Нам трудно принять подлинность символической загадки рождения Кришны, увидеть реальность этих событий, так же как и других таинственных событий мифа, не потому, что они имеют символический характер, а потому, что наше сознание, символическое по своей природе, наполнено символикой неприятия таких трансцендентных событий.
Ю. Хабермас заметил, что под влиянием науки в сознании современного человека все больше преобладает представление о себе как об эмпирическом существе того же рода, что и внешняя природа. Если бы это сознание, пишет Хабермас, стало всеобщим, то должна была бы измениться идентичность рода человеческого, скорее всего, если выразиться посильнее, мы бы просто перемерли. Очевидно, что нельзя жить при крайней степени самообъективации8.
Ответим сначала на вопрос, что дает сказочное рождение Кришны для мира культуры. Это событие дает культуре чудес ность дел, чудесность кармы Кришны. В шлоке 4.9, т. е. следующей после шлоки о рождении Кришны, высказывается одно из главных положений индийской религиозно-философской доктрины.
Буквально Кришна говорит следующее:
Рождение и дело мое чудесное
Так, кто знает доподлинно,
Оставив тело, к новому рождению
Не идет; ко мне идет он, Арджуна9.
===
===
Загадочное рождение Кришны при помощи сочетания пуруши с атма-майей или воления атмана в отношении пракрити позволяет спасать праведников, восстанавливать закон и справедливость, обеспечивает миру культуры абсолютную инстанцию, гарантирующую выполнение долга, награждающую добро и карающую зло.
Наше современное сознание, рассматривающее человека как эмпирическую сущность, сознание, которое Хабермас охарактеризовал в равной мере и позитивистским, и языческим10, говорит нам о том, что человеческая культура имеет естественные, природно-чувственные начала. Все эти начала являются условными и, соответственно, не могут выступать гарантом культуры в ее целокупности.
Есть ли у человеческой культуры безусловные начала? Ответить на этот вопрос, как справедливо замечает Хабермас, может только религиозный язык. Человек рождается и вырастает в безусловном мире. Детские психологи считают, что маленький ребенок, получив ушиб, плачет не столько от боли, сколько потому, что рассматривает мир как безусловную реальность. Он быстро успокаивается также не потому, что боль проходит, а потому, что его сознание принимает безусловность боли. До какого-то момента дети принимают безусловность мира взрослых и их взросление, т. е. переход в этот мир означает восприятие условности взрослого мира.
Вместе с тем в каждом человеке живет тяга к безусловному, идущая от самых первых начал его жизни, от полноты бытия в материнской утробе, в первые дни, месяцы, годы жизни. Давайте теперь задумаемся над таким вопросом: хотели бы мы жить в мире, в котором гарантированы добро, справедливость, порядок? И каким должен быть гарант, способный дать миру эти качества?
В фильме "Случай" польского режиссера В. Кеслевского герой, обращаясь к Богу, говорит: "Я не прошу у Тебя- ничего, я прошу, чтобы Ты был". Почему он это говорит? Потому что только Бог может выступать как трансцендентальный гарант истины, добра, справедливости, только Бог может быть безусловным гарантом мира.
Отвечая теперь на вопрос о том, почему идеал, представляющий внетелесную субстанцию текста, должен быть мифологизирован, мы можем сказать, что идеал должен быть мифологи-
===
===
зирован для того, чтобы быть, т. е. для того, чтобы существовать как идеал. Иначе говоря, бытие внетелесной субстанции текста может стать идеалом, образцом для подражания только тогда, когда оно обладает трансцендентным истоком. Оно должно быть трансцендировано и сакрализовано постольку, поскольку оно должно быть. Мифологическое в этом смысле есть мера бытия. Единый Бог — это высшая мера бытия культуры. Соответственно, степень небытия культуры — это тоже мера его сакрализации, но уже в обратном, отрицательном виде. Антидуховное бытие культуры тоже имеет свою сакрализацию, которая представляет собой низшую меру бытия культуры или степень ее небытия, момент расточения культуры.
Еще раз хочу подчеркнуть: мифологизация и сакрализация образца в культуре — не выдумка, не аберрация сознания, не игра словами. Мифологизация идеала есть самая подлинная реальность, необходимое условие существования человеческой действительности.
Об этом же пишет и Франк: должное не может быть сведено ни к каким эмпирическим началам человеческой природы. Совершенно прав Хабермас, когда говорит, что мы перестанем существовать как человеческий род, если в самом деле будем осознавать себя эмпирическими существами.
Такое сознание, насколько я понимаю эту проблему, ведет к смерти культуры, потому что разрушает целокупностъ должного в культуре, истоки которого всегда должны иметь трансцендентный характер.
Несводимость должного к эмпирическому началу заставляет нас по-новому взглянуть на дискурс культуры о бытии и долженствовании. Мы обязаны предположить, что "быть" и "долженствовать" в культуре связывает что-то специфическое третье или что бытие и долженствование — это два момента чего-то другого.