— Я не хотела… — опять начала было Тэлли, но Зейн махнул рукой, чтобы она перестала.
Красивые черты его лица выражали глубокую задумчивость. Уставившись на землю, он принялся выдергивать травинки и вертеть их, зажав двумя пальцами.
— Теперь вспомнил, — сказал он наконец.
— Что вспомнил?
— Так его звали.
— Кого?
Негромко и спокойно, словно боясь разбудить кого-то, кто спал поблизости, Зейн ответил:
— Того парня, который должен был отвести нас в Дым. Дэвид.
Тэлли, не сдержавшись, тихо ахнула и зажмурилась, словно солнце вдруг засветило ярче. Она все еще ощущала вкус поцелуя Зейна, тепло его рук, но вдруг ей стало зябко.
Она взяла Зейна за руку.
— Я не хотела этого говорить.
— Понимаю. Но порой что-то само приходит на ум. — Он отвел взгляд от травы, его золотые глаза сверкнули. — Расскажи мне о Дэвиде.
Тэлли сглотнула подступивший к горлу ком и отвернулась.
Дэвид. Она так ярко представляла его теперь. Смешной большой нос, слишком высокий лоб. Самодельные ботинки, куртка, сшитая из шкурок убитых зверей. Дэвид вырос в Дыме, он за всю свою жизнь ни разу не бывал в городе. Его лицо было уродливым сверху донизу, кожу покрывал неровный загар, бровь рассекал белый шрам… Но стоило о нем вспомнить, как сердце затрепетало.
Она изумленно покачала головой. Все это время она ни разу не вспоминала о Дэвиде. Как это она ухитрилась?
— Ты с ним встречалась в Ржавых руинах, да? — не отступался Зейн.
— Нет, — ответила Тэлли. — Я слышала о нем от Шэй. Она как-то раз при мне пыталась сигналить ему фальшфейером, но тогда он так и не появился. А потом он отвел Шэй в Дым.
— И меня должен был отвести, — со вздохом проговорил Зейн. — А ты до Дыма добралась сама?
— Да. Но когда я там жила, мы с ним…
Тэлли вдруг все вспомнила. Ей казалось, что это было миллион лет назад, и все же она ясно видела себя, еще уродливую, целующуюся с Дэвидом на окраине Дыма. И как потом они несколько недель странствовали с ним по диким краям… Воспоминания нахлынули щемящей волной. Как остро она воспринимала жизнь, находясь рядом с ним! И была уверена, что так будет всегда…
А потом Дэвид вдруг исчез.
— Где он сейчас? — спросил Зейн. — Чрезвычайники задержали его, когда захватили Дым?
Тэлли покачала головой. Воспоминания о Дэвиде стали разрозненными и тусклыми, а мгновение их расставания попросту стерлось из памяти.
— Я не знаю.
Тэлли стало плохо. Уже в сотый раз за день она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она потянулась к контейнеру с завтраком, но Зейн взял ее за руку.
— Нет, не ешь.
— Почему?
— Не ешь больше ничего, Тэлли. Лучше прими парочку… — Он вытащил из кармана упаковку сжигателя калорий. Четыре таблетки уже были использованы. — Когда сердце бьется часто — это полезно.
С этими словами он взял из упаковки еще две таблетки и запил их глотком кофе.
— Полезно для чего? — непонимающе спросила Тэлли.
Зейн постучал пальцем по лбу.
— Думать. От голода лучше соображаешь. И от волнения тоже, кстати. — Он усмехнулся и положил упаковку на ладонь Тэлли. — Например, когда целуешься с кем-то в первый раз. Это просто потрясающе просветляет.
Тэлли обескураженно смотрела на таблетки. Блестящая фольга так сверкала на солнце, что на нее больно было смотреть. Края упаковки казались острыми, как бритва.
— Да ведь я почти ничего не съела. От такого не потолстеешь.
— Дело не в том, чтобы беречь фигуру. Мне нужно поговорить с тобой, Тэлли. Ты мне нужна. Я так давно ждал кого-то вроде тебя. Я хочу, чтобы ты была просветленная.
— Хочешь сказать, что сжигатель калорий дает это твое просветление?
— Способствует. Потом объясню. Пока просто поверь мне, Тэлли-ва.
Он не отводил от нее глаз. Сейчас они блестели почти лихорадочно, как у безумца. Таким становился его взгляд всякий раз, когда Зейн объяснял «кримам» какую-нибудь свою хули ганскую затею. Противостоять этому взгляду было почти невозможно, хотелось немедленно согласиться, даже если Зейн предлагал сущее безумие.
— Ну, ладно. Кажется, я поняла, о чем ты…
Дрожащими пальцами Тэлли выдавила из облатки две таблетки и сунула в рот, но сразу проглотить не решилась. Такие препараты не следовало принимать на голодный желудок. Считалось, что это опасно. Во времена ржавников, когда все были уродами и Операцию Красоты еще не придумали, существовала такая болезнь, при которой люди нарочно переставали есть. Они настолько боялись растолстеть, что добровольно морили себя голодом и превращались в ходячие скелеты, а то и вовсе погибали — это при том, что в мире было полным-полно еды. Операция Красоты помогла спасти человечество и от этой напасти тоже.
«Ничего, от пары таблеток я не умру», — решила Тэлли.
Зейн протянул ей чашку с кофе, Тэлли запила таблетки и поморщилась. Кофе показался ей кисловатым.
— Что, слишком крепкий, да? — с усмешкой спросил Зейн.
Через несколько секунд сердце Тэлли забилось чаще, обмен веществ ускорился. Все вокруг стало очень резким и отчетливым. Как прошлой ночью, она почувствовала, будто исчезла тонкая пленка, отделяющая ее от мира. Солнце засияло еще ярче, и Тэлли зажмурилась.
— Итак, — произнес Зейн. — Что последнее ты помнишь о Дэвиде?
Тэлли постаралась унять дрожь в руках и принялась обыскивать кладовые своей памяти, бродить в тумане, затянувшем воспоминания из тех времен, когда она была уродкой.
— Мы все были на Ржавых руинах, — сказала она. — Помнишь рассказ Шэй про то, как мы ее выкрали?
Зейн согласно кивнул, хотя Шэй рассказывала эту историю не один раз, и всякий раз — по-разному. В некоторых версиях этой истории Тэлли и другие дымники похитили Шэй прямо из логова чрезвычайников. В других версиях сама Шэй ушла из города, чтобы спасти Тэлли от дымников, и потом они вдвоем бежали в город. Конечно, не только Шэй порой переиначивала свои истории. «Кримы» всегда повествовали о старых добрых деньках с большими преувеличениями, поскольку главное было, чтобы рассказы получились покруче. Но Тэлли чувствовала, что Зейну нужна правда.
— Чрезвычайники разрушили Дым, — продолжала она. — Но несколько человек, и я в том числе, удрали и потом некоторое время прятались в Ржавых руинах.
— Новый Дым. Так вас называли уродцы.
— Верно. Но ты откуда об этом знаешь? Разве ты тогда уже не стал красавцем?
Зейн усмехнулся.
— Неужели ты думаешь, что ты первая свежеиспеченная красотка, рассказывающая мне свою историю, Тэлли-ва?
— О.
Тэлли вспомнила о недавнем поцелуе.
«Интересно, — подумала она, — сколько раз Зейн использовал поцелуи, чтобы пробудить у девушек воспоминания об уродских деньках?»
— Но почему ты вернулась в город? — спросил Зейн. — Только не говори, что тебя и вправду спасла Шэй.
Тэлли покачала головой.
— Я так не думаю.
— Тебя поймали чрезвычайники? И Дэвида они тоже поймали?
— Нет, — уверенно сказала она.
Какими бы спутанными ни были ее воспоминания, она точно знала, что Дэвид по-прежнему жив. Она ярко представляла себе его, прячущегося среди развалин.
— Объясни мне, Тэлли, почему ты вернулась сюда и сдалась?
Зейн крепко сжал ее руку, ожидая ответа. Он снова подвинулся ближе, его золотые глаза сверкали в усыпанной пятнышками солнечного света тени под деревом, он ловил каждое слово Тэлли. Но воспоминания почему-то не приходили. Пытаясь вытащить из памяти хоть что-нибудь о тех днях, она словно упиралась в глухую стену.
Покусывая губы, она проговорила:
— Почему же я не могу вспомнить? Что со мной не так, Зейн?
— Неплохой вопрос. Но что бы это ни было, это происходит со всеми нами.
— С кем? С «кримами»?
Он покачал головой и перевел взгляд на бальные башни, возвышавшиеся чуть в стороне.
— Не только. Со всеми. По крайней мере, со всеми, кто живет здесь, в Нью-Красотауне. Большинство вообще не желает разговаривать о том времени, когда были уродцами. Говорят: и слышать не хотим обо всей этой ребячьей чепухе.
Тэлли кивнула. Это она в Нью-Красотауне сразу заметила — за пределами группировки «кримов» разговоры об уродских годах считались дурным тоном.
— Но если все же удается кого-то разговорить, оказывается, что большинство просто-напросто не могут ничего вспомнить.
Тэлли нахмурилась.
— Но мы-то, «кримы», то и дело болтаем про добрые старые времена.
— Мы только тем и занимались, что вытворяли что-нибудь запретное, — сказал Зейн. — Поэтому у нас в головах сохранились яркие картинки. Но, чтобы они не исчезли, нужно постоянно пересказывать свои истории, слушать друг друга и нарушать правила. Нужно сохранять просветленность, иначе постепенно забудешь все. Навсегда.
Тэлли поймала напряженный взгляд Зейна и вдруг кое-что поняла.
— Значит, для этого «кримы» и существуют, да?
Зейн кивнул.
— Верно, Тэлли. Чтобы не забывать, чтобы помочь мне понять, что с нами не так.
— А как ты… Почему ты так не похож на остальных?
— Еще один неплохой вопрос. Может быть, я таким родился, а может быть, все дело в том, что в ту ночь, прошлой весной, когда я струсил и не ушел из города, я дал себе клятву: настанет день, и я уйду — красавцем или уродом, все равно. — Последние слова Зейн произнес совсем тихо. А потом добавил сквозь зубы: — Просто все оказалось намного труднее, чем я думал. Какое-то время была такая скука, что я начал кое-что забывать. — Он вдруг просиял. — А потом появилась ты со своими потрясающими историями, в которые так трудно поверить. И теперь все просто отлично.
— Да, вроде бы. — Тэлли посмотрела на свою руку в руке Зейна. — Можно еще один вопрос, Зейн-ла?
— Конечно. — Он улыбнулся. — Мне нравятся твои вопросы.
Тэлли отвела взгляд и немного смущенно проговорила:
— Когда ты меня поцеловал — ты это сделал только для того, чтобы меня разговорить? Чтобы я лучше вспоминала? Или…
Она умолкла и взволнованно заглянула в его глаза.
Зейн усмехнулся.
— А ты как думаешь?
Но ответить он ей не дал. Он обнял ее за плечи, притянул к себе. На этот раз поцелуй длился дольше. Тепло губ Зейна, уверенная сила его рук, вкус кофе и запах его волос…
Наконец они оторвались друг от друга, и Тэлли запрокинула голову, тяжело дыша. Во время поцелуя ей так не хватало кислорода. Но зато ее сердце снова забилось чаще — намного чаще, чем после таблеток для сжигания жира, чем даже во время прыжка с башни прошлой ночью. И она вспомнила еще кое-что, о чем следовало сказать раньше, но она почему-то не сказала.
И это должно было жутко порадовать Зейна.
— Вчера ночью, — выпалила Тэлли, — Крой сообщил мне, что у них для меня что-то есть, — но что именно, не сказал. Он собирался оставить это здесь, в Нью-Красотауне, и спрятать так, что надзиратели не найдут.
— Что-то из Нового Дыма? — широко раскрыв глаза, проговорил Зейн. — Где?
— Валентино триста семнадцать.
ВАЛЕНТИНО 317
— Секундочку, — сказал Зейн, быстро снял с пальца Тэлли интерфейсное кольцо, снял и свое кольцо и повел ее в глубь сада. — Лучше от колечек избавиться, — объяснил он. — Не хочу, чтобы за нами следили.
— Ой, конечно. — Тэлли вспомнила прежние времена — как легко и просто было обдурить майндеры в интернатах. — Надзиратели вчера ночью… Они сказали, что будут приглядывать за мной.
Зейн хмыкнул.
— За мной они приглядывают всегда.
С этими словами он нацепил колечки на два высоких листа осоки, и листья склонились от тяжести.
— Ветер будет их время от времени покачивать, и впечатление создастся такое, будто мы их и не снимали, — пояснил Зейн.
— Но разве это не будет выглядеть странно? То, что мы так долго остаемся на одном и том же месте?
— Это же увеселительный сад. Тут многие доставляют друг другу удовольствие, — рассмеялся Зейн. — Я здесь не раз бывал.
Тэлли эти его слова совсем не понравились, однако она не подала виду.
— А как мы потом разыщем колечки?
— Я знаю это место. Перестань волноваться.
— О. Прости.
Зейн обернулся и рассмеялся.
— Тебе не за что просить прощения. Я уже давно так здорово не завтракал!
Они оставили колечки в траве и отправились к реке и особняку Валентино. Тэлли шла и гадала, что же они могут обнаружить в комнате триста семнадцать. В большинстве особняков у каждой комнаты имелось собственное имя. Комната Тэлли в особняке Комачи называлась «Ипрочее», комната Шэй называлась «Синеенебо», но особняк Валентино был настолько стар, что его комнаты были попросту пронумерованы. «Валентиновцы» всегда были помешаны на такой чепухе — сохраняли древние традиции своего дряхлеющего дома.
— Хорошее местечко твои друзья выбрали, чтобы что-то спрятать, — отметил Зейн, когда они с Тэлли уже были недалеко от раскинувшегося на берегу реки особняка. — Легче сохранить тайну там, где стены не разговаривают.
— Может быть, поэтому Крой и его приятели «взломали» именно бал в особняке Валентино, а не где-то еще, — предположила Тэлли.
— Вот только я им все подпортил, — сказал Зейн.
— Как это? — удивилась Тэлли.
— Мы все пришли в этот каменный дом, но вас найти не смогли, и тогда я сказал, что надо подняться на новую бальную башню и поискать вас с помощью умных стен.
— И мы так же сделали, — кивнула Тэлли.
Зейн покачал головой.
— Ну вот. А если бы мы все остались в Валентино, чрезвычайники бы не засекли Кроя так быстро. И у него было бы время поговорить с тобой.
— Значит, они могут подслушивать через стены?
— Конечно. — Зейн усмехнулся. — А ты как думаешь, почему я предложил устроить пикник в такой жутко холодный день?
Тэлли понимающе кивнула и задумалась. Городской интерфейс доставлял сообщения, отвечал на вопросы, напоминал о назначенных встречах, даже включал и выключал свет в комнатах. Если бы Комиссия по чрезвычайным обстоятельствам захотела учинить за тобой слежку, им было бы известно все, что ты делаешь, и половина того, о чем ты думаешь. Она вспомнила, как разговаривала с Кроем на лестнице в бальной башне. Интерфейсное кольцо было у нее на пальце, и стены ловили каждое слово…
— Они за всеми следят?
— Нет, за всеми им не уследить, да большинство красавцев и не дают повода. Но к некоторым из нас отношение особое. Я бы сказал, чрезвычайное отношение.
Тэлли негромко выругалась.
Вчера ночью чрезвычайники появились так быстро. Ей удалось поговорить с Кроем всего несколько минут, а эти гады как будто ждали где-то рядом. Может быть, они уже знали о том, что на бал проникли посторонние? А может быть, вообще не выпускали Тэлли Янгблад из виду…
Она взглянула на деревья. Они покачивались на ветру, и Тэлли представилось, как среди колышущихся теней снуют серые силуэты.
— Не думаю, что ночью все так вышло из-за тебя, Зейн. Это я виновата.
— В каком смысле?
— Я всегда во всем виновата.
— Глупости, Тэлли, — тихо проговорил Зейн. — Нет ничего плохого в том, чтобы быть особенной.
Он замолчал, и они прошли под аркой главного входа в особняк Валентино. Внутри каменных стен стояла гробовая тишина.
— Когда мы уходили, бал еще продолжался, — прошептал Зейн. — Так что, наверное, все только-только улеглись спать.
Тэлли кивнула. Роботы-уборщики еще не взялись за работу. Коридоры были усеяны обрывками маскарадных костюмов. Приторно пахло пролитыми напитками, подошвы липли к полу. Блеск бала остался в прошлом. Так хмель наутро превращается в похмелье.
Без интерфейсного колечка Тэлли чувствовала себя беззащитной. К ней возвращались воспоминания о том, как она, девочка-уродка, перебиралась через реку, как ей было страшно, что ее поймают. Но страх помогал оставаться на взводе, обострял чувства: Тэлли слышала шелест мусора в далеких коридорах и отличала изюмный запах пролитого шампанского от кислой вони пива. В особняке стояла тишина, слышны были только шаги Тэлли и Зейна.
— В триста семнадцатой комнате сейчас наверняка все спят, — прошептала Тэлли.
— А мы их разбудим, — тихо проговорил Зейн, сверкая глазами в полумраке.
На первом этаже располагались комнаты с трехзначными номерами, начинающимися с единицы, поэтому Тэлли и Зейн стали искать лестницу или лифт. В одном месте к старинному особняку пристроили новые современные лифты, но для парочки «кримов» без интерфейсных колец двери кабины не открылись бы. Зейн и Тэлли поднялись на третий этаж по каменной лестнице и оказались прямо напротив комнаты с номером 301. Они пошли по коридору. Но мера комнат росли — по одной стороне четные, по другой — нечетные. Напротив комнаты номер 315 Зейн крепко сжал руку Тэлли.
Но на следующей двери красовалась табличка с номером 319.
Зейн и Тэлли вернулись назад и прошли вдоль противоположной стены коридора. Здесь они обнаружили комнаты с номерами 316, 318 и 320. Пройдя по этажу дальше, они нашли комнаты с номерами от триста двадцатого до триста тридцатого и дальше, как четные, так и нечетные, но комнаты под номером 317 им так и не встретилось.
— Потрясающая загадка, — усмехнулся Зейн.
Тэлли вздохнула.
— Может быть, он просто пошутил.
— Думаешь, новодымники стали бы рассылать по всему городу поддельные приглашения, перебираться через реку и вламываться на бал только ради того, чтобы мы потом напрасно потратили время?
— Да вряд ли, — согласилась Тэлли, но почувствовала, что искорка, вспыхнувшая в ее сердце, начала угасать.
Она поймала себя на мысли о том, что сильно сомневается, стоило ли вообще затевать эту экспедицию, эти поиски некой грандиозной тайны, спрятанной какими-то уродцами. На самом деле, являться без приглашения в чужой особняк было как-то не принято. Их могли и не понять.
— Как думаешь, завтрак еще не остыл? — спросила она.
— Тэлли… — Зейн устремил на нее пронзительный взгляд, дрожащими руками убрал за уши пряди ее волос. — Останься со мной.
— Я и так здесь, — непонимающе пролепетала она.
Зейн шагнул к ней, оказался очень близко.
— Да, но не раскисай, пожалуйста. Сохраняй кураж. Будь просветленной.
Тэлли поцеловала его, и стоило ей прикоснуться губами к его губам — как мир снова обрел резкость и четкость.
Она прогнала мысли о голоде и сказала:
— Хорошо. Как насчет лифта?
— Какого?
Тэлли взяла Зейна за руку и подвела к пространству между комнатами 315 и 319. Двери отделяло друг от друга довольно большое расстояние, и примерно посередине находилась дверь кабины лифта.
— Тут когда-то была комната, — сказала Тэлли.
— Но ее ликвидировали, когда пристраивали лифт. — Зейн рассмеялся. — Ленивые красотульки! Не могут на пару этажей по лестнице подняться!
— Так может быть, номер триста семнадцать — это теперь лифт?
— Жаль, если так, — ответил Зейн. — Мы не сумеем вызвать лифт без интерфейсных колец.
— Мы могли бы дождаться, пока кто-то другой вызовет кабину, и проскользнуть внутрь.
Зейн обвел взглядом пустой коридор, усыпанный пластиковыми стаканчиками, чашками и обрывками бумажных украшений.
— Не раньше, чем через несколько часов, — со вздохом сказал он. — А к тому времени у нас с тобой просветленность пройдет.
— Это точно.
Тэлли снова ощутила сонливость и головокружение, мир перед ее глазами как бы затуманился, желудок жалобно заурчал, и воображение очень убедительно нарисовало теплую булочку с шоколадом. Тэлли помотала головой, чтобы прогнать этот образ, и постаралась представить себе чрезвычайника в сером комбинезоне. За прошлую ночь вид человека в сером шелковом костюме прочно запечатлелся в ее сознании. Из-за этого костюма она выбежала на пожарную лестницу за Кроем. Теперь ясно, что Крой не случайно выбрал наряд чрезвычайника: он хотел проверить, насколько хорошо у нее работает голова. Может быть, теперь настало время для новой проверки. Сумеет ли Тэлли Янгблад разгадать эту «потрясающую загадку», как выразился Зейн.
Тэлли пристально посмотрела на дверь кабины лифта. Должен быть какой-то способ проникнуть внутрь…
Мучительно медленно к ней стали возвращаться воспоминания. Это случилось в ту пору, когда она еще была уродкой, но не так уж давно. Тэлли вспомнила, как падала в темную шахту лифта. Это была одна из тех историй, которые ее часто просила рассказать Шэй — история о том, как Тэлли и Дэвид прокрались в логово Комиссии по чрезвычайным обстоятельствам…
— Крыша, — негромко произнесла Тэлли.
— Что?
— Можно пробраться в шахту лифта с крыши. Я это делала.
— Правда?
Вместо ответа Тэлли снова поцеловала Зейна. Она не помнила в точности, как ей удалось пробраться в шахту. Не важно. Главное — сохранить кураж, и тогда все вспомнится.
— Пошли.
Подняться на крышу оказалось не так-то просто — лестница, по которой они пошли, обрывалась на третьем этаже. Тэлли нахмурилась, от отчаяния ее готовность к приключениям снова померкла. В особняке Комачи подняться на крышу было легче легкого.
— Приплыли, — заключила она. — А что же местные жильцы делают, если начинается пожар?
— Камни не горят, — отозвался Зейн и указал на маленькое окошко в конце коридора. Сквозь витражные стекла падали яркие солнечные лучи. — Вон же выход, — сказал он и стремительно зашагал к окошку.
— Что? Ты собираешься забраться на крышу по наружной стене?
Зейн высунул голову из окна и, посмотрев вниз, присвистнул.
— Высота — лучшее средство для куража.
Тэлли нахмурилась. Такой кураж для нее был, пожалуй, чересчур.
Зейн встал на наружный подоконник и ухватился за верхний край окна. Потом медленно полез вверх, и наконец Тэлли остались видны только его ботинки, стоящие на каменном выступе снаружи. Ее сердце снова забилось чаще, она даже почувствовала пульс в кончиках пальцев. Мир снова стал острым, как осколки льда.
Долго-долго ноги Зейна не двигались, потом сместились к краю выступа. Наконец он встал на цыпочки, сохраняя хрупкое равновесие.
— Что ты там делаешь? — спросила Тэлли.
Словно бы в ответ ботинки Зейна медленно поднялись в воздух. Потом Тэлли услышала звук подошв, шаркающих по камню. Она высунула голову в окошко и посмотрела вверх.
Зейн висел на карнизе, болтая ногами и стараясь найти точку опоры. Но вот он все-таки нащупал ботинком трещину между камнями, уперся, подтянулся на руках, забросил ноги на карниз и исчез из виду.
В следующее мгновение появилось его лицо с улыбкой от уха до уха.
— Давай сюда!
Тэлли опустила голову, сделала глубокий вдох и положила руки на каменный выступ. Камень оказался шершавым и холодным. Из-за сквозняка волоски у Тэлли на руках встали торчком.
— Главное — чтобы просветленность не пропала, — тихо проговорила Тэлли и, усевшись на подоконник, свесила ноги за окно.
Сидеть на камне было холодно. Она бросила взгляд вниз. До земли было далеко, как и до опавшей листвы и корней деревьев, на которые она упадет. Подул ветер, раскачал ближайшие ветки, и Тэлли отчетливо увидела каждый сук. В ноздри ударил резкий запах сосны.
«Пропадет тут просветленность, как же», — с тоской подумала Тэлли.
Труднее всего было встать. Поднимаясь на ноги, Тэлли ухватилась одной рукой за оконную раму, а другой попыталась нащупать хоть какую-нибудь выбоину или выступ в наружной стене. Вниз она больше смотреть не решилась. В прохладном камне хватало вмятинок и трещинок, но за любую из них можно было уцепиться только кончиками пальцев.
Полностью выпрямив ноги, Тэлли на миг замерла. Она чуть-чуть покачивалась на ветру, словно незакрепленная и слишком высокая башня.
— Красотища, правда? — послышался сверху голос Зейна. — Ты, главное, за карниз ухватись.
Тэлли оторвала взгляд от стены прямо перед собой и посмотрела вверх. До края крыши она никак не могла дотянуться.
— Эй, это нечестно. Ты выше меня ростом.
— Нет проблем.
Зейн протянул ей руку.
— А ты точно сможешь меня удержать?
— Перестань, Тэлли-ва. Зачем нужны хирургически укрепленные мышцы, если мы не станем их использовать?
— Использовать для самоубийства? — прошептала Тэлли, но потянулась и схватила Зейна за руку.
Новые мышцы оказались сильнее, чем она предполагала. Стоило только ее пальцам сомкнуться вокруг запястья Зейна, и она с легкостью оторвалась от подоконника. Свободной рукой Тэлли ухватилась за край крыши и сумела найти выбоину в стене, чтобы упереться ногой. Тэлли охнула — и в следующее мгновение перекатилась через карниз на крышу. Она распласталась на таких чудесных, надежных камнях и расхохоталась от облегчения.
Зейн улыбнулся.
— Да, я не ошибся.
Тэлли устремила на него вопросительный взгляд.
— Я ждал кого-то вроде тебя.
Красавцы и красотки не краснеют. По крайней мере, они не краснеют, как уродцы, но Тэлли, чтобы хоть как-то скрыть смущение, охватившее ее после слов Зейна, пришлось торопливо вскочить на ноги. Выбираясь на крышу через окно, они серьезно рисковали, и от волнения взгляд Зейна стал совсем уж невыносимо пронзительным.
С крыши открывался вид на башни Нью-Красотауна, на зеленые ленты увеселительных садов, сбегающих к холму в центре города. На противоположном берегу реки уже проснулся Уродвилль. На футбольном поле уродцы-новички гоняли черно-белый мяч. Ветер донес яростный свист судьи. Все казалось чересчур отчетливым и близким. Чувства Тэлли по-прежнему были обострены, в памяти еще были живы те мгновения, когда она висела под карнизом, держась за руку Зейна.
Каменная крыша была плоской, над ней возвышались только три вентиляционных короба, высоченная мачта ретранслятора и металлическая будка размером не больше биотуалета в Уродвилле. Тэлли указала на эту будку.
— Она прямо над лифтом.
Они пошли по крыше. На старинной двери будки — покрытом ржавчиной листе металла, какие в изобилии усеивали Ржавые руины, были неуклюже нацарапаны буквы и цифры: ВАЛЕНТИНО 317.
— Ты молодчина, Тэлли, — с усмешкой проговорил Зейн.
Он рванул дверцу на себя, но она оказалась закрыта на новенькую блестящую цепочку, на которой висел такой же блестящий металлический предмет вроде коробочки. Цепочка с жалобным скрежетом натянулась.
— Гм-м…
Тэлли пристально уставилась на механизм, за счет которого цепочка удерживала дверь в закрытом положении.
— Это называется, — изо всех сил напрягая память, проговорила Тэлли. — Кажется, это называется… висячий замок. — Она ощупала пальцами коробочку, пытаясь вспомнить, как действуют замки. — Такие были в Дыме. Их вешали, чтобы сберечь вещи от кражи.
— Блеск. Опять загвоздка, а мы без колец.
Тэлли покачала головой.
— Дымники кольцами не пользуются, Зейн. Чтобы открыть висячий замок, нужен… — Она порылась в памяти в поисках еще одного слова и нашла его. — Тут где-то должен быть ключ.
— Ключ? Это как пароль?
— Нет. Этот ключ — маленькая такая железка. Ее вставляют в замок, поворачивают, и замок открывается.
— А на что он похож, этот ключ?
— На плоский, зазубренный с одного края кусочек стали длиной примерно с палец.
Это описание вызвало у Зейна смех, но все же он начал искать ключ в окрестностях будки.
Тэлли пристально смотрела на дверь. Будка была явно старше замка, на который ее заперли. «Для чего же ею пользовались раньше?» — задумалась Тэлли. Заслонившись от света ладонями, девушка сквозь узкую щель вгляделась во мрак. Ее глаза медленно привыкали к темноте, но вот наконец она различила контуры какого-то устройства.
По всей видимости, это был здоровенный шкив и примитивный механический двигатель, похожий на те, какими пользовались в Дыме. Когда-то здесь на тяжелых цепях вверх и вниз ездила кабина старинного лифта. Эта будка была ужасно старая. Наверное, ее забросили с тех пор, как изобрели магнитные подъемники, а их изобрели давным-давно. Современные лифты работали по тому же принципу, что скайборды и спасательные куртки, это было намного безопаснее, чем висеть на цепи… От этой мысли Тэлли зябко поежилась. Значит, когда установили магнитные подъемники, древний механизм оставили ржаветь на крыше.
Тэлли подергала замок, но он держался крепко. Тяжелый и грубый, он выглядел совсем не к месту в Нью-Красотауне. Когда надзиратели хотели, чтобы что-то не трогали, они просто снабжали вещь датчиком, который предупреждал: лучше от этой вещи держаться подальше. Только новодымникам могло прийти в голову повесить металлический замок.
Крой сказал, чтобы она пришла сюда, значит, где-то должен быть ключ.
— Еще одно дурацкое испытание, — недовольно пробормотала она.
— Что-что? — переспросил Зейн, в поисках ключа забравшийся на крышу будки.
— Тест на сообразительность, — объяснила Тэлли. — Вроде того, как Крой нарядился чрезвычайником или отправил нас на поиски триста семнадцатой комнаты. Ключ наверняка отыскать будет непросто, потому что вся эта затея — испытание. Они нарочно сделали так, чтобы ту вещь, которую Крой для меня оставил, было трудно отыскать. Дымники хотели, чтобы я нашла их «подарок» только тогда, когда у меня хватит мозгов.
— А может быть, — сказал Зейн, сев на корточки на крыше будки, — они задумали все это для того, чтобы сами поиски прочистили нам мозги. Чтобы к тому времени, как мы обнаружим эту вещь, мы были просветленными, понимаешь?
— Одно из двух, — со вздохом проговорила Тэлли. — А может, и то и другое.
Она все больше раздражалась, а к раздражению примешивалось чувство, что эти испытания никогда не закончатся, что каждая отгадка будет приводить только к загадке другого уровня сложности, как в какой-нибудь глупой компьютерной игре. Может быть, умнее всего было плюнуть на все это и пойти позавтракать. Да и зачем ей было что-то доказывать этим новодымникам? Они для нее никто. Она красотка, а они уродцы.