверженцев панка и все из нас, в одно время или в другое, были избиты людьми, которые возражали против наших взглядов и наших вкусов в музыке. Я ежедневно высмеивался учителем, чья классная комната была рядом с моим шкафчиком. "Панк рок!" - говорил он каждый день одним и тем же саркастическим, оскорбительным тоном. "Следовало ли нам волноваться?" - то, что учитель будет придираться ко мне было совершенно чуждым понятием. Мои родители сами были педагогами, которые никогда не стали бы порочить кого-либо за выражение индивидуальности.

Насилие со стороны других студентов пугало меня и в то же время заставляло меня чувствовать себя сильным. Это заставило меня осознать, насколько эти конформисты были хрупки, насколько легко их было довести до потери контроля над собой. Я нашёл огромное утешение в сообществе панков из разных школ, разных районов и разных культур, всех с одинаковыми историями притеснения и унижения. Я начал чувствовать, что есть способ борьбы с общественным отчуждением моего окружения с Западного берега. И это заключалось в оспаривании и вызове, а не в соответствовании и допускании. Учиться быть личностью - лучший дар, который я получил от своего взросления под влиянием панк культуры.

Ко времени поступления в десятый класс, я был полностью отчуждён от школьных забот. Я жил только ради летнего периода, когда я мог проводить время с друзьями в Висконсине. В Лос Анжелесе большую часть времени я проводил в одиночестве, либо с парой знакомых изгоев, которые выносили ежедневные оскорбления.

Две вещи в средней школе спасли меня от упадка в бессмысленное существование. Первое это музыка. Я подружился с парнем на два класса старше меня, которого звали Бретт Гуревич. Он, как и я, был приверженцем панка, не заинтересованным в школе, но при этом чрезвычайно умным. Он хотел организовать группу и у него были гитары, микрофоны и акустические системы, но не было уверенности в собственном пении. Общий друг познакомил нас сказав: " Эй, Бретт, это Грэг и он отличный певец." Вообще-то, до этого я никогда не держал микрофон в своей жизни. Но я каким-то образом сумел убедить своего друга, что я опытный исполнитель и в течении недели я и Бретт уже писали и играли песни вместе, как гитарист и певец. Бретт знал барабанщика по имени Джей Зискрат, первый раз, когда мы репетировали вместе я пел на пределе возможностей и все мы согласились, что сыграли так хорошо, что надо непременно встретиться на неделе. Мы уговорили ещё одного нашего друга, Джея Бэнтли, переключиться с гитары на бас. В течении месяца мы были ансамблем из четырёх человек, с шестью песнями, которые Бретт и я написали. Мы стали репетировать каждый день после школы в гараже моей мамы, знойного, тёмного, отдалённого от дома строения, который любяще назвали " адской дырой".

Тогда мы столкнулись с проблемой всех новых групп - как назвать себя. Многие люди спрашивали нас о названии нашей группы, которое мы выбрали после многих попыток напрягания мозгов. Прежде всего, нужно помнить, что мы были пятнадцатилетними панками, которые хотели злить и раздражать людей. Что-угодно, что могло бы вывести из себя родителей, учителей и людей с властью выносилось на обсуждение. Мы также хотели название, которое могло бы иметь отличный логотип на футболках или стикерах. Многие названия были убедительными, но слишком отталкивающими. Многие имена могли бы иметь отличные логотипы, но были быстро отвергнуты, так как не представляли наши песни. Мы обсуждали многие названия, включающие в себя слово "плохой" - Bad Family Planning (Плохое семейное планирование), Bad Politics (Плохие политики). Когда мы натолкнулись на Bad Religion (плохая религия), это показалось нам идеальным. Тот год, 1980, был временем возрастания популярности телепроповедников таких как Джимми Свогарт, Пэт Робертсон и Джим Бэккер (Herbert Vetter, Speak Out Against the New Right (Cambridge, Massachusetts: Harvard Square Library, 2004). За год до этого Джери Фалвэл организовал христианскую политическую организацию "Моральное большинство", которая имела серьёзное влияние на призедентские выборы между Джимми Картером и Рональдом Рейганом. Религия была горячей темой и телепроповедники казались нам превосходной целью, хотя мы даже и не думали, что они смогут просуществовать больше, чем пару лет. Мы знали, что многие люди готовы были защищать свою религию с пеной у рта и их бы серьёзно оскорбило наше название - и это огромный плюс. И Бретт придумал лого, которое отражало нашу философскую позицию. Мы почувствовали, что всё сделано, как надо.

Тридцать лет спустя, название Bad Religion продолжает обижать некоторых людей. Так же как и наша символика - христианский крест в круге, перечёркнутый полосой. Но никто из нас ни разу не пожалел о выборе названия или символа. Мы рассматриваем перечёркнутый крест как что-то вроде знака "парковка запрещена", что значило бы, что если вы видите такой знак, то христианство вы здесь не найдёте. И символ и название нашей группы с самого начала предполагали, что мы были группой, желающей думать за себя. Это означало, что наши песни имели бы более философский уклон. Это держало нас в стороне от людей, которые неразумно критичны к музыке, которая бросает вызов стереотипам. Короче говоря, это дало нам творческую свободу делать то, что мы хотели.

Другая вещь, которая спасла меня в средней школе, это моё открытие науки и особенно эволюции. На рождество 1977 года мать подарила мне книгу под названием " Атлас Первобытного Человека" автора Джакетты Хокес и эта книгу до сих пор у меня на книжной полке (Jacquetta Hawkes, The Atlas of EarlyMan (New York: St. Martin’s Press, 1976). Эта книга прослеживает историю человеческих существ от 35000 лет назад до настоящего времени, с массой изображений и графиков, чтобы отобразить важный этапы развития. Я внимательно читал эту книгу в средней школе. Я не мог понять многого в ней, потому что в ней были концепции, которые были слишком продвинуты для меня в то время. Но общее повествование было настолько убедительным, что я мог сопоставить хронологию человеческой культурной истории.

Два рождества спустя, мать подарила мне книгу " Происхождение" Ричарда Лики и Роджера Льюина, которая описывала эволюцию человеческих существ от наших обезьяноподобных предков (Richard Leakey and Roger Lewin,Origins (New York: Dutton, 1977). Эта книга открыла для меня гораздо более богатую историю нашего вида. Это было примерно то время, когда Бретт и я формировали Bad Religion и текст одной из моих ранних песен, написанных мною, студентом-второкурсником, был вдохновлён этой книгой. Вот последние строчки Происхождения:

"Мы - один народ и мы можем стремиться к одной цели: мирного и справедливого выживания человечества. Для прибывших на эту землю, как продукт биологической случайности, покинуть её из-за высокомерия, было бы насмешкой судьбы".

Песня которую я написал называется "Мы умрём только от нашего высокомерия", мы включили её в наш первый альбом в 1981 году, сразу после того, как мне исполнилось 16. Вот Текст:

"Первобытный человек ушёл, когда современный человек взял на себя главную роль,