В отличие от положения в самом конце войны многие солдаты испытывали некое чувство фантастичности происходивших вокруг событий: шоу с горящим британским боевым кораблем, пылающим прямо перед твоими глазами, напоминало этакую войну по телевизору – войну из кинофильма, а не нечто испытанное лично. Только раз на всем протяжении воздушной битвы бойцы на берегу у Сан‑Карлоса действительно очутились в роли настоящего объекта налета. С последними мгновениями света в сгущающихся сумерках над селением Сан‑Карлос на бреющем вдруг прошла пара «Скайхоков»[368]. Словно в замедленной съемке солдаты в страхе наблюдали как приторможенные парашютами бомбы неспешно и с достоинством дрейфуют в направлении позиций 40‑го отряда коммандос. И все же от прямых попаданий погибли только двое да еще троих ранило. Случай показал полезность рытья глубоких окопов и недостатки бомб на мягком и топком грунте Фолклендских островов.
Между тем по ту сторону водоема, у поселения Эйджэкс‑Бэй, три других «Скайхока» сбросили двенадцать бомб на район МТО бригады, убив шесть человек, ранив двадцать семь и послужив причиной крупного пожара на складе боеприпасов тяжелого оружия 45‑го отряда коммандос[369]. За время царства темноты здоровые занимались разгребанием завалов и доставкой найденных там раненых на пункт первой помощи, на территории которого тоже находились две неразорвавшиеся бомбы, в то время как вокруг взрывались минометные гранаты, ракеты MILAN и боеприпасы для ручного огнестрельного оружия. Крайне обеспокоенный бригадир Томпсон посетил данный ареал. Весь план действий бригады строился на функционировании плавучей службы тыла. Но налеты вражеской авиации вынудили морскую пехоту устроить огромный склад в Эйджэкс‑Бэй, кото‑рый, однако, оказался удручающее уязвимым перед лицом все тех же атак авиации. Куда было деваться? Таковой вопрос задавал себе в отчаянии Томпсон. Он знал ответ – никуда. Сухопутным силам крайне повезло, что противник, нагнав шороху на британцев, больше Эйджэкс‑Бэй не атаковал.
Как ни парадоксально, командам кораблей жизнь на протяжении большинства из двадцати четырех часов каждых суток казалась куда более комфортабельной и безопасной, чем для бойцов на берегу. Попивая джин в теплой кают‑компании в предвкушении как всегда превосходного на Королевском военно‑морском флоте ужина, кучка офицеров откровенно обсуждала события истекшего дня и прикидывала шансы пережить завтрашний. Очутившись в одиночестве в каютах, усталые командиры кораблей докладывали казавшейся нескончаемой процессии ведомственных начальников о состоянии машины, расходе боеприпасов и положении со снабжением. Успеют ли они сделать ночной рейд для пополнения запасов в море и своевременно вернуться в район боевого патрулирования, дабы быть наготове, когда рассветет? Какие там известия принесут о бравом матросе Смите или Джоунзе, лежащем раненым в лазарете в селении Эйджэкс‑Бэй или на борту госпитального судна «Уганда»? Можно ли как‑то усилить установку «Бофорс»? Или лучше бросить все силы на починку доставляющего хлопоты кормового конденсатора, водоприемник которого забивают настырные водоросли? У старших офицеров на воде оставалось куда меньше времени на сон, чем у коллег с берега, поскольку свет горел, а люди в часы ночного мрака трудились с той же отдачей, как и днем. Порою ночью даже те, кто урывал часик‑другой сна на своей койке, просыпались от лязга «свайного молота» по корпусу судна – то взрывались в воде «пугала», предназначенные для противодействия возможным проискам со стороны вражеских диверсантов‑аквалангистов. На протяжении всей войны команды несли усиленную боевую вахту – шесть часов на посту и шесть на отдыхе, если, конечно, не приходилось подниматься по тревоге и бежать к оружию. Более всех доставалось связистам. На корабле управления «Фирлесс» за период войны было принято и отправлено 100 000 сообщений – всего миллион в размноженном виде. По подсчетам одного офицера, за тот же промежуток времени на мостик поступило около 5000 вызовов.
Бойцы поднимались задолго до утра, завтракали как следует до боевой тревоги все манипуляции на камбузе прекращались, а все стулья и свободные предметы закреплялись. Когда выход на посты по тревоге стал обычным делом, на многих кораблях она объявлялась с помощью громкоговорителя, а не пронзительным гудком. Голос в динамике не так действовал на нервы, как душераздирающий вой сирены. Даже и в темноте большинство личного состава не трудились снимать белые огнезащитные накидки, но на отдыхе и за едой отбрасывали капюшоны за спину, а с рассветом попросту натягивали на голову и надевали рукавицы. Затем капитаны выступали с ежедневным утренним обращением к командам судов. «С добрым утром, – так обычно начинал Джереми Ларкен с «Фирлесса» свое типичное приветствие. Повсюду на судне более тысячи военнослужащих, многие из которых за целый день не видели естественного света, напрягали слух, дабы уловить голос командира среди урчания вентиляторов и сопения кондиционеров, рокота машины и постоянного движения – звука каких‑то команд, звонков телефонов и топота ног снующих туда и сюда людей. – Денек довольно пасмурный, хотя и не настолько, насколько бы нам того желалось. Мне бы хотелось предупредить как команду корабля, так и наших гостей о том, насколько громкий звук производит бомба, когда взрывается в воде. От этого «кашляет» система вентиляции, из переборок вылетают заглушки и уплотнения, ну и так далее. Я просто настраиваю вас на возможность чего‑нибудь такого, чтобы вы, когда услышите большой бум, не думали, будто наступает конец света…»
В кают‑компании около динамиков гурьбой толпились летчики. Помощник командира эвакуированного LSL тыкал в клавиши пианино, точно подбирая какую‑то непонятную мелодию. Кэптен Ларкен продолжал описывать ситуацию и давать ориентировку на день: «… «Бродсуорд» будет сегодня заводилой, а «Плимут» – голкипером. «Рэйпир» нынче в отличной форме, у нее ушки на макушке, а посему будем надеяться на хороший денек…»
Когда над полем боя забрезжил рассвет, над местом последнего пристанища «Энтилоуп» продрейфовала маленькая желтая спасательная шлюпка. Верхние настройки каждого боевого корабля напоминали установки для съемок некой эпической батальной кинодрамы о сражении в Атлантике. Молодые бойцы с суровыми лицами стояли за листами железа и мешками с песком у пулеметов в рукавицах, шапочках‑«балаклавах» и касках. «Все сетуют на современную молодежь, – сказал как‑то утром капитан «Арроу». – Пошли бы и посмотрели на этих парней». При этом он указал на семнадцати– и восемнадцатилетних стрелков «Эрликонов» на крыльях мостика. Данное справедливое замечание всего лишь в тысячный раз в истории доказывало, что даже молодые люди, когда на них возлагалась большая ответственность, почти всегда превосходно справлялись с задачами. В тот самый момент испытания для британцев те, кто постарше, искренне радовались, когда видели, как хорошо знали дело вчерашние подростки. Людьми помоложе, как и всегда, руководило чувство верности товарищам, кораблям и частям, оно доминировало в их мыслях и отражалось на поведении в бою.
«Я полагаю, что боевой дух скорее повышается, нежели снижается, – высказывал мнение военврач в ранге лейтенанта Королевских ВМС с фрегата «Арроу» утром 25‑го числа. – Люди становятся злее, делаются более агрессивными по отношению к неприятелю». Главный старшина флота, находившийся на боевом посту в команде по борьбе за живучесть корабля, говорил: «После 1945 г. была одна теория. Теперь же мы жили реальностью, а будут делаться ошибки, преподаваться уроки, все так, как в последний раз. Парни малость боялись из‑за потерь. Дело не в кораблях – их можно заменить. Дело в людях». Затем прозвучала первая боевая тревога дня, а командир по трансляции напутствовал команду корабля: «Не забудьте, ребята, когда они явятся, надо задать им трепку». Война полна клише, поскольку только клише могут подходить к драматическому действу в определенные острые моменты.
***
На 25 мая в Аргентине приходится главный праздник страны. Британцы с самого начала знали, что противник постарается из кожи вон вылезти, но достойно отметить дату. Но когда закружились над кораблями волны вражеских самолетов, ПВО отозвалась на вызов неприятеля вполне достойным образом. Два «Миража», преследуемые «Харриерами» и изгоняемые из Фолклендского пролива, были сбиты ракетами «Си Дарт» с «Ковентри», которому в тот раз выпало дежурить в пикете с «Бродсуордом». «Ковентри» позднее записал себе на счет третий летательный аппарат, на другой претендовал расчет ЗРК «Рэйпир», а еще на один – зенитчики «Ярмута»[370]. Боевой дух у бойцов на якорной стоянке воспарил в небеса.
Затем аргентинцы нанесли самый болезненный двойной удар за все время кампании. В 2 часа пополудни команда расположившегося на обычной позиции к северу от острова Пеббл эсминца «Ковентри» пребывала в отличном настроении после уничтожения трех[371]летательных аппаратов противника – вполне похвальное достижение для установки «Си Дарт». Командир судна, элегантный и энергичный кэптен Дэйвид Харт‑Дайк, обсуждал мысль о целесообразности оставить данный ареал после достигнутого успеха, чтобы избежать риска сделаться мишенью целенаправленной атаки, однако решил пока ничего не менять. Он и команда испытывали подъем из‑за утренней удачи и надеялись записать себе на счет новые победы. Когда прозвучал сигнал о приближении вражеской авиации, капитан объявил тревогу и все заняли боевые посты. «Ковентри», сопровождаемый примерно в полумиле (926 м) за кормой «Бродсуордом», шел на маршевых двигателях «Тайн» со скоростью 12 узлов, но начал разгоняться. Только система наведения «Си Дарт» засекла цель, как тотчас же потеряла ее. «Да где же они, черт их подери? – вопрошал Харт‑Дайк, сидевший на высоком стуле в оперативной рубке, пристально вглядываясь в экран радиолокатора перед собой. – Не вижу я их». Затем появились два «Скайхока», двигавшиеся со стороны острова Пеббл на высоте корабельной палубы[372]. Весь арсенал автоматического оружия на эсминце загрохотал разом в ответ на пушечный огонь «Скайхоков». Самолеты словно бы дрогнули от огня «Ковентри» и вильнули в сторону – в направлении «Бродсуорда».
На фрегате включили «Си Вулф». Компьютер установки проанализировал приближавшиеся мишени, находившиеся слишком близко друг к другу для точного распознавания одной, приступил к вычислениям и выбору объекта для поражения, но… нашел задачу слишком сложной для электронного решения. Ракетный комплекс попросту выключился. Команда «Бродсуорда» дружно распласталась на палубе, только зенитчики остервенело били из всех стволов. Как замороженные, все ждали неизбежного. Потом в области кормы раздалось громкое «Бамц!». Одна‑единственная бомба ударила с правого борта корабля и рикошетом отскочила в полетную палубу, уничтожив вертолет «Линкс», но не взорвавшись[373].
При заходе второй пары «Скайхоков» «Си Вулф» принял‑таки решение о том, кого атаковать[374]. Однако к полному разочарованию наводчика, когда тот приготовился произвести запуск, «Ковентри» очутился перед носом «Бродсуорда». Харт‑Дайк отдал приказ о резком повороте на правый борт, чтобы сделать корабль наиболее неудобной мишенью для атакующего штурмовика, и ожидал маневра со стороны «Бродсуорда». Стрелять из установки «Си Вулф» оказалось невозможно.
Тем временем «Си Дарт» сделала выбор, пошла к цели, но… не попала в нее. 4,5‑дюймовая пушка «Ковентри» палила без остановки, и все автоматическое оружие тоже было введено в действие. «Скайхоки» успешно отбомбились слева с носа эсминца[375]. Из четырех сброшенных 1000‑фунтовых бомб одна упала за кормой, остальные пробили левый борт, пролетели глубоко в чрево корабля и взорвались, нанеся ему смертельную рану. Когда на короткое время потерявший сознание Харт‑Дайк пришел в себя, вокруг валялись обломки и валил черный дым. Одна бомба взорвалась прямо под оперативной рубкой со стороны кормы, убив на месте девять человек в машинном отделении и посеяв хаос в помещениях выше. «Всюду вокруг я видел людей в огне, горевших точно свечки», – вспоминал Харт‑Дайк. Ему сильно опалило лицо, а на руках виднелась лишенная кожи плоть. Поначалу он думал выбраться через левую сторону, но об этом не могло быть и речи. Левого борта не существовало. Он оказался в веренице людей, бросавшихся из стороны в сторону в поисках выхода. Кэптену на миг вспомнились дом, дети и жена. Затем он кое‑как вышел из двери с правого борта и по изогнутой и переломанной лестнице поднялся на мостик. Всюду горело и поднимался густой черный дым. Харт‑Дайк как‑то добрался до левого крыла мостика и опустился на четвереньки – так было легче дышать. Он спросил, действует ли главная внутренняя система оповещения. Она не работала. Кэптен приказал помощнику по вооружению, лейтенант‑коммандеру О'Коннеллу: «Разверните корабль и полным ходом на восток». «Слушаюсь, сэр», – тут же отозвался О'Коннелл и помчался исполнять распоряжение капитана, но когда в сознании у Харт‑Дайка несколько прояснилось, он понял, насколько нелепый приказ отдал. Корабль уже сильно кренился на левый борт, машина стояла, электричество отключилось.
Хотя и с трудом, кэптен перебрался на правый борт и увидел команду, уже покидающую судно – парни помогали друг другу надеть «одноразовые» костюмы и без лишних слов грузились на спасательные плоты. Никто не кричал, не вопил. Харт‑Дайк сделал несколько шагов по все круче кренящемуся борту корабля, шагнул вниз и очутился в воде. На протяжении путешествия на юг один старшина как‑то подошел к нему и подарил открытку с текстом молитвы Святого Иосифа, пообещав кэптену, что если тот будет иметь ее при себе, вернется домой целый и невредимый. И вот теперь черного от гари и обожженного его вытаскивал на спасательный плот все тот же старшина Берк, не без удовлетворения проговаривавший: «Вот видите, сэр, она действует». Но к своему ужасу, они заметили, что плот тянет к кораблю. Они буквально проехались по еще не остывшему стволу 4,5‑дюймового орудия, и в конечном счете плот продырявил кончик ракеты «Си Дарт» на пусковой установке. Харт‑Дайк вновь очутился в воде, а многие его матросы карабкались по корпусу гибнущего эсминца и цеплялись за надстройки. Затем над головами начали появляться вертолеты. Все имевшиеся в распоряжении вертолеты «Си Кинг> и «Уэссекс» перенаправили из Сан‑Карлоса к месту дислокации «Ковентри». Некоторые из членов экипажей на лебедках спускались в воду спасать раненых. Одна машина села на раскаленный докрасна корпус «Ковентри», чтобы подобрать больше людей. Члены команды Харт‑Дайка помогли капитану взобраться в «Уэссекс», высадивший его затем на «Бродсуорде». Всего удалось спасти 283 чел. Девятнадцать – погибли. В ванне в каюте командира «Бродсуорда» – верх комфорта, даже роскоши по меркам фрегатов типа 22 и предмет постоянных шуток на флоте – Харт‑Дайк неожиданно осознал, как жутко промерз. Ноги посинели. Члены команды фрегата раздевали и купали в ванне всех уцелевших, прежде чем перенаправить на снабженческое судно «Форт‑Остин» для предстоящего им в итоге путешествия в Британию. На кораблях на якорной стоянке у Сан‑Карлоса оказывалось все больше – слишком много – потерпевших кораблекрушение моряков. Утрата «Ковентри», третьего выведенного из строя эсминца ПВО типа 42, стала чувствительным ударом для соединения, в немалой степени и по причине возникновения изрядных сомнений в эффективности ракетных систем флота. Холод создавал огромные затруднения для наводчиков, которые оказывались подчас неспособными проследить за движением ракеты, ибо яркое пятно от горящего топлива скрывала конденсированная на дисплее влага. Как «Си Дарт», так и «Си Вулф» сбивали вражеские самолеты, но, похоже, никак не могли претендовать на звание действительно эффективного средства защиты даже для вооруженных ими кораблей, не говоря уж о всем оперативном соединении. А ведь аргентинцы еще не закончили с атаками в тот день.
***
Адмирал Вудвард никогда не сомневался, что аргентинцы постараются воспользоваться любой возможностью возобновить налеты на авианосную группу с применением «Экзосет», и он ничуть не ошибся. Противник верно рассудил, что основная сила оборонительного прикрытия вокруг британской ударной группы сосредоточивалась на западном фланге, ближе всего к материку. 25 мая два «Супер‑Этандара» из второй штурмовой эскадрильи взмыли в небо с авиабазы Рио‑Гальегос и отправились на север, дозаправились в небе от других «Этандаров» и приступили к поиску жизненно важных мишеней – «Инвинсибла» и «Гермеса»[376]. Задание было весьма важным, поскольку самолеты несли две из всего трех оставшихся у аргентинцев авиационных «Экзосет». Похоже, отчаянные усилия, предпринятые с целью приобретения в ходе войны новых ракет, провалились. Аргентинцы не сумели найти на рынке хотя бы съемных топливных баков, которых им хронически не хватало. В 110 милях (203,7 км) к северу‑северо‑востоку от Фолклендских островов «Этандары» развернулись на юг. Их РЛС позволили быстро установить местонахождение ударной группы, расположенной в 70 милях (129,6 км) на северо‑востоке от островов.
Противник находился еще на расстоянии около 30 миль (55,5 км) к северу, когда его приближение засекла РЛС 992 фрегата типа 21 «Эмбюскейд», о чем с судна немедленно уведомили командование соединения. Судьба одной из двух ракет так никогда и не была установлена, но несколько человек с мостика «Эмбюскейда» видели дымовой след второй «Экзосет» и красное сияние в области выхлопного сопла. Корабль открыл огонь из 4,5‑дюймового орудия, «Эрликонов» и пулеметов общего назначения. А кроме того, с каждого британского боевого корабля выпустили заряды радиолокационных помех – в обиходе, «соломы». Как считается, экипаж вертолета «Линкс» применил активную ловушку.
Но у 13 000‑тонного контейнеровоза «Атлантик Конвейор», расположенного примерно в двух милях (3,7 км) с правого борта от «Эмбюскейда», никакой «соломы» не имелось. Ракета довольно резко сменила курс в середине полета, устремившись в сторону от военных кораблей – в том числе и от «Инвинсибла» – и ударила в надстройки «Конвейера» с левого борта[377]. Прогремел взрыв и тут же разгорелся страшный пожар. С «Эмбюскейда» спустили на воду баркас и вместе с тремя другими фрегатами поспешили на сближение с терпящим бедствие судном для снятия уцелевших. Жизненно важный груз корабля в виде «Харриеров» переправили на авианосцы неделей раньше. Однако на контейнеровозе по‑прежнему оставались десять вертолетов «Уэссекс» и четыре огромных «Чинука», равно как и палаточное имущество для всего десанта. На один из «Чинуков» успели к тому времени установить винт и по просто‑таки исключительному везению летательный аппарат поднялся в воздух. По плану, «Конвейеру» как раз в следующую ночь предстояло следовать к Сан‑Карлосу и разгрузиться там. Однако не прошло и часа после взрыва «Экзосет», как вертолеты на корабле, на которые возлагались все надежды британцев на прорыв с берегового плацдарма, превратились в пылающие обломки. Множество моряков и технического персонала КВВС попрыгали за борт и погрузились на спасательные плоты и в шлюпки. Одним из последних корабль покинул капитан, поразительно яркий человек, морской волк по имени Иэн Норт, столь любимый всеми «Кэптен Бердс‑Ай»[378]. Он подплыл к одному спасательному плоту в оранжевом «одноразовом» спасательном костюме, но плот был уже переполнен. В сгущавшихся сумерках Норт отправился в направлении следующего. Больше его никто никогда не видел. Как и еще одиннадцать человек. Потеря «Чинуков», способных перевозить каждый разом восемьдесят бойцов, стала крайне болезненным ударом по стратегическим планам кампании британцев и еще одной пощечиной Королевским ВМС[379]. С тех пор авианосцы Вудварда редко приближались к Сан‑Карлосу ближе чем на 200 миль (370 км). Продолжительность БП в воздухе силами «Харриеров» сократилась из расчета на машину еще больше.
Только пользуясь возможностью оглянуться на прошлое и принимая во внимание тяжелые раздумья у командования и рядовых на флоте, можно предположить, будто Вудвард и команды судов его соединения видели в 25 мая некий поворотный пункт войны на море. Но так или иначе с тех пор, за единственным исключением 8 июня, аргентинские военно‑воздушные силы осмеливались лишь «покусывать» британские корабли. Одна треть штурмового парка погибла, а с ними и многие лучшие летчики. Точь‑в‑точь, как немцы при вторжении на Крит в 1941 г., вот‑вот собиравшиеся отказаться от продолжения операции и неожиданно обнаружившие, что отступают британцы[380], командование оперативного соединения начало медленно осознавать: пусть полученные ею раны болезненны, противнику досталось и того больше. Естественно, британцы понимали, что иногда везет, а иногда нет: так, в сутки их захода на высадку десанта в Сан‑Карлосе погода подарила им бесценное преимущество. Однако в следующую неделю небо было необычайно чистым для этого времени года в Южной Атлантике. Соответственно в данной ситуации выигрывали неприятельские пилоты. Если бы в жизненно важные первые несколько суток высадки небо покрывали густые облака, британцам, возможно, удалось бы добиться победы на Фолклендах, заплатив лишь малую толику действительной цены. Между тем им на руку играло одно очень важное обстоятельство – бомбы противника редко взрывались. Совершенно не подлежит сомнению тот факт, что страх перед «Си Дарт» заставлял летчиков заходить на штурмовку на бреющем. Однако аргентинцам было бы достаточно чуть‑чуть подработать детонаторы в бомбах, как те стали бы срабатывать при соприкосновении с целью. Позднее аргентинцы к своей немалой досаде узнали, что американские производители бомб располагали соответствующими инструкциями по улучшению качества их действия, однако не предоставили документацию покупателю из‑за введенного США эмбарго. Аргентинцы рассматривали право получить данные сведения как часть пакета послепродажного обслуживания.
Британцы выиграли битву за Сан‑Карлос – решающую схватку войны – в последний момент, когда кампания повисла на волоске, благодаря отваге капитанов судов и их команд, а также – выдающимся достижениям пилотов «Си Харриеров». «Харриеры» записали себе на счет тридцать одно – и самое бесспорное тридцать одно – уничтожение из всего 109 сбитых вражеских летательных аппаратов по состоянию на конец войны[381]. Вдобавок к этому «Харриеры» внесли неоценимый вклад в дело за счет разгона и обращения в бегство атакующих волн противника даже до того, как тот успевал зайти на штурмовку. Как бы там ни было, ни у кого не повернется язык назвать адекватным оружие, каковым пытались защитить свои корабли Королевские ВМС. К концу войны «Си Дарт» принадлежали восемь, «Си Вулф» – пять, а «Си Кэт» – шесть побед[382]. И все же несостоятельность и неадекватность каждой из систем самым прямым образом повинна в повреждении «Глазго» и потере «Ковентри», а также – пусть и не столь прямо – в прочем уроне, понесенном соединением от атак с воздуха. Никакие оборонительные средства на войне не показывают себя идеальным образом, но то, с чем британцы отправились в битву в Южной Атлантике, безусловно, не оправдало никаких надежд. «Мы слишком быстро и глубоко забрались в ракетную эру», – печально подытожил один кэптен после сражения при Сан‑Карлосе. Выиграть в ней удалось, но победа досталась дорогой ценой.
Хотя события недели только расширили пропасть во взаимоотношениях между воинами в заливе Сан‑Карлос‑Уотер и адмиралом Вудвардом, посылавшим раздражающие распоряжения из расположенной далеко‑далеко оперативной рубки «Гермеса», критикам трудно выдвинуть флотскому начальству обоснованные обвинения в неправильном обращении с имеющимися ресурсами. Адмирал Вудвард уж точно не обязан отвечать за техническое несовершенство Королевских ВМС. Учитывая обстановку, в которой он очутился к 25 мая, решение максимально оградить от опасности драгоценные авианосцы, конечно, не заслуживает определения «героическое», но оно было очевидным образом верным. Враждебность и скептицизм обосновывались большой разницей между владевшей им ранее заносчивой самоуверенностью и осторожными действиями в реально сложившемся незавидном положении, плюс к тому его талантом разочаровывать людей, знавших его не слишком хорошо. В конце того дня, однако, оперативно‑тактическая группа Вудварда смогла с успехом доминировать в районе вокруг Фолклендских островов перед лицом аргентинских ВМС и ВВС. Достижениями этими Британия в изрядной мере обязана командиру соединения, как, разумеется, и личному составу доверенного адмиралу флота. Одним только проектировщикам‑кораблестроителям Королевских ВМС, как бы ни оправдывали их главы этого вида вооруженных сил, нечем особо похвастаться в плане своего вклада в битву за Сан‑Карлос.
***
Однако все эти размышления суть результат взгляда в ретроспекции. 25 мая в Сан‑Карлосе британцы ни в коем случае не наслаждались радужными мыслями о скорой победе, а, скорее, пребывали в состоянии глубокого разочарования. Больше того, события дня лишили Лондон последних крупиц терпения в отношении темпов прогресса подготовки наступления с берегового плацдарма.
Тех, кто восхищался бригадиром Джулианом Томпсоном и его методами ведения боевых действий на Фолклендских островах, вероятнее всего, шокировало открытие, что на момент окончания войны ответственная за принятие решений группа лиц в Лондоне – как политики, так и начальники штабов родов войск – отзывались о комбриге совсем нелестно. Похоже, они верили, будто в период с 21 по 25 мая он позволил своим бойцам бесцельно прохлаждаться на береговом плацдарме, в то время как противник оказывал на британцев такое сильное давление. В первую очередь, правительство во все большей степени тревожил риск шагов Организации Объединенных Наций – решительного требования об установлении режима прекращения огня, вследствие чего в руках британцев остался бы лишь береговой плацдарм в районе Сан‑Карлоса. Пусть закоперщики военного предприятия единодушно объясняли причины той спешки позднее, в те времена никто из них не поставил в известность касательно причин такого внезапного нажима на командиров с целью активизировать действия ни Томпсона, ни Вудварда. Вторым и в равной мере весомым фактором выступал императив роста нетерпения в обществе, вызванного увеличением потерь у оперативно‑тактической группы. Некоторые британские командиры, в том числе Вудвард, после войны довольно тепло отзывались в отношении отсутствия у руководства чрезмерного «стремления хвататься за руль машины с заднего сиденья» в ходе кампании. И все же Томпсон оказался перед лицом жесткого давления – подталкивания и побуждения его к движению с самого момента высадки в Сан‑Карлосе. Вновь нельзя не отметить очевидного факта: на офицера в сравнительно невысоком звании возлагали чрезмерно большую ответственность. Ему пришлось бы отвечать за катастрофу, грозившую сухопутным силам в случае преждевременного выступления с плацдарма. Если говорить о самой большой слабости у британцев на всем протяжении кампании, то лежала она в области командования и управления действиями войск, во взаимоотношениях и взаимопонимании (или отсутствии оного) между начальством таких отличных друг от друга составляющих оперативного соединения на море и на суше. При всех достижениях современных технологий, возникало множество неполадок со связью. Обоюдного доверия между различными видами вооруженных сил – как в Британии, так и в Южной Атлантике – и в самом‑то деле сильно не хватало. Важная информация, находившаяся в распоряжении начальников штабов в Лондоне, никогда не стала предметом достояния Томпсона в Южной Атлантике. Если начальники штабов дома всегда ожидали от 3‑й бригады коммандос немедленного выступления с берегового плацдарма сразу после высадки, никто из находившихся в Сан‑Карлосе об этом тогда и не догадывался. Заявления в Лондоне о том, будто Джереми Мур всегда особо подчеркивал важность быстрого проведения сражения для достижения преимущественного положения перед неприятелем, возможно, обоснованы, однако реалии сложившейся на месте обстановки делали осуществление такой задачи крайне трудным делом. В противовес мнению Уайтхолла, нет сколь‑либо существенных оснований считать, будто, находись Мур в Сан‑Карлосе в период с 21 по 25 мая, он смог бы добиться большего при точно таких же ресурсах в его распоряжении. Один из начальников штаба отзывался о данном периоде как о «худшем за всю войну… Они в нетерпении ждали от нас каких‑то решительных действий». И все же никто из старших офицеров, находившихся на берегу в первые несколько суток после высадки, не считал для Томпсона реально возможным выступить ранее, чем тот в действительности перешел в наступление.
Теперь всем в мире известно: аргентинцы так и не контратаковали десант на береговом плацдарме, не нанесли удара по британцам, продвигавшимся по Восточному Фолкленду, они даже не отправили боевых дозоров для нападения на противника в Сан‑Карлосе. Однако в те времена угроза подобного рода действий со стороны противника казалась вполне и вполне реальной. Напористые и компетентные командиры с воображением в любой армии буквально автоматически проявили бы какую‑то подобную инициативу. Существовала также серьезная озабоченность в отношении аргентинских легких штурмовиков «Пукара». Никто не простил бы Томпсону, если бы он потерпел крупную неудачу из‑за недооценки возможностей неприятеля, как произошло с другими офицерами двумя неделями спустя, когда «Сэр Галахад» бросил якорь у Фицроя. О всей степени серьезности снабженческих трудностей той первой недели после высадки говорит тот факт, что в определенный момент в медицинском пункте едва не закончилась анестезия. Возникали сложности даже с обеспечением пайками личного состава формирований бригады в районе якорной стоянки. Нет сомнения – отчасти проблема проистекала от скверной организации вертолетного движения, каковая оставалась в ведении крайне перегруженного и растянутого штаба соединения. Впрочем, более весомой причиной выступало расстояние – небольшая оперативно‑тактическая группа находилась на конце чрезвычайно длинной линии коммуникаций и не просто пребывала там, а вела войну, располагая опасным минимумом снаряжения и ресурсов.