– Как‑то ты слабо влечешь, – тут же парировала я. – Чего ж я тогда до сих пор не замужем?
– Так я ж подавленный, – объяснил Инстинкт. – Думаешь, я на самом деле такой? Да я на самом деле ого‑го! А ты меня задавила правилами, предписаниями и приличиями. Так что я теперь на мочалку похож. Еще скажи спасибо, что хоть ненадолго меня хватает. Для временных отношений.
– Не слушай его, детка! – всполошилась мама. – Он тебя ничему хорошему не научит! Потеряешь голову – и все тогда!
– Что тогда? – тупо спросила я.
– Уведет тебя какой‑нибудь мерзавец и проходимец! Поматросит и бросит! В подоле принесешь! Будешь всю жизнь на него спину гнуть!
Я с ужасом смотрела, как с каждым словом изо рта мамы выпадают огромные муравьи (термиты, кажется?), которые тут же начинают грызть мост. Мой Мост Любви!
– Не стой! Прогони их! – немедленно завопил Инстинкт. – А то рухнешь вместе с мостом!
– А как? – запаниковала я. – Как я их прогоню?
– Скажи маме, что ты ей благодарна за заботу, но не принимаешь ее страхов! Что ты сама пройдешь этот мост! Ну говори же, быстрее!
– Мама, – начала я. – Ты это… иди. Спасибо, конечно. Только почему же сразу мерзавец? Может, еще хороший человек. И в подоле – ну так мне скоро тридцать, можно и в подоле… Я ж не сижу у тебя на шее, сама работаю, сама воспитаю.
– А ну замолчи! – взвизгнула мама. – У меня опыт! Я жизнь прожила! Я! Тебя! Никому! В обиду! Не дам! Понятно???
Тут я почувствовала, что начинаю злиться. Да сколько же можно за меня все решать?
– Мама, никто меня не обижает, – твердо сказала я. – Я могу за себя постоять. И я сумею отличить мерзавца от нормального мужчины. Вот, Инстинкт подскажет. Ты же подскажешь?
– Это моя работа, – подтвердил Инстинкт.
– Вот. И твой опыт – это твой опыт, а у меня свой есть. И еще будет! И не надо за меня решать, я хочу свою жизнь прожить!
– Ты еще несмышленыш, ты можешь ошибиться, – заплакала мама.
– Ну и ошибусь! – непреклонно сказала я. – Имею право! Только винить в этом никого не буду. Ты свой Мост Любви прошла – дай теперь мне свой пройти.
Пока я говорила, термиты переставали лопать мой Мост Любви и возвращались прежним путем туда, откуда появились.
– Мам, я люблю тебя. Только не мешай мне жить свою жизнь, а? – попросила я. – Пожалуйста!
– Ты выбрала, теперь пеняй на себя, – сухо сказала мама и стала медленно таять в воздухе.
– Ладно, буду пенять, – пообещала я. – Эй, Инстинкт! Подскажи, что делать?
– Двигаться, – охотно посоветовал Инстинкт. – Мост Любви не терпит суеты, но и не любит остановок. Любовь – это процесс, движение. Вперед! Только осторожно. Если что – я тут, рядом.
И мы осторожно двинулись вперед. Я быстро приноровилась к колебаниям моста и приспособилась использовать перила. Дело пошло веселее. Я приободрилась – и тут надо мной промелькнула какая‑то мрачная тень, потом еще, еще… Стало так темно, что я вынуждена была остановиться.
– Попалась, – раздался зловещий голос. – Это хорошо…
– Инстинкт! Ты чего молчишь? – нервно спросила я.
– А чего говорить? – отозвался Инстинкт.
– Это кто вообще?
– Тебе лучше знать, – фыркнул Инстинкт. – Это из твоего прошлого. Не в моей компетенции. Спроси, может, представятся?
– Вы кто? – отважно спросила я, при этом чувствуя, что ноги ощутимо трясутся, передавая вибрацию мосту.
– Тени прошлого! – замогильным голосом отозвалась ближайшая Тень.
– А вам чего? – спросила я, тоскливо думая, на фига я ввязалась в авантюру с этим дешевым аттракционом.
– Отпусти нас, – неожиданно попросила Тень. – Надоело за тобой таскаться. На волю бы!
– Да я вас не держу! – озадачилась я. – Я даже не знаю, откуда вы взялись.
– Как же не держишь? – обиделась Тень. – Если мы сидим в твоей памяти, стало быть, держишь.
– Ну, уходите, – предложила я.
– Нет, ты нас по‑настоящему отпусти, – не унималась вредная Тень.
– Так. Давайте вот что сделаем, – взяла себя в руки я. Вы мне скажите, как вас там отпускают, а я уж в лучшем виде все выполню. Договорились?
– Помнишь маньяка в рощице? Ты его никогда не видела, но по рассказам заочно боялась. Я – его Тень. Ты теперь от мужчин шарахаешься, в каждом маньяка видишь, – сообщила Тень.
– Господи! Да вы что! Это ж мне лет восемь было? – ужаснулась я. – Я и не помню ничего такого! Я маньяков только в кино видела! Да к тридцати годам одинокая женщина уже сама страшнее маньяка! Солнышко мое, лети себе куда хочешь!
– Спасибо! Это от души, – прошелестела тень и растаяла. Стало чуть светлее.
– Тень Предательства, – представилась следующая Тень. – Помнишь, как твою Первую Любовь омрачила Тень Предательства? Так вот, это я была.
– Восьмой класс. Витька из параллельного. Он тогда к Светке переметнулся, да? – вспомнила я.
– И теперь Тень Предательства маячит над каждым твоим мужчиной, – вздохнула Тень. – Ты не забыла…
– Слушай, да мы с Витькой не виделись уж больше десяти лет! Я о нем и думать не думаю, и знать не знаю. Да он мне и не нравился по‑настоящему, мы ж детьми были! Ой, блин, как все запушено, – подивилась я. – Тень! Освобождаю тебя от службы. Вольно!
– Благодарю, – облегченно вздохнула Тень и последовала за первой.
– Тень Лжи, – подлетела следующая. – Первый курс, Виталий Сергеевич. Помнишь?
– Помню, сказала я. – Вот это серьезно. Это правда непонятно: зачем врать? Неужели нельзя прямо в глаза сказать? А то «разведусь», «люблю», «женюсь»… И все вранье! Сказал бы – я бы поняла.
– И что бы ты сделала? – спросила Тень.
– Не стала бы вступать в такие отношения, – объяснила я.
– Вот именно! Потому он и врал. Чтобы ты вступила. Он ведь тебя правда любил. Но и жену любил. И ему хотелось сохранить и одни, и другие отношения, понимаешь?
– Но так нечестно! – возопила я.
– Ну так из‑за одного нечестного мужчины ты теперь всю жизнь будешь меня на всех примерять? – спросила Тень. – А ведь так и делаешь. Примеряешь!
– Знаешь что! – обозлилась я. – А не пойти бы тебе вместе с твоим Виталием Сергеевичем???
– Ухожу, уже ухожу! – обрадовалась Тень. – Ой, какой хороший пендель ты мне сейчас дала! Высокоэнергетический!
С остальными Тенями я разделалась уже легко. Через какое‑то время Мост совершенно очистился, и я тихонько позвала:
– Эй, Инстинкт! Ты чего там притих?
– Сплю, – буркнул Инстинкт. – Знаешь, когда Инстинкты засыпают? Когда голова работает!
– А что, по‑твоему, только безбашенные находят свою любовь? – поинтересовалась я, двигаясь вперед.
– Да почти что! – с вызовом ответил Инстинкт, пристраиваясь у меня на плече. – От Любви становятся пьяными, от Любви крышу срывает, наступает Любовное Безумие, теряют голову, и все такое прочее.
– Знаешь, сколько раз я теряла голову? И впадала в любовное безумие? И что хорошего из этого вышло? Сплошное срывание крыши, с последующей лихорадочной починкой! – разозлилась я.
– Не‑е‑е, это ты только сейчас так говоришь! – опроверг Инстинкт. – У тебя Разум все здоровые порывы глушит! Сразу начинает прикидывать, как бы чего не вышло, да правильно ли ты поступаешь, да что из этого получится. Причем результат рисует крайне неблагоприятный. Не так, что ли? Это уже не безумие, а горе от ума!
– Ну и что же теперь, бросаться на всех в порыве безумия? – язвительно спросила я.
– Дура, – с чувством превосходства сказал Инстинкт. – Меня слушай! Я не подведу. И еще – у тебя есть Интуиция. Она всегда точно знает, что, куда и с кем. Но у тебя она в плену, под гнетом разума. Поэтому ты выбираешь не тех, кого хочется, а тех, кто рекомендуется опытом. По велению, так сказать, Разума.
– Нудный ты, – в сердцах бросила я.
– Это я‑то нудный? – удивился Инстинкт. – Да ты меня совсем не знаешь! Я игривый! Я природный! Я естественный! Ты лучше со мной дружи. А ты все подавляешь да подавляешь.
– Ладно, буду дружить, – пообещала я. – Попробую, по крайней мере. Ой, что это?!
Откуда ни возьмись появилась огромная пчела. Или шмель – я не разбираюсь. А может, и вовсе оса. Она громко жужжала и явно собиралась вонзить в меня внушительных размеров жало. Наученная горьким опытом, я не стала ждать.
– Эй, подруга, ты кто, откуда и зачем?
– Я – Ревность, – басовито прожужжала Пчела. – Сейчас я ужалю тебя в самое сердце.
– Не надо, – быстро отозвалась я. – Зачем мне уколы ревности? Не нужны они мне. Говори, как тебя отпустить!
– А никак! – радостно сообщила Ревность‑Пчела. – Я, как муха на мед, а точнее, как пчела на варенье, лечу туда, где имеется уязвленное самолюбие.
– А у меня, что ли, имеется? – обеспокоилась я.
– А как же! – Зловредная Пчела примеривалась, как бы поудобнее меня цапнуть.
– Ну подожди же! – взмолилась я. – Ну укусишь ты меня, и что? Говорят, пчелы после этого умирают. Давай лучше подумаем, как нам быть, чтобы и ты летала, и я по жизни спокойно шла. Угу?
– Лечи самолюбие, – посоветовала Пчела. – Наполняйся позитивным отношением к себе. Когда ты себя обожаешь, никаких уязвленностей не наблюдается.
– А как наполняться? – тут же спросила я.
– Почаще делай для себя что‑нибудь хорошее. Твори добрые дела, чтобы было, за что себя уважать. Когда себя уважаешь – и других уважаешь. Когда себе даешь право на ошибку – и другим даешь. Когда ты наполнена светом – и вокруг тебя свет.
– Поняла. Исправлюсь. Не будешь кусать? – поспешила ответить я.
– Ну, погожу пока, – не стала настаивать Пчела. – Но я тут рядом, имей в виду.
– Учту, учту, – пробормотала я, продвигаясь вперед, пока еще кто‑нибудь не появился. И тут же как накликала: впереди материализовалось нечто белое, полупрозрачное, колышущееся.
– Привидение! – охнула я.
– Я Призрак Несбывшейся Любви, – грустно сообщило привидение. – Ну, здравствуй, повелительница!
– Приплыли. Я – Повелительница Призраков, – хохотнула я. – И что мне теперь с тобой делать?
– Повелевай, госпожа! – взвыл Призрак, падая на колени. – Гони меня, гноби меня, поноси меня – я никуда не уйду! Я буду припадать к твоим стопам, лобзать край твоей одежды…
– Вот только не надо лобзать мои джинсы, – отпрянула я. Мост угрожающе закачался. – Ты это… встань! Ты чего? Стыдно даже. Какой‑то ты униженный. Мазохист, что ли?
– Ругай меня последними словами, презирай меня, топчи меня… – снова завел свою бодягу Призрак.
– А ну помолчи! Ты мне сосредоточиться мешаешь, – приказала я. Призрак послушно замер на полуслове. Ага! Кажется, я нащупала его слабое место.
– А ну рассказывай, для чего ты здесь объявился?
– Для отражения, – с готовностью доложил Призрак Несбывшейся Любви.
– Кого отражать будем? – бодро спросила я. – Гуннов, варваров, псов‑рыцарей, Золотую Орду? Ну?
– Тебя, госпожа, – смиренно отвечал Призрак, склонив голову.
– В смысле? – оторопела я.
– Я – всего лишь твое отражение, – пояснил Призрак. – Жертва, которую ты готова принести ради того, чтобы тебя любили.
– Что‑о‑о??? – Я так отпрыгнула, что чуть не свалилась с моста. – Да ты что себе позволяешь? Да я тебя!
– О‑о‑о, накажи меня, отвернись от меня, порази меня! – в экстазе завопил Призрак. – И тогда я смогу упиваться жалостью к себе, и обвинять себя, и дергать себя за самые тонкие струнки души, и лелеять воспоминания о Несбывшейся Любви до скончания веков!
– Да я тебя! Да ты мне! – задохнулась от праведного гнева я. Это было уже слишком!
– А ведь не зря тебя так зацепило, есть у вас что‑то общее, – флегматично заметил Инстинкт.
– И ты туда же? – грозно спросила я. – Я не такая!
– Такая‑такая, – мстительно сказал Инстинкт. – Рыдания, страдания, ненависть к себе. Было?
– Было. Но редко и давно, – решительно сказала я. – А отныне – никогда. Не хочу. Противно.
– Возлюби меня, и я исчезну, – заискивающе предложил Призрак.
– Еще чего! – удивилась я. – С чего бы мне тебя любить?
– Но ведь я – это ты, – объяснил Призрак. – Твоя жертвенная часть. Твое слабое место! Но ведь твое же…
– Слушай, я вообще‑то не хочу тебе ничего плохого. То есть себе, – начала говорить я. – На самом деле я просто хочу, чтобы ты как‑то видоизменился. То есть я. Я хочу, чтобы мы стали сильными. И уравновешенными. И перестали себя жалеть. Это ведь можно устроить, да?
– Ну так устрой! – взмолился Призрак.
– Я тебе обещаю. Только пойму, в чем сила, – и сразу устрою. Ты же подождешь?
– Я подожду, – согласился Призрак. – Я готов ждать до скончания времен, распластавшись у твоих ног…
– Стоп! Не начинай, – приказала я, и Призрак послушно замер. – Мне нужно время. И я его себе даю. Понятно? Все, свободен.
– А сила, между прочим, в Любви, запомни это, – кинул мне напоследок Призрак, возносясь вверх.
– Уж это точно, – подтвердил Инстинкт. – Ну, двинулись?
– Ох, и длинный этот Мост Любви, – пожаловалась я, возобновляя движение.
– Длиною в жизнь, – порадовал меня Инстинкт.
И тут я увидела впереди свет. Даже не свет – сияние. Оно все усиливалось и усиливалось, даже жарко становилось.
– Инстинкт, что это? – спросила я, почувствовав какую‑то смутную тревогу. Наверное, Интуиция проснулась.
– Это Опаляющая Любовь! – крикнул Инстинкт. – Бежим скорее!
– Куда? Оно же там?
– Навстречу Страху! И сквозь него!
Я не стала задавать лишних вопросов – я уже научилась доверять Инстинкту. Я просто рванула вперед, насколько это было можно на этом зыбком и ненадежном мосту. Впереди был уже просто огонь, и мне очень хотелось повернуть назад, но Инстинкт закричал:
– Не поворачивайся! Погибнем! Только вперед!
Я с размаху влетела в огонь. Опаляющая Любовь ревела, как пламя в топке мартеновской печи. Или доменной. В пламени мелькали какие‑то смутные видения кинжалов, утопленниц, удавленниц, рыдающих дев, разрушенных башен, чудовищ, монахинь и прочих «опаленных любовью». Смотреть было некогда – я слышала, как трещит дерево и что‑то лопается, – наверное, канаты. Мост болтало из стороны в сторону, а я рвалась вперед, сквозь огонь, и думала об одном: если я спасусь, я буду любить! Несмотря ни на что! Безбашенно и неразумно, следуя Инстинкту и доверяя Интуиции! Забыв все прошлые неудачи, простив всех, кто принес мне боль! Отпустив все тени и призраки прошлого! Потому что, если и есть на свете что‑то стоящее – это Любовь! И в ней – моя сила!
Кажется, я закричала – и с криком вылетела сквозь ткань шатра на белый свет. Туда, на другой конец Моста Любви. Где уже подпрыгивала в нетерпении моя верная Симка и стоял клоун в рыжем парике, помахивая связкой воздушных шариков. Я по инерции рухнула прямо к нему в объятия.
– Ну как? Ну что? – спрашивала Симка.
– Круто! – выдохнула я, принимая вертикальное положение. – Высший класс!
– А приз? Где же приз? – заволновалась Симка.
– Вы прошли Мост Любви, – торжественно сказал клоун. – Получите свой приз.
И он протянул мне те самые шарики, с которыми встречал меня на выходе. Это было как‑то неожиданно и, по‑моему, не соответствовало энергозатратам.
– И все? – разочарованно спросила Симка, хлопая глазами.
– Это то, что надо, – шепнул кто‑то внутри меня. Наверное, Интуиция.
– Умница! Живи чувствами, – встрял Инстинкт – его я не видела, но голос сразу распознала.
– Спасибо! – улыбнулась я клоуну и взяла шарики. – Замечательный аттракцион. Сами придумали?
– Жизнь подсказала, – грустно улыбнулся клоун. – Скажите, а там… как?
– А вы что, не знаете? – удивилась я.
– Так у всех по‑разному, – сказал клоун. – И не все проходят. Я вот, например, ни разу не дошел.
– Как? – опешила я. – Почему?
– Боюсь, – просто ответил клоун. – Схожу с дистанции в самом начале. Страшно. Доводилось в жизни сильно обжигаться.
– Там действительно есть страшные штуки, – сказала я. – Но не страшнее, чем жить. Правда. Вы обязательно пройдете. Преодолеете страхи. И тоже получите свой приз.
– Может быть, когда‑нибудь, если наберусь храбрости, – вздохнул клоун, и мне показалось, что нарисованная слеза на мгновение стала живой.
– А знаете что? – вдруг решила я. – А давайте сейчас, а? Чего ждать‑то? Так ведь и жизнь пройдет!
Он растерялся и стал очень смешной. Даже парик у него, казалось, встал дыбом.
– Но я же не могу бросить аттракцион… – попытался отвертеться он.
– Ага. Я об этом подумала. Симка за вас постоит на входе. А я… я вас здесь подожду. С шариками. Это будет ваш приз. Ну как идея?
– А! Была не была! – махнул рукой он. – Сейчас или никогда! Я пошел! А вы правда меня дождетесь?
– Честное благородное слово, – пообещала я, подталкивая его к шатру. Он растерянно оглядывался, разводил руками и натыкался на идущую впереди Симку. Я улыбалась.
– Хороший выбор, – одобрил Инстинкт.
– Он сильный, добрый и будет любить тебя всю жизнь, – шепнула Интуиция.
– Спасибо, что не спите, – засмеялась я.
По ту сторону шатра моя заводная Симка уже голосила: «Аттракцион века! Мост Любви! Незабываемые приключения! Занимайте очередь!».
А по эту сторону Моста Любви я, вроде воздушного шарика наполняясь только что обретенной Силой, ждала своего Грустного Клоуна.
– Вот так вкратце выглядит перечень преград, препятствующих Любви, – подытожила я. – На практике – еще разнообразнее.
– Я понималь, – тихо сказал Анхель. – Я это проходиль. Я хотель бы предлагать… объяснений.
– Да, Анхель, мы внимательно случаем, – подбодрила его я. – Излагайте.
– Главный враг любви есть разный страх. А страх чаще всего бываль ложный, потому что это есть измышлений ума. Я тоже придумаль себе идей, хотель осчастливить все человечество. Но я не быль счастлив сам. Нельзя дать счастье, если у тебя его нет. Как дать то, что ты сам не имеешь? И люди меня бесиль, потому что не хотель быть счастлив, как я говорю. Я ошибалься, жестоко ошибалься…
– Я поняла, – сказала Светка. – Никто не может быть счастливым рядом с несчастным человеком. Это ведь опять про наши отражения! Да, Вероничка?
– Да, Светик. Я понимаю так: если в человеке нет Любви – как же она отразится? Понимаешь, Любовь должна быть не в ком‑то другом, а в тебе!
– И вот еще – про жертву во имя Любви, – продолжала осмысливать Светка. – Я не могу понять: вот я жертвовала многим для того, чтобы сохранить отношения, шла на уступки, какими‑то принципами поступалась. Но в ответ – никакой отдачи! Наоборот – садились на шею и начинали помыкать. Знаете, как обидно? За что страдала‑то???
– Я думаю, жертва оправдана, когда ты делаешь это бескорыстно, – подумав, предположила я. – Понимаешь, это когда ты от души чем‑то поступаешься ради другого и знаешь, что он не оценит и даже не заметит, и не отплатит, но просто даришь ему это, безвозмездно! То есть не когда ты от души отрываешь, а когда душа при этом поет и в полет рвется! Вот это настоящая жертва во имя Любви, как я понимаю!
– О, это ви так чудесно сказаль, фройляйн Вероника! – встрял Анхель. – Твоя душа есть птица и воспариль в облака! Как это есть прекрасно!!! И тебе не жалько отдаваль, потому что у тебя есть много! Я есть восхищен ваша мудрость!
– А вот скажите‑ка, господа ученые, а как это – «не жалко отдавать»? – вмешалась Светка. – Вот у меня сестрица. Семья, любовь, счастливый брак и все такое. Но у него все время какие‑то романы на стороне! Нет, из семьи не уходит, и в дом все тащит, хозяйственный такой мужик. И дети его обожают. Но погуливает! А она его любит! И что же ей теперь делать??? Самой мучиться и делать вид, что все нормально, или его прогнать и одной куковать, зато в спокойствии? Что тут в жертву лучше принести? Его интересы или свои? Объясните мне, я не понимаю…
Честно говоря, я и сама немного озадачилась. Действительно, неоднозначная ситуация. Как быть, если он не желает отказывать себе в увлечениях на стороне, а она не желает это терпеть и никто не хочет поступиться своими интересами? Но и разбегаться тоже не хотят! Вот где задачка с двумя неизвестными! Анхель тоже помалкивал – видать, переваривал условия задачи. Ну, у него опыта семейной жизни и вовсе не было, так что куда ему…
– Светик! Погоди! Недавно я на эту тему видела интересный рассказ – в каком‑то журнале, сейчас найду! – Я вскочила и кинулась к письменному столу. – Здесь? Нет… Или здесь? Ага! Нашла!!!
История восьмая
СОЛНЕЧНЫЙ ПЕС
от, кто пережил предательство, меня поймет.
У моего любимого мужа, с которым мы строили Свой Мир целых двадцать лет, съели пуд соли, прошли сто дорог, построили дом (и не один!), вырастили дерево (и не одно!), вырастили сына (и не одного!), и что там еще положено, как оказалось, есть Другая Женщина. Да нет, что я говорю! – другие женщины. Много и разные. И выяснилось все это, можно сказать, в одночасье.
Я никогда не считала себя слабой. Но этот удар меня подкосил. В боксе это, кажется, называется апперкот. Или нокдаун. В общем, неожиданно и очень, очень больно. И не было в углу доброго тренера, который обмахнул бы меня полотенцем и дал попить воды. Болельщики – были. Одни болели за меня, другие – за мужа. Но я все это наблюдала, как сквозь толстое стекло. Мне было не до публики. Нокдаун, понимаете ли…
Мысли метались, как куры, когда в курятник заберется хорек. Мой любимый муж оказался тем самым хорьком, и мысли‑куры его боялись. И метались, пытаясь спастись, а значит – спасти меня. «Наверное, так и сходят с ума», – поняла я. Честно говоря, неплохой выход. Сойти с ума – и не думать больше об этом. Сидеть перед добрым доктором в белом халате, задающим разные вопросы, и нести всякий бред. Я сумасшедшая, мне можно.
Останавливала мысль: это что же, мне – шесть квадратных метров в психушке, а ему – вся остальная жизнь? Несправедливо!!!! Во мне закипала холодная злость. Злость давала силы не сойти с ума, не нажраться водки до улета, не покончить с собой.
Злость заставляла искать выход. Это было трудно, потому что я любила его – хорька и предателя. Я любила его, когда он смотрел на меня в ЗАГСе обалдело‑счастливыми глазами, и когда он брал на руки нашего первенца, и когда мы копали грядки на участке, где будем строить Свой Дом, и когда он, пьяный и обиженный, изливал свои претензии к жизни, и когда лежал больной с температурой под сорок, и когда что‑то мастерил для дома. Я любила его всегда и всякого. И я могла простить ему все. Вернее, я так думала раньше. Оказалось, не все. Все, кроме предательства.
Я искала выход, и время от времени находила. Но всегда оказывалось, что это не выход – обманка, как очаг на холсте в каморке Папы Карло. Я пыталась поговорить с ним, но муж ушел в глухую несознанку под девизом «Ничего не было!». Когда выяснилось, что все‑таки было, лозунг сменился на «было, но давно закончилось». Когда выяснилось, что не закончилось, был выброшен новый лозунг, потом еще и еще. Муж очень хотел сохранить семью и чтобы все было как есть. А я не хотела. «Как есть» – это был нокдаун. Такой большой, долгий, непрерывный нокдаун. Возможно, можно приспособиться и стать Миссис Вечный Нокдаун, но я не хотела.
Однажды ночью вдруг мысли‑куры устали и притихли. И в наступившей тишине я четко увидела, во что превратилась наша жизнь. Вот лежит в нашей супружеской кровати мой муж и мирно похрапывает. А вот за компьютерным столом сижу я и уже который день не могу спать. У него – сон, а у меня – хорек. У него – мелкие неприятности, а у меня – Предательство. У него – много‑много женщин, и каждая его любит и втайне надеется, что вот еще чуть‑чуть подождать – и… А у меня?
– Господи, помоги мне! – взмолилась я. – Я не могу так больше. Я не могу без Любви. Но такая любовь – это не любовь, это боль и страх. Я хочу, чтобы мой муж был другим. Как тогда, когда он за мной ухаживал. Чтобы он ходил за мной хвостиком и заглядывал мне в глаза. Чтобы он радовался, когда меня видит, и внутренне прыгал от восторга, что мы вместе. Чтобы он обнимал меня, положив голову мне на плечо, и не дышал от счастья. Чтобы мы вместе ходили гулять, как раньше, и играли, и бегали наперегонки. Чтобы он не смотрел на других, чтобы я для него была Главным Человеком. Чтобы ему была нужна только я, и никто больше.
На этом месте я поняла, что портрет Идеального Мужа принимает конкретные очертания. Мне нужна была собака. Да! Верный пес, который вернет меня к жизни. Который будет мне другом и станет понимать меня с полуслова. И будет выполнять команды, не обсуждая их. И он будет нуждаться во мне, а я стану заботиться о нем, а пес заплатит мне Безусловной Любовью.
Эта мысль уже не была похожа на мечущуюся курицу. Мысль была сильной, ясной и очень позитивной. Кажется, эта дверь оказалась настоящей.
Утром я занялась реализацией. Я полезла в Интернет, я стала обращать внимание на всех псов, встречающихся мне на улице, на работе тоже главной темой стала собачья. Муж‑хорек отодвинулся на задний план – лихорадочные поиски Выхода сменились на лихорадочные поиски Собаки. Это было гораздо более приятно, чем думать о его чертовых бабах и нашем тонущем семейном корабле.
Не помню, сколько времени я потратила на шлифовку образа Собаки. По‑моему, немного. Видимо, моя мысль о Верном Псе была настолько материальна, что он не мог не прийти. И появился он самым чудесным образом.
Однажды вьюжным вечером я услышала странные звуки, идущие, как оказалось, от входной двери. Открыв дверь, я обнаружила нечто похожее на заснеженный бесформенный куль. Куль время от времени издавал тонкие и очень жалостные звуки. Какое‑то время я оторопело смотрела на куль, не понимая, что это вообще и почему оно под моей дверью. В это время верх куля дернулся, во все стороны полетели снежные ошметки, а из куля проглянул очень живой и, кажется, даже смеющийся глаз. «Господи, да это же собака!» – ахнула я и стала затаскивать куль в дом. Куль дрожал, не сопротивлялся и был, кажется, полумертвым от перенесенных лишений и холода. «Совсем как я недавно», – отметила я.
Дальше начались хлопоты по отмыванию, отогреванию и прочему восстановлению жизнедеятельности. Через какое‑то время передо мной сидел пес. Пес был какой‑то нереальный. Во‑первых, совершенно непонятно было, где у него голова, а где хвост: он порос буйной кудрявой шерстью, в которой терялись все остальные признаки и проявлялись, только когда он вилял хвостом или жаждал поесть. Во‑вторых, после моих Интернет‑изысканий я неплохо разбиралась в породах – не было такой породы! Хотя псина явно демонстрировала смесь породы и сдержанного благородства. В‑третьих, он явно знал все правила приличия и вел себя как примерный мальчик из хорошей еврейской семьи. В‑четвертых, он был совершенно невероятного цвета, который я даже затруднялась определить: не то песочный, не то персиковый, или даже розовый с примесью апельсинового. В общем, собаки такими бывают только во сне или в отделе игрушек. Он вообще был похож на крупную мягкую игрушку из «Детского мира». Очень солнечный пес. Сказочный такой.
– Да, я Солнечный Пес, – услышала я у себя в голове. Но не испугалась. Сказка так сказка, чего там.
– Я пришел, потому что ты меня звала, – продолжил Пес, отвечая на мою невысказанную мысль.
– Ты чей? – спросила я вслух.
Пес склонил голову набок и ничего не ответил. Я поняла, что, чей бы он ни был раньше, теперь у нас с ним Отношения. Это было ново, приятно и немного пугающе. У меня еще никогда не было таких сказочных отношений.
– Да, у нас складываются Отношения, и мы их будем строить вместе, – подтвердил Пес и почесал лапой за ухом.
Я была не против. И даже очень «за»!
Отношения с Солнечным Псом было строить весело и интересно. Может быть, потому, что он не умел разговаривать. Зато он умел прекрасно слушать. Я ему говорила – а он соглашался. Или не соглашался, и тогда мы искали новые решения.
Он понимал меня с полуслова – нет, что там! – с полумысли. Он мгновенно сообразил, где его место, как и когда его будут кормить, каким образом мы будем гулять и кому он обязан своим счастьем.
Я пребывала в эйфории. Все, что не давал мне муж‑хорек, дал мне мой Солнечный Пес. Он стал мне другом и понимал меня без слов. Он выполнял мои команды, не обсуждая их. Он нуждался во мне и платил за мою заботу Безусловной Любовью. Он вилял хвостом и заглядывал мне в глаза, неотвязно ходил за мной, сопровождал меня в дальних поездках на нашем джипе, обнимал меня и не дышал от счастья, ел из моих рук и выражал свой восторг от наших Отношений всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Если бы он был мужчиной – я вышла бы за него замуж не задумываясь. Но он был Псом, и поэтому мы просто дружили. Муж‑хорек существовал где‑то там, на периферии, он куда‑то уходил, приходил, что‑то говорил, даже, кажется, сделал дома ремонт – но меня это уже мало интересовало. У меня был другой Объект Любви и другие Отношения.
Первое облачко в наших отношениях пробежало, когда он возле магазина вдруг пропал. Вот так взял – и пропал. Я долго бегала, искала его, звала, но он как будто растворился. Сначала я была в отчаянии. Потом – в изнеможении. А к вечеру успокоилась. Я сидела и утешала себя: «Да, пропал в никуда! Но ведь он и пришел ниоткуда. Жаль, что наши Отношения были такими короткими, но они были такими радостными! И спасибо, что они были».