Пес вернулся утром. Вид у него был виновато‑независимый. Мне очень хотелось его отругать, но радость была больше. Я к нему привыкла, и мне его не хватало.
– Это называется «зависимость», – сообщил Пес, как обычно, без слов – голосом где‑то у меня в голове.
– Как ты мог меня бросить? – укорила Пса я. – Я же волновалась, скучала… я уже думала, что потеряла тебя навсегда.
– Я буду лечить тебя от зависимости, – пообещал Пес. – Я буду уходить и приходить, и это мое решение. А ты можешь принять его или не принять, и это будет твое решение. Я тебя очень люблю, но мне тоже нужна свобода. Ведь мир такой большой и интересный, и мне иногда хочется побегать без поводка, познакомиться с другими собаками и, может, даже сделать что‑нибудь запретное. Например, порыться в мусорной куче.
Я молчала. Где‑то я уже что‑то подобное слышала.
– Ну так что, мне уйти? Или будем строить Отношения дальше? – поторопил меня Пес.
Я была сердита. Но не настолько, чтобы вот так взять и расстаться, не узнав, что будет дальше.
– Будем, – сказала я. – Только пообещай мне, что ты так больше не сделаешь никогда.
– Я не могу тебе этого пообещать, – возразил Пес. – Я ведь собака, у меня инстинкты. Так что принимай меня со всеми инстинктами – или давай расстанемся друзьями.
И это я уже где‑то слышала.
– Ну хорошо, – вздохнула я. – Раз уж ничего не поделаешь, давай забудем. Проехали.
И Пес радостно запрыгал, а потом кинулся ко мне на грудь, обнял меня и засунул свою голову мне под мышку. «Ничего, дорогой, я тебя выдрессирую, – подумала я. – Ты у меня будешь знать свое место».
И мы стали строить наши Отношения дальше.
Теперь моя жизнь была наполнена совместными прогулками, отмыванием лап, варкой витаминных собачьих супчиков и поисками подходящего ошейника. Попутно я занималась поисками новых методов дрессировки и внедрением их в жизнь. Пес охотно в этом участвовал и дрессировке охотно поддавался. Я была вполне счастлива, пока в какой‑то момент не заметила, что он, мой Верный Пес, шикарно манипулирует мною.
– Ты что творишь, подлец? – грозно спросила его я. – Я ведь вовсе не учила тебя валяться на моем диване. И сама не заметила, как ты здесь стал лежать каждый вечер. Не хватает только газеты и банки с пивом. В чем дело, ты, псина?
Псина глянула на меня искоса лукавым глазом.
– Дрессировка процесс всегда обоюдный, разве ты не знала? – весело сказал он. – Знаешь, что говорят обезьяны в виварии о своих исследователях? «Вот сейчас прозвенит звонок, замигает лампочка, и все эти квазиобезьяны в белых халатах побегут совать нам бананы, это называется условный рефлекс».
– Ну ты и фрукт! – ошеломленно выдохнула я. Как он меня сделал! Как девочку.
– Я тебя люблю и поэтому поддаюсь твоей дрессировке, – объяснил Солнечный Пес. – А ты любишь меня и поэтому тоже поддаешься моей дрессировке. Это такая Игра, и в нее играют все живые существа. В той или иной степени.
«Ничего себе открытия!» – подумала я. Никогда не задумывалась о взаимности в дрессировке. А оно вон как повернулось. Открытие было шокирующим, и я никак не могла дать ему однозначную оценку. В одном он был прав: я его любила, и он меня любил. Поэтому я в целом не стала сразу протестовать против заявленной Игры. Хотя было о чем подумать.
А вскоре случилось страшное. Мы поссорились.
Я пришла расстроенная, опять полаялась на работе с начальством, и в голове кипели возражения, обвинения и планы мести. В таком вот агрессивном состоянии я кое‑как побросала одежду в прихожей и рванула на кухню что‑нибудь съесть, а заодно покормить и Солнечного Пса.
Когда я вышла с миской, полной вкусненького рыбного супчика, я обнаружила, что подлая собака вероломно доедает мою новую французскую сумочку. И даже урчит от удовольствия, животное!
На мой отчаянный крик он поднял голову и преданно гавкнул.
– Ты что наделал? – в гневе кричала я. – Как ты мог? Кто тебе разрешил???
Кажется, я его даже пнула. Не помню. Я ненавидела его в этот момент. Сумка стоила мне почти всей зарплаты – немаленькой, надо сказать. И я ее только что купила. И даже не все еще успели высказать восхищение. Или зависть. В общем, потеря сумки в мои планы не входила.
Остаток дня прошел в страданиях. Я переживала потерю сумки. А Пес переживал потерю моего расположения. Он дисциплинированно лежал в углу, на своей подстилке, свернувшись в клубок, мордой к стене. Не прыгал, не лаял, не просился гулять и не лез на диван. Спина его выражала обиду и заброшенность. Первой не выдержала я.
Я пришла в прихожую и села рядом.
– Ну ладно, не обижайся, – попросила я. – Ты же понимаешь, что сам виноват.
Пес молчал.
– Конечно, я на тебя наорала, и это неправильно, – извинилась я. – В конце концов, я сама ее здесь бросила.
Пес дернул кончиком хвоста.
– Понимаешь, сумку я еще могу купить, – объяснила я. – А дружбу не купишь. Ведь правда? Ну, не дуйся. Давай мириться.
Пес неохотно повернулся. Он был все еще обижен.
– Ты пришла злая, – сказал он, – и я подумал, что надо тебе помочь. Я просто всегда так сбрасываю агрессию. Грызу что‑нибудь. А то ведь и кусаться начать недолго. А кусаться уж совсем нехорошо. Я подумал, что тебе надо тоже сбросить агрессию, а то она порвет тебя изнутри. И дал тебе повод. Только и всего!
– Я сбросила агрессию, – призналась я. – На тебя. И теперь страдаю.
– Я уже не обижаюсь, – вздохнул Пес. – Хотя сначала было очень обидно. Я же сделал это для тебя. Мы с тобой почти одно целое, и мы зеркалим друг друга. Когда ты злая – и я злой. Когда ты переполнена любовью – и я переполнен. Когда тебе грустно – и мне грустно. Я думал, ты понимаешь…
– Теперь понимаю, – тихо сказала я. – Я как‑то не думала об этом раньше. Но ты говоришь правильно. Все так и есть! Спасибо тебе, дорогой!
И я обняла его, а он меня. Мы сидели на полу в прихожей в обнимку, и были переполнены любовью, и я думала о том, что мой муж столько раз давал мне поводы сбросить агрессию, и мы с мужем столько раз отвечали злостью на злость и непониманием на непонимание, что уже и со счету сбились. И никогда не попытались понять – почему…
И снова потекли дни, в каждый из которых мы строили Отношения, кирпичик за кирпичиком. Иногда нам приходилось разбирать неудачные куски, и тогда мы складывали кирпичики заново. То, что получалось, нам обоим нравилось.
…Однажды мы с Солнечным Псом, выйдя на прогулку, поздним вечером стояли и любовались заснеженным городом.
– Скоро весна, – сказала я. – Снег растает, и мы с тобой сядем в джип и поедем к морю. Ты знаешь, оно здесь совсем недалеко.
– Скоро весна, – эхом отозвался он. – У меня начнется гон. И я захочу убежать надолго, чтобы найти себе пару и продолжить род.
– Как – убежать? – испугалась я. – Куда убежать? И ты сможешь? Сможешь оставить меня???
– Это жизнь, – сказал Пес, глядя вдаль. – Иногда надо оставлять друг друга, чтобы потом стать еще ближе.
– А если я не захочу принять тебя??? Ты ведь будешь шляться неизвестно где, неизвестно с кем, и придешь грязный, помятый, может, даже заразный! – возмущенно сказала я.
– Я же вернусь к тебе! – возразил Пес. – Это Зов Природы, я не могу ему противостоять, ты должна понять! Но я люблю тебя и вовсе не хочу уходить навсегда. Я выполню то, что велит Зов, и снова буду с тобой.
– А что же делать мне, пока тебя не будет? – спросила я.
– Ждать, – тихо ответил Пес. – И простить меня заранее, потому что я не могу по‑другому.
– Но я знаю много других псов, которые никогда не убегают от своих хозяек! Они слушаются и беспрекословно выполняют все команды! – вспомнила я. Мне очень не хотелось, чтобы он ухолил.
– У многих псов Зов подавлен, – грустно сказал Пес. – Это уже не Свободные Псы. Это Комнатные Собачки. Они хорошие, добрые, веселые, они несут радость, но не несут Уроков. И с ними нельзя строить Отношения – они всегда со всем согласны, а это уже не диалог, а монолог.
Я глянула на Пса с уважением. Он был очень умный, мой Солнечный Пес. Гораздо умнее меня.
– Но ты всегда сможешь заменить меня, заведя себе комнатную собачку, – предложил он.
– Я не хочу комнатную! Я хочу тебя! – возразила я.
– Тогда жди. Я тебя очень люблю, и мне хорошо с тобой. Мне интересно строить наши Отношения. И я обязательно, обязательно вернусь. И снова буду валяться на диване, а ты меня ругать. И ты снова будешь варить мне витаминные собачьи супчики. А я снова смогу обнимать тебя и засовывать голову тебе под мышку. Чтобы не дышать от счастья.
Я молчала. Это было знакомо. Это было больно. И это было неизбежно.
И я вдруг поняла, почему до сих пор не могу простить мужа. Просто он обещал мне хранить верность – и обманул. Предал, значит. И ничего не объяснил мне про Зов Природы. И мы построили свой дом на шатком фундаменте недомолвок, обмана, обвинений и прочих хлипких материалов. Если бы знать… Тогда, в самом начале! Может быть, я уже тогда сказала бы ему: «Нет, это мне не подходит». А может быть, просто заранее бы простила ему все его недостатки. По крайней мере, это бы не было для меня ударом. «Мой Солнечный Пес, где же ты был раньше?» – печально подумала я.
Он прижался к моей ноге, а я положила руку ему на голову. Мы не смотрели друг на друга, но смотрели в одном направлении. Перед нами простирался скверик. Город. И вся жизнь. И возможность научиться наконец строить Отношения, исходя из Любви, – так, как умеют только Свободные Солнечные Псы.
Светка была вся в слезах и переживаниях. Анхель сидел в глубокой задумчивости, нервно ломая пальцы. Я перевела дух и кинула журнал на стол. Мне тоже было как‑то… странно. Очень грустная история. И в то же время очень светлая. Но она не давала однозначных ответов, и это меня расстраивало. Меня обуревали самые противоречивые чувства.
– Ну почему так? – горестно вопросила Светка, утирая слезы. – Почему такой неправильный конец? Так нечестно!
– А как честно? – спросила я.
– Он должен был понять. И раскаяться. И больше никогда, никогда так не делать.
– Кто, пес? – уточнила я.
– Нет, муж! – поправила Светка.
– Но подожди… Речь ведь идет о собаке!
– Ну да, о собаке… Но почему‑то кажется, что все равно о муже! У него, видите ли, Зов Природы. Но ведь мы же люди, а не собаки! Мы же должны как‑то сдерживать свои инстинкты?
– О да, человек есть разумный особь, – подал голос Анхель. – Но тоже разный. В данный слючай мы иметь то, что иметь! И надо с этим как‑то жить. Это Урок для этой милой фрау из рассказ. Она должна сделать свой выбор, так? Я умолять вас, Светляйн, не надо плякать!
– Я уже не плачу, – трагически сказала Светлана. – Но все равно расстраиваюсь. Какая‑то безнадега прямо… И что, ничего нельзя сделать? Ведь она же его любит! Мужа, в смысле.
– Знаешь, Светка, по‑моему, тут есть несколько смыслов, – призадумалась я. – Она его, конечно, любит, но как‑то очень по‑собственнически. Помнишь, она своей собаке говорит: мол, «знаю много других псов, которые никогда не убегают от своих хозяек! Они слушаются и беспрекословно выполняют все команды». То есть она от мужа того же хочет. Чтобы слушался и беспрекословно выполнял команды: «Сидеть!», «Лежать!», «Рядом!».
– Я анекдот такой знаю, – вспомнила Светка. – Дамочка говорит: «Нам, женщинам, так нужно, чтобы рядом всегда был мужчина! Рядом, я сказала!»
– Вот‑вот, – криво усмехнулась я. – «Рядом, я сказала». Шаг влево, шаг вправо считается побегом, прыжок на месте – попыткой улететь. Что же потом удивляться, что он убегает на сторону? За глотком свободы!
– И все равно это неправильно! – упрямо сказала Светка. – Если два человека живут вместе, они должны друг с другом считаться. Беречь друг друга как‑то, что ли? Тогда не будет таких потрясений!
– Да это понятно, – вздохнула я. – Вопрос в том, что делать, если потрясение УЖЕ случилось. Как реагировать? Как себя вести? Простить? Или наказывать? Или прогнать? Или что делать?
– И я о том же! – подхватила Светлана. – Ладно, когда собака убегает погулять, но вот если муж?
– Майн либе фройляйн, позвольте слево молвить. – Анхель от волнения заговорил какими‑то сказочными оборотами. – Я хотель спросить – потшему то, что ви готовы прощаль свой собака, ви не готовы прощаль свой мужчина? Ведь ви говориль, что его любите? Или он хуже собака?
– Анхель, вы очень точно поставили вопрос, – признала я. – Действительно, Свет, держать мужа на привязи – это желание многих женщин. И потом удивляются, что он с этой привязи то и дело срывается? Тут суть не в Зове Природы, а в Зове Свободы! И вот рано или поздно он сорвется и убежит, и даже насовсем, бывает, а ты опять – в очередь за Любовью.
– Да, я понимаю, – вскинулась Светка. – Меня вот муж тоже на привязи держал. А я просто задыхалась! И ведь мне не другого мужчину хотелось, а просто свободы передвижения, свежего воздуха глоток! А он не понимал.
– Собственник был твой муж, – охотно подтвердила я. – Держал тебя на коротком поводке. А на привязи точно задыхаться начнешь, от однообразия. Оттуда ведь мира не видно! Так что одно спасение – сорваться с привязи и убежать, хотя бы на время.
Анхель поднял голову и негромко заговорил:
– Я не видель мир, пока ко мне не прилетель больной птица. Но мой спасений свершился не тогда, когда она прилетель, а когда я ее отпускаль. Это очень важно – чтобы отпускаль, кого любишь, ви меня понимайт?
– Понимайт, – в голос сказали мы со Светланой и надолго замолчали. История про Солнечного Пса нас очень зацепила, было о чем подумать.
– Ладно, я на кухню, пора ужин готовить, – тоненьким голосом сказала Светка, прерывисто вздохнув напоследок.
– А мы с Анхелем займемся генеральной уборкой завалов, – решила я. – Хватит пока историй, а то столько эмоций! Надо это переварить.
До вечера мы больше не изучали никакие аспекты Любви и успели сделать очень много. Моя квартира приобретала очень уютный и вполне обжитой вид, перестав напоминать складское помещение. Анхель оказался очень трудолюбивым и расторопным, а при его немецком педантизме каждая вещь тщательно рассматривалась, получала определение и занимала наиболее подходящее место.
– Фройляйн Вероника, это есть что и куда? – спрашивал он, доставая из ящика очередной артефакт, а мне оставалось только решить, куда это пристроить.
Ужин прошел в теплой, дружеской атмосфере. Светка порадовала нас салатом «Обжорка» и рыбой, запеченной с картофелем и сыром, а на десерт – творожно‑банановый пирог. Анхеля пирог сразил наповал.
– Светляйн! Ви есть вольшебниц! – сверкая глазами, внушал ей он. – Это есть неземной пища, который употреблять ангелы на небесах! Ви – чистый гений!
– Ну что вы, Ангел, – засмущалась Светка. – Ну какой из меня гений? Ничего выдающегося, обычная женщина, и пирог как пирог.
– Светка! – угрожающе воззрилась я на эту скромнягу. – Опять?
Но я не успела развить тему – наш Анхель меня опередил.
– Майн либе Светляйн… Я позволить себе рассказать один историй, если ви не есть против.
Пребывая в благодушном настроении после такого царского ужина, мы против не были, и Анхель начал.
История девятая
ВРЕМЯ ПОДАРКОВ
ила‑была на свете девочка. Девочка была очень послушной и воспитанной. Она прилежно внимала учителям, слушалась родителей, выполняла вовремя все уроки, уважала старших, вышивала крестиком и играла на трубе. Не девочка, а подарок!
Но самым главным достоинством родители считали ее невероятную скромность. Она никогда не кичилась своими достижениями, не останавливалась на достигнутом и не почивала на лаврах. Когда ей говорили: «О! Какая ты симпатичная девочка!» – она всегда отвечала: «Ну что вы! Я самая обыкновенная!», а когда хвалили за новую вышивку, скромно отвечала: «Ой, ерунда, ничего особенного!» И когда раздавали подарки, она скромно подходила самой последней, чтобы не выделяться. Ей обычно доставались самые невзрачные подарки, а иногда и вообще ничего нее доставалось, но она не обижалась: ведь скромность так украшает человека!
И вот однажды Санта‑Клаус, готовясь к Рождеству, вдруг вспомнил, что есть на Земле очень славная девочка, которая хорошо себя вела, слушалась старших и достойна самых лучших подарков. Он просмотрел записи за предыдущие года и очень огорчился, увидев, что девочка ничего существенного в подарок не получила. И Санта‑Клаус решил, что на этот раз не будет складывать подарки для нее в общую кучу, а принесет прямо в ее комнату, чтобы они наверняка попали к адресату.
Девочка проснулась утром и увидела кучу разноцветных коробок с бантиками и надписями. «Ой, рождественские подарки!» – обрадовалась девочка и соскочила с кроватки – поскорее их посмотреть.
«Очень симпатичной девочке», – было написано на первой коробке.
– Но я вовсе не симпатичная! – огорчилась девочка и отложила коробку в сторону.
«Фее Золотые Ручки за достижения в рукоделии», – было написано на другой коробке.
– Мне еще совершенствоваться и совершенствоваться до «золотых ручек», – печально вздохнула девочка и отложила в сторону и эту коробку.
«За прилежание и послушание», – было написано на третьей коробке.
– Я еще недостаточно прилежна и послушна, – самокритично решила девочка. – Мне еще надо о‑о‑о‑чень сильно поработать над собой!
И третья коробка тоже осталась нераспакованной. И четвертая. И все последующие. Потому что они предназначались для умных, обаятельных, популярных и прочих не менее замечательных особ – а наша девочка себя таковой не считала. И под конец она увидела самую маленькую коробочку, на которой было написано: «Для самой скромной». Девочка уже хотела было открыть ее, но ей подумалось: «Нескромно думать, что я самая скромная в мире, наверняка есть еще скромнее, этот подарок явно предназначается не мне». И девочка, вздохнув, пошла умываться и чистить зубы – ведь предстоял праздник, и надо было выглядеть опрятной и аккуратной, чтобы не портить близким настроение.
– Ну и что, что я осталась без подарка? – утешала девочка свое отражение, глядя в зеркало над умывальником. – Значит, я его просто пока не заслужила. Вот если бы на коробке было написано «Самой обыкновенной, ничем не примечательной» – я бы непременно ее открыла. Но такой коробочки не было, значит, все эти подарки попали ко мне по ошибке.
А Санта‑Клаус огорченно думал: «Ну вот, я так старался, подбирал для нее все самое лучшее! Но ей мои подарки не понравились, она их даже не открыла! Что ж, запишу в свой гроссбух, что эта девочка в подарках не нуждается. На следующее Рождество учту. А эти подарки отправлю девочкам, которые умеют им радоваться!»
– Ой, я поняла, зачем вы это рассказали! – Светка сидела опечаленная и поникшая. – Это же про меня история, да?
– Спасибо, Анхель! – от души поблагодарила я. – Вы и не представляете, сколько раз я пыталась внушить этой дурище, что она себя не ценит! Но меня она не слушает, так, может, хоть вас…
– Фройляйн Вероника… Я вас безмерно уважаль… Но нижайше просиль – никогда не называть фройляйн Светляйн «дурища». Это не есть хорошо! Это снижайт ее самооценка, так как ви для нее есть авторитет. Я биль бы отшень блягодарен…
Теперь смутилась и опечалилась я. Как он меня припечатал! И ведь сказал чистую правду – я постоянно твердила Светке, что она себя не ценит, а сама походя навешивала ей разные ярлыки, полагая, что это в воспитательных целях.
– Ангел, но Вероничка права! – самоотверженно кинулась защищать меня Светка. – Я совсем не такая, как вы описали. Никаких особенных достижений у меня нет. В школе на троечки училась, и после только техникум закончила, у меня даже высшего образования нет! И читать я не люблю. Наверное, я правда не очень умная.
– Неправда, – твердо сказал Анхель, сурово взирая на нас из‑под своих невероятных бровей. – У вас умный руки, Светляйн. И умный сердце. Не может полючаться такой божественный пища от глюпый рук. Так говорит старый Марта, а она отшень, отшень умный женщина!
– Светочка, прости меня, – покаянно сказала я. – Анхель кругом прав: ты и правда богиня кулинарии, а я тебя часто называю всякими нехорошими словами. Я больше не буду, честное слово!
– Да ладно, называй, – растерянно сказала Светка. – Я же понимаю, что ты не со зла… Так, для стимулирования…
– Нет, моя дорогая, я лучше буду тебя стимулировать комплиментами, – решительно объявила я. – И ты заодно будешь учиться их принимать и ценить себя. Ты же умница, у тебя все получится.
– Ну… спасибо, – пролепетала вконец смущенная Светка.
…Остаток вечера мы провели плодотворно, в совместном труде для моего блага. Светка старалась изо всех сил, и я просто дивилась: как же я раньше не замечала такого рвения к домашнему хозяйству? Или это появление Анхеля на нее так повлияло? А может быть, он просто открыл мне глаза?
– Давайте закругляться, – сказала я. – Пора готовиться ко сну. Анхель, вот тут я вам положила во что переодеться. Пижама, спортивный костюм и все такое. Макс примерно одного с вами роста, только покрупнее, но вам подойдет.
– Примите мой сердечный блягодарность, – поклонился Анхель. – Я бы предлягаль обсудить наше положений дел, прежде чем уйти в сон.
– Давайте обсудим, – согласилась я. – За вечерним чаем, да? У нас там еще пирог недоеденный… Как вы на это смотрите, друзья?
Друзья смотрели на это положительно. Мы устроились на кухне, воздавая должное Светкиному пирогу, и Анхель начал подводить итоги дня.
– Я думай, сегодня мы все полючиль много полезный информаций, – заговорил он. – Я пришель к вывод, что фройляйн Светляйн отшень нуждается в поддержка и дружеский участий, чтобы найти вера в себя. А я нуждаюсь в том, чтобы эту поддержку оказывайт. Я не отшень много познаваль любовь, но хорошо знаю, что есть страдание и одиночество. Светляйн, если бы я мог сделать вас счастливой, о! Это также делает меня счастливый, если я могу быть полезен.
– Ангел… Вероничка… Вы… Да я уже счастлива, что вы у меня есть! – часто‑часто заморгала Светка. – Я вас так люблю!
– Только чур не рыдать, – быстро пресекла всеобщий катарсис я. – Светочка, солнышко, я знаю, как ты умеешь любить других! Теперь тебе осталось научиться любить себя – и все будет отлично.
– Ну как это – «любить себя»? – жалобно спросила Светлана. – Как‑то даже неудобно…
– Ладно. Еще одна история на сон грядущий – и отдыхать. День был уж очень насыщенный. Но для истории времечко найдется. Специально для Светланы! Слышь, Светка, – тебе посвящается!
– Спасибо, – прошептала вконец растроганная вниманием Светка.
История десятая
ВИЗИТ К КОЛДУНЬЕ
одну из одинаковых, как будто клонированных, скучных и пустых суббот ко мне приехала Нинка.
Профессиональным взглядом ландшафтного дизайнера окинув мой незамысловатый ландшафт, Нинка притопнула ногой и скомандовала:
– Все! Хватит! Полчаса тебе на сборы. Мы идем к колдунье.
Нинка – это моя подруга. Мы с ней дружим с первого класса. Время от времени она берет на себя руководство моей жизнью, и тогда в моей жизни начинает что‑то происходить. Но Нинка – очень востребованный специалист и часто работает по выходным. А сама наполнять свою жизнь радостью я не умею.
– А зачем нам… к колдунье? – робко спросила я.
– А затем, что нужно что‑то делать! Тебе лет уже под… ну, в общем, много, а чего ты добилась? Ты как живешь?!
– Нормально я живу, – уныло огрызнулась я. – Других не хуже.
– Ну да, ну да, – ядовито‑участливо закивала Нинка. – В кармане – вошь на аркане. В холодильнике – одинокая морковка, мы ж себя диетами истязаем. В личной жизни – все вакансии свободны. В шкафу – винтажная коллекция «Прощай, молодость!». В конторе – тягловая лошадь, едут все кому не лень. В перспективах – унылое прозябание. Других не хуже, да???
Я только шмыгнула носом. Нинка очень художественно обрисовала мою жизнь.
– Где ты ее нашла, эту колдунью? – с тоской спросила я.
– В газете. По объявлению, – отмахнулась Нинка.
– Я не хочу к колдунье, это мракобесие, – сделала последнюю попытку отвертеться я.
– Мракобесие – это когда в твои годы ни мужа, ни детей, ни счастья, – отрезала Нинка. – А колдунья – это очень даже современно. Сейчас все к ним обращаются. Собирайся!
…Колдунья оказалась совсем не такой, какой я себе ее представляла. Крепкая, высокая, суровая, волосы собраны в пучок, руки сплетены на могучей груди. Она могла бы быть председателем колхоза. Или дояркой‑передовиком. Или даже кузнецом. Комната такая же, как старуха, – все добротное, опрятное, без затей. Никаких черных балахонов, магических шаров и сушеных жаб. Это почему‑то вызывало недоверие. «А настоящая ли она колдунья?» – мелькнула мысль. Колдунья глянула на меня, и на миг мне почудилось, что в ее глазах спрятан небольшой рентгеновский аппарат. Я даже поежилась слегка, но ощущение мелькнуло – и прошло.
– Присаживайся, – коротко сказала колдунья, кивнув на стул. – Зачем явилась?
Я затосковала. Нинку она выперла еще на первоначальном этапе, и помощи ждать было неоткуда.
– Ну, это… – затянула я, прикидывая, как получше сформулировать тему унылого прозябания.
– Понятно, – сказала колдунья. – Никто тебя не любит. Начальство не любит: ты классный специалист, работаешь много, а продвижения никакого. Мужики тебя не любят: дружат, до получки деньги занимают, но дальше – ни‑ни. Деньги тебя не любят: приходят трудно, ухолят быстро. Ты тоже много чего не любишь. Тусовки игнорируешь, алкоголь не употребляешь, знакомства на улице презираешь, спортом не занимаешься, к моде равнодушна. Жизнь – тоска зеленая.
Пока она перечисляла все мои реалии, я просто взмокла.
– Откуда вы знаете? – пискнула я.
– Ну так я же колдунья, – впервые улыбнулась она. Улыбка у нее была красивая, белозубая.
– Да, – уныло сказала я. – Так вот получилось. Меня почему‑то никто не любит.
– Так уж и никто? – подначила старуха.
– Ну, не совсем. Родители любят… по‑своему. Они заботятся, все время мне на ошибки указывают. Брат любит… наверное… он все учится, уже третий институт меняет, никак не может найти себя… Я ему финансово помогаю. И Нинка, Нинка! Это моя подруга…
– Нинка – это да, – неопределенно сказала колдунья. – А от меня чего хочешь?
– Ну как чего, – заволновалась я. – Вы помогите мне, пожалуйста! Существует же что‑то такое… зелье какое‑нибудь приворотное.
Старуха захохотала басом. Смеялась она долго, со вкусом. А потом сказала:
– Ну, девонька, уморила! Никто ее не любит… Ты что же, на весь мир приворот собралась делать? Это сколько же зелья приворотного потребуется??? И ты его как разбрызгивать собираешься на весь мир‑то, с орбитальной станции, что ли?
– Я не знаю… – совсем пригорюнилась я.
– Так, прекратили унывать, – деловито сказала старуха, утерев выступившие слезы. – Ты мне здесь вселенскую тоску не разводи. Дело поправимое. Думаешь, ты одна такая? Да через одну мне такие «нелюбимые» попадаются!
Я слегка воспряла духом. Оказывается, есть еще такие же дуры, как я! Я не одна! Люди, слышите, я не одна!!!
– Рано радуешься, – остудила меня старуха. – Сейчас рассказывай мне, как ты сама себя любишь.
– Чего?! – опешила я.
– Того. Как себя любишь, говорю!
Я чувствовала, что румянец медленно заливает лицо, шею и даже руки.
– Но вы же не думаете, что… – залепетала я.
– Не думаю, – отрезала старуха. – Это ты непонятно о чем думаешь. Я тебя спрашиваю: что ты хорошего для себя делаешь? Как ты проявляешь любовь к себе?
– А, вы вот о чем! Ну, я… – И я надолго замолчала, потому что никак не могла сообразить, что я такого хорошего для себя делаю. Колдунья терпеливо ждала.
– Понятно, – резюмировала она минут через пять. – Буду задавать наводящие вопросы.
Я радостно закивала головой. Наводящие вопросы – это было то, что надо.
– У тебя красивые глаза и чистая кожа, – неожиданно похвалила старуха. Я в очередной раз впала в ступор.
– Да нет… что вы! Какие там красивые – самые обыкновенные… И кожа… ничего хорошего, краснеет по любому поводу…
Я была совершенно сбита с толку.
– Ну и как ты думаешь, кому‑нибудь захочется еще раз сделать тебе комплимент? – вкрадчиво спросила старуха.
– Я не знаю… – промямлила я.
– Так и запишем: хвалить себя не дает. Препятствует! – вынесла вердикт старуха.
– Но надо же быть скромнее! – запротестовала я. – Нельзя же выпячиваться.
– Да будь, мне‑то что, – равнодушно согласилась колдунья. – Только тогда не жалуйся, что тебя никто не любит. Сама же и не хочешь!
– Да нет, я хочу, – запротестовала я. – Но при чем тут комплименты?
– Ты подарки любишь? – сменила тему старуха.
– Люблю, конечно, кто же их не любит, – обрадовалась я.