Парень вспомнил про время, и что он слишком засиделся, оставив себе совсем мало минут в запасе для возвращения назад. Кабы что не заподозрили. Особенно эта хитрющая Нэй, готовая проникнуть во все дыры, лишь бы сплетни распустить и принцесске доложить!
— Мне пора идти, — поднявшись с лавки, произнёс Аллен. — Опаздываю.
— Да, конечно. Конечно, опаздываешь.
Роджер кивнул, улыбнулся и провёл друга до ворот.
— Приходи ещё; мы рады будем тебя видеть, может ты и Эвелин застанешь! — радостно сказал, помахав на прощание рукой, Роджер. Аллен не постыдился, снова подошёл к товарищу и по—дружески обнял его.
— Я постараюсь прийти ещё, а ты с семьёй держитесь… Хорошего настроения и здоровья! Хоть и денег нет, — пожелал слуга под взаимные объятия. — Жди хороших известий!
После же они отпустили друг друга.
— Буду ждать Вашей коронации, господин принц! — на этом они разошлись. Аллену было так непривычно слышать обращение по истинному статусу, что какое—то время эта фраза ещё держалась в голове и звенела переливчатым часовым механизмом с маленькими кукольными колокольчиками на вращающихся шестерёнках. Если он правда решится на признание, то и к такому обращению стоит привыкнуть. И своё настоящее имя (Алексиэль) вернуть. Не быть же ему Алленом на троне. Это имя для слуг, имя для слуг… Такое имя могут носить только слуги, только слуги, чистильщики дворцовых фонтанов!
Убив много времени на общение, юноша шёл быстрым шагом прямиком в замок, обдумывая по дороге слова друга. Его общение помогало душе, и возможно, мальчики даже подружились за столь короткий срок. Аллен желал помочь бедняку и его семье, но сейчас надо было думать о том, как оправдаться перед Мариам за приличную задержку…
Глава 3:
Последние слова
Наша жизнь не отличалась от жизней остальных. Мы были обычной, счастливой семьёй. Да, у нас не водилось достаточно много денег, но мы выживали через огород и скот. Питались роскошно только на Рождество, королевские праздники да на чьё—то из наших Дней Рождений. Но это не мешало нам радоваться жизни. Роджер хотел стать королевским солдатом и защищать родную страну, как наш героический дедушка Шайнинг в сияющих доспехах, служивший когда—то предводителем отряда и общавшийся на равных даже с королями и королевами; Эмили всегда любила готовить и хотела, чтоб её блюда любила вся знать и не знать мира; а вот я ничего не хотела — лишь бы наша семья оставалась счастливой, как тогда, в былые годы.
Всё изменилось, когда на трон взошла дочь короля Арта — Рилиан. Мы не знали, чего ждать от неё, но долго и ждать не пришлось. К нам пришли и забрали скот, а ведь все наши деньги шли от продажи молока и мяса. Не сельскохозяйственные мы!
В семье начались трудности, о которых я и подумать не могла. До сих пор помню тот день, когда мы остались ни с чем и ощутили подступающую безысходным комом нищету. Будто костлявой рукой, она опустошила нас. Мы молча сидели за семейным столиком, как Эрик ударил кулаком по столу. Я впервые увидела злость своего отца, своего обыкновенно мягкого и покладистого папы.
— Будь она проклята! — крикнул глава семейства, заставив нас всех обратить на него внимание. — Кто позволил ребёнку забраться на трон?! Куда смотрели министры?! Почему нет регента?! Почему такие слабые Герои?! Где дипломатия?! Где протесты?! — продолжал он протестовать. Нежная рука, на тот момент здоровой мамы поглаживала мужа по плечу, стараясь успокоить его, но это лишь усугубило ситуацию.
— Неужели вас всех всё устраивает?! — от этих слов даже я испугалась нашего отца: он так злобно глядел на нас, но с ним нельзя было не согласиться. То, что происходило в стране, — и правда несправедливо.
Мы ничего не ответили ему, и Эрик успокоился. Родители не общались между собой так же часто, как раньше, ибо любой разговор переходил в нынешнюю политику и громкие споры, что никого не устраивало. Отец был из числа жаждущих справедливости. Мне кажется, что и я приобрела эту черту от него: позже вы поймёте, что ещё между нами общего.
Терпение Эрика лопнуло, он твёрдо заявил: «Скоро у нас всё наладится!» — и ушёл. Это были последние слова мужчины для нас. Обстановка за столом была теперь ещё более напряженной, а мать начинала даже дрожать и долго не могла встать, ощущая слабость в ногах. Отца не было слишком долго. Знаете, он порой слишком резок в словах, и мы решили, что его посадили в темницу, но потом он извинится, поклонится принцессе и получит помилование.
Каждый день мы ходили на площадь, через которую проводили заключённых, выискивая знакомое с детства лицо среди закованных в кандалы, но без успеха.
Звон колоколов через три недели разрушил наши ожидания окончательно…
Мы прибежали на площадь, где уже стояла гильотина и мужчина в черном с багряно—красным капюшоном рядом — палач. Он держал другого мужчину с мешком на голове и завязанными за спиной руками, но мы узнали его по одежде, хотя от долгого пребывания в темнице та стала грязной и помятой. И когда сняли с задержанного мешок, мы окончательно убедились, что мужчина средних лет с небольшой бородкой рыжего цвета был нашим отцом. Он улыбнулся, увидев нас, свою семью. Отец всегда был и будет для меня героем.
Никому бы не пожелала испытать то, что испытали мы тогда. Даже описать невозможно…
Его смерть навсегда осталась у нас в памяти, и если жизнь и так была полна горем, то теперь она наполнилась до края, и эта чаша становилась слишком тяжёлой… Вместе с тем ещё больше ухудшилось и здоровье матушки.
Роджер героически принял роль добытчика в нашу семью с помощью воровства, пока мы с сестрой старались хоть что—то приготовить и привести в порядок. Хоть на словах он и герой, но каждый день приходил с побоями и ранами; один раз даже приходилось делать перевязку — какой—то продавец задел парня разделочным ножиком. Больно было смотреть на страдания семьи, но что могу я? Я, маленькая слабая девочка?
И вот вчера Роджер пришёл ни с чем, так как на рынок ему путь закрыли, приказав стражникам: «Не пущать!» Ещё одна плохая новость, ибо только на этих кражах мы жили и покупали маме временные лекарства у аптекарей. Мы — просто дети, подростки, но вместо того, чтоб играть с друзьями во дворах, бегать от мальчиков, норовящих заглянуть под юбки, и рассказывать подружкам, как тебе нравится сын соседа, мы думали, как дожить до следующего дня. Что бы сделал отец на моем месте? Правильно.
Он бы не позволил семье страдать ни при каких обстоятельствах, и я не позволю! Вот тут и можно понять, что дочь вся в него. Дабы не возникло подозрений, мне пришлось соврать семье про работу. Типа я помогаю торговцам. Принцесса слишком много себе позволяет – она не обеднеет, если мелкая декорация пропадет из её сада. Каждая вещь на «Райском Дворе» стоила чуть ли не целое состояние, а для того, чтобы покинуть королевство и вылечить мать, нужно не так и много по меркам знати.
Я ещё дома заплела длинные, рыжие волосы в конский хвост, поверх одежды надев плащ с капюшоном. Для этой операции недопустимо, чтобы кто—то увидел лицо. И ещё менее допустимо, чтобы в самый ответственный момент на глаза упала чёлка. Перед выходом из дома без объятий и поцелуя не остался никто, словно они чувствовали моё волнение. Хотя они и раньше провожали меня на работу так, но ныне что—то страшное витало в воздухе…
— Ощущение, будто уходишь в путешествие, — со смешком произнёс братец, а я лишь посмеялась в ответ. И только матери я прошептала на ухо: «Скоро у нас всё наладится». Она пыталась взять меня за руку и что—то пробормотать, но я уже выскользнула из дома.
Я давно планировала это, но, в отличие от брата, не рвусь, не подумав над планом, а сохраняю степенность. Во дворе замка было место, которое стража проверяла редко (подсмотрено много раз), и это их главная ошибка. Натянув капюшон на голову, который сзади и с боков прикрывал моё лицо, я перелезла через забор с помощью верёвки, забрасывать которую долго и упорно училась в нашем саду, пока никто не видит. Теперь нужно быстро что—то забирать и убегать. При осмотре части сада взгляд остановился на чём—то блестящем у куста жёлтых роз. Я настолько была поглощена поисками, что даже не обратила внимание на неописуемую красоту Райского Двора.
Я подошла к этому манящему блеску. Его источником оказалась золотая серьга с зелёным, блестящим камнем внутри. Точно такая же была у… Точно, это же серьга принцессы! Неужели нам всё же повезло? На деньги от продажи одной такой крестьянину можно прожить чуть ли не всю жизнь — не то что просто уехать и вылечить болезнь. Признаться, в этот миг я заплакала от счастья. Удача была на моей стороне. Пару секунд.
— Воровка! — прокричал подростковый, девичий голос, который хочешь или нет, но узнаешь везде. А если не узнаешь, то интуитивно догадаешься. Крестьяне не могли орать так пронзительно и требовательно. Не до этого. Принцесса стояла неподалеку, но, видимо, она только подошла и заметила, как я держу её серьгу. Довершал картину ещё и мой внешний вид, словно только за кражами и пришла.
Не обдумывая ничего, я начала по верёвке, которую сама же и оставила, с нечеловеческой силой лезть наверх. Нужно бежать и как можно скорее.
— Стража! Схватить ее! — продолжались взвизгивания разъярённой коронованной особы.
Вот и всё: не успела я и половины пути вверх осилить, как меня схватили мужчины в броне, но и так убежать бы не удалось. На другой стороне также стояла стража, поджидающая меня, знающая наверняка голос принцессы, располагающая огнестрельными ружьями. Нет, я не пыталась выбраться, это бесполезно. Тренированные мужчины всяко сильнее меня.
Мы пришли в тронный зал, где принцесса села на трон. Но я обратила внимание на слугу, что стоял рядом с ним. Точная копия принцессы, слухи не врут. Мне трудно удавалось верить, что не родные друг другу люди могут быть похожи, как две капли воды. А может…
Стража забрала из моих рук серьгу, в то время как Рилиан, сидевшая надо мной, сняла с меня капюшон и заглянула в мои глаза. Вроде бы, обычное действие, но почему слуга позади неё так побледнел и удивился, когда до этого взирал на всё безразлично, в том числе и на меня?
— Как ты посмела брать мои вещи, глупая оборванка?! — крикнула принцесса. Её взгляд был полон ненависти и злобы. Я впервые вижу её, но теперь понимаю, насколько та ужасна. Хоть и имеет довольно милую внешность. Мне захотелось проявить смелость. Я ещё не понимала, что конец близок, и надеялась, что моя бравада пройдёт безнаказанно. Я читала в старых книжках—сказках, что титулованные особы иногда любят дерзость и милуют даже самых закоренелых хамов.
— У тебя и так много драгоценностей: от потери одной серьги не облезнешь! Ещё закажешь! — на мои глаза накатили слёзы ярости. Если бы не связанные за спиной руки, я бы ей обязательно вломила. Вломила, как следует!
— В темницу её, а завтра на эшафот! — потребовала уже тише принцесса, но тот слуга, как ужаленный, подбежал к госпоже. Видимо, хотел сказать о чём—то срочном, но прости, мальчик, я тебя перебью.
— Ты же понимаешь, что сама виновата в этом? Из—за тебя мы воруем, из—за тебя страдаем. Ты уже большая, и должна понимать чаяния народа. Я в твоём возрасте уже семью обеспечиваю, а ты только жрёшь и восседаешь на пышном седалище, — серьёзно говорила ей я — в результате принцесса разъярилась ещё больше и бесшумно затопала ножками по мягкому коврику. Видимо, ей мало кто дерзит.
— УВЕСТИ!! КАЗНИИТЬ!!!
— И ты поплатишься за это, — это последние мои слова, мои спокойные слова перед тем, как уйти со стражей в темницу. Бедный слуга — я лишь издалека слышала, как она кричала на него, выплёскивая свой гнев, но даже так это слышалось жутко. Знала бы я, что принцессе были знакомы эти слова, ведь тогда отец сказал ей совершенно то же самое… Я оказалась достойной дочерью своей семьи, своего рода.
Тёмная, грязная темница. В ней никого не было, так как она считалась временной. Она для тех, кого казнят в течение недели. Для смертников. Среди этой темноты пробивались небольшие лучики света из окна сверху, но и на нём висела плотная кривая решётка. В мёртвой тишине были слышны даже ползки жука, или как где—то вдалеке каплет вода. Осознание скорой смерти угнетало с каждой минутой всё больше и больше. Но я сильная: дед не плакал, отец не плакал, и я не должна. (Вот только на деле отец выплакал всё перед эшафотом, дабы гордо принять свою смерть перед жадной зевающей публикой).
Проходил второй час: мне холодно и страшно, тело дрожит, и как бы ни удавалось держаться, слёзы все равно лились по щекам жарким дождём. Кроме своего собственного дыхания, шуршащих ползков тараканов и прочего, вдруг послышался звук открытия двери, а после спокойные шаги. Естественно, я сразу повернула голову к решётке, и там стоял этот мальчик—слуга, что лицом так напоминал ненавистную нам всем принцессу. (А мне она нравится – прим. редактора).
— Прости… — сказал мальчик, виновато опустив голову. Но почему он извиняется? Я ничего не ответила и лишь наблюдала за ним, не понимая глубинных мыслей и, может быть, даже тайн. Тайн, страшных тайн.
— Я узнал тебя. Роджер говорил, что вы близняшки, и хоть я тебя ещё и не видел… — начал виновато говорить он, но мне пришлось перебить.
— Стой, ты знаешь моего брата?!
— Ой, начну сначала: я Аллен, и мы с твоим братом подружились в тот день…
А дальше мы проговорили вместе хором, как часто делают близнецы:
— Когда женщина гналась, чтобы забрать кольцо.
Из—за того, что мы это произнесли одновременно, оба засмеялись, передав эхом смех в тёмном и мрачном подземелье. «Не тявкайте там!» — донёсся голос стражника, и нам пришлось снизить тон.
На миг я забыла о грусти в предвкушении своей скорой смерти.
— Да, Роджер говорил о тебе, что ты спас его, но я и подумать не могла, что ты не крестьянин, а королевский слуга. Мне казалось, вы все заодно с принцессой… — с вымученной улыбкой говорила я.
— Ну, я её слуга и я всегда на её стороне. Должен. Быть, — промямлил Аллен. – Да.
— Даже если так, ты спас его, за что я лично тебя благодарю.
Мы с ним так стояли и общались: то о брате, то о том, каково это — прислуживать кому—то. Он добрый и хороший парень. Быть может, если мне не суждено было умереть, мы бы… Нет! Не надо думать о таком! От одной только мысли об этом хотелось уйти под землю. Но зачем, если скоро это и так случится. Наконец, я окончательно осознала, где мы находились, и что меня ждёт завтра: от этого и прекратился наш приятный диалог. Куда уж тут разговаривать…
— Аллен… Я знаю, что воровать плохо, и что за воровство требуется наказание. Но есть ли иной выбор? Дала ли его нам принцесса, когда отобрала наш скот и увеличила налоги в семь раз; а когда подняла цену на хлеб, сделав его дороже серебра? Людям пора понять, что никто не ворует от счастливой жизни. Если человек пошёл на это мерзкое дело, значит, он несчастен. И в этом чаще всего виновата власть, — поделилась своими мыслями я и отвернула голову к тому самому единственному окну. Мне не хотелось показывать Аллену свою грусть. Он и сам понял, что на этом наш разговор закончился, а потому молча ушёл, и я могла не держать переживания в себе. Как только дверь после мальчика закрылась под ворчания стражника, я уткнулась в колени, сидя на грязном, холодном полу, и громко заплакала — правильнее сказать, зарыдала. Это был последний день моей жизни, и мне тяжело было уснуть. Словно сам мозг не хотел принимать того факта, что у жизни остались считанные часы. Но увы, это так.
Вот и наступил страшный день: ко мне зашли двое стражников и, взяв по обе стороны, грубо вытащили наружу. Мне незачем было сопротивляться — это бы ничего не изменило, а потому я покорно шла к своей роковой судьбе, отчаянно молчаливо молясь. Подходя к площади, я увидела кучу людей, и многие из них мне были знакомы: соседи, торговцы… Люцифениан только кажется большим. А так, все друг друга знают. Тяжёлые условия способствуют сплочению народа.
Думаю, догадаться несложно, что искала я только свою семью. Но увы, разглядеть было сложно, а из—за попыток поиска мои шаги периодически становились медленнее, и стража грубо толкала со спины. Они хотели быстрее выполнить свою привычную, почти ежедневную работу. Сквозь толпу уже был виден эшафот, а лезвие гильотины сверкало на утреннем солнце. Засмотрелась. Красиво.
Ноги начали дрожать и перестали слушаться, заставляя стоять на месте. Естественно, стража не оценила такого бунта, как подумали они, и резко толкнули, не рассчитывая свои силы. Они легко уложили меня на землю, уткнув лицом в площадь. Сразу появилось ощущение боли в коленях, так как из—за удара о землю они разбились и кровоточили; во рту появился жестяной вкус крови. Но меня быстро подняли на ноги и подняли на эшафот. Однако, я так и не увидела среди людей свою семью. Может, это к лучшему? Не стоит им ещё раз переживать этот момент. Вдруг состояние мамы ухудшится? А после того, как меня казнят, обязательно распустят слухи, какая я преступница, а им придётся с этим жить… Так уж здесь было принято, что «казнить невиновного человека не могут».
Да, даже в пике своего смертельного исхода я не могла не думать о семье. Я помню тот день — день смерти отца, его храбрую улыбку и печальные глаза. Мне бы хотелось умереть также храбро, но почему я не могу контролировать слёзы, которые, обжигая предательским огнём человеческого тепла, прожигающими струями ползли по лицу. Прости, я не такая храбрая, как ты, я просто не хочу умирать… Дедушка Шай бы меня защитил… Он бы не позволил, чтобы так поступали с ребёнком… И чтобы ребёнок правил страной – то же бы не позволил…
Из—за слёз весь вид был размыт, но слух точен к каждому шёпоту среди людей, а звук колокола пробивал ушные перепонки. Какой же он огромный и звонкий! Сквозь размытый вид я увидела Аллена и то, как печально он смотрел на меня. Он хороший парень, но служит самому дьяволу. Правда сейчас он не так сильно меня волновал, как тот факт, что меня поставили на колени и привязали голову, дабы лезвие прошло точно по шее.
Вот тут я и увидела Роджера, что в спешке прибежал сюда. За ним подскочила и Эмили, отчего слёзы пошли ещё быстрее, а их вид стал ещё более размытым. Голос Роджера слышался отчётливо, его крик приближался.
— АА!! Нет! Стойте! Она не виновата! — кричал брат, подбегая и продираясь сквозь шумную толпу. Но это был конец, и без скрипа, идеально смазанное, как и все детали во дворце, лезвие резко опустилось…
… Как и вся наша семья, как и все люцифенцы, я также верующая, а потому перед смертью успела прочесть молитву Богу, чтобы моя казнь была последней в этом адском механизме, и больше никто из людей не страдал. Надеюсь, Он услышал мои молитвы, и надеюсь, что Он всё же есть …
В это же время…
Аллен с болью в сердце наблюдал за казнью, периодически поглядывая на Роджера с Эмили. Когда Роджер начал бежать, Аллену захотелось его остановить, но парень сам это сделал, лишь только лезвие опустилось вниз, обильно полив кровью эшафот и площадку рядом. Мальчик опустился на колени и заплакал, а успокаивать его подбежала Эмили. Люди расходились, так как всеми обожаемое "представление" завершилось. На площади остались лишь Аллен, Роджер, Эмили и мёртвое тело Эвелин без головы. Брат и сестра покойной плакали в обнимку, но никто не обратил на них внимания, так как шли по своим делам, да и подобные зрелища здесь были в порядке вещей. Казней много, и даже приговоры не зачитывали. Правильно говорил Роджер: всем людям наплевать на чужие проблемы, не только сестре. Лишь бы интересное зрелище поглядеть! Аллен хотел подойти к ним и пожалеть, но ощущал себя в их компании лишним, так как мало знает этих людей и помочь никак не сможет.
«Прости… Это моя вина…» — мысленно говорил он Роджеру, подрагивая от наступающих слез. «Я подвёл тебя, я обрёк на смерть твою семью… Я обрёк на смерть всех!» — продолжал юноша, сжав руки в кулаки и прикусив губу. «Прости… Прости… Прости, я исправлю свою ошибку – главную ошибку своей жизни», — и на этих мыслях пустил несколько капель слёз, быстро вытираясь рукавами одежды, дабы никому не показать их. Всё—таки представитель дворца.
«Отец учил меня, что мужчины не плачут», — эти слова прозвучали сначала голосом Роджера, но на второй части фразы гремел и бас Леонарда хором с парнем.
Дети попросили у палача позволения забрать тело их сестры с собой, а тот в свою очередь не был против. Тем меньше расходов на похороны, пускай даже и преступников закапывали на городской свалке. Они же похоронят её вместе с отцом. С такой сильной натурой из казнённой девочки вышел бы отличный человек, любящая мать или даже храбрый воин, как дедушка, но жизнь беспощадна к нам, и чаще всего мы не в силах что—либо изменить. Аллен теперь не сможет прийти к другу, так как не знает, как смотреть ему в глаза после всего произошедшего. Вдруг Роджер обвинит нашего героя в том, что парень не стал правителем вовремя. Это была бы весомая причина, ведь, зная Аллена и его отношение к простым людям, он бы не стал казнить никого. Скорее всего, это их последняя встреча. Жалко, что она прошла на такой печальной ноте.
Слуга поспешил отправиться в замок. Принцесса не одобрит долгого отсутствия (тем более, по такой мелочи, как казнь), но Аллен не мог пропустить этого, так как Роджер когда—то говорил попробовать ходить на все казни, и слуга мысленно дал себе такое слово. Если от одной такая боль, то дальше будет лишь хуже, и это начнёт медленно сводить с ума, пока полностью не загонит в Преисподнюю. Преисподняя в твоей собственной голове — что может быть страшнее?
Нужно думать о работе, о принцессе и её защите: о чём угодно, кроме этого ужаса. Уже подходя к замку, Аллен услышал, как Эллука с кем—то говорила. Да, не в стиле юноши подслушивать чужие разговоры, но эти слова он не мог пропустить мимо, так как услышал имя свой сестры и изящное название своей Родины. Спрятавшись аккуратно за тонким садовым забором, так как те находились по другую его сторону, парень принялся слушать.
Эллука говорила со своей ученицей Гумилией и остановилась на снах, что продолжали тревожить бедную колдунью.
— Понимаешь, одно и то же. Словно подсказывает, что крах близок, и пора бежать.
— Значит… Люцифению ждёт крах? — переспросила зеленовласая ученица, вздыхая.
— Наверное. Фиолетовым был только сон с нападением на замок, но серыми отмечены казнь принцессы на эшафоте и… Смерти остальных, — с трудом рассказывала та, что вечно не показывала эмоций при обычных людях.
Аллен услышал эту часть их диалога и испугался, когда речь зашла про Рилиан. Неужели её тоже ждет смерть, как и всех остальных? (На всех остальных—то ладно, но Рилиан!) Неужели это произойдёт столь скоро? Эти и прочие подобные вопросы лезли в голову, заставляя выйти из реальности и покрыться холодным потом. Их радостные моменты вместе, их детство. Неужели Аллен почувствует боль Роджера, который плакал на коленях у эшафота, наблюдая, как кровь сестры с эшафота лилась на мостовую перед ним? Нет, подобного допускать точно нельзя!
Дальше разговор слуга не слушал, ибо тема плавно сползла на уроки: как бы быстрее обучить зельеварению и прочему. В принципе, юноше это было бы и не интересно, ведь он сам магическими способностями не владел. Но зато решил поговорить, когда их общение окончилось, и Гумилия направилась в лес, а Эллука пошла в другую сторону. Они договорились встретиться позже. Аллен догнал колдунью и остановил, не дав пройти дальше.
— Я… Подслушал вас и услышал про крах и казнь… и… — виновато начал говорить Аллен, невольно то жестикулируя руками, то почёсывая голову от смущения, но собеседница остановила его, просто приподняв руку, как знак молчания, который подросток беспрекословно принял и закрыл свой маленький говорливый ротик.
— Понимаешь… Да, это было в моих снах. На Люцифению нападут, в Люцифениан войдут войска, и это никак не изменить, это пророчество, — сказала печально та, не видя уже смысла скрывать, так как упёртый, прямо как Леонард, Аллен явно бы не отстал.
— И… Рилиан ждёт казнь? — в полушёпоте спросил паренёк, уже готовясь прямо сейчас впасть в отчаяние и зарыдать, как нищий на рынке, оставшись без милостыни и еды к концу дня.
— Этот сон был серым, а значит, всё ещё может измениться, — утешила Эллука, хоть и слабо понимала, поможет ли парню эта информация, и в человеческих ли силах предотвратить, казалось бы, неизбежное.
— Но как?!
— Мои сны говорят о будущем, но не как его изменить, — уточнила она, а мысленно жалея, что сны правда не дают решений, а ведь скольких людей так можно было спасти… Впрочем, нужно ли многовековой колдунье это? И может ли семисотлетний человек испытывать человеческие чувства к простым смертным? Да и не к простым…
Но казалось, парень и сам знал, как всё изменить, и это было просто, как два плюс два. Если он займёт место принца или короля, то тогда и Рилиан не будет страдать, ведь она останется принцессой, а если кого—то и казнят, то его. Хотя, была надежда на лучшее будущее, и на то, что они оба будут живы и счастливы в роскоши до скончания дней.
— Ладно. Уже придумал, куда сбежишь? — серьёзно узнавала Эллука.
— Сбежать? Я? Ну нее… Я не оставлю Рилиан одну. Я поклялся защищать эту маленькую принцессу, и надеюсь, что когда всех спасу, то каждый день буду видеть её улыбку, — нежно улыбнулся Аллен, этой же улыбкой заразив и колдунью: вот только у неё проглядывала доля снисходительной насмешки. Впрочем, как и всегда.
— А ты оптимист.
— Реалист. И если кто и может спасти Люцифению и мою сестру, то только я, — он на мгновение одумался и добавил. – С вашей помощью, конечно. С помощью Трёх Героев.
Эллука отмахнулась.
И на этом закончился их разговор, в то время как тени уходящего Аллена коснулось лезвие кинжала.
— Ты слишком самоуверен, Аллен, слишком, — прошептал таинственный женский голос, что держал этот кинжал, и по кустам разнёсся хитрый и злорадный смех.
Глава 4:
Финал 1
Аллен с Эллукой разошлись. Теперь же Аллен решил твёрдо, что пора было признаваться и восходить на трон, пока сестру попросту не казнили. А вместе с ней всех остальных. Раз Люцифению уже не спасти, то Рилиан ещё можно, ведь иначе он останется один на всём белом свете, потеряв единственного близкого человека. Но, с другой стороны, не просто же так врываться к правительнице и признаваться: нужно было продумать место, время, подобрать слова. А вдруг она не поверит и не вспомнит? Вдруг примет его слова за ложь и отправит на эшафот за оскорбление королевской семьи? Либо подумает, что он хочет власти, дворцового переворота и тому подобного…
Так, нужно поменьше думать о плохом, а лучше обдумать, что сказать. Естественно, что признание — парень и сам это понимал, но это очень серьёзный разговор, и принцессу к нему точно никто не подготовит, кроме единственного человека на этой жестокой планете.
Слуга решил уединиться, дабы никто не отвлекал, но в то же время, если принцесса будет звать, его быстро найдут. Первым на ум пришёл дивный сад у замка. Там есть беседка, где можно репетировать свою пламенную (или не очень, как уж получится) речь. Пусть и не вслух, но хватит шёпота: лишь иногда пройдёт стража, чтобы не дать проникнуть никому постороннему, или садовник, который максимум польёт цветы, пройдётся по кустикам ножницами и уйдёт. А про Аллена подумает, что тот молится.
Принцесса редко посещала сад, но слуга хорошо помнил, как в детстве они играли здесь и прятались в беседке, увитой чайной розой, от папы, который изображал страшного и беспощадного пирата. Хоть Арт Люцифен Д’Отриш выглядел очень строгим, но с детьми сохранял характер примерного и хорошего отца. Добрее, чем порой жёсткая и принципиальная, слишком «правильная» мать.
Правда… Аллен мало помнил моментов с ним, что и не удивительно. В силу раннего возраста, когда их с сестрой разлучили, больше детских воспоминаний было связано с приёмной семьёй.
Такими были размышления юноши, которые оборвались также резко, как и всплыли. Он заснул, поникнув на скамейке, ибо той ночью плохо отдохнул.
— Проснись, Аллен! Ты что, не видишь, что происходит с твоей страной? — перед его глазами стоял Леонард в своей привычной красной со львами броне. Он с укором взирал на своего воспитанника. А рядом стоял ещё один стражник, более полный. — И да: я раскаиваюсь в том, что запрещал тебе признаваться ей с самого начала. Знал бы — сам ей всё рассказал, и плевать на дальнейшее! — в голосе прорезались нотки отчаяния. — И Роджер прав. И… Мирлит тоже прав. Абсолютно.
Мальчик не знал, кто такой Мирлит, и решил, что это тот толстый мужчина, поэтому пропустил незнакомое имя мимо ушей.
— Ты тоже думаешь, что я должен признаться? — спросил Аллен.
— Сейчас это твоя главная обязанность перед королевством! — с чувством воскликнул Леонард, складывая руки на груди. — А ещё главный долг перед родной сестрой.
— Ууу… — загробным тоном проурчал мужчина в серебристых сияющих доспехах рядом.
Его голос прозвучал настолько громогласно, что мальчик мгновенно очнулся и вздрогнул на скамейке.
Аллен резко отпрыгнул в сторону. Как так вышло и почему, он не понимал: это случилось на уровне инстинкта самосохранения. Слуга ощутил, как что—то острое прошло по одежде, оставив неглубокий порез сбоку, что начал понемногу окрашивать одежду вокруг него в красный: потекло жидкое и тёплое. На долю секунды юноша увидел знакомое платье горничной и длинный, блондинистый хвост — Нэй. Сию же секунду она подняла кинжал в свежей крови Аллена и расплылась в зловещей ухмылке. По девушке было видно, что она и сама не ждала этого прыжка, а удар твёрдо был направлен в спину парня, чтобы задеть измученное сердце либо перерезать артерию. Нэй хотела убить слугу тихо и скрытно… Прямо как в том сне, когда кто—то пронзил его со спины сразу после признания. Может не только у Эллуки пророческие сны? Хотя… это маловероятно, просто совпало. Кто он такой, чтобы равняться с колдуньей столь высокого уровня? Одной из двух самых влиятельных на Болганио.