– Сара говорит, что эта жалоба не стоит выеденного яйца. И она уже подготовила ответ.
Бернард расплылся в довольной улыбке.
– Отлично! Теперь мы сможем спокойно упрятать все это в КСПО?
– КСПО?
– Принятое у нас условное обозначение. Комиссионный склад престарелых обувщиков. – Увидев на моем лице недоумение, он пояснил: – Никому не нужные старые сапожники.
– Бернард! – укоризненно и назидательно произнес я. – Я не государственный служащий! Я придумаю свое собственное условное обозначение.
И размашисто написал на полях: «Отработанный пар».
Октября
Сегодня беседовал с сэром Хамфри на тему о равных возможностях. Однако, не желая раньше времени открывать карты, попросил Бернарда сказать ему, что речь пойдет о «кадрах».
Сэр Хамфри вошел в кабинет – уверенный в себе, надменный патриций, снисходительно взирающий на мир у своих ног. Я решил для начала сбить с него спесь. Это всегда полезно.
– Хамфри, я принял принципиальное решение.
Он опустился на стул и замер, обратив ко мне взор приоткрытых от удивления губ. (Предположительно, Хэкер хотел сказать, что сэр Хамфри смотрел на него, открыв от изумления рот. – Ред.)
– Принципиальное решение? – Он быстро пришел в себя и даже сделал вид, будто искренне рад этому известию.
– Вот именно, – бодро подтвердил я. – Меня не устраивает количество женщин в государственной службе…
– Но… – он озадаченно нахмурил брови, – неужели их так много…
Бернард поспешил мне на помощь.
– Господин министр считает, что их должно быть больше.
– Намного больше, – решительно подхватил я.
Сэр Хамфри все никак не мог сообразить, куда я клоню.
– По-моему, штат машинисток, уборщиц, буфетчиц полностью укомплектован… – неуверенно произнес он. – Не правда ли, Бернард?
– Э-э… у нас как будто имеется несколько временных ставок технических секретарей, – с готовностью откликнулся мой личный секретарь.
Бернард, конечно, тоже не понял сути моей идеи. Пришлось объяснить, что я имею в виду постоянных заместителей.
Сэр Хамфри был в полном смысле слова ошарашен. Настолько, что вместо ответа издал какой-то нечленораздельный звук.
– Почему бы нам, например, не взять несколько мандаринов женского пола? – продолжал я.
Мой постоянный заместитель все еще пребывал в состоянии полной прострации – сидел, тупо глядя куда-то в пустоту.
– Вы хотите сказать «мандаринок», господин министр? – с сомнением поправил Бернард, привстав со стула.
Шуточки Бернарда всегда ставят меня в тупик. Что это: тонкий юмор интеллигента или признаки прогрессирующего слабоумия? Я без лишних слов указал ему обратно на стул.
– Сколько постоянных заместителей насчитывается у нас на данный момент? – обратился я к Хамфри.
– Полагаю, сорок один.
Точный ответ!
– Сорок один, – согласно кивнул я. – А сколько среди них женщин?
Память вдруг изменила ему.
– Э-э… вообще-то… не имея под рукой статистических данных… я затрудняюсь точно сказать…
– Хорошо, скажите приблизительно.
– Приблизительно? Э-э… приблизительно – ни одной, – осторожно ответил он.
«Похоже, но не сигара», как сказали бы наши американские союзники. «Точно, ни одной» – вот правильный ответ, и сэр Хамфри его знал. (Хэкер был прав. Институт постоянных заместителей превратился в своего рода элитарный клуб, хотя и без вывески, – настолько элитарный, что его члены при желании могли забаллотировать даже назначенного уже постоянного заместителя. Достигалось это, конечно, «неформальными» средствами, однако осечки они не давали. – Ред.)
«Забавная ситуация», – с удовлетворением подумал я и бодро-весело продолжал гнуть свою линию.
– Далее. Насколько мне известно, у нас по меньшей мере сто пятьдесят заместителей постоянных заместителей. Вы знаете, сколько из них женщин?
Сэр Хамфри и на этот раз попытался увильнуть от ответа. Либо на самом деле не знал, либо не хотел обнаруживать свою неосведомленность.
– Э-э… трудно сказать, господин министр, – наконец выдавил он из себя.
– Почему трудно? – удивился я. Бернард снова пришел ему на помощь:
– Наверное, потому, что многие из них хуже старых баб.
Я пропустил эту плоскую остроту мимо ушей.
– Четыре, – сообщил я. – Четыре заместительницы постоянных заместителей… из ста пятидесяти трех, если быть точным.
Похоже, цифры произвели на сэра Хамфри сильное впечатление.
– Неужели так много? – У него аж глаза на лоб полезли.
Ладно, повеселились и будет. Пора приступать к делу, пора ознакомить их с решением, которое созрело у меня в голове после первого разговора с Сарой Хэррисон.
– Я намерен в течение четырех лет повысить квоту женщин, занимающих посты постоянных заместителей и заместителей постоянных заместителей, до двадцати пяти процентов.
Думаю, сэр Хамфри был потрясен, но полной уверенности у меня не было – на лице этого старого воробья не дрогнул ни один мускул.
– Господин министр, целиком и полностью разделяю ваши намерения… – начал он.
– Вот и прекрасно, Хамфри! – поспешно вставил я, так как его реакция меня, естественно, насторожила.
– Конечно же, надо выдвигать больше женщин на руководящие посты… Конечно. Нас всех давно уже беспокоит наметившееся несоответствие. (Я про себя отметил умелое использование слова «наметившееся».) Но такие вещи требуют времени…
– Знаю, поэтому и хочу приступить как можно скорее. – Меня тоже провести трудно.
– Я всем сердцем «за»! – с энтузиазмом откликнулся мой постоянный заместитель. – И предлагаю немедленно приступить к созданию межведомственного комитета…
Он неисправим. Прекрасно знает, что у меня на уме, но все равно хочет заморочить мне голову своей обычной тактикой оттяжек и проволочек.
– Здесь требуется кувалда, – заявил я. – Надо проломить эту бюрократическую трясину!
В разговор снова встрял этот зануда Бернард:
– Господин министр, простите, но трясину нельзя проломить кувалдой. Она просто… – Он изобразил какое-то чавканье.
У меня было сильное желание, чтобы эта трясина засосала и его.
Замечание насчет кувалды, похоже, задело сэра Хамфри за живое.
– Господин министр, не хотите ли вы сказать, что это я тяну вас в бюрократическую трясину? Если так, то вы не справедливы ко мне. У меня не было ни малейшего намерения…
На всякий случай я извинился – вдруг действительно не было? – и поинтересовался, какие же намерения у него были.
– Позвольте заметить, – пробормотал он уже не таким обиженным тоном, – если мы хотим, чтобы на руководящих постах были женщины, нам необходимо существенно увеличить нормы приема женщин на начальном уровне. Тогда со временем…
– Когда? – перебил я.
Этого вопроса можно было бы и не задавать.
– Ну-у… лет через двадцать пять.
– Мне кажется, вы не понимаете главного, Хамфри, – по-прежнему сохраняя выдержку, сказал я. – Я хочу добиться этого сейчас.
– Сейчас? – ошеломленно произнес мой постоянный заместитель.
Дошло, слава богу!
– Но, господин министр, чтобы сделать что-то сейчас, тоже требуется время.
Удивительно, как быстро эти мандарины умеют приходить в себя. В его тоне уже явственно послышались снисходительные нотки. Да, уже год я слушаю эту заигранную пластинку.
– Знаю-знаю, три заповеди государственной службы: чем быстрее – тем дольше, чем дешевле – тем дороже, чем секретнее – тем демократичнее! Нет, Хамфри, это надо сделать за четыре года. Согласитесь, срок немалый.
Он печально покачал головой.
– Боюсь, господин министр, мы говорим о разных вещах. Я – о реальном времени, а вы – о политическом.
Сэр Хамфри удобно откинулся на спинку стула, помолчал, а затем неторопливо, как бы размышляя, продолжил:
– Государственных служащих взращивают, словно вековые дубы. Это вам не петрушка и не укроп. Они входят в силу постепенно, в положенный срок… (В жизни не слышал такой претенциозной бредятины.) Их выдерживают, как…
– Как вас? – съязвил я.
– Я хотел сказать, их выдерживают, как старый портвейн, – с обидой возразил он.
– «Гримсби»[79], например?
Он чуть скривил губы.
– Я не шучу, господин министр.
Ну еще бы! Мало того, что он на полном серьезе заявляет о своей значимости, так еще и пытается увести разговор в сторону от моего нового принципиального решения. (Во всяком случае, я так считаю.) Что ж, будем бить наповал.
– Я хорошо все обдумал и предлагаю решить эту проблему, назначив на высшие должности государственной службы наиболее способных женщин из других областей деятельности.
На моего постоянного заместителя стоило посмотреть: вытаращенные от ужаса глаза, в лице ни кровинки…
– Господин министр… мне кажется… я не совсем… – К тому времени, как он добрался до слова «понимаю», его речь превратилась в невнятное бормотание.
Эта сцена доставила мне огромное удовольствие.
– Слушайте внимательно, Хамфри, – сказал я и медленно, отчетливо, словно логопед своему пациенту, повторил: – Мы… назначим на высшие должности… женщин… из других областей…
Хамфри уставился на меня, как кролик на удава. Потом, стряхнув оцепенение, бросился в бой.
– Но ведь вся сила нашей системы в ее незапятнанности, кристальной чистоте, в том, что она не подвержена разлагающему воздействию извне!
Бессмысленная, набившая оскомину словесная мишура!
– Люди переходят с работы на работу во всех сферах деятельности, Хамфри. Почему государственная служба должна быть исключением?
– Потому что она и есть исключение! Наша работа требует тонкости…
– Такта, – подхватил Бернард.
– Преданности, чувства долга…
– Надежности, – добавил Бернард.
– Надежности! – со значением повторил Хамфри. – Верно подмечено, Бернард. Надежности!
Очевидно, мой личный секретарь затронул самую чуткую струну в душе моего постоянного заместителя.
(Бернард Вули не случайно принимал такое живое участие в этом разговоре. Претворение в жизнь намерения Хэкера назначать женщин «со стороны» на высшие посты государственной службы заметно ухудшило бы перспективы служебного роста других чиновников и, следовательно, самого Бернарда. Кроме того, если Уайтхолл гостеприимно распахнет двери женщинам «со стороны», он вынужден будет сделать это и для мужчин. Чего же тогда ожидать Бернарду Вули? – Ред.)
Затем сэр Хамфри принялся многословно объяснять, что государственные служащие должны обладать «бесконечным терпением», что они должны уметь «менять коней на переправе», поскольку у политиков сегодня одно на уме, завтра другое, а послезавтра вообще не поймешь что. Возможно, я преувеличиваю, но, как мне показалось, слова «на уме» он произнес как бы в кавычках, подразумевая, что ум и политик – несовместимые понятия.
Я поинтересовался, обладает ли всеми этими достоинствами он сам. Сэр Хамфри скромно пожал плечами.
– Ну… когда человека должным образом…
– Выдерживают? – перебил я. – Как «Гримсби»?
– Готовят, – уточнил он, натянуто улыбаясь.
– Хамфри, посмотрите правде в глаза. Неужели вам самому не ясно, что система государственной службы постоянно дает сбои? Почему в ней там мало женщин – заместителей постоянных заместителей?
– Они все время уходят, – объяснил он. – Им хочется иметь детей… развлекаться…
Ну и объяснение!
– Детей? Когда им под пятьдесят? Как это так?
Сэр Хамфри заявил, что он понятия не имеет, он тут ни причем. И все же, несмотря ни на что, он, мол, на моей стороне: безусловно, мы должны иметь больше женщин на высших постах.
– Прекрасно! – обрадовался я. – Признаюсь, у меня нет ни малейшего желания ждать двадцать пять лет. Кстати, Хамфри, насколько мне известно, у нас сейчас открыта вакансия заместителя постоянного заместителя, так ведь?
– Да, – ответил он настороженно.
– Очень хорошо. Отдадим ее женщине. Саре Хэррисон.
Хамфри снова окаменел от ужаса. Или возмущения. Или раздражения. Или, по меньшей мере, недовольства. Но сдержал себя, ограничившись простым повторением ее имени. Но каким тоном!
– Саре Хэррисон?
– Да, Саре Хэррисон. По-моему, очень способная женщина. Вы не согласны?
– Да-да, очень… очень способная… для женщины.
– И у нее много оригинальных идей.
– Боюсь, это действительно так, – согласился сэр Хамфри. – Однако, слава богу, она не распространяет их на свою работу.
Я спросил его, что он имеет против Сары. Он заявил, что ничего против нее не имеет – наоборот, он целиком за нее. Она, безусловно, прекрасный работник, поэтому он всегда оказывал ей поддержку и, несмотря на ее молодость, лично рекомендовал на должность помощника постоянного заместителя около года назад.
– Вы согласны, что она великолепно справляется со своими обязанностями? – спросил я.
– Да, – без колебаний подтвердил он.
– Значит, в целом вы «за»?
– В целом? И да, и нет. Сказал ему, что это не ответ.
– Это обдуманный ответ, – возразил он. И принялся объяснять, что Сара слишком молода и вообще ее очередь еще не подошла.
Я моментально ухватился за этот аргумент, ибо ждал, когда он им воспользуется.
– Вот… вот в чем беда государственной службы – нежелание расстаться с косностью. Надо смелее, при первой возможности повышать лучших…
– Точно, – согласился сэр Хамфри. – Как только подойдет их очередь.
– Ерунда! Наполеон завоевал Европу, когда ему было чуть за тридцать. Александр Македонский покорил мир в двадцать лет.
Сэр Хамфри презрительно пожал плечами.
– Да, но из них никогда не вышло бы заместителей постоянного заместителя.
– Так или иначе, они не ждали своей очереди.
– И что из этого вышло?!
Неужели сэр Хамфри надеется положить меня на обе лопатки? Смешно. И я решил перевести разговор в несколько иную плоскость.
– А смотрите, что происходит у нас! Кто управляет нашей страной? Может, молодые, ищущие, динамичные умы? Какое там – пресыщенные, вялые пятидесятипятилетние пердуны, мечтающие только о спокойной жизни и теплом клозете!
Хамфри холодно посмотрел на меня.
– Вы имеете в виду конкретных лиц, господин министр? Я улыбнулся.
– И да, и нет, Хамфри.
Однако сэр Хамфри предпочел вернуться к обсуждению более конкретных проблем.
– Господин министр, – подчеркнуто-сухо заявил он. – Сара Хэррисон действительно превосходный работник, в известном смысле очень перспективный. Но она по возрасту самый младший помощник постоянного заместителя, поэтому в настоящее время я не могу и не буду рекомендовать ее на повышение.
Он ясно давал понять, что окончательное решение за ним, а мне, дескать, нечего совать нос в чужие дела.
Я обозвал его женоненавистником.
К моему удивлению, сэр Хамфри не рассмеялся над этой невинной шуткой.
– Господин министр, – тоном оскорбленной добродетели заявил он. – Как вы могли такое сказать?! Я душой и телом за женщин. Они замечательные существа. А Сара Хэррисон – одна из лучших представительниц прекрасного пола. Я искренне восхищаюсь ею. Но к вопросу о выдвижении женщин надо подходить серьезно, действовать осторожно, тактично и с умом. В настоящее время Сара – единственная женщина, реально претендующая на высокий пост в государственной службе. Мы не должны торопить события. Поспешность может только ей навредить. Не следует забывать: женщины с трудом переносят бремя ответственности.
Все-таки он ярый женоненавистник!
– Хамфри, послушали бы вы себя со стороны! Но он будто оглох и продолжал гнуть свое:
– Ведь если бы женщины могли быть хорошими постоянными заместителями, их уже сейчас было бы гораздо больше, разве не так? По-моему, вполне логично.
Демагогия! Откровенная, беспардонная демагогия!
– Нет, Хамфри, – начал я и замолчал, не зная, что сказать. А он все говорил и говорил:
– Я люблю женщин. Мои лучшие друзья – женщины. Например, моя жена. (Не слишком ли его занесло?) Сара Хэррисон еще недостаточно опытна, кроме того, у нее двое детей школьного возраста, они могут заболеть свинкой.
Еще один несуразный аргумент! Любой из нас может заболеть, при чем тут дети?
– Если уж на то пошло, Хамфри, вы тоже не застрахованы, скажем, от… лишая.
– Не застрахован, господин министр. Особенно учитывая ваше отношение, – сердито пробурчал он. – Ну а что вы скажете, если она из-за детей будет отсутствовать на работе все время?
Что за глупость? Я подчеркнул, что Сара Хэррисон – лучшая кандидатура на повышение, и попросил его честно ответить мне на один вопрос: могла бы она достигнуть уровня помощника постоянного заместителя, если бы ее дети непрерывно болели свинкой?
Он не стал возражать, но предупредил:
– Господин министр, ваше решение выдвигать женщин только на том основании, что они – «лучшие кандидатуры», вызовет недовольство всего Уайтхолла.
– Но ведь в Уайтхолле есть и женщины…
– А-а!… – Сэр Хамфри презрительно махнул. – Их так мало, что этим можно пренебречь.
Замкнутый круг! Может, крылатая фраза «вращаться в кругах» именно это и означает?
(В конце недели сэр Хамфри Эплби встретился за обедом в клубе «Атенеум» с секретарем кабинета сэром Арнольдом Робинсоном и, как всегда, изложил содержание беседы в своем дневнике. – Ред.)
«Арнольд испытывает по отношению к женщинам те же чувства, что и я. Подобно мне – но в отличие от министра – он понимает, что они во многом уступают нам. В частности:
1. Они плохо приспособлены для работы в коллективе: их неадекватная реакция вносит постоянный элемент напряженности.
2. Они слишком эмоциональны: в них мало рационального.
3. Им нельзя сделать замечание: они либо огрызаются и позволяют себе оскорбительные выражения, что делает их малопривлекательными, либо начинают истерично рыдать.
4. Они полны предрассудков.
5. Обожают делать глупые обобщения.
6. У них стереотипное мышление.
Арнольд посоветовал мне, образно говоря, «прожужжать Хэкеру все уши» по поводу этой проблемы, чтобы она ему изрядно надоела и он потерял к ней всякий интерес.
В принципе неплохой вариант, но к Хэкеру не подходит: его так легко не проймешь. Ему все интересно, даже собственная персона. Все они одним миром мазаны. Все, кто с упоением слушает только самого себя.
В любом случае факт остается фактом: у Хэкера завидно высокая сопротивляемость. Он с восторгом читает даже скучнейшие бумаги, которыми мы набиваем его красные кейсы.
Тогда Арнольд порекомендовал еще одну хитрость: сказать министру, что этого не потерпят профсоюзы. («Этого» – то есть приглашения женщин «со стороны» на высшие посты государственной службы. – Ред.) По-моему, мысль стоящая.
Затем мы обсудили чисто женскую сторону вопроса. Его жена (жена министра. – Ред.) поддерживает повышение Сары Хэррисон и, насколько я знаю миссис Хэкер, возможно, даже и подала эту идею. Однако ей вряд ли известно, что Хэррисон – такая красавица. Уверен, они никогда не видели друг друга. Очень важный момент.
Я высказал опасение, что кабинет, скорее всего, одобрит предложение Хэкера. Правда, в ходе беседы мы пришли к заключению, что, безусловно, сумеем заставить его членов изменить свою точку зрения. Это не так уж сложно. Они меняют взгляды, как женщины. И, слава богу, не впадают в истерику по каждому поводу».
(Нам представляется интересным сравнить самоуверенные высказывания сэра Хамфри с мнением сэра Арнольда Робинсона, которое он выразил в своем письменном отчете. – Ред.)
«…Сказал Эплби, что план его министра приглашать женщин «со стороны», несмотря на оригинальность и смелость, не произвел на меня особого впечатления.
(Слова «не произвел впечатления» – типичный образец манеры высших чиновников Уайтхолла изъясняться недомолвками. Читатель может только догадываться о глубине чувств, которые побудили сэра Арнольда употребить такой оборот в официальном документе. Явная враждебность по отношению к инициативе Хэкера сквозит и в слове «смелость», считающемся в государственной службе чем-то вроде анафемы. – Ред.)
Я посоветовал Эплби долго и нудно твердить о нем Хэкеру, пока тому не надоест. Эплби, однако, считает, что это не так легко сделать. Возможно, он прав.
Тогда я предложил ему несколько других вариантов. Например, испытанный прием с профсоюзами: сказать Хэкеру, что они этого не потерпят. Эплби возразил, что профсоюзы с радостью ухватятся за эту идею. Вполне вероятно, но какое это имеет отношение к делу?
Я также порекомендовал ему настроить должным образом жену министра и одновременно позаботиться о том, чтобы план Хэкера не прошел в кабинете. Эплби согласился испробовать все эти варианты. Больше всего меня тревожит, что он сам оказался не в состоянии ничего придумать.
Пожалуй, за ним следует понаблюдать. Не обсудить ли с ПМ вопрос о его досрочной отставке?»
(Сэр Хамфри, естественно, не имел возможности ознакомиться с этим отчетом, поскольку государственным служащим такие документы никогда – кроме чрезвычайных обстоятельств – не показывают.
Само собой разумеется, что и Хэкер ничего не знал о содержании беседы в клубе «Атенеум».
Вот в такой обстановке секретности и развивается наша демократия. Только в Уайтхолле вместо слова «секретность» предпочитают говорить «сдержанность», считая это главной доблестью. – Ред.)
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Ноября
Сегодня утром сэр Хамфри зашел ко мне, уселся и заявил такое, чего я от него еще не слышал.
– Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы.
Он бессчетное количество раз имел возможность убедиться в моей правоте, но только сейчас, без малого через год нашей совместной работы, похоже, начинает принимать меня всерьез.
Я сразу насторожился и попросил его пояснить свою мысль. Хотя просить сэра Хамфри пояснить свою мысль нередко означает совершить большую ошибку.
– Господин министр, я целиком и полностью разделяю ваши взгляды и готов приложить все усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я положительно против дискриминации женщин и положительно за положительную дискриминацию в их пользу.
Как ни странно, мне удалось выловить суть из этой словесной чепухи.
– Насколько мне известно, – добавил сэр Хамфри, к моему удивлению, – на высшем уровне формируется мнение в пользу такого подхода.
Очевидно, он имел в виду премьер-министра. Добрые вести!
Затем, еще больше удивив меня, он предложил распространить принцип равных возможностей не только на государственную службу, но и на политику. Насколько ему известно, пояснил он, из шестисот пятидесяти членов парламента только двадцать три – женщины. Чуть поколебавшись, я согласился с его доводом о недопустимости такого положения, но добавил, что, увы, с этим ничего уже не поделаешь.
По мнению Хамфри, это соотношение безусловно свидетельствует о дискриминации женщин со стороны политических партий.
– Без сомнения, дискриминация присутствует уже в самом процессе выдвижения кандидатов.
Я инстинктивно встал на защиту политических партий.
– И да, и нет. Видите ли, Хамфри, женщине очень трудно быть членом парламента: долгие, утомительные заседания, дебаты до позднего вечера, постоянные разъезды по стране… Сразу проблемы с домом, с мужем…
– Свинка у детей, – подсказал он.
Я понял: он просто надо мной издевается. И пытается выставить меня женоненавистником. Бред, конечно, о чем я и сказал ему в недвусмысленных выражениях.
После небольшой паузы мы продолжили разговор, но уже о конкретных делах. Я спросил его, с чего мы начнем осуществление нашего плана.
Хамфри заметил, что первым препятствием наверняка станут профсоюзы: они этого не допустят.
«Странно, с чего бы», – подумал я и предложил заранее переговорить с ними.
Сэр Хамфри всполошился. – Нет, нет, нет, – запротестовал он, – ни в коем случае! Лучше не ворошить это осиное гнездо!
Мне было непонятно почему. Либо мой постоянный заместитель с болезненным предубеждением относится к профсоюзам, либо это просто тактический ход с целью запугать меня. Я подозреваю последнее. (Как видно, Хэкер уже начинал понимать, что у чему. – Ред.)
Как я ни настаивал, Хамфри так и не объяснил толком, почему нельзя напрямую переговорить с профсоюзами, и поспешно сменил тему.
– С вашего позволения, господин министр, подойдем к вопросу реалистически…
Я перебил его.
– Реалистически в том смысле, что наш план надо сразу положить под сукно?
– Что вы, вовсе нет! – оскорбился он. – Но, может, имеет смысл сделать небольшую паузу, чтобы перегруппировать силы… передышку, в ходе которой можно трезво оценить ситуацию, обсудить альтернативные пути, поразмышлять и прийти к зрелым выводам…
Я снова его прервал.
– Иными словами, вы все-таки предлагаете положить наш план под сукно.
Это был уже не вопрос. Я без колебаний разрубил этот гордиев узел. Беру штурвал в свои руки и не сверну с избранного пути, о чем и заявил сэру Хамфри.
– Через четыре года мы доведем норму представительства женщин в государственной службе до двадцати пяти процентов. Через четыре года! И для начала я добьюсь назначения Сары Хэррисон на должность заместителя постоянного заместителя.
Мой Постоянный заместитель ужасно расстроился.
– Нет, господин министр! – с отчаянием воскликнул он. – Не делайте этого! Ваше решение ошибочно!
Любопытно слышать это из уст человека, который несколько минут назад начал разговор словами: «Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы».
– Меня никто и ничто не заставит изменить решение. Это вопрос принципа, – твердо сказал я и добавил, что в ближайшие дни переговорю со своими коллегами в кабинете. Они наверняка поддержат меня в расчете на голоса женщин.
– Мне показалось, вы настаивали, что это вопрос принципа, а не голосов, господин министр, – язвительно заметил Хамфри.
Умник нашелся! Я разъяснил ему, что имел в виду своих коллег по кабинету. Для меня же это безусловно вопрос принципа.
Очень плодотворная встреча. Вряд ли он сумеет помешать реализации моего гуманного плана.
Ноября
У меня произошел очень странный разговор с Энни по дороге в партийный центр, куда мы были приглашены на прием.
В 17.30 она заехала за мной в министерство. Однако ей пришлось подождать: последнее совещание закончилось позднее обычного, а потом мне, как назло, надо было подписать множество срочных бумаг.
Кстати, процесс подписания документов сам по себе довольно забавен. Бернард раскладывает их в три или четыре ряда во всю длину стола, за которым во время заседании усаживается по двенадцать человек с каждой стороны. Затем я быстро двигаюсь вдоль стола, на ходу ставя свою подпись. Так получается быстрее. Бернард следом за мной собирает подписанные документы и сдвигает на край стола следующий ряд. Ну, и так далее.
Естественно, я не имею возможности не только внимательно читать, но даже бегло просматривать все бумаги. Поэтому полностью доверяю Бернарду. Правда, иногда мне приходит в голову тревожная мысль: при такой спешке я могу подписать все что угодно.
Однако лучше не отвлекаться. Пока мы с Бернардом занимались документами, Энни пила кофе в кабинете у Хамфри. Ужасно милый жест с его стороны – проявить заботу о моей жене вместо того, чтобы преспокойно читать газету в шестичасовом поезде на Хейзлмир. Очевидно, Энни ему нравится. К тому же он наверняка убежден в полезности светских бесед с женой министра.
Но потом, в машине, как я уже отмечал, с Энни происходило что-то неладное. Она держалась холодно, отчужденно и даже не пожелала ответить на мой естественный вопрос, что случилось. Может, она обиделась, что ей пришлось так долго ждать? Да еще в компании с Хамфри, по ее мнению, невыносимо скучным человеком. Что ж, за счастье быть женой преуспевающего политика надо платить!
(Небольшой отрывок из личного дневника сэра Хамфри Эплби проливает свет на истинные причины плохого настроения миссис Хэкер. – Ред.)
«Сегодня в конце рабочего дня имел удовольствие побеседовать с миссис Хэкер в своем кабинете за рюмочкой «шерри». Министра задержали срочные дела. И возникли они отнюдь не случайно. Я заранее позаботился, чтобы совещание продлилось дольше обычного.
Я незаметно перевел разговор на тему о предстоящих изменениях в системе государственной службы. Как и следовало ожидать, этот вопрос ее очень интересовал.
Она тут же спросила меня: «Кстати, а как дела с повышением этой женщины, о которой недавно упоминал Джим?»
Я с нескрываемым восторгом принялся рассказывать ей, что у министра исключительный нюх на таланты, а Сара – настоящий талант, к тому же на редкость мила – просто чаровница!
Затем я выразил искреннее восхищение новым поколением женщин в системе государственной службы, особенно в сравнении со старыми грымзами – нашими ветеранами. В заключение я в целях объективности добавил, что хотя большинство представительниц нового поколения, конечно, далеко не так красивы, как Сара, зато уж в женственности им никак не откажешь. Ни одной.
Энтузиазм миссис Хэкер по поводу повышения Сары Хэррисон таял буквально на глазах. Она заметила, что Хэкер никогда не говорил ей о внешности Сары.
Я понимающе рассмеялся и начал уверять ее, что министр, очевидно, просто не разглядел, хотя поверить в такое было бы, честно говоря, довольно трудно. Я не жалел красок, Сара представала эдакой Элизабет Тейлор Уйатхолла. Ее красота бросается в глаза, ее нельзя не заметить, особенно господину министру, который проводит с нею столько времени… И будет проводить еще больше, когда ее повысят.