— И что же? — полюбопытствовал курьер Гувера.
— Президент сказал, что наши послы должны бегать быстрее, — ответил О'Доннел.
Гувер не простил этой насмешки. Буквально на следующий день после убийства в Далласе он потребовал от президента Джонсона отстранения О'Доннела, что и было сделано незамедлительно…
Однажды довелось услышать фразу: «Я знаю, что генеральный прокурор[10]чином выше директора ФБР. Но министры юстиции приходят и уходят, а Гувер остается».
Произнес эту тираду владелец фешенебельного клуба, где обычно обедал Гувер, когда наведывался в Нью-Йорк. Он отвечал на вопрос репортера светской хроники: почему в его клубе лучший столик держится для Гувера, а не для министра юстиции. Не буду гадать, кого из генеральных прокуроров владелец клуба ставил вопреки табели о рангах позади Гувера. Но возьмем самого могущественного из них — Роберта Кеннеди. Сотрудники министерства юстиции до сих пор вспоминают историю о том, как однажды в кабинет директора ФБР заявился монтер и начал устанавливать на его письменном столе телефон.
— Что это такое? — удивился Гувер.
— Прямая связь с министром юстиции, — ответил монтер.
— Я не давал распоряжения на этот счет.
— Распоряжение исходит от мистера Кеннеди, — недипломатично возразил непрошеный гость, вызывающе постукивая отверткой по столу директора ФБР.
До Кеннеди ни один министр не мог осмелиться на такой шаг.
Установление прямой телефонной связи не сблизило, однако, Гувера с Кеннеди. Антагонизм между ними проявлялся во всем, начиная с мелочей. Чопорного шефа полиции, у которого в офисе всегда висел «на всякий случай» вечерний смокинг, коробили замашки президентского брата, заходившего к нему запросто, без пиджака, с приспущенным галстуком, в сорочке с короткими рукавами, да к тому же имевшего скверную привычку садиться на стол во время беседы.
Некоторые утверждают, что визит монтера к Гуверу не остался без взаимности. Как-то раз, слушая доклад одного из своих подчиненных, Роберт Кеннеди неожиданно прервал его:
— А господин директор ФБР знает об этом?
— Думаю, что да, по крайней мере с данного момента, — ответил докладывавший и выразительно покосился на потолок.
В глазах Роберта Кеннеди зажглись бесовские искорки. Он вскочил из-за стола, сложил руки рупором и начал кричать в направлении воображаемого, а может быть и не воображаемого микрофона: — Эдгар! Вы слышите меня, Эдгар?!
Анекдот? Возможно. Но дыма без огня не бывает.
После ухода Роберта Кеннеди из министерства юстиции Гувер стал отыгрываться на его приближенных. Среди них оказался и федеральный агент Билл Бэрри. Директор ФБР понизил его в должности и перевел из Нью-Йорка в провинциальный алабамский городок Мобил. Роберт Кеннеди, только что избранный сенатором от штата Нью-Йорк, позвонил новому генеральному прокурору Катценбаху, бывшему своему заместителю, и попросил иступиться за Бэрри. Катценбах ответил, что поскольку Бэрри известен как личный друг Роберта, ему все равно не будет житья в ФБР. «Пока я министр, я еще могу оказывать ему протекцию. А что будет потом? Лучше Бэрри самому подобру-поздорову подать в отставку, не дожидаясь увольнения». Бэрри так и поступил. Во время президентской кампании 1968 года он был начальником личной охраны Роберта Кеннеди. Был он рядом с ним и в ту трагическую ночь в лос-анджелесском отеле «Амбассадор», когда прогремел револьвер Сирхана Сирхана. Был и не смог предотвратить непоправимое…
Неприязнь к Кеннеди, ненависть к Кингу. Директор ФБР занимался подлинной травлей великого негритянского лидера. Гуверовские агенты следили за каждым шагом Кинга, пытались дискредитировать его. Гунор состряпал фальшивую версию о том, что Кинг якобы являлся «коммунистическим агентом» и даже получал прямые директивы от «советского аппарата». Клевета не прошла бесследно. Президент Кеннеди пригласил Кинга в Белый дом и потребовал объяснений и отречения от тех соратников, которым Гувер приклеил ярлык «коммунистических агентов». Кинг не пошел на это. Тогда Гувер стал добиваться разрешения на подслушивание телефонных разговоров Кинга. Не к чести братьев Кеннеди следует сказать, что они дали согласие. Поклонники клана Кеннеди задним числом уверяют: дескать, разрешение преследовало благие намерения — дать Гуверу возможность самому убедиться на фактах в абсурдности его обвинений в адрес Кинга. Подобная аргументация, по меньшей мере, наивна и лицемерна. Братья Кеннеди не были мальчишками, они были опытными политиками, знавшими Гувера вдоль и поперек.
Получив свободу рук, шеф американской охранки усилил травлю. В ноябре 1964 года Гувер созвал пресс-конференцию, на которой обозвал великого борца за дело негров «самым отъявленным лжецом в стране». В то время слава Кинга, получившего Нобелевскую премию, перешагнула границы Соединенных Штатов, и такое беспардонное поношение его имени стало бить бумерангом по Вашингтону. Белый дом предпринял было вялую попытку урезонить Гувера, но памятник самому себе не снизошел до цоколя власти. Шеф ФБР закусил удила. Выступая в университете Лойолы в Чикаго, Гувер повторил свое гнусное обвинение в адрес Кинга и угрожающе добавил: «Я еще не сказал к миллионной доли того, что мог бы сказать по этому вопросу». Но кое-что он все-таки успел сказать. В частности, обозвал участников движения за гражданские права негров «моральными дегенератами».
Расисты и ультра немедленно подхватили гуверовские измышления. Впрочем, Гувер не ограничился словесами. В прямое нарушение закона он стал поставлять различным печатным органам тексты подслушанных разговоров Кинга. Впервые об этом упомянула газета «Вашингтон пост» 25 февраля 1968 года, незадолго до убийства в Мемфисе. Согласно некоторым версиям провокационные материалы, состряпанные в недрах ФБР, подхлестнули расистов. Кроме того, предав гласности добытые незаконным путем данные, ведомство Гувера совершило уголовное преступление. И хотя сие было ясно как божий день, преступление сошло Гуверу с рук. Нельзя же, в конце концов, требовать от стража закона, чтобы он защелкивал стальные наручники на собственных запястьях!
Ненависть к Кингу была у Гувера врожденной. Расистские взгляды шефа ФБР были общеизвестны. Журнал «Нью-Йорк тайме мэгэзин» приводит следующие слова одного из сотрудников министерства юстиции: «В течение первых тридцати лет пребывания Гувера во главе ФБР никто не смел даже заикнуться перед ним о существовании такой вещи, как гражданские права».
Расизм Гувера был не просто его личным делом. Директор ФБР возвел свои человеконенавистнические предрассудки в официальную политику возглавляемого им ведомства! Федеральные агенты, не докучая расистам южанам, смотрели сквозь пальцы на их бесчинства, закрывали глаза на их преступления. Присутствие ФБР на Юге носило чисто символический характер. Достаточно сказать, что филиал Федерального бюро расследований в Джексоне, столице штата Миссисипи, был открыт лишь в 1964 году, и то исключительно по «дипломатическим соображениям». Это было сделано по настоянию президента Джонсона, примерявшего в то время тогу ревнителя гражданских прав и свобод.
Аналогичную цель преследовало и разведение «белых ворон» — черных агентов в системе ФБР. Они безнадежно тонули в основной массе южной армии Гувера. Здесь даже белых северян можно было пересчитать по пальцам. Агенты ФБР рекрутировались, как правило, из местного населения. Они были плоть от плоти, кровь от крови расистов и сегрегационистов. Одному богу известно, чем отличались они от алабамских шерифов или луизианских маршаллов. Гувер прямо наказывал им: сливайтесь, сравнивайтесь с местной белой общиной, будьте единым сплавом с ней. Вот почему широкий жест президента Джонсона, повелевшего открыть филиал ФБР в Джексоне, который считается не только столицей штата Миссисипи, но и духовной Меккой всего расистского Юга, ударил не по нарушителям гражданских прав, а по неграм, осмелившимся воспользоваться ими. От того, что число федеральных агентов в Джексоне увеличили с десяти до двухсот, законности и свобод на берегах великой старой реки ничуть не прибавилось. Скорее наоборот.
…На следующее утро после убийства Мартина Лютера Кинга министр юстиции Рамсей Кларк приказал Дику Делоху, бывшему в свое время связным ФБР при Белом доме и занимавшему третью ступень сверху на иерархической лестнице гуверовской империи, срочно вылететь в Мемфис и начать расследование преступления. Делох отказался.
— Я не поеду в Мемфис без специального разрешения Гувера, — заявил он.
— Так спросите у него разрешения! — раздраженно воскликнул министр.
Делох отказался сделать и это. Кларку пришлось лично звонить Гуверу и буквально силой выколачивать из него приказ о посылке Делоха в Мемфис. Гувер не торопился. До выстрелов в «Амбассадоре» и траурной мессы в соборе святого Патрика было еще далеко.
Иное дело, когда речь шла об охоте на «Черных пантер». Здесь ФБР проявляло такую прыть, что его жертвы даже не успевали просыпаться живыми. Их добивали в кроватях, как это было, например, в Чикаго. После трагической кончины Кинга «Черные пантеры» стали главной мишенью гуверовской полиции. В одном из номеров бюллетеня ФБР шеф американской охранки, по сути дела, благословил полицейский террор и внесудебные расправы над членами радикальных негритянских организаций. Перечислив потери, понесенные силами «законности и порядка» (семь убитых), Гувер обошел молчанием тот факт, что эти «силы» физически вырезали почти все руководство «Черных пантер», за исключением тех, кому посчастливилось угодить за решетку или бежать за границу.
С того самого изначального дня, когда журнал «Ридерс дайджест» придумал Д. Эдгара Гувера, он, в свою очередь придумал «коммунистический заговор» и тут же принялся спасать от него Соединенные Штаты. Прогрессивные и демократические организации были наводнены провокаторами из ФБР, газеты и журналы — вышедшими из его недр фальшивками, суды и всевозможные комиссии по расследованию антиамериканской деятельности — жертвами политического террора. Даже воскресные комиксы газеты «Дейли ньюс» уступали гуверовским досье по насыщенности «красными шпионами» на каждый квадратный сантиметр писчей бумаги. От них за версту несло психозом и истерией.
Рассказывают, что однажды при встрече Гувера с шефом Скотленд-Ярда, английской сыскной полиции, произошел следующий диалог:
— Какие требования вы предъявляете вашим агентам? — спросил Гувер британского коллегу.
— О, они должны быть широко образованными людьми, имеющими за плечами университет. Они должны хорошо разбираться в политике, искусстве, праве, свободно владеть несколькими иностранными языками…
— Странно, весьма странно. А мы как раз таких и сажаем за решетку, — перебил собеседника Гувер.
Не берусь ручаться за подлинность вышеприведенного диалога, но в данном конкретном случае Гуверу можно поверить…
В своем новогоднем послании воинству шпиков директор ФБР предупреждал, что «администрация университетов и колледжей столкнется с новыми беспорядками». Он призывал к репрессиям против «студентов-радикалов», которые в разработанной им негласной таблице «опасных элементов» передвинулись на второе место после Коммунистической партии США. «Они стали более воинственными и во многих случаях проповедуют насильственную революцию», — говорил Гувер. Одновременно он сообщал, что лишь за один академический год было арестовано более четырех тысяч студентов. Я не иронизирую: он употребил именно это выражение — «академический год». Да, одни оценивают итоги академического года по тому, сколько студентов окончило высшие учебные заведения, другие — по тому, сколько студентов было брошено за решетку. О времена, о американские нравы!
В докладе, подводившем итоги первой половины 1970 года, Гувер писал, что организация «Студенты за демократическое общество» стала еще более воинственной, а ее крайнее крыло — «Везермены» («Метеорологи»), — укрывшись в подполье, перешло к террористической тактике уличных боев. По данным Гувера, за это время имели место 1785 молодежных демонстраций протеста. Студентами было захвачено 313 университетских зданий и 281 помещение, где обучались офицеры запаса.
Отнюдь не стремясь прослыть изобретательным, Гувер говорил об «инфильтрации коммунистических агентов» в молодежное движение, особенно в антивоенное движение. Он считал «все эти антивоенные марши» делом их рук. (Когда-то эти руки обязательно оказывались «коминтерновскими».) Он утверждал, что «подрывные группы манипулируют идеалистически настроенной молодежью, эксплуатируют ее искренность».
Инфильтрация? Да, ока действительно имеет место. Но это не «коммунистическая» инфильтрация, а гуверовская. Агенты ФБР засылаются в колледжи и коммуны хиппи, в молодежные организации и кварталы битников. Молодежная печать систематически разоблачала подсадных уток. На ее страницах то и дело публиковались фотографии хиппизированных детективов с надписью: «Осторожно, агенты ФБР!» Один из них, выступивший свидетелем на процессе группы студентов, за которыми долгое время шпионил, жестоко поплатился за азефово ремесло. Он никак не мог жениться. Все девушки отказывали ему. На жалобу с требованием о помощи, поданную им начальству, Гувер наложил резолюцию: «ФБР не брачная контора». Шеф полиции, закоренелый холостяк, не преминул сослаться и на собственный пример. Рассказывают, что отчаявшийся филер решил вновь отпустить волосы и натянуть джинсы. «Жизнь среди хиппи была для меня самой счастливой порой», — заявил он. Молодежь отказалась поверить блудному сыну, усмотрев в его «возвращении» очередной трюк Гувера…
Уверовав в свое божественное предназначение, Гувер ревниво подражал богу. Он даже пытался создавать людей по своему образу и подобию. Вот как звучало напутственное слово Гувера выпускникам академии ФБР, расположенной в Куантико, неподалеку от Вашингтона, в изложении ее бывшего питомца Нормана Элстида:
— Джентльмены, во-первых, следите за своей внешностью. Вы должны быть в консервативном деловом костюме, белой рубашке и черных носках. Особое внимание обращайте на носки, И ни в коем случае не надевайте полосатых галстуков. Директор их не любит. Сейчас вы увидите учебные пособия. На них изображены два вида причесок, которые предпочитает директор. Старайтесь прикрывать лысину, если она у вас есть. И ради бога, сбрейте усы. Директор их терпеть не может…
Теперь становится ясно, на какие жертвы шел Гувер, засылая своих агентов в молодежное движение! Однако вернемся к напутственному слову.
— Джентльмены, входя в кабинет директора, вы должны решительной походкой приближаться к нему и, глядя прямо в глаза, приветствовать шефа хорошо смодулированным и ясным голосом, употребляя одну из двух заранее установленных и апробированных фраз… И ради всего святого, не смотрите вниз. Иногда наш директор стоит на подставке. (Ведь он не простой смертный, а памятник!) Делайте вид, что вы не замечаете ее. Да поможет вам бог!
Еще в молодости, совершая походы на американские фильмы о гангстерах, я всегда удивлялся однообразию внешнего вида гуверовских детективов. Они были одеты в неизменные пиджаки с широкими бортами, из нагрудных карманов которых кокетливо торчали платочки. Они чудом уцелевали во всей своей выутюженной неприкосновенности в любых потасовках — перестрелке или мордобое, На головах детективов красовались столь же неизменные фетровые или соломенные шляпы. (Правда, неприкосновенность нагрудных платков на них не распространялась. Во время кулачных сцен они летали по экрану, словно кольца жонглера.)
Шли годы, менялась мода, становясь все более капризной, броской и непостоянной. Но гуверовские детективы из голливудских боевиков упорно выдерживали свой сквозьвременной характер, по-прежнему щеголяя в широкобортных пиджаках и широкополых шляпах, беспросветно застилая ими экран, уже успевший стать широкоформатным. Не подозревая тогда еще об их генетической устойчивости, унаследованной от самого Гувера, я, грешным делом, считал этих бедняг жертвами голливудских клише и штампов. Каково же было мое удивление, когда, приехав впервые в Вашингтон, я увидел эти клише и штампы во плоти и крови, фланирующими целыми косяками по Пенсильвания-авеню и Конститюшн-авеню. Гротесковый эффект, вызываемый униформизмом гуверовских детективов, бывает особенно силен по утрам, в начале рабочего дня, когда они, похожие друг на друга как две капли воды, деловито проходят через парадный подъезд штаб-квартиры ФБР, Подобно тому как все чечеточники напоминают Фреда Астера, а клоуны — Чаплина, все детективы скроены, по крайней мере внешне, по Гуверу. Он их бог, а следовательно, и эталон.
Разумеется, директора ФБР интересовали не столько прически агентов, сколько их мысли. Униформизм мыслей и чувств — вот подлинный идеал Гувера!
Старая гуверовская штаб-квартира ФБР — одно из наиболее громоздких зданий в американской столице. Бюро имеет около шестидесяти филиалов, разбросанных по всей стране. Под началом Гувера состояло шестнадцать тысяч агентов и еще семь тысяч так называемых «специальных агентов». Гувер управлял железной рукой своей небольшой империей. Он насаждал там униформизм для того, чтобы она сама насаждала униформизм во всех Соединенных Штатах Америки, ибо ФБР не только образец демократии по-гуверовски, но и орудие ее распространения от океана до океана. (За пределами США Гувер не без сожаления передавал эти функции — хотя и не всегда — в руки Центрального разведывательного управления.) В знаменитой картотеке ФБР хранятся отпечатки пальцев чуть ли не всех граждан Соединенных Штатов. Как известно, нельзя найти на земле и двух человек, у которых были бы одинаковые отпечатки пальцев. В этом их ценность как средства опознания личности со стопроцентной точностью. Рассказывают, что Гувер гордился своей уникальной коллекцией. Возможно. Но я сейчас думаю о другом: каково должно было быть на душе у человека, проповедовавшего философию униформизма и пытавшегося всеми силами проводить ее в жизнь, при виде этого подавляющего своим обилием свидетельства разнообразия людской породы? А ведь извилины нашего мозга не менее самобытны, чем узоры на подушечках наших пальцев! Здесь было от чего прийти в отчаяние мистеру Гуверу. Вот почему в необъятных архивах ФБР, кроме отпечатков пальцев, хранятся и «отпечатки» деятельности мозговых извилин — всевозможные досье, включая подслушанные и записанные на пленку телефонные разговоры и зафиксированные диктофонами домашние и служебные беседы. Б среде федеральных агентов эти досье называют «рудой». Добывается из «руды», конечно, не золото, а сталь наручников и тюремных решеток. «Гувер восседает на всей этой куче материала. Нет никаких конкретных данных о том, пользуется ли он им. Но люди думают: «Что там есть обо мне?» А там, вероятно, найдется кое-что почти о каждом. В этом секрет его силы и влияния на Капитолий», — рассказывал один из бывших членов джонсоновского кабинета. Фрэнсис Биддл, возглавлявший в свое время министерство юстиции, сравнивал гуверовские досье со смертоносным стилетом, готовым в любую минуту пронзить спину ничего не подозревающей жертвы.
Сам Гувер предпочитал иное сравнение — с Зевсом-громовержцем, находящимся, однако, «над схваткой». Он утверждал, что ФБР «вне политики».
Но Гувер и его ведомство никогда не находились «над схваткой» даже в рамках официальной двухпартийной политики, движущей государственным механизмом Соединенных Штатов. Тот факт, что Гувер служил при четырех республиканских и четырех демократических администрациях, при восьми президентах, ничего в этом, по существу, не меняет. Ведь система, которой он прислуживал, оставалась неизменной. В пределах же самой системы Гувер выступал в качестве правофлангового. Быть правее Гувера было уже просто невозможно ни политически, ни даже физически.
Да, гуверовское «над схваткой» — миф. Шеф американской охранки был погружен в политическую борьбу с головы до ног. Он вел ее всеми способами — от закулисных интриг до прямых рукопашных атак. В качестве примера «внепартийности» Гувера можно привести его взаимоотношения с двумя сенаторами-однофамильцами — Джозефом и Юджином Маккарти. С первым он жил душа в душу, со вторым был на ножах.
Во время президентской кампании 1968 года Гувер и Юджин Маккарти пошли друг на друга с открытым забралом. Выступая в Портленде, штат Орегон, сенатор Маккарти критиковал культ неприкосновенности Гувера, его фактическую неподвластность министерству юстиции и бесконтрольный статус в правительственной иерархии. «А кто наблюдает за наблюдателем?» — вопрошал он. Гувер немедленно контратаковал. В статье, опубликованной его «семейным журналом» — бюллетенем ФБР, он писал; «Все американцы должны самым серьезным образом отнестись к намерениям и угрозам политического кандидата, открыто заявившего, что в случае победы на выборах он перекроит ФБР, дабы оно отвечало его личным капризам и желаниям». Гувер даже намекал на существование заговора против сил порядка с целью лишить их власти, запугать и отколоть от государственной машины.
Шаг, предпринятый Гувером, был беспрецедентным в истории американских президентских баталий. Их летописцы не припомнят, чтобы директора ФБР и ЦРУ когда-либо прямо и открыто обвиняли кандидатов в узурпаторских стремлениях. Но Гувер не только решился на это вопиющее нарушение неписаных законов буржуазного государственного права, но прибег к явной подтасовке с целью скомпрометировать Маккарти, либеральная платформа которого была ему не по душе. (При всем своем либерализме Маккарти и не помышлял об упразднении ФБР. Выступая в Портленде, он специально оговорился, что «нет никакой необходимости менять все агентство». Он требовал лишь одного — замены Гувера, ибо последний добился такой степени независимости, что стал потенциальной угрозой для нормального функционирования буржуазно-демократических институций.)
Подтасовка, допущенная Гувером, была весьма показательна и в политическом плане, и в чисто психологическом. Ее политический подтекст расшифровывался следующим образом: ФБР — страж Америки против коммунизма. Следовательно, каждый, кто покушается на ФБР, занимается антиамериканской деятельностью и имеет душу в лучшем случае с розоватым оттенком. (В преследованиях сторонников сенатора Маккарти, особенно антивоенно настроенной молодежи, гуверовские детективы сыграли далеко не последнюю роль.) В психологическом плане демарш Гувера показывал, насколько неразрывно слились в сознании директора ФБР его личность и возглавляемое им ведомство.
Нет, Гувер не был «над схваткой». Он был в гуще ее. Его политические симпатии и антипатии, не говоря уже о классовых, были выряжены предельно четко. Он был не просто полицейским, пусть даже самым высокопоставленным, а политиком. А когда нужно, и политиканом. Послушаем, что говорит на сей счет член палаты представителей Джон Руни, возглавлявший подкомиссию, которая среди других дел ведает и бюджетными ассигнованиями на нужды ФБР: «Я никогда не сокращал гуверовского бюджета. Думаю, что никогда не сделаю этого и в будущем. Единственным человеком, осмелившимся на подобный шаг, был мой предшественник Карл Стефэн, республиканец от штата Небраска. Когда Стефэн вернулся в том году домой для перевыборов, он чуть было не потерпел поражение, ибо замахнулся на гуверовские деньги. Возвратясь в Вашингтон, он сказал мне: «Джон, никогда не сокращай бюджета ФБР. Люди не хотят этого». Какие люди? Разумеется, те, что «над схваткой» и «вне политики».
О неограниченной власти Гувера, его слепом антикоммунизме, доходящем до вздорности, и его мании величия свидетельствует и такой курьезный эпизод. Когда конгресс рассматривал представленную на ратификацию советско-американскую консульскую конвенцию (дело происходило еще при президенте Джонсоне), Гувер решительно выступил против нее. Сражаясь почти в одиночку против всего кабинета, включая своего шефа — министра юстиции, Гувер долгое время тормозил продвижение конвенции на Капитолии. Отчаявшись сдвинуть эту «глыбу» с помощью силы, государственный секретарь Раск во спасение чести мундира решил прибегнуть к хитрости. Он распространил меморандум, в котором якобы солидаризировался с Гувером и даже сочувствовал ему, ибо, писал Раск, ратификация конвенции создаст такие трудности для внутренней безопасности США, справиться с которыми ФБР окажется не по плечу. Хитрость сработала. Гувер, задетый за живое — как посмели усомниться в нем! — пошел на компромисс…
Выше я несколько опрометчиво заметил, что из гуверовской «руды» золото не добывают. История о бюджетных ассигнованиях на нужды ФБР, рассказанная с подкупающим простодушием конгрессменом Джоном Руни, сознаюсь, свидетельствует об обратном. Но золото добывается и более прямым способом, Гувер торговал своей информацией, как Собакевич мертвыми душами. Так, например, когда Макнамара в бытность свою министром обороны США обратился к Гуверу с просьбой проверить лояльность сотрудников Пентагона, директор ФБР запросил по девятьсот долларов за каждую душу, независимо от того, пройдет она сквозь его чистилище или будет сброшена в ад,
И все-таки не звонким металлом сильно ФБР, а тихой сапой. Подобно тому, как в Форт-Ноксе хранится золото Америки, в его архивах покоится политический капитал. Джона Эдгара Гувера можно было считать надпартийным только в том смысле, что он сидел на этом капитале…
Однажды Гувер инспектировал тюрьму, где содержались особо опасные преступники. Когда он проходил по коридору, кто-то из арестантов окликнул его:
— Хэлло, Джи-мэн!
Гувер обернулся и пристально взглянул на фигуру в полосатом халате. С минуту он разглядывал ее, стараясь вспомнить, кто это мог быть. Наконец лицо директора ФБР расплылось в самодовольной улыбке:
— Хэлло, Пулемет Келли! Как идут дела?
Келли по кличке Пулемет был одним из самых популярных гангстеров середины двадцатых — начала тридцатых годов. Говорят, что именно он впервые окрестил Гувера Джи-мэном, то есть Гавернмент-мэном[11]. Это прозвище прочно укрепилось за всеми федеральными агентами. Гангстеры тем самым отличали их от полиции штатов и городов, а директор ФБР стал именоваться Джи-мэном № 1.
Легенда о Гувере как о чемпионе по борьбе с преступностью уходит своими корнями в «романтическую» эпоху американского гангстеризма, связанную с Аль-Капоне, Келли, Диллинджером и некоторыми другими бандитами. Гувер ловко использовал гангстерский фольклор для своего паблисити и стал в глазах миллионов американцев символом законности и порядка, «хорошим парнем», неизменно побеждавшим «плохих парней», даже самых хитрых и изворотливых. Кинематограф и детективная литература раздули легенду о Джи-мэне № 1 до общенациональных масштабов, ибо она великолепно укладывалась в стандарты «американского образа жизни».
Как-то Гувер встретился с Ширли Темпл, любимицей публики, голливудской девочкой-кинозвездой. Поглаживая ее курчавую головку, он сказал:
— Щирли, я готов сделать тебе любой подарок. Скажи, чего бы ты хотела?
— Дядя Эдгар, подари мне, пожалуйста, настоящий ручной пулемет, который ты отберешь у гангстеров, — прощебетала голливудская птичка.
Не знаю, сдержал ли свое слово Гувер. Но вот Ширли Темпл, выросшая в большую тетю и сменившая артистическую карьеру на дипломатическую, заседает в ООН в качестве члена американской делегации. Тем же щебечущим голоском, ссылаясь на соображения высочайшего гуманизма, она оправдывает поставки оружия с клеймом «Сделано в США» израильским агрессорам. Думаю, если бы Гувер мог предвидеть будущее маленькой Ширли, он без колебаний выполнил бы ее просьбу.
Обедая в вашингтонском «Мэйфлауере» или в нью-йоркском «Кот Баск», Эдгар Гувер и его первый заместитель Клайд Толсон провозглашали ежегодно один и тот же тост, ставший для них чем-то вроде ритуального обряда. Сначала подымался Гувер и говорил:
— За преступность…
Затем наступал черед Толсона, который доканчивал фразу:
— …чтобы она была искоренена!
Из года в год произносили этот тост Гувер и Толсон, но тем не менее преступность в Америке росла тоже из года в год. По признанию самого Гувера, «в течение шестидесятых годов рост преступности опережал рост населения в пропорции двенадцать к одному. Нот никаких признаков, свидетельствующих о том, что в обозримом будущем эта тенденция пойдет на убыль. Статистика показывает, что в новом десятилетии следует ожидать угрожающего роста преступлений, в частности, связанных с применением насилия».
Таковы факты. В их свете наш чемпион по борьбе с преступностью выглядит безнадежно припечатанным обеими лопатками к ковру, Да, легенда о непобедимом Джи-мэне № 1 весьма резко расходится с действительностью…
«Что они сделали с тех пор, как застрелили Диллинджера?» — гласит крылатая фраза, которую любят повторять критики ФБР. Она требует некоторых комментариев. Гангстер Джон Диллинджер фигурировал в начале тридцатых годов во всех розыскных листах ФБР в качестве «врага общества № 1». Его застрелили ночью 22 июля 1934 года в Чикаго на улице, когда он выходил из кинотеатра. Диллинджер умер в полицейском «воронке». Фотография убитого гангстера и склонившихся над ним федеральных агентов в соломенных шляпах-канотье (в тот год чикагское лето было особенно знойным) обошла первые страницы всех американских газет. Гувер купался в лучах славы. Его пропагандистский аппарат вовсю рекламировал драматическую дуэль между Джи-мэном № 1 и «врагом общества № 1». Но вскоре выяснилось, что смерть Диллинджера не принесла никаких перемен. Гангстеризм продолжал процветать. «Враг общества № 1» перекочевал на тот свет и на голливудский экран, а в жизни его место заняли следующие порядковые номера, числу которых не было конца.
«Что они сделали с тех пор, как застрелили Диллинджера?..» Смысл фразы, ее затаенная ирония заключаются в том, что Гувер и его бюро всегда предпочитали пулеметные фейерверки кропотливой борьбе с преступностью. («О, они до сих пор обучают слушателей своей академии стрельбе из ручных пулеметов!» — насмешливо восклицают критики гуверовской «системы образования».) Может показаться невероятным, но до начала шестидесятых годов ФБР вообще не зело борьбы с организованной преступностью. Из нескольких сот федеральных агентов, прописанных в Нью-Йорке, только два занимались расследованием деятельности гангстерских синдикатов! Более того, Гувер в течение ряда лет настойчиво утверждал в своих писаниях, что никакой «мафии» в Соединенных Штатах не существует, что «мафия» — плод фантазии репортеров уголовной хроники. Лишь после сенсационных разоблачений, сделанных членом «Коза ностры» Джозефом Балаччи, допросы которого транслировались телевидением по всей стране, Гувер и ФБР вынуждены были скрепя сердце признать существование организованной преступности и, в частности, мафии или «Коза ностры», (Замечу в скобках, что самого Балаччи арестовало и «раскололо» не ФБР, а Бюро наркотиков.)