…После взрыва на химическом комбинате в итальянском городке Севезо в июле 1976 года над территорией радиусом около четырех километров образовалось ядовитое облако пыли. Установлено, что диоксин может губительно воздействовать на плод в утробе матери, а также вызывать различные серьезные заболевания. Из района поражения были эвакуированы все жители, и вернуться домой они смогли только через год.
ФРАГМЕНТ КИНОРЕПОРТАЖА О ДЕМОНСТРАЦИЯХ ПРОТЕСТА В МЕРСИСАЙДЕ
Группа женщин с плакатами: «НЕТ – КОМБИНАТУ-ОТРАВИТЕЛЮ!», «НЕТ – УБИЙЦЕ НАШИХ БУДУЩИХ ДЕТЕЙ!», «ЖИЗНЬ ДОРОЖЕ ДОХОДОВ!»
Репортер: Сегодня в Мерсисайде у ворот комбината состоялась еще одна демонстрация протеста против планов БКК.
Женщина из Ливерпуля: Чего мы добиваемся? Я вам скажу. Пусть сэр Уолли производит свои ядовитые химикаты в другом месте. Моя дочь через три месяца собирается рожать, и я не позволю, чтобы по вине этих треклятых макаронников мой внук родился уродом!
Репортер: Однако, как утверждают специалисты, метадиоксин совершенно безвреден.
Женщина из Ливерпуля: О да! То же самое они говорили и про талидомид. Раз он такой уж безвредный, почему макаронники не производят его у себя в Италии? Что молчите? Если б наше правительство думало о простых людях, оно никогда не пошло бы на это!
КОНЕЦ ФРАГМЕНТА
Обозреватель: По словам представителя БКК, министерство административных дел в ближайшее время намерено опубликовать отчет специальной правительственной комиссии.
(Мы спросили опытного работника отдела новостей Би-би-си, в какой форме подавался бы тот же самый репортаж в случае благоприятного отношения к пропаноловому проекту. Ниже мы приводим вариант для сравнения. – Ред.)
|
|
Обозреватель: Как известно, в пропаноле содержится метадиоксин, компонент диоксина – вещества, попавшего в атмосферу после взрыва в Севезо (Италия) в 1976 году. Но метадиоксин является инертным соединением и, как показывает химический анализ, абсолютно безвреден.
НА ЭКРАНЕ ТЕРРИТОРИЯ КОМБИНАТА И ЕГО КОРПУСОВ
Репортер: Жители Мерсисайда с энтузиазмом восприняли известие о предполагаемом расширении комбината. В конце года комбинат планировали закрыть, но теперь ему потребуются дополнительные рабочие руки. Как минимум еще на пять лет.
НА ЭКРАНЕ РАБОЧИЙ КОМБИНАТА
Рабочий: Новость что надо! Наконец-то нам будет чем заняться. Мы все воспрянули духом!
НА ЭКРАНЕ СЭР УОЛЛИ
Сэр Уолли: Мы дрались за этот контракт, не жалея сил. Ведь он означает существенный рост экспорта и много новых рабочих мест. Нам пришлось выдержать мощную конкуренцию немцев и американцев, так что этот контракт мы воспринимаем и как безусловный вотум доверия британской химической промышленности!
Репортер: Можно ли считать метадиоксин потенциально опасным веществом?
Сэр Уолли: Никоим образом! Это диоксин опасен. А метадиоксин так же вреден, как… э-э… блинная мука.
КОНЕЦ ФРАГМЕНТА
Обозреватель: В ближайшее время ожидается публикация отчета правительственной комиссии, который, по мнению специалистов, подтвердит данные аналогичного американского исследования об абсолютной безопасности метадиоксина.
Июня
Сегодня утром первым делом вызвал Хамфри и заявил ему, что метадиоксин – это динамит.
|
|
– Вы ошибаетесь, господин министр, метадиоксин совершенно безвреден.
– Возможно, в химическом смысле, – возразил я, – но в политическом он просто смертелен.
– Он абсолютно безвреден, – упрямо твердил мой постоянный заместитель.
– Меня, во всяком случае, он прикончит в два счета, – не уступал я.
В это время зазвонил телефон. Политический отдел канцелярии премьер-министра. Джоан Литлер, конечно же, позаботилась, чтобы Номер Десять не пропустил вчерашнего выпуска теленовостей.
Я, как мог, объяснил: речь идет о проблеме местного значения, и пропаноловый проект сулит экспортные заказы и рабочие места. Сколько новых рабочих мест? Всего лишь девяносто, был вынужден признать я, но… хорошо оплачиваемых и к тому же в районе с высоким уровнем безработицы.
Мои аргументы не произвели большого впечатления. Со мной говорил главный политический советник, но звонил он, безусловно, по прямому указанию свыше. Понимая, что вступать в конфликт с ПМ из-за такой ерунды было бы по меньшей мере неразумно, я поспешно пробормотал в трубку (хотя наш разговор слушал сэр Хамфри и, наверное, по своему телефону – Бернард) о своем согласии с их точкой зрения, то есть с тем, что не стоит рисковать тремя или даже четырьмя неустойчивыми округами.
Я положил трубку. Хамфри не сводил с меня возмущенного взора.
– Хамфри, – как можно мягче произнес я, – меня вдруг осенило…
– Я так и понял, – сухо заметил он.
Я пропустил его завуалированный упрек мимо ушей и привел веские доводы против авантюры с пропанолом. Например, потеря общественного доверия…
– Вы хотите сказать «голосов», – уточнил он. Я с возмущением отверг это предположение.
|
|
– Сами по себе голоса не являются решающим аргументом. Но не считаться с волей народа? Мы живем в демократической стране. А народ высказался против проекта.
– Народ несведущ, его легко сбить с толку, – презрительно отмахнулся сэр Хамфри.
– Ну, это уж слишком! Не забывайте: народ избрал меня! Последовало красноречивое молчание. Затем сэр Хамфри примирительно сказал:
– Господин министр, через неделю эта буря в стакане воды утихнет, зато через год современный пропаноловый комбинат в Мерсисайде начнет приносить людям реальную пользу.
– В политике неделя – срок немалый, – назидательно заметил я. (Изречение принадлежит Гарольду Вильсону. – Ред.)
– В правительстве год – срок небольшой, – парировал мой постоянный заместитель.
Есть от чего прийти в бешенство. Это он, может быть, в правительстве, но я-то в политике и не желаю вызывать недовольство ПМ!
Затем Хамфри упрекнул меня, что я ставлю интересы партии выше интересов страны. Я посоветовал ему придумать новое клише, это уже устарело.
В разговор вмешался Бернард: он, видите ли, уловил в словосочетании «новое клише» некоторое логическое противоречие. Благодарю тебя, старина Бернард! Помог, называется!
Я предпринял еще одну попытку убедить своего постоянного заместителя.
– Хамфри, вы ничего не хотите понять, потому что надежно защищены. А я хочу выжить. И не пойду против ПМ!
Я, к немалому удивлению, расслышал в его ответе нотки горечи, хотя он и прозвучал обидно для меня:
– Господин министр, неужели непременно надо всякий раз влезать на вымазанный салом ярмарочный столб?
– Хамфри, – с достоинством сказал я, – вымазанный салом столб очень важен. И на него приходится влезать всякий раз.
– Но почему?
– Хотя бы потому, что он есть.
Июня
В сегодняшней «Таймс» опубликована возмутительная статья. Явная утечка.
«КОМИССИЯ ХЕНДЕРСОНА ДАЕТ «ДОБРО» ПРОПАНОЛУ!»
Я пришел в ярость и призвал Бернарда к ответу: каким это образом прессе раньше меня стало известно содержание отчета?!
– Очевидно, утечка, – объяснил он.
Глупый мальчишка! Это ясно и без него. Меня интересует: кто? Впрочем, если подумать, он не так уж и глуп. Наверняка знает, просто не хочет говорить.
– На нем же должен стоять гриф «Секретно»! – кипятился я.
– Хорошо хоть не «Для служебного пользования», – вздохнул он.
(Бернард хотел сказать, что материал с грифом «Для служебного пользования» попал бы в газеты еще раньше. – Ред.) На этот раз Бернарду не удастся увильнуть.
– Кто виноват в утечке? – спросил я в лоб. – Хамфри?
– Нет, господин министр. Уверен, это не он.
– Уверены?
– Э-э… скорее всего, не он.
– Не он?
– Полагаю, это мог сделать кто-нибудь еще, – извиняющимся тоном пролепетал мой личный секретарь.
– Утечки – позорное явление! – с пафосом произнес я. – Не понятно, почему все склонны винить в них политиков.
– Видимо, потому, что были прецеденты, – осторожно заметил Бернард.
Я посмотрел на него осуждающе.
– Разве можно сравнить процент наших утечек с теми, что направлены против нас?
Я внимательно перечитал статью. В ней явно чувствовался слог сэра Хамфри: «Воплощение политической трусости…», «У Хэкера нет выбора…» – и так далее, и тому подобное.
Неужели Хамфри всерьез рассчитывает загнать меня в угол… то есть заставить идти у него на поводу?
Что ж, посмотрим!
Июня
Я получил копию отчета Хендерсона в субботу. Всего-навсего на два дня позже «Таймс».
Что ж, отчет действительно не оставляет мне выбора. Во всяком случае, пока я его не вижу. Авторы утверждают, что пропанол – совершенно безвредное вещество.
С другой стороны, статья в «Таймс» меня ни к чему не обязывает. Ведь в ней дается неофициальная информация по проекту отчета.
Первым в списке посетителей сегодня стоял сэр Уолли Мак-фарленд. Вместе с ним в кабинет вошел сэр Хамфри. Сюрпризы, сюрпризы!
Причем оба выглядели что-то слишком веселыми и жизнерадостными.
Я предложил им сесть, и сэр Уолли без лишних слов приступил к делу.
– Судя по сообщениям прессы, господин министр, комиссия Хендерсона целиком на нашей стороне.
Он, вероятно, думает, что я тоже на их стороне. Нет, вряд ли. Хамфри наверняка его подготовил. Просто он притворяется, что так думает.
– Да, я читал статью в «Таймс». Позавчера, – сказал я ледяным тоном и пристально посмотрел на своего постоянного заместителя.
Он смущенно заерзал.
– Эта комиссия – как дырявое решето.
Так, утечка – его рук дело. Никаких сомнений. А Хамфри, как ни в чем не бывало, продолжал:
– Господин министр, теперь нам ничто не мешает дать «добро» новому комбинату, не правда ли?
– Не знаю, не знаю. – Я предпочел не отвечать. В разговор снова вступил сэр Уолли.
– Послушайте, Джим, мы дрались за этот контракт целых два года. Он крайне важен для нас. Я – председатель и несу ответственность… Кроме того, я как химик могу заверить вас – метадиоксин абсолютно безвреден.
– Почему вы, специалисты, всегда так убеждены в своей правоте? – холодно поинтересовался я.
– А почему вы считаете, что чем менее вы компетентны, тем более правы? – огрызнулся сэр Уолли.
Да, я не специалист и не претендую на это. Я так прямо и заявил:
– Министры не обязаны быть специалистами. Министрам, если хотите, потому и доверяют руководство, что больше они ни в чем не разбираются…
– Вы не отрицаете этого? – обрадовался сэр Уолли. Я не заметил расставленной мне ловушки.
– Да, не разбираются в технических вопросах. Обязанность министра – заботиться об интересах нации, и потому я пока не имею права с вами согласиться.
Сэр Уолли вскочил, выйдя из себя (нет, пожалуй, в обратном порядке).
– Да будет вам, Хэкер! Ваше решение ошибочно, вы сами это понимаете. От него за версту разит глупостью и трусостью!
Я тоже рассердился. И тоже встал.
– Я не трус!
– Сядьте! – прошипел он.
Глаза его сверкали, казалось, он вот-вот набросится на меня с кулаками. Вовремя вспомнив, что благоразумие равнозначно доблести, я последовал его совету.
Едва сдерживаясь и брызжа во все стороны (включая мой стол) слюной, сэр Уолли заявил, будто я веду себя так из страха «потерять несколько сот невежественных, недальновидных, попросту глупых избирателей».
– Это политика, – спокойно объяснил я ему.
– Вот именно! – презрительно согласился он и направился к двери. Но на полпути остановился. – Я обращусь к министру промышленности! Я готов подать в отставку, если вы заблокируете проект! – И хлопнул дверью.
Мы с Хамфри молча смотрели друг на друга.
После паузы мой постоянный заместитель светским тоном произнес:
– Каково ваше впечатление от визита, господин министр?
Не желая выказывать тревогу, я как можно беззаботней ответил:
– Придется найти другого председателя, только и всего.
– Найти другого председателя? – Сэр Хамфри не поверил собственным ушам. – Другого? Да на эту работу ни один нормальный человек не пойдет! Никто не захочет быть председателем национализированной отрасли. «Позолоченное рукопожатие»[77]– все, на что они согласятся!
– Найдем кого-нибудь, – беспечно заявил я, хотя внутренне вовсе не был так уверен.
– Ну да, найдете, – фыркнул сэр Хамфри. – Какую-нибудь бездарь или американскую развалину.
– Не обязательно, – возразил я.
– Интересно, каким образом? Как вы собираетесь найти достойную замену сэру Уолли? Кто пойдет на это место, зная, что его предшественника вынудили уйти в отставку, когда он принял разумное деловое решение, а мы заблокировали его из политических соображений?
«Какой смысл снова возвращаться к тому, с чего мы начали?» – подумал я и прямо сказал:
– Просто у меня нет выбора.
Сэр Хамфри попробовал было взять меня лестью.
– Господин министр, – вкрадчиво улыбнулся он, – министр волен делать все, что считает нужным…
– Нет, не волен, – оборвал я его. – Он выполняет волю народа. Я – только лидер и должен вести народ, куда он хочет. У меня чистая совесть и чистые руки.
– Сохранить руки чистыми, когда лезешь вверх по вымазанному салом столбу? Интересно, как это вы себе представляете? – сказал он и гордо удалился.
Сегодня воистину я завоевываю друзей и влияние!
Со мной остался лишь старина Бернард.
После небольшой паузы мы приступили к обсуждению последствий, которых следовало ожидать в свете назревающего скандала. Главное – не дать Уолли поднять шум в прессе. Надо лишить его возможности выступить в «Панораме» с публичным обвинением против меня в политическом вмешательстве.
Да, дилемма не из простых. Если я заблокирую пропаноловый контракт, «Таймс» и «Дейли телеграф» завопят о «политической трусости», а если я дам ему «добро», «Дейли миррор» и «Сан» объявят меня «убийцей нерожденных младенцев». Неужели нет выхода?
Вот если бы в отчете Хендерсона была хоть тень сомнения относительно безвредности метадиоксина. Но, увы!… Я перечитал его дважды.
Но ведь отчет еще никто не читал. Он еще не готов. Это только проект!
Интересная, перспективная мысль. Завтра надо обязательно переговорить с Бернардом. Возможно, лучший, чтобы не сказать – единственный, выход из положения – лично встретиться с профессором Хендерсоном. Пока не поздно.
Июня
Сегодня утром первым делом спросил у Бернарда, не из Кембриджа ли, случайно, профессор Хендерсон.
Бернард утвердительно кивнул.
– А из какого колледжа? – как можно безразличнее спросил я.
– Из Кингза, – ответил он. – А что?
– Да так, пустяки. Просто подумал, не однокашники ли мы. Ошибка! Досадный промах!
– Разве вы не из ЛЭШа? – удивился Бернард.
– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал я.
Научусь ли я когда-нибудь не ставить себя в идиотское положение?!
Ничего не оставалось, как попросить его принести досье на Хендерсона и телефонный справочник Кембриджа.
Бернард глубоко вздохнул, очевидно, собираясь с духом, и несколько напряженным голосом сказал:
– Господин министр… вы, без сомнения, понимаете… то есть я понимаю… у вас совершенно иные намерения… но… э-э… мне представляется недопустимым пытаться оказать давление на председателя независимой комиссии…
Я искренне с ним согласился. Конечно, это недопустимо. Более того, немыслимо!
– Просто я вдруг вспомнил, что надо бы повидать своего старинного приятеля, Кричтона – ректора Кингза. Вас не затруднит набрать номер его телефона?
Бернард молча кивнул…
– Ну а там, кто знает? – добавил я. – Вдруг профессору Хендерсону тоже придет в голову заскочить к ректору на чашку чая. Счастливое стечение обстоятельств – иначе ведь не назовешь.
Поразмыслив, Бернард согласился, что это выглядело бы достаточно естественно, поскольку оба они из одного колледжа.
– В случайном совпадении ничего не допустимого – нет, как вы считаете, Бернард?
Его ответ последовал незамедлительно:
– Разумеется, нет, господин министр! Недопустимыми могут a priori быть лишь намеренные действия, а совпадение их исключает.
NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью.
Июня
Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.
Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.
Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.
– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.
По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.
– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.
Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.
– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.
– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.
Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.
За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.
– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.
Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.
– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.
– Никогда, – ответил он.
– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.
Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.
«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:
– Но если что-нибудь выйдет не так…
И умолк. Он насторожился.
– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.
– То есть если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…
Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.
– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.
Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.
– Ни один из стандартных тестов. То-то и оно…
Еще одна пауза.
– Что вы имеете в виду?! – выкрикнул он неожиданно высоким срывающимся голосом, мало вязавшимся с его внушительной комплекцией.
Я неторопливо достал свою записную книжку.
– Забавное совпадение. В поезде по дороге сюда я сделал кое-какие записи. Конечно, я не биохимик, но, по имеющейся у меня информации, вашингтонский доклад не дает ответа на ряд важных вопросов.
Он наморщил лоб.
– Э-э… – произнес он и остановился.
– Кроме того, – не давая ему передышки, продолжал я, – ваш доклад не содержит достаточно четких выводов, приведенные в нем данные допускают иные толкования, некоторые принципиальные положения вызывают сомнения.
Хендерсон растерянно смотрел на меня.
– Да, но… иное толкование допускают любые данные…
Я снова перебил его:
– Вот именно! Поэтому более широкое и детальное исследование вопроса на долгосрочной основе может дать иные результаты.
– Ну, безусловно… – начал он.
– Значит, вы понимаете: если хоть что-либо выйдет не так, пусть даже через десять лет, то пресса тут же возьмет на мушку ваш отчет. А если к тому же выяснится, что вы проводили лабораторные испытания для транснациональной фармацевтической корпорации…
Он в ужасе всплеснул руками.
– Но ведь это было пятнадцать лет назад!
– Четырнадцать, – поправил я. (Все-таки личное досье – на редкость полезная штука!) – Впрочем, вы и без меня знаете, что такое пресса. «Нет дыма без огня» и так далее. Даже если ровным счетом ничего не было. В момент накинут петлю на шею.
Видя, что Хендерсон сдается, я усилил нажим.
– Если все же что-либо выйдет не так, газетчики набросятся на вас, как стая голодных шакалов: «Мучительная агония жертв отчета Хендерсона!»
От страха профессор чуть не лишился дара речи. Затем, с трудом собравшись, он залепетал что-то маловразумительное вроде: «Да-да, конечно… видите ли, я… э-э… что же мне теперь делать? То есть я не могу изменить отчет. Метадиоксин – безвредное вещество, и в отчете это подтверждается. Как же быть?»
Взгляд его был полон мольбы и отчаяния. Но я удержался от опрометчивого шага. Мне ни к чему загонять себя в ловушку, подсказывая, как надо изменить его независимый отчет.
– Да, сложное положение. По-моему, у вас нет выбора, – посочувствовал я.
Наливая себе чашку чая, я краем глаза увидел, как Кричтон, мой добрый, верный Кричтон, подошел к Хендерсону и предложил ему булочку с маслом.
Я знал, о чем у них пойдет разговор. Он скажет Хендерсону, что переделать надо только заключение. Это единственное, чем интересуются газетчики, на остальное они просто не обратят внимания.
Пока что заключение звучит следующим образом:
«Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта».
Уверен, Кричтон предложит ему отличную формулировку. И, не сомневаюсь, Хендерсон последует его совету.
Июня
Победа!
Сегодня мне принесли окончательный вариант отчета Хендерсона. В нем ничего не изменено, за исключением последнего абзаца, который теперь звучит так:
«Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта. Вместе с тем комиссия считает необходимым подчеркнуть, что метадиоксин является сравнительно новым компонентом и, следовательно, было бы безответственно отрицать возможность, что в результате дальнейшего исследования его производство может быть признано опасным для здоровья людей».
Я вызвал Бернарда и попросил его подготовить сообщение для печати.
Затем я отменил все запланированные встречи и отправился поездом в Ливерпуль, где должна была состояться очередная демонстрация протеста. Там в присутствии множества людей, а также извещенных заранее представителей радио, прессы и телевидения я победоносно заявил о своем решении не давать согласия на производство пропанола в Мерсисайде.
Теперь уже можно смело утверждать: на следующих выборах эти четыре неустойчивых округа будут наши.
Вечером с удовольствием следил за выступлением сэра Уолли по телевидению. Естественно, ни о какой отставке не было и речи – мы переиграли его по всем статьям.
Он просто сказал: раз комиссия Хендерсона имеет основания сомневаться в безопасности метадиоксина – вопрос о его производстве отпадает сам собой.
Июня
Никогда не видел сэра Хамфри в большей ярости, чем сегодня.
– Чувствуете себя героем? – неприязненно спросил он.
– А почему бы и нет? – ответил я. – ПМ будет просто в восторге.
– Более нелепое деловое решение трудно себе представить, – злобно ощерился он.
– Более умное политическое решение вряд ли возможно, – уверенно произнес я, пропустив мимо ушей очередное хамство моего постоянного заместителя.
Бернард упорно молчал.
– А что вы думаете по этому поводу, Бернард? – безжалостно спросил я.
Его лицо выражало отчаяние.
– Мне кажется… что, принимая во внимание все обстоятельства… и… э-э… тщательно взвесив… э-э… то есть с учетом возможных последствий и различных точек зрения… я считаю своим долгом отметить, что… э-э… вы очень здорово смотрелись по телевизору, господин министр.
С удовольствием понаблюдав за мучительной попыткой Бернарда выкрутиться из сложного положения, я снова повернулся к сэру Хамфри.
– Да, кстати, нельзя ли как-нибудь поощрить профессора Хендерсона: орден Британской империи или еще что-либо в этом роде?
Мое предложение повергло сэра Хамфри в ужас.
– Ни за что на свете! Он абсолютно ненадежен, у него полностью отсутствует умение делать правильные выводы… Мне до сих пор не понятно, почему он так неожиданно изменил последний абзац, чем поставил под сомнение весь отчет!
– Потому что он умеет делать правильные выводы и вдобавок обладает массой достоинств и личным обаянием… – не задумываясь, ответил я и только потом понял, что сказал!
Хамфри тоже все понял.
– Помнится, вы говорили, что никогда с ним не встречались.
– Интеллектуальных достоинств, – моментально нашелся я. Но моего постоянного заместителя не так легко провести.
– А как насчет личных качеств? – иронически заметил он. Я слегка растерялся.
– Он… э-э… он очаровательно пишет, так ведь, Бернард?
– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.
На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть.
Знать бы, где упадешь…
Июля
С этим ЕЭС просто невозможно иметь дело. Вот уже несколько месяцев мы в МАДе разрабатываем вопрос о централизованном размещении одного большого заказа на компьютерные процессоры для всего Уайтхолла. Это, безусловно, помогло бы избавиться от традиционной расточительной практики индивидуальных заказов отдельных министерств.
Ведь ясно: сделай МАД один централизованный заказ – его сумма была бы настолько велика, что одно это побудило бы английских промышленников вкладывать деньги в развитие компьютерного производства.
От триумфа нас отделяли считанные дни. Затянувшиеся переговоры должны были вот-вот принести долгожданный результат. Я уже готовил обстоятельное сообщение для прессы, воображая броские заголовки: «ХЭКЕР – ЗА КРУПНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ В СОВРЕМЕННУЮ ТЕХНОЛОГИЮ!», «ДЖИМ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОТУМ ДОВЕРИЯ БРИТАНСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ!», «„АНГЛИЯ СПОСОБНА ЭТОГО ДОБИТЬСЯ!” – ГОВОРИТ МИНИСТР».
Но вот сегодня утром мы получаем очередную чертову директиву этого чертова ЕЭС из этого чертова Брюсселя, где говорится, что все члены Общего рынка должны следовать этим чертовым европейским стандартам. Значит, теперь нам надо отложить все наши планы для согласования их с целой кучей европейских комитетов по ЭВМ на предстоящей Европейской конференции в Брюсселе.
Я созвал срочное совещание и подробно изложил суть дела. Присутствовавшие на нем сэр Хамфри и Бернард сидели, как истуканы, лишь изредка вставляя: «Да, господин министр», «Совершенно верно, господин министр». Помощники, называется!
Наконец, устав от собственного голоса, я заявил, что требую от них реального участия в обсуждении.
Хамфри тяжело вздохнул.
– Ну что тут можно сказать, господин министр? Боюсь, это неизбежная плата за стремление изобразить из себя европейцев. Поверьте, я полностью разделяю вашу неприязнь к Европе. Мой постоянный заместитель верен себе. Все понял наоборот. Пришлось объяснять ему все снова. Терпеливо и спокойно.
– Хамфри, не путайте меня с собой. Я – за Европу. Я только против Брюсселя. Вы же, как я понимаю, против Европы, но за Брюссель.
Он, как всегда, уклонился от прямого ответа, сделав вид, будто не имеет собственного мнения о ЕЭС. Двуличный бюрократ!
– Господин министр, – напыщенно произнес он, – я не «за» и не «против». Я – лишь смиренный сосуд, который министры заполняют плодами своих раздумий. Но вместе с тем хотел бы отметить: учитывая безусловную абсурдность этой «европейской идеи», Брюссель делает все возможное, пытаясь защитить то, что защитить невозможно, и заставить работать то, что в принципе работать не способно.
Я посоветовал Хамфри не пороть чепухи и заметил – хотя я и не сторонник громких фраз, – что европейский идеал остается нашей главной надеждой на преодоление узконациональных интересов.
– Простите, господин министр, но это никакая не громкая фраза, а просто-напросто неточность, – заявил он.
Я терпеливо разъяснил этому «смиренному сосуду», что Европа являет собой сообщество наций, объединенных высокой целью.
Он рассмеялся, и я попросил его поделиться с нами своей веселостью.
Оказывается, его позабавила фраза о единстве Европейского сообщества.
– Господин министр, – сказал он, – попробуйте взглянуть на вещи объективно. Каждая страна ведет игру исключительно в своих интересах. Так было и будет всегда.
Я не согласился и напомнил ему, что мы вступили в ЕЭС с целью крепить международное братство свободных наций.
Хамфри снова рассмеялся. Что за бестактность! Затем он представил нам с Бернардом теорию вопроса в своем понимании. От его речей уши вянут.
Суть его беспардонных разглагольствований сводится вкратце к следующему. Мы вступили в ЕЭС, чтобы прищемить хвост французам, отколов их от немцев, французы – с целью оградить своих малопроизводительных фермеров от более удачливых конкурентов. Немцы ухватились за идею в надежде очиститься от скверны геноцида и вновь заслужить право принадлежать к человеческой расе…